***
Приход в школу пораньше не помог от слова совсем: её не было в школе на перемене. Шотмен предполагал, что она заболела, но ошибся: она пришла за пятнадцать минут до окончания первого урока. Красные глаза, уставший взгляд… Да, мальчик уже знал, что ночь у неё была бурная (впрочем, как и у него). Шотмен впервые за несколько часов почувствовал маленькую дозу радости, ведь понял: теперь он точно сможет с ней поговорить. Но радость пропала также быстро, как и весеннее солнце спряталось за тучами: он не встретил её на первой и второй перемене. В столовой её не нашёл, подходил к Фиби — та сама не знала, где она. Будто провалилась сквозь землю. Она и провалилась: девочка избегала Арнольда по понятным причинам. Да, её ночь прошла бурно, она рыдала и уничтожала всё, что создавала так долго, всё, что хранила в своём сердце. Он уничтожил её сердце, а она добила последнюю надежду. В школу пришла словно призрак: никого и ничего видеть не хотела, потом совсем пожалела, что вообще пришла. Но ей нужно было кое-что увидеть, увидеть реакцию её убийцы. О да, только ради этого она воскресла этим утром. И больше ни для чего.***
Мальчик нервничал: Гарольд с Родной выступали в защиту своего мини-проекта довольно неплохо. Вот-вот, и настанет их с Хельгой очередь. Они ничего не переговаривали: она будто специально опаздывала на каждый урок, дабы он не мог ничего ей сказать. Да, Шотмен понял, что она избегает его и все самые худшие мысли вернулись в его голову. «Почему, ну почему она избегает меня?! Неужели она что-то услышала…?» Часы тикали, ученики получали оценки, а Арнольд обеспокоенно барабанил пальцами по столу. «Она вообще собирается выступать?» — уже раздражённо думал мальчик. И правда, какого чёрта она просто сидит? Осталось две пары: Надин с Юджином и они. — Итак, кто следующий? — мистер Симмонс рассеянно осмотрел класс. — Что ж, думаю, настала очередь Арнольда и… Хельги. Вы готовы? — как не вовремя. Шотмен напряг всё своё существо. — Да. — он встал, но чуть не упал, когда услышал… — Нет. Все в классе замолчали. Не то что бы это редкость: Хельга частенько могла спокойно признаться, что не готова, но… Ладно, что скрывать, сегодня напряжение и отсутствие грозной Патаки заметили все. — Я не готова. Пусть Арнольд сам выступит. — Ты понимаешь, какая оценка ждёт тебя? — серьёзно начал Симмонс. — Я не говорю ни о чем, чего не понимаю. Поэтому да. — Хельга, — шепнул Шотмен, — не глупи. Но в её мире его будто не существовало. И он это почувствовал. — Что ж, тогда вперёд, Арнольд. Твоя напарница подвела тебя, но я надеюсь… — Я не могу. Я готовил только вступление. Что ж, да, он был зол. И это была частичная правда: ведь именно она сказала в их первый день задания, что подготовит две основные части. — Он может просто читать. — Не могу. — кулаки репоголового сжались. — Я всё сказала. — как же ему было больно, когда он почувствовал странное удовольствие… Её что, забавляет его положение прямо сейчас?! Это было правда. Да, она наслаждалась этим. Позорит, забирает время у учителя и одноклассников. Эта та реакция, которую она ждала, ради которой воскресла. Правда, всё же… Что-то было не так, но кого это волнует? — Какого чёрта ты творишь, Хельга?! — он повернулся к ней. Симмонс был в шоке. Класс был в шоке. Сам Арнольд был в шоке от себя. — Что происходит?! — учитель показал на них обоих. — Мне придётся наказать вас! Арнольд, ты что такое говоришь? Хельга, почему ты не подготовилась? — Она готовилась! — снова вспылил Шотмен. — Не хочу больше слышать! Раз так, я поставлю Арнольду хорошую оценку, и снижу бал только за ругательство! А у вас, юная леди, будет время подумать сегодня после уроков! Но Хельге было глубоко плевать на всю его болтовню. И Арнольд это чувствовал.***
Окончание уроков 118 школы обычно грозило помятыми шкафчиками (от спешащих домой детей), громкими голосами и парочками жертв, пострадавших от рук старшеклассников. Странно, но Хельга тоже была в их списке: она толкала каждого, кто вставал у неё на пути, тем самым прибавляя число «жертв», оставаясь при этом в четвёртом классе. Гордилась своим «даром», хотя не при учителях, конечно. Сегодня было исключение: сегодня она не ходила грозно по коридору и не искала жертв. Сегодня она не стеснялась показывать свой «дар» или «характер» учителю. Он только начал говорить с ней в кабинете… Как та сразу встала и ушла. Удивительно? Да, вполне. Патаки хоть и своенравная, но до такого ещё не доходила. И всё бы ничего: она шла в сторону уборной, дабы хоть как-то успокоить свой гнев; всего не скроешь, отсутствующее выражение лица не говорила об отсутствии чувств, а она была зла. Нужно было побыть наедине с собой, но ей не дали. В школе никого не было, это был плюс. Никого, кроме Арнольда Филиппа Шотмена, который всё это время (время после звонка об окончании всех уроков) стоял за дверью класса и… Ну, да, подслушивал. Смысл оправдывать это? Шотмен уже и не стыдился. Он не многое слышал… Но очень, очень многое чувствовал, и самое явное — гнев. Патаки была зла, нормальный бы не подходил к ней. Ну, значит он ненормальный, раз решил сделать это.***
— Хельга, подожди. Плясать под её дудку больше не собирался: голос серьёзный, с ноткой обиды. Почувствовал волнение и немного обрадовался: она может чувствовать ещё что-то, кроме гнева. Но оборачиваться она, конечно же, не собиралась. — Хельга. — снова позвал тот, уже сам пытаясь догнать её. — Чего тебе? Холод её взгляда, бездушные движения, презрительный тон… О да, он разозлил её. Только чем? — Давай поговорим. — Нам не о чем разговаривать. — Неужели? Поэтому ты заставляла меня краснеть в классе? — Мне плевать. Вау, и ответить нечего. Что ж, он вскипел сразу, да. Но кто может его винить? Его ночь была, по-видимому, такой же «великолепной», как и у неё, поэтому они оба в одной лодке. — Да что с тобой такое?! Почему ты так разговариваешь?! Что я сделал?! Волнение. Волнение, волнение, волнение… И гнев. Он уже знал, что сейчас будет… — Какая тебе разница, идиот?! Пошёл вон отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели! Жаль, что она, похоже, не чувствовала его чувств, потому как уже скорее всего давилась бы горечью его обиды. — Какого чёрта?! Ты что, чокнутая?! Ты даже ответить нормально не можешь! — он жестикулировал, при этом стараясь сохранять холодный взгляд. Но на глаза что-то просилось… Не уж-то слëзы? — Я не обязана разговаривать с тобой, ясно?! Я не обязана делать с тобой задание, ясно?! Не обязана выступать с тобой! Не обязана оправдываться, я ничего не обязана делать перед тобой! Просто исчезни, неужели это так сложно?! Не замечай меня, как не замечал всю жизнь! Уйди из моей жизни, Арнольд! — она была красной, как клубника, глаза были синее моря, блестели, как звëзды, а сама будто хотела ударить его… Но не ударила. Развернулась и ушла. Арнольд знал, что она чувствует (неудивительно). И ему стало… Жаль. Потому что он почувствовал огромную боль в своём сердце, вперемешку с сожалением, обидой, и чем-то… Чем-то очень, очень печальным. Да, он сам был зол… Зол как собака, ему самому хотелось накинуться на неё как в том сне, где они были женаты… Да, он мог бы сейчас страдать от своей боли и обиды, но… Он не такой. Перед её уходом Шотмен заметил слëзы, которые наворачивались на её глаза. И тогда мальчик подумал, что, если так будет продолжаться, он и правда накинется на неё, чтобы получить ответы на свои вопросы. Или может он просто обманывал самого себя…