Без тебя – никогда

Капля за каплей… падая, стекая; то в слезы вмешиваясь, то в кровь погружаясь. Но стекает, капля за каплей… уже и чаши не осталось — и яд ладони прожигает…

Может быть… да, возможно. Когда люди видели его, они интуитивно отстранялись, воспринимая его не иначе, как возможную угрозу, распространителя хаоса, тревог и боли. Весь в черном, словно прячущийся в глубокой ночи, пылающий взглядом как черные луны среди белой яшмы миловидного, уже забывшего как улыбаться лица. И как кровь красные губы, всегда чуть-чуть разомкнутые от частых раздумий. И быстрая тяжелая походка, казалось, всегда спешащая куда-то, но нет — убегающая, словно всегда за ним шла погоня. Но много от чего можно убежать хоть на край света, но никогда от того, что находится внутри. Беги, не беги, кричи, не кричи, а такой яд из себя не вытравишь. Он травит, измождает, сводит с ума. И глаза никогда не бывают сухи, как не просыхает и чаша, собирающая в себя этот бесконечно льющийся яд… Сяо Синчэнь не тронулся с места, когда громко хлопнув дверью Сюэ Ян ушел. Не тронулся с места и тогда, когда всё стихло, когда еле слышно замерцала лампочка на кухне — свет ведь остался включен. Это сияние он не мог увидеть, даже не мог почувствовать, и единственный, для кого это сияние было настоящим лучом отчаянного света, был Сюэ Ян. Он ушел, но не так, чтобы уйти совсем. Сидя у подъезда, держа одну ногу чуть распрямлённой на ступеньке, а вторую согнув в колене он курил, упираясь спиной и затылком в опору, что-то вроде больших перил. Дым покидал его легкие, и ночной холод делал его похожим на облака тумана, выдыхаемые его легкими. Безнадежность, усталость и бессильная ненависть читались на его лице, уголок губ порой непроизвольно дергался в ответ на некоторые внутренние переживания, но это была уже такая глубокая привычка, что он и не замечал, когда так делал. Дыхание Сюэ Яна было медленным и ровным, но внутри всё было очень напряжено. Его сердце билось сдавленно и быстро, почти всегда повышенное давление лишало сил. Человек их особенно лишается, когда изрядно намучившись находит точку опоры, в которой может застыть. Но это совсем не отдых. Это словно перемотка произошедших событий, измождающих еще сильнее, ведь ты переживаешь их не только снова, но еще и с угрызениями совести, и сожалениями. Выдохнув очередное облако дыма Сюэ Ян поднял голову, видя включенный на кухне свет. Значит, всё еще сидит на месте, не ушел. Что он делает? Наверное, размышляет, а может его вообще нет на кухне. Но он был экономным, он вообще не понимал, зачем ему в доме лампочки. И, конечно же, столкнулся с огромным скандалом, когда сказал об этом. Сюэ Ян те его слова почему-то воспринял настолько болезненно, что совсем утратил себя, буйствовал долго, и очень много кричал, поразбивал все лампочки и даже несколько люстр перед тем как выдохнуться и уйти, а когда вернулся всё было заменено, и везде были лампочки. — Ты и я, малыш… — вспомнил он слова песни, звучание которой обнаружил, придя к нему домой. — Единственный… Поскольку была глубокая ночь, окно Синчэня было единственным, в котором был свет, а потому Сюэ Ян не сразу и понял, как свет этот померк в его глазах. Тот исчез, а он даже не сразу это понял, а когда вынырнул из забвения резко дернулся, съехал ногой ниже и неудачно вывернул её, сразу же громко чертыхнувшись. Этот звук породил еще один — звук поднятой рамы. — Ты здесь? — голос Синчэня. Сюэ Ян молчал. — Пожалуйста, если это ты, не молчи. На улице очень, очень холодно. Сюэ Ян молчал. Он не чувствовал на своих щеках колючее касание холодной ночи, не чувствовал, как его уже давно потряхивает мелкой дрожью от холода. Тот пробирался под его пальто, залезал под кожу, гнездился на волосках, вынуждая их встать дыбом. Он… крал тепло, этот ужасный холод, он забирал всё и не остановится, пока не отнимет всё до последней капельки тепла. Но истинное тепло, которое согревало его без касания, а просто своим присутствием, сейчас выглядывало из окна. Но Сюэ Ян молчал. Он предпочел бы так просидеть всю ночь, чем выдал бы себя. Почему? Он уже и сам не мог сказать… Рама опустилась, свет больше не зажигался. Оказавшись в абсолютной глухой темноте, Сюэ Ян, тем не менее, не испытал ни капли страха. Он закрыл глаза, сигарета между пальцами накренилась, собирая на конце увеличивающуюся кучку пепла. Он словно растворялся в темноте, погружался в неё, отдавал себя ей… терял себя в ней. Темноты было много, она как черные воды, в которых можно утонуть. И он тонул, засыпая тяжким измученным сном, в котором хотел похоронить себя навечно… Дверь подъезда тихо открылась, Сюэ Ян тут же встрепенулся. Он как раз сделал затяжку, стряхнув пепел, но как назло ветер был к нему, а не от него, поэтому отбросив сигарету он не успел выдохнуть дым, и задержал его в своем рту, чтобы Синчэнь не почувствовав запах и тем самым не обнаружил его. Круглый шарик на конце палки зашуршал по бетону, когда он подошел к краю ступенек. Сюэ Ян замер, сидя на своем месте, даже ногой не шевельнул, старался дышать тихо, всё еще держа во рту дым. Но вот Синчэнь повернулся и сделал шаг к перилам. Сюэ Ян едва слышно подвинулся, да так тихо, что и сам своего движения не услышал. Теперь Синчэнь возвышался над ним. — Воздух стоячий, — вдруг сказал он, — я все твои дотлевающие окурки чую, которые ты кучкой сложил возле себя. — Черт, — тут же выдохнул Сюэ Ян, недовольный, что его разоблачили. — Для тебя насморка не существует, что ли? Сяо Синчэнь тихо улыбнулся. Сюэ Ян отвернулся, когда он присел рядом с ним и положил свою теплую ладонь на его голову. — Пойдем домой, — тихо, с нежной грустью сказал он. — Ты замерз. — Нет. — Пойдем, — голос прозвучал с еще большей грустью. — Как ты можешь продолжать замерзать здесь в одиночестве, зная, что я рядом… не разбивай мне сердце, я этого не заслужил. Сюэ Ян промолчал. Хотелось что-то сказать, но всё звучало бы или неуместно, или грубо. В итоге он и правда встал, взявшись с ним за руки, и они оба вошли в подъезд, неспешно поднимаясь по винтовой лестнице… Дома Сюэ Ян уже не стал противиться против душа и молча пошел в него сам, раздеваясь прямо по пути и сбрасывая свою одежду на пол. Сяо Синчэнь в это время пошел в спальню, что-то там взяв, а когда вернулся, стал собирать с пола вещи. Дойдя до ванной, он замер, сквозь шум воды слыша звуки, природу которых невозможно было не распознать что зрячему, что слепцу. Услышав их, Сяо Синчэнь больше не смог сдвинуться с места и молча, как-то потерянно сев на пол, прислонился плечом к двери, прижавшись к ней виском. Его дыхание стало тяжелым, вещи в своих руках он сжал крепче. Там, по ту сторону двери, сидя голым в потоках теплых струй воды, Сюэ Ян, вжавшись в угол кафельной стены весь сжался, обнимая себя руками и негромко, но всё равно слышно всхлипывал, заливаясь слезами. Горячая вода стекала по его телу, но это тепло словно растапливало в нем что-то еще, и оно рвалось наружу через уголки век, стекая по его щекам слезами и смешиваясь с водой. Капля за каплей… падая в уже не раз переполненную чашу, которой никогда не стать по-настоящему пустой. Он так зажато сидел, так поджимал к груди колени, вдавливая пальцы в плечи, дрожал и содрогался, словно его пытали, или страшно напугали. Вода не смывала с него ни слезы, ни его боль. Она скорее ранила своим теплом, вынуждала сердце гореть. И дышать, несмотря на боль, так как из-за всхлипов вдох получался рваным, а выдох не был плавным. Он задыхался парами тепла и почти тонул в воде, которая его даже не охватывала толком. Промучившись так добрых полчаса, он наконец взял себя в руки и повернул кран. Волосы мокрые, сам тоже мокрый, но открыв дверь, даже не вытеревшись, он так и пошел в спальню, где уже горели ночники и искусственные свечи, электрические шарики, оплетенные на изголовье кровати, и несколько шаров предсказателей, внутри которых изгибался сверкающий «ток». Рухнув на кровать, Сюэ Ян устало выдохнул и смотря на этот тусклый свет начал погружаться в бессильную дрему. — Ты даже не вытерся, — скорее утверждение, нежели упрек, и вот его икр коснулось сухое махровое полотенце. — Полегчало? — Я бы съел что-нибудь… — Есть всё, что ты любишь. — Ты не понял, — так как говорил в одеяло, голос его звучал сдавленно. — Съел бы, да… но не из-за голода. Движения Синчэня невольно замерли. Он как раз обогнул ягодицы и остановился на пояснице, когда прозвучали эти слова. — Может, сегодня просто поспим? — выдохнув, с легкой, но бессмысленной надеждой спросил он. — Раз уж ты бродил где-то два дня, то наверняка хотел бы отоспаться, отдохнуть. — А ты? — Я? — удивился Синчэнь. — Я… ждал. Всегда жду. Ты это знаешь. — Как ты себя не уважаешь, — выдохнул он, а потом вдруг поднялся, схватив его за руку. — Ты… жалкий! Импульсивно повалив его на кровать, он перекинул через него ногу и сел сверху, опасливо нависая. Сяо Синчэнь даже не шелохнулся, и отнюдь не от страха. — Жалость к себе не грех, — спокойно ответил он, чувствуя влажный запах его тела. И горячее дыхание, которым Сюэ Ян обжигал его лицо. — А ко мне? — спросил Сюэ Ян. — Ко мне у тебя есть жалость? Можешь не отвечать, ты жестокий человек, жестокий и злой. — В самом деле? — потревоженная повязка слегка сползла, немного приоткрыв правое веко. Сюэ Ян увидел это и дрожь пробежала по его телу. — Знаешь, даже быть жестоким… всё равно больно. Тебе ли этого не знать? Пальцы, которыми он в него вцепился, задрожали сильнее. Сюэ Ян смотрел на него со смесью страха и отчаяния, он не умел его ненавидеть, потому что всегда спешил… любить. Сломя голову, словно это было последнее, что бы он сделал, он спешил его любить и бросался в это как бросаются на грудь возможности выжить, а иногда и жить. Поэтому ничего удивительного, что дрожь его достигла своего пика, и практически слепо бросившись на него он страстно прижался к его губам своими, мгновенно найдя этот возбуждающий сладкий отклик. Сяо Синчэнь влился в этот тяжелый, полный острых противоречий поцелуй и стал трогать Сюэ Яна, гладить его лицо, его плечи, его светлую спину. Тон его кожи стал темнее в таком освещении и выглядел он… ну, он был обнажен, он был мокрым, капли воды всё еще стекали с кончиков его распущенных волос. Страстный выдох сорвался с его губ, когда губы Синчэня нашли его шею, а пальцы сильно сжали ягодицы, словно перебивая на ладони их мягкую округлость. Дыхание Сюэ Яна становилось всё тяжелее, он спешно стал срывать с Сяо Синчэня одежду, приникая к его телу, целуя его и облизывая, осторожно кусая зубами. Сяо Синчэнь позволял ему опускаться ниже, чувствуя кожей скользящие по нему волосы опускающейся головы. Схватившись за них, он слегка надавил, когда Сюэ Ян стал целовать в области живота и схватился за край штанов, намереваясь сдернуть их вниз, но вдруг был даже не то что остановлен, а слишком резко, и с явным применением силы, поваленным на кровать. Замерев, он отчетливо задрожал, когда Синчэнь над ним склонился, держа его руки, скользя пальцами к его пальцам, в итоге переплетая их. Это было сделано молча, под ощутимые горячие выдохи Сюэ Яна, который смотрел на него не мигая, и лишь его грудная клетка вздымалась, а живот подрагивал этой сладостной интимной дрожью ожидания. Просунув колено между его ног, Сяо Синчэнь одновременно с этим движением снова прильнул к его шее, и прямая ласка на изнемогающий орган в паре с таким уязвимым местом, как шея, заставили Сюэ Ян откинуть голову и открыто застонать, подавшись бедрами навстречу. Он сперва открыл свою шею, но потом, чувствуя непереносимый жар, повернулся и стал целовать волосы Сяо Синчэня, его ушко, его прохладную щеку. Свет падал на его тело так, что в этом полумраке оно отсвечивало тонами медовой бронзы. Длинные ноги то сгибались в коленях, то снова изможденно распрямлялись, удерживаемые руки сжимались в кулаки и снова размыкали пальцы. — Отпусти… — тяжело прошептал Сюэ Ян. — Отпусти меня… Сяо Синчэнь отпустил. Сюэ Ян тут же проник пальцами под резинку его штанов и спустив их вниз тоже сжал его ягодицы, стал гладить бедра и, перевернув их тела, принялся целовать Сяо Синчэня, сдергивая с него штаны и устраиваясь своим членом на его члене. Это острое, но вместе с тем тончайшее чувство, когда две плоти скользят друг на друге, да просто соприкасаются, и ты чувствуешь это, будучи готовым сойти с ума. Сяо Синчэнь раздвинул ноги, Сюэ Ян прильнул к нему сильнее. Без помощи рук, они стали тереться вот так, соприкасаясь членами и затвердевшими от возбуждения яичками. Бедра Сюэ Ян двигались очень гибко, он сильно вжимался между ног Сяо Синчэня, стараясь усилить трение, но это лишь раздразнивало, всё сильнее лишая контроля. Просунув руки ему под спину, он поднял его, заключив в крепкие объятия, и не прерывая поцелуя обхватил своей ладонью его член. Синчэнь слегка шикнул в его губы, Сюэ Ян поймал этот горячий глоток воздуха, выпил его, сглотнув, и снова принялся целовать. Сяо Синчэнь подался за его спину, обогнул, и, не переставая ласкать губами кожу спины и плеч, опустил Сюэ Яна на кровать, покусывая загривок и потираясь членом в ложбинке между ягодиц. Сюэ Ян сдавленно выдохнул и рефлекторно развел согнутые в коленях ноги, упираясь грудью в кровать и держа голову повернутой к правому плечу. Пальцы Сяо Синчэня коснулись его входа, Сюэ Ян сжался, но всё равно подался назад, под эти движения. Лаская сжавшийся вход, он гладил его подушечкой пальца, пока вход не стал раскрываться, легонько засасывая его внутрь. — Как ты хочешь? — Без презерватива. Где-то в комнате что-то распространяло довольно осязаемый запах, древесный, но с какой-то ноткой горького цитруса. Этот запах ворвался в легкие Сюэ Яна и одурманил его, вгоняя в какую-то осязаемую иллюзию. Этот запах… был страшно знаком ему, его присутствие было практически живым, живыми делало и его мысли. В голове всё сразу реагировало на него, подчиняясь зову совершенного влечения, да такого, что во рту скопилась слюна, а живот сжался, задрожал, затрепетал. Эта пытливая чувственная дрожь усиливала нарастающий экстаз от проникновения пальца, который гладко и скользко вошел сразу до конца и всего немного подавался назад, внутри нажимая на переднюю стенку. И там, внутри, тоже всё дрожало, всё стало сокращаться сильнее, требуя большего присутствия, большего давления. — Больше… — попросил он, всё так же уязвимо сжимаясь телом и тяжело дыша. — Больше… Вошел указательный, и Сюэ Яну стало больно. Он сдавленно застонал, но пальцы не прекращали растягивать тугое колечко мышц, снова сжавшееся, сопротивляющееся… но не желающее отпускать, прекращать. Пальцы Сяо Синчэня двигались в нем, и он знал, что Сюэ Яну больно. Они… наверное, уже где-то дней пять не делали этого? Но эта узость и присутствие боли вызывали лишь странные облегченные чувства. Узкий и слишком сжавшийся, каким не был ни в первую ночь, ни в другие счастливые ночи. Куда позже таким стал… И всё же, исходя из почти заученности движений было очевидно, что он знал, что делал, и что такие отношения между ними присутствовали уже давно и имели место принять определенный тон. Как и просил, Сяо Синчэнь начал входить без презерватива, разгладив по члену смазку, и постепенно проталкивал его внутрь. Там всё было очень горячим, очень дрожало и… затягивало, постоянно сокращаясь. — Не делай себе так больно… — Замолчи. Движение, еще одно. Член зашел дальше, чем наполовину. Лицо Сюэ Яна раскраснелось, на лбу выступила испарина пота. Этот насыщенный, с тоном цитруса запах окружал его всего, бередя в нем какие-то воспоминания, заставляющие его сердце судорожно биться. Он вдыхал и вдыхал его, глубоко дышал им, словно затягивался, и каждый такой вдох расширял ему сосуды, ломая какие-то преграды. Он понял, что этот запах может быть лишь игрой его воображения, или… исходить от Сяо Синчэня. Тот уже двигался в нем, преодолевая сопротивление, всё время растягивая его. Его левая ладонь была вжата в кровать, и Сюэ Ян словно заколдованный смотрел на неё, пока не решился обхватить и притянуть пальцы к своему лицу, носу, втягивая их запах. Пальцы были сухими и пахли… обычным запахом кожи. Он чувственно поцеловал их, облизал, начал покусывать. Синчэнь отнял эту руку и уже обе положил ему на поясницу, начав поглаживать её и спину, и от движения этих гладких ладоней, от мирного покачивания и чувства наполненности внутри, Сюэ Ян всё больше проваливался в какую-то безысходность, которой желал. Полумрак, окружающий его, не давал толком сосредоточить на чем-то взгляд, в комнате стоял густой запах, а воздух был тяжелым и теплым. Сяо Синчэнь склонился и начал целовать его шею, снова покусывать загривок, постепенно ускоряя свои движения, но брови Сюэ Яна всё так же были болезненно надломленными, он тяжело дышал и в зажатости его чувствовалось осознанное сопротивление чему-то. Он… не был расслаблен, внутри грудной клетки всё дрожало, словно он вот-вот заплачет. Тогда Сяо Синчэнь проник руками под его живот и обеими ладонями начал подвижно сжимать его член, навалившись чуть сильнее, почти лежа на нем. Лицо Сюэ Яна всё так же пряталось в простыни. В какой-то момент Синчэнь перевернул их, уложив на бок, и теперь уже полностью обнимал его, ласкал грудь, член, целовал шею, всё время стремясь к области под ушком. Глаза Сюэ Яна были закрыты. Его ладонь легла поверх руки Синчэня и сжала её, когда тот ласкал ему грудь, начав давить, чтобы тот сжал её сильнее. Из горла сорвался хриплый стон, голова Сюэ Яна чуть наклонилась, нахмуренные брови немного расслабились. Но вдруг он подался назад, и Сяо Синчэнь подумал, что он хочет лечь на него спиной, но на деле Сюэ Ян просто дал ему понять, чтобы тот лег на спину, а сам, соскользнув с него, взобрался сверху, разведя ноги. Снова вставив его в себя, он начал двигаться сильнее, его тело заблестело от пота. Он двигался и двигался, снова брови его надломились в болезненном выражении. Синчэнь его настроение сильно ощущал и надеялся, что до «этого» не дойдет и стал сильно ласкать его член, сжав и скользя на нем ладонью. А Сюэ Ян лишь всё больше потел, всё сильнее гнев разгорался в его голове, всё быстрее становились его и без того спешные движения. — Я не могу! — в какой-то момент он остановился, почти яростно это крикнув. — Не могу кончить, никак не могу! Вытянувшись вперед, он одним резким движением потянул на себя выдвижной ящик и начал шумно шариться в нем, пока до слуха Синчэня не долетело знакомое шуршание. — Дай. — Я сам могу! — А я говорю дай. Одна нога была закинута на него, мужчины всё еще лежали слишком близко. Нехотя, зло сжав зубы, Сюэ Ян все же отдал Синчэню пакетик, и Синчэнь, взяв с тумбочки какое-то маленькое приспособление, похожее на игрушку, которая лепила снежки, опустил её в пакетик. В нем были грибы в измельченном сухом виде, и опустив туда измеритель он захватил размером с верхнюю фалангу пальца этих грибов, приспособление зафиксировало их, и протянул его Сюэ Яну. Тот сразу же схватил и раскрыл его внутри своего рта, сразу же глотая, запивая собственной слюной. Когда он сделал это, когда проглотил, прошло секунд десять, наверное, как он со вздохом откинулся на спину, и зрачки в его глазах расширились. Эти грибы вступали в реакцию сразу же как попадали на любую слизистую, и стоило им только-только попасть в тело или сразу в желудок, как процесс начинал происходить. Мышцы Сюэ Яна сразу же расслабились, причем так сильно, что ему не хватало сил придать своему голосу громкости. Запах, который он прежде ощущал, сменил тон и теперь он чувствовал запах розового шампанского, эту нежную благоухающую сладость, терпкую и пузырящуюся. Он любил это шампанское, любил, когда его слизывали с его кожи, когда оно пузырилось на ней, когда стекало по животу прямо к члену, когда стекало по самому члену и падало в ложбинку между ягодиц. Он развел ноги шире, начав трогать себя, его член почти сразу же потек. Погладив его, он начал гладить свою грудь, при этом довольно шумно, почти утробно дыша. — Не хочу видеть тебя… — прошептал он. Сяо Синчэнь молчал. — Снимай. Руки Сяо Синчэня без какой-либо заминки потянулись к концам ленты и развязали их, после чего, под немигающий взор Сюэ Яна, достаточно любовно направленный на него, лента легла на его глаза, после чего Синчэнь помог ему закрепить её. Теперь Сюэ Ян ничего не мог видеть. Как только это случилось, веки Синчэня поднялись, а слепые глаза, поблескивающие в полумраке, устремились на Сюэ Яна, которого они не видели. Он не мог выносить, чтобы эти глаза на него смотрели, вот почему в доме Сяо Синчэнь всегда носил ленту. Едва только Сюэ Ян сталкивался с этими глазами, которые хоть и отражали его, но не видели, как его поглощала настоящая истерика, из которой он попросту не мог выбраться. Он начинал задыхаться, паниковать, кричать и буйствовать, а когда ломать и выкрикивать было больше нечего убегал, порываясь в бег, и порой мог бежать очень долго, пока совсем бы не выдохся или не упал от бессилия. Упав, он попросту застывал, тяжело дыша и не двигаясь, где бы он ни упал, хоть в людном месте, хоть в каком-то забытом всеми. Он не двигался, а внутри продолжали прибывать обжигающие волны, глаза Сюэ Яна были широко распахнуты, словно невыразимый шок одолел всю его волю, всё его сопротивление. В постели было иначе. Он говорил, что не может на него смотреть, в то время как хотел, чтобы смотрели на него. Надевал ленту, чтобы «ослепнуть», и мрак, в который он погружался, не обладал пустотой. Он был… густым, теплым, живым и наполненным, повсюду было влажное тепло то скользящих рук, то поцелуев, то перебитого на его кожу чужого пота, когда они прижимались телами. А порой, если бутылка была близко, Сяо Синчэнь обливал его её содержимым, тем самым шампанским, и страстно вылизывал его. Выдохи Сюэ Яна в этот момент были сорванными, его поясница выгибалась, бедра двигались навстречу, подпрыгивая то в сжимающую его руку, то во влажно обтекающий его рот. Он любил биться в этот рот, как любил и принимать в свой. Но чаще всего реальность имела совсем другой тон… Звук пощечины прозвучал довольно громко. Из-за этих грибов чувствительность Сюэ Яна была повышена именно в плане возбуждения, поэтому что бы с ним ни делали, он лишь сильнее возбуждался, и чем насыщенней был контакт, тем сильнее это приливало кровь к нужному месту. — Сильнее… — сдавленно застонал он и получил еще одну пощечину, как и просил, сильнее. — Сильнее, ударь сильнее! Он ощутил, как пальцы сдавили верх горла, упираясь в нижнюю челюсть, и рой сильных пощечин неумолимо низвергся на него. Сюэ Ян извивался и начал по-звериному скалиться, всё еще страстно выдыхая. Его щека покраснела, покраснел и уголок губ. Потащив его на себя, Сяо Синчэнь поставил Сюэ Яна на колени и кое-как надев презерватив всунул свой член ему в рот. Стоя с широко разведенными ногами Сюэ Ян взял даже не покорно, а требовательно, и сразу же постарался до самого конца, чтобы член вжался ему в горло. Пальцы Сяо Синчэня грубо держали его за волосы, двигая его голову, а Сюэ Ян с каким-то уничижительным пристрастием и сильным старанием ублажал его плоть. То, что происходило между ними в постели, всегда имело в большинстве своем болезненный, даже сказать грубый тон, и вместе с тем сумасшедший, тяжелый, порой отдающий какой-то грузной обременительностью, которую подводили к определенным границам, именно намеренно подводили сами, а не она подводила. Не обременительность эта сводила с ума, а используя её подходили к этому состоянию намеренно, точно зная, в каком тоне всё должно происходить. Никто бы никогда не подумал, что у них может быть именно такая близость… Словно отбывая наказание Сюэ Ян старался и явно переусердствовал в своем жадном порыве, потому что Сяо Синчэнь стал гладить его по голове обеими ладонями, неспешно двигаясь ему в рот. Он делал это не так долго, потому что тем же движением он поднял его на себя, из-за чего член выскочил изо рта Сюэ Яна, и его место заняли губы, поцелуем которых он впился ему в рот. Они стали целоваться глубоко и влажно, Сюэ Ян сразу же обнял Сяо Синчэня, прильнув своей грудью к его груди, и отдавался поцелую так, как отдаются самому дорогому и любимому существу на свете. Шумно, влажно, постоянно двигая головой они буквально пили друг друга через этот поцелуй, словно надышаться им не могли, задыхались им, но всё равно не прекращали. И боль была в этом, она ранила, как ранят осколки в груди… Подавшись вперед, Синчэнь повалил его на кровать, и Сюэ Ян поддался, сразу же оплетая его ногами и требовательно целуя его шею, именно целуя, не вылизывая. Он целовал губами, благоговейно чмокал, прикасаясь сильно, но нежно, всё время обнимая и сильнее сжимая руки. Однако он откинулся назад и выгнулся, когда член снова проник в него, и болезненно застонал, принимая его в себя. Он растягивал, входил глубоко, цеплял точку невозврата, которая набухала и сводила с ума, посылая в член заряженные током волны, которые скорее ели, пожирали плоть, нежели услаждали её. И он чувствовал, как едят её, как едят его, и тем сильнее двигались его бедра, тем громче звучал его голос. Он тяжело дышал, выдыхал под давлением, и страстные хриплые стоны прорывались в этих выдохах. Он очень потерял себя, то выл, то стонал, то тонко всхлипывал, то грубо о чем-то просил. Его укусили в шею, и острая боль вынудила его заплакать и судорожно всхлипнуть, словно прося пощады. Но он лишь прижался крепче, он хотел выплакаться, слезы хотели прорвать эту платину, и Синчэнь кусал его еще… еще и еще, чередуя укусы с засосами, от шеи идя вниз и кусая плечо, кусая грудь, сразу же облизывая и всасывая соски. Сюэ Ян чувствовал, как он опускается, хватался руками за его плечи, хриплые рыки вырывались из горла. И вот блаженный рот обхватил его член, Сюэ Ян выгнулся и закричал, в сухом горле слышались хрипы, но очень сорванные. Разгоряченные ладони гладили нежные, широко разведенные бедра, Сюэ Ян изгибался и бился ему в рот, держась за его голову, гладя её и пропуская пальцы через волосы. В его «тьме» это была словно соломинка, за которую он хватался, маяк для слепого, опора среди пугающей и, что хуже всего, ломающей пустоты. — Синчэнь… — шептал Сюэ Ян, и движение его рук стало хаотичней. — Синчэнь… Он услышал его зов и почувствовал, как его руки ищут его, двигаются, словно он был в воде и не было за что ухватиться. Он искал его руками, взывал этим болезненным шепотом, а когда Синчэнь лег на него, прижался крепко-крепко, дрожа всем телом. Его ногти не были коротко пострижены, и он больше вдавливал подушечки пальцев, нежели царапал ему спину, потому что очень боялся причинить ему боль, оставить раны. Когда он вжимал пальцы и ладони в его кожу, то сжимал, то скользил, это всегда чувствовалось как что-то очень особенное, почти ритуал. Это были… весьма красноречивые движения, они словно говорили, это был почти язык, который доносил очень глубокие чувства. В этом вжимании ладоней, их скольжении, их движении, словно он пытался прочесть его, осязать этими движениями, ощущался лишь тот невидимый зов, который подает душа, страстно желающая чего-то, или… погибающая в глубоком страхе, таком глубоком, что просто сходит с ума. Запах розового шампанского сменился запахом цветов… опадающих лепестков среди желтых и красных листьев, усыхающих уже в самом полете, сухим пеплом падающих в пожелтевшую ржавую траву. Они снова сидели на коленях, ладони Сюэ Яна словно чаша опустились на его щеки. — Мне… так одиноко, — Сюэ Ян задыхался слезами, его грудь высоко вздымалась от судорожных всхлипов. — Так… одиноко. И страшно. Чувственен, раскрыт, изможден — он в таком бреду, который затягивает в себя, и словно поддавшись невидимой волне Сяо Синчэнь видит иное, словно видение, изможденное немалым отчаянием окровавленное лицо, и собственные руки, тянущиеся к нему. Ладони ложатся на щеки, Сюэ Ян закрывает глаза. Эти руки, его руки — истинная опора, единственная, что его держит. Он пришел к нему в крови и упав на колени ждет. Но его не отвергают, эти руки всегда протянутся к нему. Белое пространство не даст солгать — другие руки в крови. Но Сяо Синчэню всё равно. Он даже ждет, когда они сожмут его запястья как последний выступ, за который держится обессиленная душа, зависшая над бездной… Грибы всё еще действовали, и Сюэ Ян совершенно не контролировал себя. Горько плачущий, дрожащий, он просился в объятия и не мог успокоиться, пока не выплачет всё, что сдавливало ему горло терновым венцом, сжимающимся и острым, совершенно безжалостным. Сяо Синчэню не оставалось ничего другого, кроме как обнимать его, порой весь остаток ночи, принимая в себя всю эту острую боль, всю эту соленую влагу. Его глаза не были сухи и, пожалуй, одни лишь слезы, прожигающие их, и давали по-настоящему ощутить эти слепые, ставшие бесполезными глаза. Только слезы и напоминали о них, о том, что они еще есть, эти два черных зеркала, отражающих мир, но не дающие его увидеть… — Вдыхай… — какой-то потертый между пальцами листок бурого цвета был приближен к носу Сюэ Яна. — Давай, вдыхай глубоко… Сюэ Ян вдыхал через преодолевающие его всхлипы и постепенно они становились всё тише, а он сам — слабее. Он начал подаваться назад, обессиленный и изможденный, и чем дольше дышал этим маслянистым запахом, тем больше его одолевало это бессилие. Вскоре он уже спал, погруженный в глубокий и сильный сон. Измученный, он крепко вжимался в подушки, накрытый одеялом и окутанный живительным теплом человека, который будет обнимать его всю ночь, как бы ни было от этого жарко. — Просто усни, — шептал Синчэнь, перебирая пальцами его волосы, — и снова возвращайся ко мне. Спи… хотя бы в дурмане этом отдай себя счастью теплого забвения. Спокойный, тихий, мирно дышащий он был прекрасен. Брови расслаблены, веки неплотно сжаты, губы чуть раскрыты, звук тихого сопения и робкая доверчивая поза чуть сжатого тела, доверчиво прильнувшего к источнику тепла. Он всегда поджимал колени, когда спал, всегда сгибал спину, а голову наклонял, словно пытаясь спрятать её на груди, своей или другой неясно, а руки всегда были прижаты к груди. Так он и спал, укутанный теплом и любовью, видящий сны, которые нашептывали ему мелодии и чувства, делающие его дух спокойным и лишенным тревоги. — Спи… — тихо шептал ему Синчэнь, целуя его волосы, его щеки, его веки, кончик носа. Он слушал его дыхание, которое в его глубокой тьме обретало подвижные черты искрящейся, словно пылающие угольки, красной нити. — Спи… мой единственный. Там, где бьется сердце, запах всегда по-особенному живой. Туда и прильнул Сюэ Ян, к своей самой любимой мелодии, к своему самому любимому запаху. И под рокот этого сердцебиения он желал бы спать вечно и не просыпаться до тех пор, пока бы его собственное сердце не остановилось бы…