Повесть о Сибирской колонии

Март. Воинская часть где-то посреди сибирской тайги Март выдался не очень холодным, но снежным. Скопившиеся на ветках деревьев сугробы то и дело обрушивались вниз, обсыпая человека и забиваясь за воротник, стоило неосторожно задеть ветку. Снег прикрывал подлесок, делающий тайгу такой труднопроходимой летом. Коряги он превращал в настоящие капканы, в которых можно было сломать ногу зимой. Если бы не близкая воинская часть, Лариса чувствовала бы себя в сравнении с лесом совсем маленькой. Она потянула носом: весной еще даже не пахло. «Не пора ли жечь масленицу?» – шутили все, кроме патрульных: месиво на дорогах и опушках доставило бы им массу проблем. Шутка ли – провести несколько часов в промокших берцах. Не скажешь же: «Эй, командир, я метнусь в казарму, переобуюсь?» Да и продразверстка могла увязнуть по проселочным дорогам, размесив до деревень метровые колеи. Снег все сглаживал. «Нет бы за неделю стаяло и высохло, и голову бы людям не морочило», – несбыточно помечтала Лариса, по колено проваливаясь в рыхлый снег. Под деревьями он лежал еще дольше, иногда даже до конца апреля. Заставившая свернуть с тропы темная масса оказалась свежерухнувшим сухостоем, а не разложившейся медвежьей тушей. – Четвертый, что у тебя? – зашипела рация. Снова шли легкие помехи. Понять их причину связисты не смогли и всерьез считали, что эфир глушит неустановленный противник. – Все чисто, упавшее дерево, – отозвалась Лариса, осматривая белоснежный до рези в глазах снег. Только крестики птичьих следов. Охотники давно ничего не приносили. Но отсутствие рядом крупной – и опасной! – живности всех радовало. Лариса потерла перчатками заледеневшие щеки. Над головой зашуршали ветки, стряхивая на землю хлопья снега. Лариса отпрыгнула назад, сжав свободную руку в кулак. Инструктор рекомендовал сбивать прыгнувшую белку или куницу ударом руки, а не бестолково замахиваться на мелкого зверька прикладом. Еще по-зимнему серая белочка сердито обстрекотала человека и взбежала на макушку ели. Кровь встреча разогнала отлично. – Беличий суп... – проводила Лариса животное взглядом, но не попыталась подстрелить. За охоту на мелочевку во время патрулирования давали трое суток гауптвахты. Исключение составлял разве что козел или лось. Или медведь-шатун, не оставлявший выбора. У рядового солдата было мало шансов попасть по белке, но много – привлечь шумом кого покрупнее или зря перевести патроны. Ни одной монстробелки вживую пока никто не видел, ими пугали только из европейской части страны. Зато в лес регулярно прибегали стаи бродячих собак. А иногда и уже не собак. Патрульным приказывали, не разбираясь, косить плотную стаю из автоматов, а от рассредоточенной забираться на дерево и вызывать подмогу. После первых двух потерь жалеть собак перестали. А солдаты принялись старательно делать вид, что разучились стрелять, чтобы их не посылали за стены. А еще где-то в лесу бродили волки – первые кандидаты на продолжение заразной цепочки. В берлогах спали медведи, и что делать с настолько крупным монстром, никто не знал. Старшие офицеры до хрипоты спорили, стоит ли из-за таких редких встреч отправлять в патруль по двое. Год назад Лариса демонстрировала шляпки для магазинчика одногруппницы, гуляла с фотоаппаратом по лесу и гадала, зачем отдавать торговому вузу пять лет, если приходится собирать букеты. Зимой, когда почти все закрылось, она откликнулась на призыв быть хорошей дочерью и вернуться «домой» под защиту высоких заборов с колючей проволокой. А теперь ежедневно проходила по лесу с автоматом наперевес в надежде никого не встретить. Жизнь менялась так стремительно, что давно перестала казаться реальной. Воинская часть №326-057 осталась резервной из-за своей удаленности. А потом просто осталась. Целой. Дорогами к ней приходили люди, лесом – все остальные. Автомобильная трасса в маршрут Ларисы не входила, ее охраняли укрепленные позиции на случай организованной попытки захвата ради продовольствия и оружия. Ларисе достались кусок леса и вырубки. Ее уже пересекали заячьи следы, радуя сердце: последняя продовольственная разведка закончилась провалом, деревенские несколько раз выстрелили в воздух и заявили из-за забора, что еще живы, а значит, без боя ничего не отдадут. Солдаты конкретно из этой части еще не пали до грабежей, но пайки уже урезали. Каждый надеялся, что до «блокадного Ленинграда» дело не дойдет. Лариса привычно разглядывала следы по обеим сторонам грунтовки и думала, что летом работать станет сложнее, а зверью устраивать засады в высокой траве и кустах – проще. Заяц, заяц, какая-то птица... Лариса поднесла к лицу холодную рацию. – Часть, прием. Четвертый маршрут, человеческие следы. Обувь не форменная. Вероятно, мужчина, – сравнила она размер следа со своим. – Вышел из леса на дорогу. – Четвертый, принято. В какую сторону направляется нарушитель? «Я что, чертов индейский следопыт? Тут патруль каждый день топчет», – хотелось ответить Ларисе. – В... противоположную от базы? – постаралась она ответить с уверенностью, которой не испытывала. – Если потом не развернулся. Связистка сделала паузу, сверяясь с планом перемещений: он уменьшал вероятность случайно подстрелить друг друга среди деревьев. С поправкой на безалаберность. – Четвертый, дойдите до вырубки и проверьте. Там никого не должно быть. Если посторонний – вы знаете, что делать. Лариса выключила рацию и натянула респиратор. Знать-то она знала, да только ей не приходилось еще действовать по протоколу. Может, чудовища и были когда-то людьми, но их изменившийся облик позволял об этом не думать. Но обувь они уже не носили. Предстояло вернуться с полпути. Возможно, из-за какого-нибудь самоубийцы, решившего сбежать из части. Как будто его бы стали удерживать насильно. «Так, кажется, вот тут след не форменной обуви... Точно, идет от нас. Неужели вышлют отряд по тревоге, как раньше?». – Четвертый, – зашипела рация. – К вам направлено подкрепление. Найдите нарушителя. Отбой. Как маленьких детей, командование пугало солдат, что в захлестнувшей страну анархии и разрухе часть может стать мишенью для нападения, а значит, нельзя терять бдительность. Но с каждой неделей становилось все сложнее представить, что где-то есть настолько хорошо организованные группы с бронетехникой. Кроме других воинских частей. Спутниковая связь и аварийные генераторы еще работали, и старшие офицеры знали, что происходит в мире. Пусть их и отрезали от этого мира сотни километров недружелюбной тайги и опустевшие дороги. Лариса перекинула автомат вперед и решительно побрела по следу, отчаянно надеясь никого не найти. Через глухо бухающую в ушах кровь доносилось поскрипывание под ногами и стук дятла. В самом конце вырубки на пеньке сидел обессиленный и замерзший почти до синевы нарушитель. Даже чаем из термоса не грелся. И похоже, медленно засыпал на морозе. Ни пилы, ни топора рядом с ним не было, только тощая спортивная сумка. – Не двигаться! – скомандовала Лариса, направив на человека автомат. Ей вдруг стало жарко. Нарушитель встрепенулся и повел себя как истинный гражданский: подпрыгнул на пне, обернулся и поднял руку, хотя его об этом не просили. Лариса вспомнила советские фильмы про Великую отечественную войну: фраза «Хенде хох!» подошла бы к ситуации как никогда. – Не двигаться! – рявкнула Лариса, подражая папочке-офицеру и чувствуя пробуждение семейной паранойи. – Кто такой? – Я из В-верхнего Б-бора, из деревни, – сглотнул парень; по голосу – не старше Ларисы. – А в-вы из части, да? – Угу, – подтвердила Лариса. «Знает о нас, подозрительно». – Что под курткой? – прищурилась Лариса, потому что второй рукой парень придерживал выпирающий бугор на животе. «Грыжа? Бомба? Ребенок?». – Это кошка, – смутился нарушитель и убрал руку. Бугор тут же принялся сползать. – Да ну? – не поверила Лариса. – Расстегни куртку. Медленно. Парень послушался, не сводя завороженного взгляда с автомата. Из ворота куртки высунулась взлохмаченная мордочка и сонно осмотрелась. Лариса слегка выдохнула. – Оружие есть? – Нож. В кармане, – попытался указать парень рукой. Лариса нахмурилась – рука поднялась обратно. – Заблудился? – спросила она доброжелательным тоном партизана, встретившего в лесу бойца вермахта. – Да? Наверное. Я не знаю, – промямлил парень. – Ты один? – Д-да. – Куда ты шел? – подсказала Лариса. – А, к вам, – чуть расслабился парень. – Зачем? – Больше некуда, – похоже, с каждой секундой «пленный» все сильнее жалел о своем решении. – Что с Верхним Бором? – задала Лариса вопрос, и так догадываясь. Парень замолчал. Лариса прикинула направление. В стороне от вырубки действительно было такое село. Жители его окопались, рассчитывая продержаться своими силами, но появлению живых военных вроде бы даже обрадовались, пообещали посадить побольше всего и даже обменять весенние излишки продуктов. Просили только присылать иногда человека для обмена новостями. Людям не хотелось оставаться в мире одним. – Медленно одной рукой стяни шарф и покажи шею, – как можно мягче велела Лариса, не убирая напряженный палец со спускового крючка. Парень окоченевшими и плохо гнущимися пальцами кое-как справился, обнажив кожу. Лариса отсчитала несколько ударов собственного сердца. – Положи кошку на землю, подними полы куртки и повернись, чтобы я видела, что у тебя нет оружия. Парень послушно выполнил приказ. Лариса опустила автомат. – Одевайся, бери свою сумку и пошли. – Куда? – растерялся парень. – В часть, – огрызнулась Лариса, внутри ее потряхивало. – Тут еще что-то есть? Парень засуетился, промахиваясь в молнии и не зная, что зараженных гражданских патруль обязан убивать на месте. – Это четвертый, нарушитель взят под стражу. Молодой мужчина, из оружия нож. Говорит, что шел из Верхнего Бора к нам, прием. – Четвертый, вас поняли. Доставьте на карантин. Что с селом? Лариса посмотрела на парня. Он с трудом выдавил из себя: – Сыпь. *** От одной мысли о близости укрепленного и теплого жилья Никита словно отогрелся, отдохнул и оказался готов отправиться туда вприпрыжку, так что патрульной пришлось на него цыкнуть и напугать, что зверомонстры в поисках человечины выходят из-за деревьев и днем. Зыркала по сторонам она при этом с таким видом, будто подозревала, что за Никитой по кустам крадется вражеский отряд. Напряжение сняло прибывшее на лыжах подкрепление из солдат в зимних маскхалатах. Прочесав кусочек леса, они не обнаружили других человеческих следов, зато расставили силки. В фильмах, когда спасатели находили натерпевшегося бед человека, его укутывали в одеяло, поили горячим чаем и заботливо спрашивали, как самочувствие. И подбадривали, обязательно подбадривали и говорили, что все будет хорошо, и что он теперь в безопасности. Горячего чаю Никите действительно налили и поинтересовались, дойдет ли сам. На этом сервис закончился, а кружку помакали в снег и повесили на рюкзак с брезгливым видом под жаркий спор, вымерзнет ли зараза, если оставить посуду на пеньке и завтра забрать. – Кошка-то тебе зачем? – глухо посмеялся один из патрульных через респиратор. Объяснять, что это последний бабушкин подарок, Никита постеснялся. – Они, как бы… Зараженных чуют. Шипят… Патрульные засмеялись, вспугнув с веток снегирей. – Я сам видел, – набычился Никита. – Эту кошку дали, чтобы меня в лесу не сожрали. Командир веселье поддержал, а потом шепнул Ларисе: – Доложи майору. На всякий случай. В детстве Никита, разумеется, видел базу только издали: с местными ребятишками они подбирались к забору из колючей проволоки и глазели на караульных и проезжающие автомобили. Так что он не мог бы сказать, как она выглядела раньше, но ряды проволоки точно стали гуще, и появились новые пристройки с пулеметами на крышах. Часть щетинилась оружием, как крепость. У ворот КПП Никита осознал, что в глазах очень многих людей кошка не имеет большой цены, особенно беспородная. Тем более, когда вокруг сотнями умирали люди. Он запаниковал. Когда он уже решился попытаться разжалобить кого-нибудь трогательной историей о последнем бабушкином подарке и закрутил головой в поисках самого участливого из хмурых лиц, патрульная протянула руки. – Давайте, я возьму. Потом заберете. Если выживете. Никита облегченно выдохнул и позволил отделить себя от отряда без споров. В здание за ним последовали только два вооруженных бойца и молодой парень в белом халате, велевший раздеться и в первую очередь проверивший на отсутствие сыпи и вшей. От окутывающего тепла и чувства, что он наконец-то в безопасности, организм перестал выжимать из себя силы, и у Никиты резко закружилась голова; ему пришлось схватиться за край стола и подождать, пока в глазах посветлеет. Вошедший капитан порывался начать допрос немедленно, но за Никиту вступился медик: – Он же сознание сейчас потеряет! Горячее питье, еда… Капитан позыркал, но удалился отдавать приказы кому-то другому. Медик дождался, пока принесут паек, сел напротив, терзая шариковую ручку, и взял на себя роль хорошего полицейского: – В последние две недели у вас были контакты с зараженными людьми или животными на расстоянии менее трех метров или более, но в закрытом помещении? Никита глянул исподлобья, молча и жадно поглощая из металлической миски горячее варево, показавшееся таким вкусным. – Мы все равно узнаем, больны ли вы, – терпеливо продолжил медик. – Но если у вас был контакт, а вы не заболели, это даст основание признать вас условно иммунным. По представлению Никиты, это давало повод его превентивно расстрелять, и на допросе он соврал вернувшемуся капитану, что жил в бане, поэтому и не заразился от своих родных. На остальные вопросы он отвечал угрюмо и скупо – атмосфера не располагала, хоть капитан и не стал направлять в глаза лампу, как в фильмах. – Сколько дней прошло с появления сыпи в селе? Вы знаете, как болезнь туда пришла? Кто-нибудь его покидал? Кто-нибудь приезжал? Вы знаете число погибших? Как уничтожали тела? Вещи у Никиты отобрали, выдав изношенную форму, по-солдатски обрили голову, и на три недели заперли на карантине. Из развлечений в его распоряжении оказались книги в светлое время суток и возможность пялиться в потолок начиная с сумерек. – Экономим керосин, – предупредил дежурный, закрывая за Никитой дверь на ключ. – Электричества нет. В почти арестантской камере в принципе почти ничего не было кроме книжной полки, жесткой кровати, и ведра с тазом вместо санузла. Окно Никиты выходило на забор, и там не происходило ровным счетом ничего интересного, кроме сидящих среди «колючек» птичек. Раз в три дня в застекленное окошечко в двери изголодавшимся вампиром скребся медик и просил предъявить шею. Через две недели он убедился, что помирать Никита не собирается, и выдал новое развлечение: рукописный бланк подробной анкеты. – Вы тут живете, что ли? – удивился Никита. – Тут всего один врач? – Нет, дежурим по очереди, – усмехнулся парень в белом халате. – И я фельдшер. Так сюда врача и пустили, заразится еще. Вдумчиво заполните к моменту выписки. – Мы найдем вам применение, – пробормотал сам себе Никита, читая пункты: «Какие должности вы занимали ранее? Какие обязанности исполняли? Как долго? Подчеркните верное. Умеете ли вы: готовить/печь/шить/ремонтировать обувь/водить транспорт категории A B C D/ ремонт. автотранспорт/ремонт. электронику/работать сваркой/охотиться/рыбачить/оказывать мед. помощь/ухаживать за домашним скотом/ездить на лошади/пахать и сеять/ухаживать за овощными и плодовыми культурами/косить траву. Разбираетесь ли вы в съедобных грибах, ягодах, лекарственных растениях Сибири? Приходилось ли вам преподавать в учебных заведениях: средних/профессиональных/высших? Умеете ли вы стрелять? Из какого оружия? Имеете ли вы разряд по стрельбе? Служили ли вы в армии? В каких войсках? Звание, должность?» Никита честно подписал «военная кафедра, один раз дали пострелять из автомата» и гордо подчеркнул ремонт автотранспорта, права категории В и уход за скотиной. Вариантов, связанных с торговлей, почему-то не оказалось. – Кто не работает, тот не ест? – пошутил он, показывая доктору анкету. Тот без улыбки кивнул: – У нас слишком много людей и слишком мало продуктов. Запоздало, словно не с ним все это происходило, до Никиты дошло, что кроме кошки, возможно, у него никого больше не осталось. О судьбе заболевших родных он не спрашивал, и так зная, что лекарства нет. Безделье душевному равновесию не способствовало: оставалось слишком много времени думать о родителях, бабушке и Алине. Особенно о ее последних письмах. Никита не считал, что она стала бы преувеличивать или целенаправленно лгать на подобные темы. А если такое творилось в городе в Сибири… Может быть, Сахалин, Камчатка, Алтай или Якутия еще и уцелели, успели изолироваться. Но не остальные регионы. Лежа в темноте на узкой железной койке, Никита перебирал в голове все, что знал о других странах и продумывал: где и как могли уцелеть люди? Точно не в Европе и США. Но, может быть, Африка или удаленные островки в океане? Может быть, островитяне ничего не заметят. Не узнают, что в мире больше не осталось людей. Ну, перестали приплывать бледнолицые на железных лодках, папуасам же лучше. Ни самолетов, ни поездов, ни машин. Должно быть, в мире стало очень тихо.