Без тебя – никогда

Иногда он вспоминал о прошлом. Редко, потому что горький опыт научил, что живя прошлым или воспоминаниями о прошлом можно попросту выбросить себя из настоящего (буквально), ибо жизнь перестает быть мила, когда из глубокой тьмы бредишь о свете, который у тебя когда-то был. А теперь нет. И речь не только о слепоте. Что ж, весьма редко, в весьма крайних, каких-то поощрительных случаях Сяо Синчэнь позволял себе извлекать из закрытых под замками закромов души дорогие сердцу моменты, которые помнил так же отчетливо, словно они случились вчера. Он помнил всё, и цвета, и лица, как светило солнце, как долго шел дождь, помнил звуки и… два сияющих черных солнца, которые он уже не увидит никогда. Эти два солнца были обращены на него и отражали только его. Он, в свою очередь, отражал только их. И это было прекрасно, когда они отражали друг друга, погружаясь в сладкую иллюзию, что ничего не сможет их разлучить. Но смогло. — А он точно не придет? — держа у уха телефон, спросила А-Цин, возгружая на тележку пакет с мукой. — Ну, в смысле… может, я где оставлю твои покупки, а ты выйдешь заберешь? — А-Цин, я так не хотел тебя тревожить после прошлого раза, но всё в последнее время идет как-то не так. Не знаю, из-за погоды ли, но у меня еще со вчера очень низкое давление, так что… я без помощи не обойдусь. Он хочет сам испечь торт, а у меня в доме ни одного стакана муки. И он тоже не сможет купить. — Ты точно уверен, что он не нагрянет неожиданно, как в прошлый раз? — Точно, — тихо сказал Синчэнь, — к большому сожалению в этом я могу быть точно уверен. То, через что он проходит… в общем, ему не до прогулок и неожиданных визитов. А вот на следующей неделе я тебя даже трогать не буду… наверное. Надеюсь. — Хочешь сказать, твоя хромая стрекоза окрепнет и тебе будет не до меня? — шутя, съязвила А-Цин, рассматривая в кондитерском отделе всякие плюшки для выпечки. — Стрекоза? — сперва не понял Синчэнь. — Ну да, стрекоза, — кивнула А-Цин, слегка прикусив язычок, — та, которая пляшет ураганом у тебя в доме, который после убирать приходиться мне! — А-Цин… — Может для тебя он и любимый, а для меня — упертый козел, в пору которому обломать его упрямые рога. Как ты вообще с ним справляешься? Если исходить из масштаба разрушений, силищи в нем о-го-го. Сяо Синчэнь какое-то время молчал. А-Цин подумала, что своим дерзким языком снова обидела «светлейшую» память того упертого козла, но Синчэнь, на удивление, даже не отругал её. — Когда-то… — странно протянул он, — ему не нужно было быть сильным. Но это было очень давно. Последняя фраза словно подвела черту перед любым возможным продолжением, и А-Цин, истекая слюной по большому ведерку мороженого какой-то известной фирмы, начала что-то активно щебетать в телефон, после чего с довольным лицом погрузила на тележку вожделенное разноцветное ведерко.

***

— Мм… — хорошо слышный хруст угадывался в каждом движении. — Ом-мом… Сяо Синчэнь, наблюдающий за тем, как с помощью клыка грызется, по всей видимости, твердоватое яблоко не мог удержать выражение своего лица на месте, из-за чего брови постоянно были подняты. — Чефо ты так смотфишь? — не отрываясь от своего занятия, спросил сидевший напротив него черноволосый парень, увлеченно грызущий яблоко. — Да вот думаю, как долго ты будешь с ним играть? — Ранние яблоки просто кошмар, — недовольно заметил он. — Ни прокусить как следует, ни надгрызть вволю. — Может попробуешь использовать и другие зубы, а не только клыки? — Чем тебе мои клыки не угодили? — Я бы не сказал, что не угодили, — ответил Синчэнь, — но видеть, как ты надбиваешь ими скорлупу яйца, а потом эти яйца сырыми пьешь… — Я держу себя в тонусе, — слегка выпучив глаза, улыбнулась он. — Мне, как жертве ночной охоты, полагается много сил, чтобы дожить до следующей, ты так не думаешь? Сяо Синчэнь поджал губы, взгляд его сделался неловким. — Ну чем ты опять недоволен? — возмутился тот. — Ну подумаешь, клыком надкалываю, я же их перед тем мою. Вот прям каждый новый день начинаю с того, что мою свои яйца, а иногда и твои… Поскольку они были в тесном заведении, столь громкие слова не могли пройти мимо чужих ушей. Казалось, Сяо Синчэнь должен был сгореть со стыда, но он лишь с нежной терпимостью смотрел на нервно отпихнувшего от себя яблоко человека. — И не надо на меня так смотреть, — развел руками тот, — каждый день я кормлю тебя яйцами. Само собой, что перед этим я их мою. Сяо Синчэнь с терпеливой нежностью улыбнулся. — Официантка! — вдруг мотнул головой тот. — Дорогая моя леди! Мне уже принесут наконец мое мороженое, или я так и усохну от жары за этим столом? Нервно стуча по столешнице кончиками пальцев, он демонстративно вывалил язык и начал громко дышать, словно вот-вот и правда окочурится от жары. — Ура! — когда перед ним поставили высокую вазочку с, наверное, самым дорогим, а значит отменно упакованным всякими дополнениями мороженым, он взял ложечку, криво посмотрев на её крохотный размер, после чего снова положил её, привстал и… попросту откусил вершину, на которой краснела аппетитная вишенка. — Мм, хорошо-то как… Он сказал это, смотря на Синчэня сощуренным от холода и удовольствия лицом, жуя свое долгожданное мороженое. Сяо Синчэнь же, получив свой простой пломбир в широкой, но низкой вазочке, не спешил приниматься есть, а смотрел… смотрел и смотрел, и еще смотрел, словно и правда ел, вот только картинку перед собой. Он с любовью, на которую способна лишь глубокая нежность, смотрел на этого счастливого, словно ребенок, человека перед собой, для которого вазочка столь красивого мороженого, кажется, была всей радостью мира. Ну, не мира, но этого часа так точно. Мороженое было с фруктами, взбитыми сливками, тертым шоколадом, солеными орешками-кешью (он сам просил об этом, потому что любил миксовать соленое и сладкое), завитками варенья, ягодами малины и земляники, трубочками из печенья и нарисованным внизу котиком. — Что? — спросил он, видя, что от него не отводят взгляд. Сяо Синчэнь молчал и просто смотрел, пока его губы трогала мягкая улыбка, а взгляд говорил о нарастающем забвении. Тот это понял и сладко облизнулся. Синчэнь немного опустил голову и чуть вжался спиной в стул, но взгляд держал прямо, словно… готовился к чему-то. И не прогадал. К нему, игриво сверкнув глазами, перегнулись через весь стол, и вот губы ощутили влажную скользкую сладость, от которой безудержно запрыгало сердце. Не сумев совладать с собой, Синчэнь подхватил ладонями его лицо и глубже прильнул к этим губам… — Что? — удивленно спросила А-Цин, видя, что Синчэнь вроде как повернут к ней, но молчит, «смотря» на неё. — Я ем слишком громко, да? Извини, просто очень вкусно. Сяо Синчэнь очнулся от наваждения. Когда А-Цин пришла, Сяо Синчэнь, чьи чувства были спокойны, предложил ей отдохнуть у него и поесть то мороженое, которое она так просила. В итоге А-Цин осталась, и вот, сидя за кухонным столом, шумно и с величайшим удовольствием уплетала самое дорогое мороженое в своей жизни. Синчэнь не видел её сияющего радостью лица, но слышал с какой радостью и нераздражающей его безманерностью, то есть громко, А-Цин поедала это мороженое. И он сам не понял, как попавшись на волну этой радости она унесла его туда, куда ему уже никогда не вернуться. Только мыслью. — Обалдеть, — А-Цин ела и никак не могла наесться. «Обалдеть! — другой голос из другого времени повторял этот восторг. — Ты правда купил его для меня? Оно же такое дорогое, что даже невкусно! О, нет, зачем возвращать? Какой чек? Нет никакого чека, невозможен возврат! — и посыпались на пол клочки чека, а ящик шумно выдвинулся, обнажая набор ложек. — Чур, первый укус мой!» У Сяо Синчэня защипало в уголках глаз. Такие яркие эмоции, такая солнечная, приятно-пекучая, как летний зной, радость… он и сам был похож на это знойное лето, слишком жаркий, слишком яркий, носящийся как вольная дичь по безграничным просторам всего, что мог объять глазами и чувствами. Веселый, пылкий, порой не в меру наглый, но… желанный, самый желанный, единственно желанный на всем белом свете. Радость, сочащаяся из глубоких омутов его глаз, хитрость в надломе его губ, страстность, которая была одинаково откровенной и в обнаженности, и без неё. Он был похож на звезду, пылающую, горячую, безмятежно пересекающую просторы неба звезду, чей яркий хвост искрил, а ядро горело, вынуждая воздух гореть. Вот только… однажды и звезды падают в ладони… которые их не уберегают. И они упали дальше, эти звезды, прижатые к земле и неспособные вновь подняться ввысь. — Братец? — А-Цин увидела, как выражение лица Сяо Синчэня погрустнело, и он несколько раз шмыгнул носом. — Братец, что с тобой, всё еще плохо? Сяо Синчэнь чувствовал, что не справляется, его глаза очень сильно жгло от притока слез. Он уже корил себя, что снова так глубоко копнул в то, что тормошить не стоило, эту осевшую пыль времен, которая, поднявшись, лишь замутит рассудок, вызовет печаль и лишит сил бороться. «Я уже выстоял самое ужасное, — думал он, — так что всё, что мне остается, это продолжать стоять насмерть. Просто стоять, пока пытаются согнуть, но не ломаться. Так… нужно. Я должен выстоять всё, что на меня обрушат…» — Ох! — когда зазвонил телефон, Сяо Синчэнь уже был готов надломиться из-за эмоций, но заигравшая рядом мелодия мгновенно заставила его сердце взять себя в руки, словно сигнал к старту, на который реагируют в дальнем забеге. — Да, привет, как ты? Дома, а что? Едва услышав эту мелодию, А-Цин уже побежала в коридор и быстро обулась, почти на рефлексе это сделав. Это же… была та самая мелодия, которая, должно быть, будет мерещиться ей в жутких кошмарах. — Что?! — она тут же выглянула на кухню, видя, что Синчэнь даже встал. — То есть как? Тебе настолько плохо? А люди-то там есть?! Почему ты не вызвал такси?! Девушка настороженно наблюдала за ним, и видя, как сжался кулак Сяо Синчэня, А-Цин вышла к нему, готовая в любой момент поддержать его, потому что… мужчину немного трясло. — Хорошо, хорошо… — протянул он задумчиво-испуганно, словно немного тормозя из-за волнения. — Я заберу тебя, я очень быстро приеду. Да, да, хорошо, я буду осторожен. А-Цин, — сказал он, сбросив вызов, — вызови мне такси срочной поездкой, нельзя ждать. — А что случилось? — она уже набирала номер, когда Синчэнь, шумно дыша, пошел в свою комнату. Послышался звук открываемых ящиков. А-Цин не могла туда заходить, но выглядывая из-за угла, краем глаза посмотрела на то, что открылось её обзору через открытую дверь. Странно… там просто часть кровати и шкаф, ничего крамольного. А она-то думала, что та комната — клетка, в которой укрощают или наказывают одного злодея. — Всё, вызвала, — крикнула она. — Сказали, через четыре минуты будут, кто-то из водил как раз ездит поблизости. Братец, а это будет не слишком дорого? — Не имеет значения, — низко сказал Синчэнь, выйдя из комнаты в уличной одежде. Дверь в спальню он почти не прикрыл, не говоря уже о том, чтобы закрыть. — Ай! Спеша и совершенно ничего «не видя» перед собой, Сяо Синчэнь наткнулся на тумбочку в коридоре, и с неё, вывалившись из пьедестала, скатился красивый стеклянный шар, не слишком большой, но увесистый. Упав, он шумно разбился, осколки и вода тут же затопили часть пола. — Не двигайся, — предостерегла А-Цин, — а то наступишь. — Боже, — раздраженно прошептал Синчэнь, — ну за что мне это! — Беде легко помочь, — постаралась утешить его А-Цин. — Я сейчас быстро всё уберу, а ты иди. Оставь мне ключи, и иди. Я приберу всё и закрою. Сяо Синчэнь замер, не говоря ни слова. — Тут же не только осколки, но и вода, — сказала она. — Что будете делать, если наступите на них? С Сюэ Яном же… что-то случилось? — Да… — растерянно протянул он, не зная, как поступить. — Братец, доверься мне, я же тебя ни разу не обманывала, — тихо сказала она. — Я тебе помогу, а ты иди. Я закрою дверь и уйду, а завтра принесу тебе ключи. Есть же запасные, ты их мне показывал. Непонятно почему, но Синчэнь отчего-то сомневался. А-Цин думала, что причина в его недоверии к ней, но причина была в другом — чутье. Оно не было в покое, и этот разбившийся так некстати шар… не оставлял ему выбора. — Хорошо, — наконец-то сказал он, давая ей запасную связку. — Но только быстро, ладно? Убери и сразу же уходи, не задерживайся. — Ну само собой, — скривилась А-Цин. — А то еще не дай бог… Синчэнь бросил на неё резкий «взгляд», и она мигом замолчала. Он и правда очень не любил, когда Сюэ Яна касались грубым словом или тоном, он сразу же преображался, становясь тверже и сердитей. Казалось, единственное, что его может вывести из равновесия, это тот безумный человек, в защиту которого он бросался не только на «беззащитных» девочек, но даже на своего лучшего друга, который никогда не церемонился с выражениями и отказывался их фильтровать. Отказавшись от помощи спуститься, Сяо Синчэнь в меру быстро начал спускаться с лестницы вниз, где его уже ждало такси. Что там случилось с этим Сюэ Яном А-Цин не знала, но так и не разувшись принялась быстро наводить порядок, сгребая осколки и моя пол. Когда с этим было покончено, она уже потянулась к ветровке, как вдруг краем глаза зацепилась за ту самую комнату, дверь в которую была открыта. А-Цин была девушкой, и как многие девушки имела порой способный круто сыграть в жизни недостаток — любопытство. Не сказать, что это прям уж был недостаток, но когда расклад не совсем в твою пользу, глупо будет идти против логики и ставить не на тот ход. А она, похоже, именно сейчас и была близка к этому. Закрытая прежде комната, а теперь открытая, манила её, звала, потому что хранила секреты, часть из которых она видела в мусорном мешке. Ей и правда было интересно, что эта за комната, служит ли она для того, чтобы укрощать зверя. Она ведь и без слов Сяо Синчэня понимала, что он и Сюэ Ян — любовники, это не могло быть тайной, не после такого количества пустых упаковок от презервативов и некоторых других указывающих на это вещей. А исходя из того, каким был Сюэ Ян и каким был Сяо Синчэнь, то становилось еще интересней, как эти двое вместо того, чтобы убить друг друга, похоже, наслаждаются друг другом в интимной близости. И такой, довольно сильной, даже сказать постоянной. Что у них были за отношения А-Цин понять не могла, и уж тем более не могла понять, чего они друг от друга хотят. Этот Сюэ Ян явно был психом, ревнивым, с левой резьбой собственника психом, еще и буйным, ненормально буйным, с повесточкой, психически активным, перебарщивающим со своими агрессивными порывами. И вот был Сяо Синчэнь, спокойный и тихий, терпеливый и незлобливый. Он мало того, что терпел все эти крупномасштабные выходки и действия, так еще и, похоже, полностью их принимал. А-Цин ведь убирала весь этот кошмар, понимая, что он появляется, когда приходил Сюэ Ян, и похоже Сяо Синчэнь если и не позволял, то просто ждал, когда Сюэ Ян перебесится, а потом… А-Цин присела на корточки и посмотрела в объемную щель, всё еще не решаясь войти. А потом они закрывались в этой комнате и всю ночь трахались, как-то так. Ну, или говоря словами Сяо Синчэня, занимались любовью. И странно, что наличие погромов есть, а вот каких-то следов на самом Сяо Синчэне не было. Значит, Сюэ Ян его не трогал. Тогда, быть может, Сяо Синчэнь «трогал» его? Возможно в этой комнате он его «успокаивал», порой удачно, когда убирать больше не приходилось, а порой неудачно, когда уборкой приходилось заниматься почти через день. Всё же решившись, А-Цин прищурилась и быстро зашла внутрь. Постояв и подышав ничем не пахнущим воздухом, она приподняла веко и тут же удивленно распахнула глаза. Да это же… обычная спальня. Ни цепей, ни грязного пола, ни каких-то характерных предметов — просто спальня, кстати, очень красивая спальня, можно сказать, что не супругов, а людей, слишком сильно любящих проводить время наедине друг с другом. Всё было очень чисто и очень изящно, в углу стоял стол с разными тканями и швейными принадлежностями, спинка кровати была обвита электрической гирляндой с цветными шариками, но полках стояли ночники, сама кровать была застелена белым, а вот маленькие подушки были старенькими, с какими-то узорами, можно сказать выглядевшими почти памятными. А-Цин обратила внимание на стол в углу и подошла, рассматривая. Ей понравился темный прозрачный тюль с настолько изящной тонкой вышивкой, что казалось невозможным, что это сделал человек. Тюль был похож на фату и его украшали узоры даже не цветов, а лесной зелени, словно ты вошел в темный лес и тебя обвивают различные плющи и лозы, веточки и листья. Один такой тюль был с черной вышивкой, другой — с зеленой. На столе было много швейных принадлежностей в очень строгом порядке, только пыльные немного, еще были полые круги для фиксации ткани, на которых были незаконченные рисунки. А-Цин не знала, что они уже никогда не будут закончены. Взяв один такой, она прикоснулась к нитям, чертившими узор, и изумилась. Великолепно. Нити явно были дорогими, а перевернув круг увидела, что и сзади всё было очень аккуратно, переходы были сделаны так мастерски и верно, что можно было смотреть на рисунок с двух сторон. Отложив круг, она потянулась к другим расшитым тканям, к подушечкам для иголок, к наперсткам и иглам. Они были интересные, золотыми на конце, но серебряными выше, имеется в виду по цвету. И в строгом порядке сложенными в специальные коробочки, а когда А-Цин взяла одну такую, то увидела на столе квадратный отпечаток. Значит, лежала она долго, что успела покрыться пылью. Черный шелк, которым был застелен стол, был очень нежным, гладким, и прежде синонимом шелка для А-Цин были лишь шелковые подушечки, на которых лежали ножницы, которыми разрезали праздничные ленты, или на которых подавались украшения, или лежали, как в музеях. Но она еще не видела, чтобы благородный шелк удерживал… шитье, швейные принадлежности и швейную машинку. Она была очень, очень красивой, с красивой резьбой, рисунками, орнаментами. И сверкающей. Ничто не проржавело… или усердно береглось от такого состояния. — Хм… — А-Цин присмотрелась к ней. — Я такую уже видела у каких-то стариков. Странно… кажется, чего-то не хватает. У этой машинки не было ручного привода, что дало бы понять, что она именно ручная. Такой машинке требовалась педаль, а здесь её не было. А-Цин еще больше удивилась. То, что она стояла на шелке, показывало её ценность, но она была в слишком хорошем состоянии, чтобы быть просто музейным экспонатом. Впечатление было такое, что её чуть ли не украли и перенесли сюда, ибо без педали смысла в ней не было — она не работала. Можно было крутить колесо вручную, но сама соль швейной машинки именно в скорости. Неважно, педаль или ручка, а игла с их помощью работает быстро, а в умелых руках ни один шов не будет кривым, и ткань никогда не соскользнет, если ей знают цену. Ей и своей работе. В голове всплыл отчетливый звук швейной машинки. Это был очень приятный звук, монотонный, но быстрый, почти кричащий о том, что идет работа. А-Цин никогда бы не подумала, что в доме братца может быть что-то типа этого. Зачем он её хранит, еще и так почетно, что это за вышивка, кто её создатель? Похоже, этому человеку нравилось именно вышивать, и дар у него был колоссальный, талант невиданных высот. Так шить может только тот, кто влюблен в подобное искусство. Ну, или великолепно подточен на подобную работу, потому что это и правда была работа, уровень сложности не позволял назвать это «хобби». Тяжко вздохнув, вспоминая, из какого места росли уже её руки, А-Цин положила всё на свои места, даже проверила, на всякий случай, и обошла кровать. Там была высокая тумбочка, а чуть выше полка, на которой стояла лампа. На тумбочке, что она встретила недовольно сморщившись, лежала начатая упаковка презервативов, раскрытая и голословно заявляющая, что недавно к ней прибегали за неотложной помощью. Что это была за «помощь» А-Цин даже думать не хотела, но в комнате было слишком чисто и ничем не пахло, чтобы можно было без упреков совести выразить крайнее возмущение. Помимо этой упаковки были еще две, одна с какими-то листьями, другая с таблетками. Пройдясь глазами по названию А-Цин увидела, что это было обычное средство против давления, правда не пониженного, а повышенного. А еще в тумбочке был выдвижной ящик без замка. А-Цин пошевелила губами, взвесила все немногочисленные «против» против многочисленных «за», и аккуратно поддела пальцем край ящика. Тот неохотно выдвинулся вперед, являя собой содержимое. Как она и думала, прикопаться не к чему. Правда, она сразу стрельнула глазами на шкаф, размышляя, уж не там ли ларец всех секретов. Ведь она так и не смогла забыть ту красную веревку, которая страховала её в мойке окон. Ну вот зачем человеку в доме такая веревка? А вот если в доме был такой, как Сюэ Ян… то ответ находился очень быстро. Девушка невольно хихикнула, представляя, как этого дикаря стреножат и вот так оставляют до самого утра, чтобы не буйствовал. Но смех быстро прошел, когда она залезла внутрь ящика. Там были таблетки, какие-то тюбики с характерной тройкой иксов, всё те же пакетики с грибами, которые она уже видела, только пустыми. Прочитав знакомые названия, она положила их на место, когда внимание её привлекли раскрытые конверты и какие-то бумаги. Она взяла один такой конверт, и, присмотревшись, сложила место, где сходились края. — Вот же, — беззлобно скривилась она, — романтики… Это был след от губ, которым словно склеили конверт, и вскрыт он был очень аккуратно, причем один в месте поцелуя, а второй был просто разрезан сверху, видимо, когда пришло в голову, что поцелуй можно не тревожить, а письмо всё равно достать. А-Цин постеснялась доставать само письмо, но так как любопытство еще сильнее зудело в ней, она быстро достала письмо и быстро зацепилась глазами за некоторые слова, но ничего не поняла. Тогда решила просто прочитать произвольную строку, одну, всего одну, чтобы утолить любопытство. «Я раньше хотел сбежать на край света, и как хорошо, что все крайности сошлись в нас с тобой, и как ты можешь упасть мне на грудь, так и я могу бежать к твоей… бежать к тебе, что мыслями близко, а телом — так далеко…» А-Цин нахмурилась, покраснела, отправила в нокаут свою совесть и устремила взгляд на следующую строку. «Потому что когда я тебя не вижу, хоть и знаю, что всегда найду тебя, мое сердце не может успокоиться. Я просто не могу не видеть тебя, я хочу всегда ощущать твой взгляд на мне, хочу, чтобы ты сдержал слово, обещая мне, что всю жизнь будешь смотреть только на меня одного…» Девушка сдавленно выдохнула. Такие нежные слова… «Ночами я не могу спать, думая о тебе, а днями мне не успокоиться, когда твое близкое присутствие будоражит во мне всё, заставляя сердце биться. Я держу твою руку в своей и тепло её обжигает мне сердце, я скрываю от тебя, как сильно это меня волнует, но ты сам понимаешь, особенно ночью, что со мной делает одно твое присутствие днем. Хочу всегда держать тебя в своих руках, хочу дышать тобой, хочу пить тебя, обнимать, ласкать, обнажаться для тебя, извиваться для тебя, и чтобы ты меня обнимал, сильно, чтобы я не смог пошевелиться и чувствовал себя в клетке твоих рук, когда уже совсем теряю контроль над собой. Ты же знаешь… как я к тебе отношусь, ты сводишь меня с ума, и я точно знаю, что уже не смогу жить без тебя. Не списывай всё на то, что мы сейчас в разлуке, я просто ужасно тоскую за тобой, и хочу выразить это так, чтобы ты не сомневался ни во мне, ни в моей любви. И когда я вернусь и почувствую хотя бы кроху твоего сомнения, я докажу тебе её беспочвенность так, что нас снова попросят быть тише. И это при том, что я не хочу, чтобы мир знал, как мы любим друг друга. Потому что мир — яд, и свое счастье нужно прятать. Для меня достаточно и того, что лишь мы знаем, как любим друг друга. И это всё, чего я хочу. Чтобы мы оба знали… потому что я буду любить тебя до самой смерти, и даже после неё. И я хочу умереть первым, потому что мне не пережить, если ты уйдешь раньше меня, и я не приму возражения на этот счет. Если нет тебя, то и меня тоже нет…» А-Цин внезапно зажмурилась, не дочитав, понимая, что явно превысила лимит двух строк, но это было так… чувственно, строки буквально дышали этой силой любви, такие чувственные, нежные, в них остро ощущалась ранимость и хрупкость того, кто их писал. Словно в какой-то момент он поддался темным чувствам страха и обнажил их, признаваясь в том, что не озвучил бы вслух. И в этом была сила, огромная сила любви, настойчивость и ответственность. Это не было похоже на пустой звук под волну эмоций. Это были признания, глубокие и чистые, хорошо обдуманные, очень серьезные. Вообще всё звучало так, словно дело шло к женитьбе, ведь такие клятвы… ну, обычно после них становились супругами. А-Цин мотнула головой и положила письмо, а понимая, что в других конвертах может быть что поострее, причем в разных планах, решила не искушать судьбу, да и времени у неё не было. Она взяла пакетик с грибами, прочитав уже виденное ею название, и остро боролась с собой, желая вытащить хотя бы один. И это была очень серьезная борьба, сокрушающая её волю. Но стоило ей вспомнить лицо братца, его доброту, то дорогущее мороженое, которое он позволил ей купить за его счет… — Ну, в любом случае хорошим девочкам полагается хорошая награда, — хитро улыбнулась она, решив почитать что-то вне конвертов и на этом закончить. Она тихонько порылась в ящике и увидела небольшую стопку обычных сложенных вдвое бумаг, на поверхности которых темнели машинные чернила иероглифов. Значит, документы. Достав один такой А-Цин вдруг вздрогнула, когда увидела под текстом весьма знакомую красную печать… судебной системы. Ей такие уже встречались, когда за воровство на неё завели уголовное дело, которое даже дошло до суда, но… обошлось, слава богу, и то по чистой случайности: того мужика А-Цин так кляла, что пожелала его семье громких несчастий, и ты ж поди, полились эти несчастья одни за другим! Мужик испугался и забрал заявление, а А-Цин, напуганная и довольная одновременно решила, что такая удача явно божье провидение и больше к такому не прибегала, решив завязать с воровством. Ну, почти. — Решение Верховного Суда… — начала читать она, вырывая слова из разных строк, — в связи с состоянием здоровья обвиняемого… приостановить на неопределённый срок… Дальше пошли какие-то понятия, которых А-Цин не понимала, и взяв другой документ с уже совершенно другой, более поздней датой, раскрыла его и снова начала читать. — Дело об убийстве… — голос её дрогнул, — недостаточное количество улик… снять с подозреваемого все обвинения из-за недостаточного количества улик. Домашний арест… считаю лишней мерой предосторожности, так как мой клиент не несет ответственности за… Глаза А-Цин стали больше, а губы невольно задрожали. — …жестокое убийство заместителя фирмы «L», произошедшее в ночь на… Тихий скрип полов не был услышан ею, так как девушка слишком сильно была поглощена чтением. — …как отягощающий фактор обвинения не рассматриваю, поскольку по решению суда убитый выплатил всю возможную компенсацию и стороны пришли к юридическому согласию в отношении тяжбы по делу о дорожной аварии, которая, хоть это всё еще отрицается его адвокатом, но доказанная независимой экспертизой, была спровоцирована убитым в состоянии сильного алкогольного опьянения. Мой клиент физически не мог нанести такого телесного ущерба, который привел к летальному исходу… Уже очень потемнело, и иероглифы сильнее расплывались в глазах. — И включал в себя множественные ножевые ранения головы, в частности глазных яблок, рта и лица. Прошу Верховного Судью рассмотреть новые медицинские заключения и принять во внимание факт полного отсутствия улик, которые говорили бы против моего клиента. Дело о жестоком убийстве заместителя фирмы «L» считаю целесообразным… Движение тени нависло над её собственной. — …сохраняя права моего клиента, как пострадавшей от действий убитого стороны… Взгляд А-Цин опустился в самый низ, где рядом с именем и подписью адвоката было еще одно имя, в этом случае обвиняемого. — Сюэ Ян… — голос её дрогнул, едва слышно прозвучал, и страх стянул ей кожу. Там была его подпись, ужасная на вид, словно его руки… сковал тяжелейший тремор, что ни одна линия не была не посечена этими острыми волнами. А-Цин непонятно почему сделала шаг назад и вдруг почувствовала неровную преграду. Резко обернувшись она вскрикнула, когда сильная рука грубо схватила её за горло, а перед её глазами возникло лицо, которые так близко она еще не видела, но… его обладатель не мог быть ей незнаком. — Какая большая крыса завелась у меня в доме, — склонив голову и не мигая смотря на неё, иронично протянул Сюэ Ян. — А там, где есть крыса, сразу появляется отрава. Или кот. Зубы А-Цин застучали друг о друга, документ выпал у неё из рук. Она широко распахнутыми глазами смотрела на человека, взгляд которого вцепился в неё так же цепко, как и эта безжалостная холодная ладонь…