Без тебя – никогда

Когда Сяо Синчэнь впопыхах выходит из подъезда, на той стороне улицы, делая глубокую затяжку, стоит человек, внимательно за ним наблюдая. Он смотрит на то, как Синчэнь садится в такси, как машина сразу же срывается с места. И улыбается этому, чувствуя то самое тепло, которое распаляет только безусловная жертвенная забота, которую к тебе проявляют. Он поднимает взгляд и смотрит на окно третьего этажа, видит, как на кухне всё еще горит свет, потом угасает. А потом вспыхивает другой, более тусклый источник света, видимо из коридора. Затем исчезает и он. Мужчина ждет еще какое-то время, но из подъезда никто не выходит. Тогда он улыбается, и ловко откинув пальцами сигарету переходит улицу, а вскоре неслышно открывает незакрытую дверь и заходит внутрь, видя двери спальни открытыми… А-Цин чувствует, как её потряхивает, и, возможно, заложенное в костях упрямство и горький опыт бедной жизни, когда её, слабую девчонку без семьи и защитников мог обидеть каждый, кто только хотел, и не позволял ей из чистого упрямства дрожать в руках какого бы то ни было человека… но только не этого. Она смотрит на него, не скрывая испуга и ужаса, потому что и правда боится. И дело не только в том, что она прочитала. Она… по некоторым своим размышлениям давно догадывалась, кем может быть этот человек, когда проговорилась о «стрекозе». У Сюэ Яна невероятно тяжелая аура не менее тяжелой боли, эфемерной и физической, и это очень хорошо чувствуется не только в прямом контакте с ним, но и просто через его не менее тяжелый взгляд. Она чувствует его, чувствует этот холод, который сковывает собой какой-то болезненный, словно в лихорадке, жар. Обе эти крайности — холод и жар — отдают болезненностью, чем-то нездоровым, как болезнь или рана, которую либо не долечили, либо та постоянно вскрывается, не имея возможности надежно затянуться. И эти глаза, их взгляд… он смотрит на неё, как больной волк смотрит на слабую добычу, в которую и ему по силам вонзить зубы. Когда-то в школе А-Цин читала книжку Джека Лондона «Любовь к жизни», где за умирающим от голода человеком шел умирающий от болезни волк. Автор хорошо описал тот болезненный взгляд — и этот был такой же, хранящий в себе болезнь острую и глазу невидимую. Воспаленные каким-то внутренним надломом или сломом глаза, от того и горячие, в то время как весь он был холодным — вот что это был за взгляд. Иногда, бывает, не спишь толком и ходишь словно в больном дурмане, глаза блестят, а сам взгляд какой-то помешанный, тревожный, дикий, дерганный. Этот был на него очень похож, он был именно воспаленным. Но болезнью ли? И если да, то физической ли? Сюэ Ян был выше А-Цин, и ему явно было по силам вообще оторвать её от земли, вот так запросто держа за шею. Видя его так близко, А-Цин отмечала те черты его внешности, которые прежде были ей недоступны, и она бы предпочла вообще так близко его не видеть. Но не могла не признать, что смотреть было на что: правильные и четкие черты лица, большие глаза, аккуратный, с небольшим наклоном нос, тонкие губы, густые черные брови и прекрасные ресницы, крепкая линия нижней челюсти, отчетливые скулы. Вот только бледен он был, болезненно бледен, и глаза воспаленные, почему и сияли так отчетливо. А еще он был худой, и это не была естественная худоба его тела, и это было очень очевидно. Слишком уж… кожа обтягивала его лицо, да и бледность эта… нездоровая. «Он и правда любит его? — подумала А-Цин. — Вот этого… вот такого? Такого вот, с видом лихорадочника? Ах да, он же не видит его. Но тут и без внешности есть к чему придраться…» Сюэ Ян тоже рассматривал её, и более чем подробно. Он сверлил взглядом её лицо, опускал глаза к фигуре, даже в рот ей смотрел немного, и у А-Цин было чувство, что она лошадь на рынке, которую осматривают со всех сторон. Видимо, с «лошадью» было что-то не то, что взгляд Сюэ Яна сузился, когда он снова прошелся глазами по её лицу и почему-то груди. А-Цин была маленькой и небольшого роста, а как показывает практика, именно у таких девушек часто была большая грудь. И у А-Цин она была, её нельзя было не заметить. Судя по всему, Сюэ Яну это не пришлось по вкусу. До усрачки пугало еще и то, что его волосы были распущены и свободно спадали по обе стороны его лица, делая этот лихорадочный взгляд еще более пугающим. Плюс ко всему, хоть и нависал над ней, но всё же смотрел так, что на глаза падала тень и это тоже дополняло его пугающий мрачный вид. И к тому же Сюэ Ян молчал, а молчание от таких людей — это зачастую предзнаменование худшего. Неожиданно Сюэ Ян поднял и вторую ладонь, приближая её к шее девушки, и та невольно задышала чаще. Однако он просто поменял руку, а второй, не отрывая от девушки взгляда, поднял документ, который А-Цин уронила. Он упал не на пол, а приземлился на край кровати. Сюэ Ян поднял его на уровень их лиц, или точнее сказать на уровень лица А-Цин, и пристроив бумагу в сантиметре от её уха бросил на её содержимое взгляд. И вдруг улыбнулся. — Щедрые на подробности воспоминания, — он кивнул в сторону документа. — Интересно было? А-Цин молчала. — У тебя интересные глаза, — продолжал он. — Будь он похитрее, мог бы выдать тебя за слепую. А будь ты похитрее, или поумнее, то напрягла бы слух, а лучше мозги, чтобы понять, что в кошкином доме, мышка — часть ужина. Или аперитив. Тут его взгляд скользнул ей за спину, на выдвинутый ящик, и А-Цин уж не знала, как он это понял, что она читала письма, но лицо Сюэ Яна потемнело, а взгляд стал более жестоким. Он понял, что она читала что-то из этих писем. — Кто бы мог подумать, что слепец станет хранить письма, которые не в состоянии прочесть, — задумчиво проговорил он. — Это же не тот хлам на столе в углу комнаты, который можно хотя бы потрогать и тем утешиться. И снова перевел взгляд на девушку. — Как считаешь, он лучше меня? — с легкой ухмылкой спросил Сюэ Ян, кивнув в сторону писем. — Ну же, отвечай. Ты же была такой смелой, чтобы войти в эту комнату. Или Синчэнь тебе позволил? Если последнее, то проблем не оберешься… крыска. До сих пор А-Цин стояла неподвижно, пытаясь справиться с тем кошмаром, что нависал над ней и что был у неё внутри. Она почему-то думала даже не о том, что сделает с ней этот человек, а о том, что скажет братец, когда узнает, что она сделала. Сюэ Ян вел себя как хозяин дома, словно это Синчэнь был у него приживальцем, и, похоже, знал, как тут всё лежит, что сразу понял, где что не на своем месте. — Ты читала письма? — продолжал Сюэ Ян. — Я тоже их читал. И как тебе содержимое? Достаточно нудно и наивно? «Вечная любовь», «Умру за тебя»… — вдруг его взгляд стал темнее, — «Убью за тебя». Вот это уже лучше. Такое обещание грех не сдержать, не думаешь? А-Цин сжала губы, со смесью страха и опасливости смотря на Сюэ Яна. — Думаю, что такому ублюдку, как ты, место где угодно… но только не рядом с братцем. Сюэ Ян даже приоткрыл губы на эти её слова, в глазах его читалось откровенное удивление. Но как же быстро оно сменилось черной ненавистью, которая ядом сочилась из его черных угольных глаз. — Гэгэ?.. — с легким ироничным надломом в голосе спросил он. — Ты называешь его «гэгэ»? Моего Синчэня?! Рука его сжалась крепче, импульс движения вынудил А-Цин покачнуться. Сюэ Ян шумно усмехнулся, в его глазах читался шок на такую откровенную смелость. Взаправду, один вид этого человека давал понять, что, если ты тронешь что-то его, то следующим, что тронет тебя, будет что-то тупое и ржавое… вроде острого предмета, который всегда у них под рукой. А-Цин вскрикнула, когда он грубо потащил её вон из комнаты, словно то, что хотел сделать, не мог позволить себе сделать там. В итоге он впихнул её в гостиную и бросил на пол, по пути задев её головой дверной проем. Звук соприкосновения был громким, но для него словно бы не существующим. — Я очень давно ждал нашей встречи, — присев возле неё, сказал Сюэ Ян. — Еще с того злополучного «жду тебя». Я и тогда подумал, ну что за самоубийца? Сяо Синчэнь имеет чрезмерно большое и глупое сердце, вечно какую-то приблуду подберет, то раненого котенка… то вонючую крысу. Но им хватало ума не пересекать черту, которая могла бы затянуться петлей на их шее, и сбежать раньше, чем я дал бы куда больше о своем присутствии знать. А я ведь говорил ему, раз такой чистоплюй и так хочешь уборки, бери веник и подметай, нечего проходной двор устраивать. Но ему же сложно, он ведь у меня инвалид. Однако не в этом дело… а в вас. — Ты настоящая сволочь, — А-Цин хоть и была напугана, но горький опыт беззащитной сироты очень быстро выжигает страхи, вынуждая им сопротивляться в какой бы то ни было доступной её положению форме. — Грязный мерзавец. Я видела, что ты делал и что после себя оставлял. Такой, как ты, заслуживает лишь страданий, а не причинять страдания другим, таким святым, как братец! Сюэ Ян выпучил глаза и резко схватил её за волосы, притянув к себе. — Страданий я хлебнул достаточно, уж поверь мне, — он держал её крепко и шептал, точнее шипел очень близко. — Но не об этом же, не твое это дело. Ты еще в прошлый раз должна была понять, что я шутки не шучу и в игры не играю. Думаешь, если бы и правда захотел тебя поймать, меня твой «супружник» бы остановил? А-Цин замерла, дыхание её резко сперло. — У меня просто настроения для крови тогда не было, — прошептал ей на ухо Сюэ Ян. — Выбил бы твоему муженьку недоделанному все зубы, а тебя бы вытащил за волосы и сбросил бы с лестницы. Я тоже инвалид, знаешь ли, кто докажет, что это не ты сама? Но не хотелось к такому прибегать, думал, ты умная девчонка, всё сама поймешь. Но что я вижу? Ты всё еще здесь, больше того — засунула свой поганый нос туда, куда не просят. — Что с Синчэнем? — вдруг тревожно спросила она и стала вырываться. — Куда ты его отправил?! Он же… в панике ушел отсюда, бежал в переживаниях за тебя! — О, как запела, — рассмеялся Сюэ Ян. И вдруг взгляд его снова потемнел. — Так и знал, что ты проблемная. Покрепче сжав пальцы в её волосах, второй рукой он снова схватил её за шею. — Ты уйдешь отсюда, — сильно задрав её лицо к себе, сказал он. — Уйдешь сама или я тебе помогу. Не веришь? Сомневаешься в моей серьезности? Как же А-Цин хотелось плюнуть ему в лицо! Может, она так бы и сделала, если бы Сюэ Ян невольно не предупредил бы этот её по-настоящему самоубийственный порыв. — Ты меня поняла? — резкий, острый, но немного глухой звук был ей знаком как никому другому, но не по этой причине глаза А-Цин стали больше, пока Сюэ Ян всматривался в неё. Холодное лезвие ножа, сталь которого пряталась в рукоятке и извлекалась нажатием кнопки — вот, что заставило её взгляд стать больше. — Дядя учил меня, что от крыс нужно избавляться сразу же, пока они не дали приплод. Так что либо выкурить, либо сразу… чик, чик. Лезвие аккуратно постучало по её горлу. — Ты не убьешь меня, — она была уверена, что он блефует, — в его доме. Лицо Сюэ Яна озарилось насмешливым удивлением. — Его доме? — голос Сюэ Яна звучал снисходительно удивленно. — Девочка, это «наш» с ним дом, мы здесь кошки, спящие в одной кровати, царапающие друг друга коготками и кусающие зубами, ранящие друг друга и зализывающие друг другу раны. Думаешь, я не рискну? Не проблема переехать в другой дом, если уж этот сильно испачкаю. Он так развеселился, его настолько потешила её наглость, на которую он уже смотрел, как на агонию перед печальным концом, что демонстративно, не мигая и с оскаленной улыбкой он на её глазах достал желтый телефон и набрал какой-то номер. — Тачку мне устрой, — всё так же улыбаясь, сказал он. — Да, с мешком… не волнуйся, я постараюсь без крови. Нет, не на тот. На адрес моего мужа. А-Цин смотрела на него широко распахнутыми глазами. Мысли её были спутаны. — Хотя… девчонка симпатичная, — его улыбка вдруг стала мягче. — Скажешь тому младшему придурку Не, что есть товар на лично его вкус… мелкая и сиськами, хотя и сука тупая. Девственница? Это уже был вопрос ей. А-Цин сглотнула, что потешило Сюэ Яна еще больше. — А знаешь, пошел этот мелкий Не в жопу. Я её тебе живьем отдам, будешь должен. Но обещай мне, — взгляд его потемнел, — что она будет страдать. Что, порт? Прекрасно. Я…. И тут среди его голоса и оглушающего сердцебиения А-Цин прозвучала мелодия, которая вынудила Сюэ Яна замереть, и лицо его на долю секунды преобразилось настолько разительно, что А-Цин во все глаза уставилась на него. Едва зазвучала эта мелодия, как лицо Сюэ Яна вдруг так резко похорошело от смены выражения его глаз, до этого острых и жестоких, но вдруг ставшими нежными, почти ранимо нежными. Он стал похож на девушку, которой признались в любви, и сердце той зашлось в пугливом счастье, чистом и невинном, мягком и откровенном. Всего один звонок, одна мелодия, но как же она изменила этого человека. Вся тьма с него спала, он словно очнулся от кошмара, или же наоборот, прыгнул в мир грез. — Трубочку не вешай, — доиграв, мелодия снова возобновилась, и Сюэ Ян, не отрывая взгляд от А-Цин, полез другой рукой, которой сжимал нож, во внутренний карман пальто. «У самого сердца, — размышляла А-Цин. — У самого сердца держит…» Она не могла не узнать эту мелодию, поскольку уже не один раз слышала её. Это была та самая мелодия, которая играла на телефоне Сяо Синчэня. Сюэ Ян же достал играющий точно такой же мелодией темно-синий телефон-жабку, и положив желтый телефон возле себя переложил в ту руку нож, снова приставив его к горлу А-Цин. — Да, любимый, — сказал он, продолжая смотреть на А-Цин. — Что? А-а… ты очень долго ехал, любимый. Мне стало лучше, и я добрался до твоего дома сам. Да, я сейчас в квартире… да, один. А что? Что-то не так? Он смотрел на А-Цин выжидающе, словно ждал, что она подаст голос. Но А-Цин не была дурой. Она понимала, что это её не спасет, а лишь даст безумию Сюэ Яна повод обнажить себя во всем своем неудержимом уродстве. Ухмыльнувшись уголком губ, Сюэ Ян выглядел весьма довольным. — Я бы не стал тебе лгать, — он даже качнул головой. — Ты же знаешь, что они делают с моей ногой и что я после этого чувствую. Мне всё еще очень плохо, любимый, ты мне очень нужен. Да, прости, что тебе пришлось уехать, просто я… не контролирую себя, мне дурно и в голове туман. Я испугался и позвонил тебе, потому что мне было… очень страшно. Да, любимый, я очень тебя жду. А-Цин смотрела на него, но больше не дрожала. Такого больного ублюдка она еще не встречала, хотя ублюдков ей попадалось немало. Но этот явно выделялся на их фоне, и среди них всех был самым… больным. Сюэ Ян, как и прежде не отрывая от А-Цин взгляд, сложил жабку и достаточно бережно, почти ритуально спрятал телефон в карман у сердца. Затем его взгляд чуть сузился, в глазах читалось недовольство и легкая усталость. — Отмена на тачку, — приложив к уху желтый телефон, сказал Сюэ Ян. — Хотя… посмотрим до полуночи. Что? Ах ты извращенец! Я тебе тут девку готовлю, а ты, ублюдок, из-за того, что я трубку не вешаю, на «нас» слюни пускаешь? Разве ты уже не слышал, как я могу стонать? Вот то-то же. Потому что в постели с этим человеком я могу только плакать, и далеко не от удовольствия. Аха, ну да, ну да. Я рыдал тогда, потому что та жирная свинья замучила меня на том паршивом столе. Черт подери, свиней должно жрать, а не давать им себя трахать. Ха-ха-ха, я знаю, что тогда на «плачущего мальчика» сбежалась подрочить вся фирма. Жалко, что не повторить, мне уже так не согнуться… не говоря уже об удовольствии заплакать от экстаза. То, что он говорил, и что говорил он это явно намеренно вызывало на лице А-Цин эмоции, которые Сюэ Ян не мог не заметить. Она и так смотрела на него не щадяще, а теперь так и вовсе с глубоким презрением. Но Сюэ Яну, кажется, это даже нравилось. Он закончил разговор, засунул телефон во внешний карман и, склонив голову к колену, прижался к нему виском. — Ты лишила меня удовольствия разбросать твои кишки по этой уютной гостиной, — вроде бы спокойно, но с ноткой обиды сказал он. — Поэтому, так и быть, я тебя отпущу. Ты же, я надеюсь, не вернешься? Хватит для этого ума, или я всё еще дал мало пищи для размышлений? Догадываешься же, что тебя ждет, если я еще хоть раз увижу тебя рядом с ним. До А-Цин вдруг доходит. Он, конечно, больной ублюдок, но… он её что, ревнует? Весь этот кошмар, все эти звонки и слова только потому, что он… ревнует? Это что вообще такое?! Она просто убирает дом слепого человека, она ни разу не пересекла границу, хотя и… да что скрывать, она действительно задумывалась о Сяо Синчэне, как о мужчине. Ненадолго, но все же задумывалась. Потому что такого, как Сяо Синчэнь, такого доброго, заботливого и участливого человека она еще никогда в жизни не встречала. Он так ей помог, он был так ласков, слушал её и давал советы… даже доверился ей, приоткрыв занавес своих отношений вот с этим вот человеком, отношений, которых этот ублюдок ни разу не заслужил! Вот чем, чем он это заслужил?! Он же… даже изменяет ему, если А-Цин правильно всё поняла. И явно темнит какие-то серьезные делишки, явно не с хорошими людьми он водится. Жестокий, хладнокровный, озлобленный, безумный — и возлюбленный такого, как Сяо Синчэнь? «А вдруг он чем-то ему угрожает? — неожиданно подумала А-Цин. — Вдруг… тот человек из писем… и все те вещи, которые братец хранит… Может быть…» А-Цин побледнела лицом. В документах говорилось о каком-то убийстве, в котором обвиняли Сюэ Яна. Может быть… это был тот самый человек? Да нет, ерунда какая-то. Стал бы тогда Сяо Синчэнь… «А если он не знает? — подумала А-Цин. — А если те документы Сюэ Ян хранит у него намеренно, пользуясь его слепотой? Но тогда… чем же таким он его удерживает, чем запугивает?» Однако, как ни крути, а отношениями по принуждению тут явно не пахло. Не такие… чувства Сяо Синчэня были к Сюэ Яну, и явно не так относился к нему сам Сюэ Ян. «А когда… братец ослеп? — неожиданно подумала она. — Я же так и не спросила, боялась, что прозвучит грубо. Как давно Сяо Синчэнь слеп, и как давно с ним этот ублюдок?» Её мысли потревожило движение Сюэ Яна. Он поднялся, и скинув с себя пальто бросил его прямо на пол, словно знал, мерзавец, как хорошо в этом доме вымыты полы, а они и правда были такими чистыми, что на них, как на полку, можно было одежду складывать. И тут взгляд А-Цин зацепился за одну деталь: Сюэ Ян прихрамывал. Он и раньше говорил что-то о ноге, но сейчас, когда он встал и отошел, стало заметно, что он прихрамывает. Странно. Когда девушка увидела его в первый раз, он шел довольно быстро и, кажется, не хромал. А тут хромает. В чем же дело? Сяо Синчэнь тоже говорил что-то о ноге, а Сюэ Ян — о каких-то людях, которые что-то с его ногой делают. А-Цин не пришло в голову ничего другого, кроме какой-то реабилитации или сеансов по реабилитации. У неё был один знакомый, которого ранили в ногу и после этого раз в месяц он должен был ходить к хиропрактику, чтобы тот её то ли вправлял, то ли еще что делал, потому что болела она нещадно, особенно на погоду. Но тут, похоже, было что поболезненней. Вдруг замок на входной двери щелкнул, и Сюэ Ян, который в этот момент как раз разминал шею, сорвался с места и быстро подошел к А-Цин, больно схватив её за руку и оттаскивая в угол комнаты. — Будь паинькой, пока мы не закончим, м? — очаровательно улыбнулся он, но от этой улыбки мороз пошел по коже. — И тихо сиди, или умолкнешь навеки. Повторюсь: на другую квартиру переехать проще, чем бездомную кошку, а уж при нем я вытворял вещи и похуже, чем те, что сделаю с тобой, если хотя бы пикнешь, усекла? Отпустив её, он быстро вышел в коридор, и судя по звукам его голоса радостно разомкнул объятия. — Синчэнь! — его голос совершенно, совершенно переменился, и наверняка выражение лица тоже. — Боже мой, почему ты такой бледный?! — А сам как думаешь? — немного запыхаясь, сказал он. — Я же… приехал, думал, ты сразу увидишь меня, но ко мне никто не подходил, и я набрал тебя. Сюэ Ян, что происходит, зачем ты такое сделал? — Сказал же, что испугался. В голове сильно закружилось. — Снова было очень больно? — теперь и голос Синчэня переменился, звуча тревожно. — Сейчас тоже сильно болит? Мне кажется, что иглы тебе нисколько не помогают, только хуже делают. Ладно руки, но нога у тебя болит слишком часто, это… «Вот оно что, — подумала А-Цин. — Иглы. Значит у него была серьезная травма ноги, а если после игл он хромает, хотя в остальное время ходит ровно, значит ему подрезали жилы, которые, скорее всего, торчали из открытой раны…» Женщина, что подкармливала её в детстве, была местным мастером по иглоукалыванию, и однажды А-Цин застала её за работой именно с ногой. Тогда женщина сказала, что тот ребенок, которого к ней водили, сильно распорол ногу, вплоть до того, что торчали жилы. Их ему подрезали, после чего было какое-то нарушение в работе мышц, провоцировавшее застой крови, вот и приходилось его водить, но после каждого сеанса малыш прихрамывал, а потом снова ходил ровно. — Всё нормально, — голос Сюэ Яна звучал… с наслаждением, словно ему душу грела забота Сяо Синчэня. — Это же не в первый раз. Ты сам знаешь, через какие страдания я прохожу, чтобы ты… мог обнимать меня, а не мое холодное тело. Наступила тишина, в которой можно было расслышать легкую напряженность в дыхании. — Я же просил, — вдруг сказал Сяо Синчэнь, — не принимать из их рук никаких обезболивающих настоев. Тебя опять напоили чем-то подозрительным? — Почему ты так решил? — Ты странно себя ведешь. — Разве? — послышалась небольшая возня. — Давай, обними меня и приласкай. Я хочу ласки… Сяо-гэгэ. Тишина сменилась шорохом — произошло какое-то движение. Вдруг послышался откровенный смех Сюэ Яна, и вот его шаги уже на полпути в гостиную. — Почему не в спальню? — А-Цин увидела входящего, точнее притащенного Сюэ Яном Сяо Синчэня, который даже не знал, что она здесь. — Ты… в каком-то особом настроении? — Да, — довольно страстно выдохнул Сюэ Ян, и подведя их обоих к дивану заставил почти упасть на него. — Я очень тебя хочу… — Сюэ Ян… — в голосе Синчэня было слышно какое-то сопротивление. — Ты… довольно давно не хотел… «так». — Что ты имеешь в виду под «так»? — Так… страстно, — теперь в голосе Сяо Синчэня сквозила горечь. — Ты же знаешь, что я сделаю что угодно, лишь бы тебя не мучали кошмары… ни во время, ни после. Хоть слова и были серьезными, Сюэ Яну они, кажется, не пришлись по нраву. Или не совпадали с его настроением. — Замолчи и поцелуй меня, — его ладони обхватили щеки Синчэня. — Я тут для тебя спинку выгибаю, что мне не очень комфортно с этой чертовой ногой, но хоть руки уже не дрожат. Сяо Синчэнь взял его ладони в свои и нежно поцеловал пальцы, обдавая их теплом своих сухих губ. В этом поцелуе было столько болезненной нежности, столько… ран, ну вот по-другому не скажешь, так это таинство выглядело, что, как ни посмотри, а любой скажет, что Сяо Синчэнь Сюэ Яна… бережет, практически молится на него, дышит на него и страшно неравнодушен не только к нему самому, но и к чему-то, что не озвучивалось. Сюэ Ян с томным наслаждением наблюдал, как Синчэнь целует его пальцы, целует ладони, а потом тянется уже к самим губам, прося или даже требуя поцелуя. Сюэ Ян вовлекается с ним в это действие, и Синчэнь мгновенно преображается: из хрупкости его движения становятся требовательней, страстнее, куда более возбужденней. Он проникает ладонями под водолазку Сюэ Яна, шумно целует его шею, слушая протяжной стон, ласкает его под одеждой и наваливается сильнее, обнажая силу своего желания. Сюэ Ян лежит на диване чуть сползшим вниз, больше согнутым, а потому его ноги уже лежат на бедрах Синчэня. Тот плотно прижимается к нему, их промежности наверняка чувствуют друг друга, свое и чужое возбуждение. Чем больше Синчэнь целует, тем откровенней Сюэ Ян стонет, он елозит под ним, дыхание его становится тяжелым, лицо разгорячается, краснеет… и ведь Синчэнь не знает, что А-Цин в этой комнате, он уверен, что они одни, он верит Сюэ Яну, верит его лжи. Он действительно готов взять его здесь, взбудораженный его настроением и его поведением, лелеющий надежду, что это предзнаменование чего-то хорошего или же добрых перемен. Наверное, он единственный человек на свете, который настолько был бы подстроен под чужое настроение, настолько чувствительный к тончайшим или более грубым переменам в этом, готовый отреагировать нужным образом в любой подходящий или неподходящий момент. Он любит его, он так сильно его любит, и причины этой любви были А-Цин непонятны. Она смотрела на этих двоих, видя откровенную страсть Сяо Синчэня, его почти поклонение этому человеку, и что самое важное — честное возбуждение. Было видно, что он не преодолевает себя, а действительно искренне и с желанием отвечает его зову, готовый удовлетворить его возникшую потребность, готовый на всё, если Сюэ Ян того хочет. А-Цин даже немного поплохело от этого зрелища, ведь в её глазах это была картина поглощения ангела демоном, этим бессовестным, жестоким и хладнокровным сатаной, который из ревности готов был обнажить сам процесс любви, лишь бы доказать, что этот человек только его. Да кому доказывать-то?! «Ты просто больной ублюдок, вот ты кто, — зло думала А-Цин, слушая и видя их возню, — гореть тебе в аду, тебе и дружкам, что тебе под стать…» Мужчины снова слились в поцелуе, и вот в этот момент произошло то, что изменило ход всей ситуации. И да, Сюэ Ян бы не остановился. Он бы довел всё до конца, заставил бы А-Цин увидеть, как он занимается любовью с Сяо Синчэнем, сделал бы всё прямо на её глазах. Видимо, девушка и впрямь заставила его испытать серьезную ярость и не менее обжигающий гнев, раз уж он пошел на такое. Хотя, больше выглядело, что не ей, а себе он хочет доказать, что этот человек только его. В любом случае, мысль «он только мой» не покидала его воспаленные мысли. Вовлеченный в процесс, Сюэ Ян не сразу понял, что Сяо Синчэнь прервал поцелуй. — Мы что, не одни? — сказал он и слегка повернул голову, но не обернулся полностью. Сюэ Ян, распаленный и тяжело дышащий, не сразу его понял. — Ты о чем? — удивился он. Сяо Синчэнь вновь обернулся на него. — Ты… улыбнулся, — голос его звучал напряженно, — ухмыльнулся во время поцелуя. Ты никогда этого не делаешь, когда мы спим, ты не такие эмоции испытываешь, когда мы в одной постели. — Ты что, не чувствуешь, какие эмоции я испытываю? — слегка раздраженно сказал Сюэ Ян, положив его ладонь на свою промежность. — Хватит болтать, я начинаю терять настроение. — А я — терпение, — в голосе Сяо Синчэня послышалось возмущение. — Это не могло произойти просто так, ты не забываешься до такого. Не до такого, — и в этот раз он полностью обернулся. — Мы здесь не одни? Он «смотрел» вперед, А-Цин же была немного левее от его «взгляда». Сюэ Ян подтянулся на диване и полностью сел, смотря на девушку. Он ждал, что она подаст голос. Но она молчала. — Сюэ Ян? — в голосе Синчэня звучала тревога, когда он снова обернулся на него. — Поклянись мне, что мы здесь одни. — Клянусь своей могилой, — вяло протянул он. — Сюэ Ян! — Достал, твою мать! — он сорвался с места, отпихнув Сяо Синчэня. — Уже и потрахаться без твоего нытья нельзя. Ты как тот стул на кухне, — Сюэ Ян подошел к А-Цин и склонился над ней, — такой же бесполезный, а смотреть — только раздражаться от воспоминаний! Силой заставив девушку встать, он потащил её по коридору и, пихнув к двери, начал обуваться. — Сюэ Ян! — Сяо Синчэнь вышел вслед за ним, лицо его было бледно от тревоги. — Сюэ Ян! — Иди, — спокойно сказал он, — иди-иди. Сядь на тот чертов стул, прижми к груди те сопливые письма и вздыхай всю ночь напролет, потому что больше тебе всё равно не светит. Я ухожу! — Не надо… — прозвучало болезненно-сдавленно. — Прошу… — А я разве не просил?! — обернувшись, вдруг закричал он. — Разве я не просил тебя, не умолял?! Я же сказал тебе, что я не хочу жить! Ты с моими чувствами посчитался?! Почему тебя тогда возмущает, что мне наплевать на твои? Сяо Синчэнь сжал челюсть, глаза его горели от подступающей влаги. — Но ведь первым, кто не посчитался с чувствами, был ты… — скорбно протянул он, и А-Цин увидела, как Сюэ Ян побледнел от его слов. — И речь же не только о моих, хотя и о моих тоже. Говоришь, ты не просил меня... а ведь я тебя тогда тоже не просил! Я не просил тебя совершать те вещи, я не просил тебя, не просил! А-Цин видела, как Сюэ Ян начал дрожать от очень сложных чувств, его руки вновь охватил тремор, а глаза… этот взгляд был очень страшным и очень… уязвимым, почти разбитым. — Тогда скажи это снова! — с вызовом бросил Сюэ Ян. — Повтори те слова, что ты мне тогда сказал! — Ты вынудил меня их сказать! — защищался Сяо Синчэнь. — И я никогда не хотел их говорить, я никогда не держал их в своем сердце! — Повтори их снова, чтобы это наконец-то закончилось, — почти прошипел Сюэ Ян. Сяо Синчэнь неожиданно притих. — Моими словами… — вдруг тихо сказал он, — ты на тот свет не убежишь. Не ищи во мне причину или повод. Я люблю тебя и всегда буду любить. И ничего, ты слышишь, ничего этого не изменит. Делай, что хочешь, режь себя на куски. Я буду обезображен, унижен и разрезан вместе с тобой. К глазам А-Цин подступили слезы, к глазам Сюэ Яна подступил ужас. Он сорвано вдохнул, он был близок к тому, чтобы расплакаться. Но он знал, что если это сделает, то сдастся сразу же, и ему останется лишь упасть в эти руки, которые всегда его подхватят. И Синчэнь был прав: каким бы он ни был, эти руки его подхватят. Не важно, насколько низко он падет — эти руки всегда двинуться ему навстречу. Как когда-то, когда они поймали упавшую звезду… и которая просочилась как вода сквозь пальцы в самую тьму, заливаясь горькими слезами и крича от боли… Сюэ Ян сжал зубы и выволок А-Цин за порог, одновременно вставляя ключ в замочную скважину так, чтобы дверь нельзя было открыть с той стороны. А-Цин не знала, что он хочет с ней сделать, но покинув квартиру ощутила себя храбрее, и когда они были на втором этаже вдруг резко засопротивлялась, чего Сюэ Ян от неё, судя по всему, не ожидал. Он увернулся, схватил её сильнее, но вдруг А-Цин так ловко и главное сильно ударила его по лицу, что дезориентированный Сюэ Ян пошатнулся, его больная нога прогнулась, он не сумел удержать свои движения. Вес собственного тела утащил его назад, и оно шумно покатилось с лестницы, громко и довольно болезненно, даже по звуку. Упал он в пролёт между вторым и первым этажом, упал уже без сознания и не шевелился, тяжело лежа на бетоне. А-Цин, которая видела и его падение, и приземление, тяжело дышала, но не издала ни звука. Она не поднялась наверх, она спустилась к Сюэ Яну, убедилась, что тот без сознания, и, наклонившись к нему, с ненавистью прошипела: — Будь на то моя воля, я бы убила тебя собственными руками, сукин ты сын, — голос её цедил яд и отвращение. — Я бы задушила тебя, избила бы твое красивое личико в решето и выкинула бы тебя на ближайшую помойку, где тебе и место. Такие, как ты, могут только страдать и подыхать. Вот и подыхай, сдохни, сделай милость братцу — освободи его от себя. Лежи здесь и замерзай до смерти или задыхайся от боли, от болевого шока. Не приходи в себя, просто умри. Ты не заслуживаешь братца, не заслуживаешь ничего, кроме ненависти… умри же. На случай, если бы он очнулся, А-Цин была готова его добить… в самом деле была готова хорошо огреть его по голове и уйти, бросить его там. Она была сиротой и многое повидала; как и многие дети, слишком рано столкнувшись с жестокостью мира, не знала жалости, не ведала прощения недостойным. А этот человек вызывал у неё лишь один инстинкт — инстинкт убийства, почти жажды чужой смерти. Вдруг взгляд А-Цин привлекло кое-что. Рукав пальто Сюэ Яна чуть задрался вверх и А-Цин увидела отчетливую полосу, напоминающую шрам. Заинтересовавшись, она закатала рукав и… замерла от шока. Никогда, никогда в своей жизни она не видела такого ужаса. Мало того, что всю руку пересекали следы от глубоких швов, так она еще и была зверски порезана множество раз, причем если это и была попытка самоубийства, то вполне серьезная. Это не были порезы на запястье, показные и бесполезные, это были порезы вдоль — самая серьезная попытка действительно наложить на себя руки. Там, где были швы, всё было ровно, значит присутствовала какая-то травма, которую лечили, а порезы в области вен были косыми, рваными и глубокими — явно рукотворное дело. Сюэ Ян совершенно точно пытался покончить с собой, вот только А-Цин поняла, что таких попыток было две. Приподняв голову Сюэ Яна, она заметила на его шее, как раз в области ближе к ушам, весьма характерные отметины, и по опыту она знала, что такой след может оставить только острая веревка, которую вовремя сняли. Удави она до смерти, и след бы остался на всей области шеи, а так только в местах, где сильнее всего было трение, а именно на краях нижней челюсти, ближе к мочкам ушей. Даже раны на его руках говорили, что присутствовало в его жизни что-то, что явно свело его с ума, причем до такой степени, что он почти истерично попытался от этой жизни избавиться. На эти раны у А-Цин не нашлось что сказать, она еще раз бросила задумчивый взгляд на очень побелевшее лицо Сюэ Яна, увидев в надломе его бровей то, что в целом придало лицу еще большего страдания… но которое у этой девушки к жалости не воззвало. Не такой она была, не той закалки ребенок. Сюэ Ян сделал то, что сделал, и А-Цин сделала то, что сделала. Она встала и молча вышла с подъезда, оставив его умирать. Потому что действительно желала ему смерти. Потому что уличные дети не прощают издевки над собой или над теми, кто им дорог…

***

— Я не знаю! — почти кричит Сяо Синчэнь. — Я не знаю, как это произошло! Он в больнице, и руки его дрожат от страха и холода, который исходит откуда-то изнутри, словно тело забыло, как вырабатывать тепло… или отнято было что-то, что ранее всегда его согревало. То, что же сотворил тогда Сюэ Ян, для Синчэня так и осталось загадкой. Единственное, в чем он был уверен, что в доме они тогда были не одни, потому что… да не важно, почему, он просто это понимал, он знал это, только не понимал, зачем же Сюэ Ян это сделал. По его поведению было очевидно, что это словно желание насмешки, какая-то месть, и Синчэнь очень не хотел, чтобы тем человеком оказалась А-Цин… и он правда так не думал, надеялся, что это всё же была не она, что она убралась тогда и сразу ушла. Он не знал, что она сделала и что сделал Сюэ Ян… Как он выбрался из квартиры он и сам не до конца осознал, то ли ручку вырвал, то ли как-то исхитрился тот ключ из замочной скважины выбить, потому что Сюэ Ян не провернул его, а просто оставил воткнутым. Сяо Синчэнь вышел на лестничную площадку, уже тогда дрожа от холода, и, прислушиваясь, понимал, что не слышит ничего, кроме тишины. Это была для него двойная слепота, тьма и полная тишина вокруг. Но чувство тревоги, которое сжимало его сердце, не покидало его, и он, тяжело дыша, начал спускаться, по какой-то причине обходя именно пролеты очень дотошно, проверяя каждым шагом новый пустой кусочек. И вот его нога наткнулась на что-то, что не было похоже ни на что иное, кроме как лежащего, брошенного предмета. Но это был не предмет. Это был Сюэ Ян. Сяо Синчэнь не сразу это понял, он присел, начал ощупывать, а когда добрался до рук и ощутил знакомые шрамы, из его горла вырвался надломленный звук боли, а ладони тут же прижались к его лицу. Он дозывался его, тормошил, заключил в объятия. Но Сюэ Ян не приходил в себя, он лежал бессознательный, ужасно холодный, замерший и измученный. Сяо Синчэнь не понимал, тот упал с лестницы или просто в какой-то момент потерял сознание, что же Сюэ Ян сделал он не понимал, но сидя на холодном полу, обнимая бессознательного Сюэ Яна он в какой-то момент начал просто… выть, и этот вой звучал раненым зверем, словно из глубокого ущелья, где «бездушное» животное оплакивало жестокую потерю… Этот вой очень испугал, на него сбежались, узнав в том, кто кричал, слепого соседа. Его не могли привести в чувство, он просто плакал и кричал, обнимая Сюэ Яна. Вызвали скорую, с мобильного Синчэня нашли какой-то экстренный номер, из-за чего скорая поехала в совсем другую больницу, где их встретил человек, которого Сяо Синчэнь называл своим другом. — Ты не знаешь! — с очевидным упреком, даже не как вопрос, сказал Сун Лань. — Он снова пытался покончить с собой? Ну и место он для этого выбрал, и время подходящее. Мой единственный выходной за последние полтора месяца коту под хвост. Последнее прозвучало не с упреком, а больше с усталостью. Сун Лань был врачом в этой больнице и знал Сяо Синчэня очень давно. — Не бойся, — после долгой тишины, сказал он, — к утру оклемается. Он, похоже, упал или его скинули, ушиб не серьезный, но свою роль сыграло сильное моральное и физическое истощение, отсутствие сна и тот комок нервов, который он разматывает тебе на петлю для шеи. — Я пойду к нему… — потерянно проговорил Синчэнь, вставая. — Да куда ты пойдешь? — разозлился Сун Лань, но Синчэнь, довольно резко отпихнул его руку, которой тот его приостановил. — Дай себе отдохнуть, хватит уже за него беспокоиться. Завтра он очнется и снова превратит твою жизнь в бесконечный ад. Он, похоже, этим только и живет, держа в сердце… «вечный» ад. У Сяо Синчэня невольно сжалась челюсть, когда он услышал последние слова Сун Ланя. — Не извращай суть, — хмуро, не оборачиваясь сказал он, — ты ничего не знаешь. Эти слова настолько разозлили Сун Ланя, что он, уставший и тоже давно не высыпающийся из-за тяжелой работы, невольно потерял контроль. — Не извращать что? — грубо крикнул он. — Вашу кошмарную реальность, или ваше ужасное «сегодня», которое длится уже сколько? Сяо Синчэнь молча продолжал идти вперед. Он шаркал по полу, у него не было палочки, и он держался за стену, надеясь, что расслышал верно, и Сюэ Ян лежит в палате в самом конце коридора. Сун Лань же, смотря ему вслед, смотря на это вызывающее лишь боль упрямство, в его глазах достаточно тупое, но всё же изможденное упрямство, покраснел от своей личной ненависти как к Сюэ Яну, так и ко всей ситуации в целом, и выпалил: — Как ты можешь до сих пор продолжать так его любить? Ведь это же он виноват в том, что ты ослеп! Сяо Синчэнь замер, в груди его так задрожало, что он даже подался назад, словно его что-то отталкивало. Дыхание его стало сорванным, зубы застучали друг о друга. — Замолчи! — с силой сдернув с себя повязку, он развернулся и во все глаза уставился на источник звука. — Не смей! Кто ты такой, чтобы произносить эту ложь!!! Лицо его перекосилось от гнева, страшно выпученные глаза, словно он силой пытался пробиться взглядом сквозь эту тьму, уставились почти на самого Сун Ланя. Тот вздрогнул невольно, он уже очень давно не видел эти глаза. За то время, что уже прошло, глаза стали светлее, как осветляются они у пожилых людей, но дрогнул Сун Лань не поэтому. Глаза Сяо Синчэня… выглядели достаточно пугающе, на глазном яблоке хорошо видны были следы «шрамов», которые не позволяли белой поверхности быть чисто белой, и как всякий шрам, «эти» полоски тоже имели небольшую вздутость. Сама радужка повреждена не была, практически, а вот именно белая часть глазного яблока… видно было, что когда-то она была очень изранена. — Почему ложь? — взгляд Сун Ланя источал тьму. — Кто был за рулем в тот вечер, кто не смог тебя спасти?! Сяо Синчэнь издал резкий сорванный выдох, и его очень, очень потряхивало, он был словно закипающий вулкан, дрожащий и содрогающийся. И вдруг он быстро пошел вперед. Он хорошо понимал, по какой прямой звучит голос. И он пошел. Его твердый шаг удивил даже Сун Ланя, и достигнув друга, Сяо Синчэнь, вытянутой рукой едва коснувшись его, чтобы признать, второй тут же ударил его в лицо. Это было сильно, и Сун Лань упал, а Сяо Синчэнь, сев сверху, с криком начал его бить. — Как ты смеешь?! — плача, кричал он. — Как ты смеешь, как ты смеешь!!! Ярость поглотила его, жестокая обида помутила разум. Он не думал, что Сун Лань решится сказать такие слова… такую бессовестную, жестокую и хладнокровную ложь! Сун Лань попытался сдержать его руки, но в гневе человек силен и совершенно бесчувственен. Не чувствовал Сяо Синчэнь ни боли в костяшках, ни крови, ни разорванной кожи. Поглотился отчаянием, утонул в обиде и потерял себя. — Хватит! — прикрикнул Сун Лань, который ни за что бы его не ударил. — Не отрицай хотя бы то, что в этом аду ты живешь из-за него! Как сильно я жалею, что тогда спас его от тюрьмы! Если бы не ты, если бы не твоя слабость и моя слабость к нашим отношениям… — То что?! — взорвался Сяо Синчэнь, задыхаясь слезами. — Ты был бы очень счастлив, да? Знать, что он в тюрьме, что его там насилуют, унижают, порочат! Он был бы унижен и раздавлен, подсел бы на наркотики и просто бы сгнил там! Ты этого желал, да? У тебя никогда не было к нему ни жалости, ни сочувствия. Ты ненавидел его просто за то, что это он, а когда он пал, ты просто жить не мог без того, чтобы не представить его опущенным на самое дно! — Он человека убил! — зашипел Сун Лань. — И бог знает, что еще натворил. Лишь по твоей просьбе, из-за твоих слез я тогда спас его от неизбежной, в таком случае, тюрьмы, но если бы я знал, как все будет дальше, и что он будет делать не только со своей, но и с твоей жизнью, я бы палец о палец не ударил и сдал бы его сам! Сяо Синчэнь тяжело дышал. — Ты просто чудовище, — тяжело шептал он. — Как я мог дружить с тобой столько лет, как я вообще мог опираться на наши дружественные отношения! Ты же… всё видел, ты знал, что с ним происходило, на какие жертвы он пошел, какие ошибки из-за своего слома совершил. И у тебя хватает совести произносить такие слова? Он виноват в том, что я ослеп? Сун Лань, приди в себя! Ты понимаешь, понимаешь, что ты говоришь!!! От его крика, от его слез, от его сломленного скорбью и обидой взгляда у Сун Ланя сжалось сердце, и он застыл, видя перед собой лишь этот живой взгляд, куда живее, чем у многих зрячих. Он сам по себе был вспыльчивым, но быстро остывал, признавая истину. И стыд уже коснулся его чувств, потому он и замолчал. Да, он знает… он всё знает, он всё видел! Не ему, конечно, судить, но к великой жертве, «его» великой жертве приписалось и слишком много страдания… в которое он втянул Сяо Синчэня. Нет, не так. «Не так… — мысленно протянул Сун Лань. — Я же… сам его откачивал, его, человека, который силой хотел освободить Синчэня от себя…» Сун Лань плохо умел признавать ошибки, особенно открыто, даже для самого себя. Вот почему известная ему правда всё же резала глаза и давила на совесть. Он знал эту историю, он даже ей сожалел… этой трагедии и своему другу. Но всё же он не мог в полной мере сострадать Сюэ Яну, цепляясь за его ошибки и за его ужасные действия, которые в его голове перечеркивали то, за что его упрекал Сяо Синчэнь. — Ты даже из уважения ко мне не можешь проявить к нему хоть немного сострадания, — прошептал Сяо Синчэнь. — Зная, как я его люблю, зная, как он любит меня и через что он прошел, пусть это и был ад, но я сам его принял… и ты не можешь проявить хотя бы каплю милосердия? Как я сожалею о том, что всё еще ищу твоей поддержки, как своего единственного дорогого друга… самого близкого. Мне очень жаль, Цзычэнь. Он сказал это так тихо и так скорбно, что Сун Лань, услышав то последнее обращение к себе, которым к нему обращались лишь самые близкие, а именно родители и Сяо Синчэнь, не нашелся со словами, не нашелся с ответом. Сяо Синчэнь встал, рукой нащупал стену и пошел обратно, искать палату Сюэ Яна. Он снова приглушенно шаркал ботинками по полу, снова шел медленно, и даже то, что он приглушал свои шаги говорило, как он не хочет, чтобы Сюэ Яна потревожила его «возня»…