Повесть о Сибирской колонии

Май. Воинская часть К концу апреля год окончательно повернул к лету и приостановил эвакуацию. Напитавшаяся талой водой земля успешно изображала болото, отпуская ноги с разочарованным чавканьем. Последнюю неделю смены патруль пробродил по дорогам, по уши измазываясь в грязи. Кошки учились ездить на плечах хозяев, чтобы не оставлять милых, но грязных отпечатков лап на постелях. В мае вместо карантина смену ждала настоящая подлость от командования: лопаты и огород. – А отдых? – опешили патрульные. – Отдых после карантина. Земля прогрелась, никто не прохлаждается. Лопаты индивидуальные, ночевать по камерам. Вскапывать, строго соблюдая социальную дистанцию! – сержанты за этим бдительно следили. – Вам уже даже вспахали и разметили палочками. Осталось всего ничего. Лариса повертела лопату в руках и для вида покопалась на одном месте. – Таня, – громко прошептала она через шесть метров, – я не умею делать грядки! – Я тоже, смотри на деревенских. Те худо-бедно справлялись, но с такими лицами, будто век бы этот огород не видали. На казарме, как издевка, висел найденный в недрах склада советский плакат: «Полевые работы не ждут!» От сырой земли исходил вкусный, ни с чем не сравнимый запах. Лопатой приходилось разбивать комки и ровнять края грядки. – Чтобы края были острые, как уголки кроватей! – рявкали сержанты, сами не в силах объяснить, зачем нужно и то, и другое. – Это не честно, – проныла Лариса вечером и подула на горящие ладони. Одного дня хватило, чтобы стереть непривычные руки даже через перчатки. – Мы же месяц работали. Теперь волдыри такие, что… – Не дери! – подскочил Илюша, для которого не существовало социальной дистанции. – Знаешь, как от грязи воспалиться может? Давай бинтик дам. – Белоручка, – беззлобно фыркнул Петро. Городские ребята попрятали такие же стертые руки за спины. Петро плюнул и отослал всех пострадавших на запоздалую посадку картошки: кидать клубни в уже готовые лунки. – Слушаем и запоминаем! По одной картофелине на лунку. Не вбок, а прямо в центр. С размаху, как гранату, не швырять! Держать дистанцию с соседом в… – Петро отмерил рыхлую землю широкими шагами, проваливаясь по щиколотку, – …восемь рядов! Кто сблизится – пойдет по статье «нарушение карантинного режима». Вопросы? – На том краю поля что, дети? – снял очки один из солдат. Петро увидел только далеких маленьких человечков. – Ишь ты, Зоркий Глаз… Да, дети. Это детская работа, чтобы вам было стыдно! Руки берегите, олухи! Нарвет же. Чтобы до завтра все зажило, ясно? Лариса умильно улыбнулась «я же девочка, у меня нежные ручки». – И у тебя тоже! – бессердечно отрезал Петро. – Почему у Тани все в порядке? Потому что Таня дружит с турником! Кто стер руки – отлынивает от физических упражнений. Лично возьму вас, шлангов, на карандаш! Пострадавшие пожалели, что вообще показали руки Илье. Тяжелые ведра с картошкой приходилось брать очень аккуратно, чтобы не лопнуть волдыри: перчатки быстро пропитались грязью, а подорожник еще не вырос. Обедали тут же, в поле, сидя на перевернутых ведрах и перемазываясь сажей с печеной картошки. – Прям как в детстве, на даче, – проорал с расстояния в шесть рядов один из солдат. – Только тогда казалось, что огород большой, ха-ха! В спину ему прилетел комок земли, чтобы не портил аппетит: край поля уходил за горизонт. – Теперь понятно, что они так долго считали, – крикнула Лариса Тане. – А? – Говорю, месяц считали с линейкой! Колышки вкапывали! – Надеюсь! – крикнула Таня. – А то заставят переделывать! Интересно, чем остальные заняты. Солдатам, не сидящим на карантине, повезло меньше: их отдали на растерзание хозроте. Баба Груня наведалась в стайки и свинарник, одобрила запасы навоза и велела перетаскивать его туда, где в земле уже торчали таблички с гордой надписью «огурцы». – Тьфу ты, горе луковое, – ворчала баба Груня, подпихивая солдата клюкой в поясницу, – хорошо с соломой мешай. Перепреть должно, не развалиться. Горку выше колена клади, не жалей соломки-то. Давай-давай, чего стоишь. Солдаты вяло ворочали вилами, стараясь не дышать. Пустить в баню их пообещали в последнюю очередь. – А что делать? – сама баба Груня держалась с подветренной стороны. – Готовое-то вывозить отказались. Обозвали его по всякому. А это не всякое, это удобрение. Икологическое. Думаете, бабушка слов таких не знает? Бабушка вас еще научит! – Вот ведьма, – гнусаво перешептывались солдаты за спиной прикидывающейся глуховатой бабы Груни. Над территорией воинской части разносились стук и ругань: скотный двор расширяли, чтобы животные не теснились, возводили капитальный птичник с большим двором, за забором чуть ближе к лесу под охраной ставили внешнюю линию обороны. – Эх, весна пришла, – мечтательно наблюдал за ползущей по белому подоконнику божьей коровкой Илюша, которого не привлекали к тяжелому труду. Фельдшер терпеливо ждал, когда кто-нибудь промажет молотком мимо гвоздя. – А куда мы, собственно, торопимся? – пристал Степаненко к выжившему боровчанину, поставленному старшим по картошке и зерновым и лично на тракторе вспахавшему поля. – Люди жилы рвут. Тот пожевал соломинку, ничего не выражающим взглядом глядя на небо. – Как бы дожди не зарядили. Потом по колено в жиже хуже будет. Без прогнозов не поймешь, чего ждать. – В жиже не надо, попростывают, – торопливо согласился Степаненко. – Жил у нас один матрос, – как ни в чем не бывало вклинилась в разговор подошедшая баба Груня, – так он по барометру погоду определял! Да так точно! Жаль, что помер. Настолько вымотанной с карантина Лариса еще никогда не возвращалась. Домой она брела, даже не стараясь обходить лужи на асфальте, и подтягивая за поводок то и дело любопытно останавливающуюся кошку. Муся брезгливо старалась не замочить лапки. При их появлении от светлой стены дома отделился человек, вытащил из карманов озябшие руки и непреклонно их скрестил. – Я хочу увидеть Мусю, – объявил Никита самым обвиняющим тоном. – На, – протянула Лариса ему поводок и поднялась по ступенькам, тяжело переставляя ноги. – Воспитывай. Никита недоуменно посмотрел на захлопнувшуюся дверь и поднял трущуюся о ноги кошку. – Кажется, я теперь воскресный папа. Мусю он вернул на следующий день, смущенно признавшись маме Ларисы, что работает в гараже и не может следить за кошкой. – Перемажется, что не отмоешь. А в казарме оставить боюсь, уйдет еще погулять. Мама покивала, покормила Мусю, притворившуюся, что Никита морил ее голодом, и пошла выяснять у сонной дочери, почему кошка не ночевала дома. Больше обиженного Никита из себя не изображал. *** – Тьфу, – старшина снял рукавицы и раздраженно швырнул в ящик с инструментом, – в жизни не видел такого старья. Даже в армии! По гаражу пронесся дружный тоскливый вздох: приличным транспортом могли похвастаться только самые зажиточные семьи. Кое-что из техники так и не завели, только детали сняли и забрали с собой. Старшина обошел пропахший металлом и машинным маслом гараж, полюбовался работой подчиненных, остановился рядом с Никитой, покачался на каблуках, глядя, как он сосредоточенно крутит гайки, и неожиданно спросил: – Что, шашни с майорской дочкой крутишь? От такого заявления ключ вырвался и заехал Никите по пальцу. – Ы-ы-ы-ы! – Молоток! – похвалил старшина. – Ничего я не кручу, – подул Никита на палец и осторожно его прощупал, – мы просто дружим. Старшина кивнул: – Мои родители тоже дружили, пока я не родился. – Да ну вас…– Никита предпочел скрыться в смотровой яме. Говорить «мы вместе кошку воспитываем» Никита не стал. Хотя вместо романа они вели долгие разговоры, прячась где-нибудь между зданиями, как подростки. Секретные сведения Лариса разбалтывать отказывалась, но новости от нее доходили быстрее. А еще она училась и жила последние годы в родном городе Никиты, и им было что вспомнить. Город, каким он был до эпидемии. Словно так он где-то и стоял, только вне досягаемости. Постепенно Никита пересказал и короткие письма Алины, как хронику заражения изнутри. Пусть вопросы и планы они обсуждали одни и те же, но от разговоров становилось легче. – Товарищ сержант, нужно борта менять, – подошел механик, – выпишите… Одно неловкое движение, он оступился и пропорол ногу о торчащую железяку. – А-А-А-А! Ударяясь головами о днища машин, роняя инструмент и обивая ноги о завалы, на крики сбежались остальные. Никита первым принес аптечку и тут же получил наказание за излишний энтузиазм: – Руки вымой и перевяжи. А потом проводи до санчасти, если сможет идти. Не ори ты. Сейчас разрежем штанину и посмотрим, что там. Никита мысленно горячо поблагодарил обязательную медподготовку, торопливо бинтуя товарищу кровоточащую ногу. – Вот же ж, – проскрипел тот зубами так, словно ногу уже отрезали, – из деревень вернулись без единой царапины, и так проколоться... – Дойдешь? – затянул Никита узел. Бледный, как бинт, товарищ мотнул головой и прислонился к грязной стене. Как на учениях, двое автослесарей бегом на носилках доставили раненого в санчасть, не смогли сообразить, как без помощи открыть двери, не уронив товарища, плюнули и потащили его, подхватив под руки. Никита сгрузил раненого на лавку в коридоре и без стука вломился в кабинет. Фельдшер, медсестра и начмед, подперев головы руками, чахли за столом, на котором кружком лежали какие-то книги. – Человек кровью истекает! – рявкнул Никита. Медики вскочили и, сталкиваясь друг с другом, бросились в коридор. Никита не удержался, подошел к столу и посмотрел на названия книг: «Травы Сибири», «Траволечение», «Скипидар от всех бед», «Золотой ус: живи до ста лет», «Чага и чайный гриб», «Как не болеть», «Народная медицина», «Гимнастика для всех возрастов». Никита сглотнул. – Ты понимаешь, что это значит? – вцепился он одной рукой в Мусю, а другой в Ларису на ежевечерних посиделках на лавочке. – Что нам придется охранять собирающих травы, – такая работа казалась ей намного легче патрулирования: стой и смотри по сторонам, чтобы зверь врасплох не застал. – Они нас травами будут лечить?! – ужаснулся Никита. – Ага, – беспечно ответила Лариса, наблюдая за кружащимися в воздухе насекомыми. – Уже бригаду начали формировать. У лекарств срок годности три года, а у вывезенных осталось и меньше. Могут собрать там, знаешь, от живота, ожогов… Еще мыло учатся варить, по народным рецептам. – Мыло тоже заканчивается?! – Никита тяжело переживал отсутствие дезодорантов и редкие банные дни. – Еще нет. Но когда-нибудь закончится. Не такой уж большой запас был в ваших сельпо. Никита поворошил себе волосы, стараясь уложить информацию в голове. – Ты почему такая спокойная? Нас будут лечить непонятно чем! – Но ведь будут! Предки же жили. – И в тридцать умирали. – Ну что ты, мы же больше их знаем. – Почему мы не едем в райцентр? Если взять бронетехнику… – Думаешь? Беспечность перед лицом хоть как-то решаемой проблемы Лариса унаследовала от отца. Тот ходил абсолютно счастливый: старшие офицеры смирились с мыслью, что в ближайший год с неба не спустится десант, не увезет гражданских в голубую даль, а кукурузники не распылят в бреющем полете над лесами чудо-лекарство. Штатные врачи вообще утверждали, что создание такого лекарства невозможно, ведь у больных происходит разложение плоти. Но тут же добавляли, что в принципе не понимают природу болезни, вызывающей такие странные мутации, что желтой прессе и не снилось. Вечерами майор Смирнов увлеченно набрасывал и обсуждал с дочерью планы развития на год, три и пять лет изоляции, с обнаружением пригодных для разграбления поселений и без них, а также с учетом возможного прироста населения за счет спасенных гражданских. Размножаться естественным путем давно запретили. Начмед собрал немногочисленных женщин и прочитал, яростно жестикулируя, лекцию о возможных осложнениях при отсутствии квалифицированной акушерской помощи, о рисках для матери и ребенка, о сложностях ухода за младенцем в мире без памперсов и прививок, а в конце объяснил, что если у матери пропадет молоко, то коровьим его заменить безболезненно не получится, а смесей нет. У половины молодых женщин пропало желание вообще заводить детей и после эпидемии, прапорщик Маша успокаивающе похлопывала по коленке Иру, начавшую зеленеть на рассказе о стандартных родовых травмах. Перед стойкими лично выступил полковник Бударин, зачитав собственный приказ о запрете беременностей в ближайший год с возможностью продления срока, если ситуация не стабилизируется. По запросу решено было выделять женщинам средства контрацепции. Лекций перед мужской половиной читать не стали, объявив только, что беременности в имеющихся условиях несут угрозу жизням женщин и детей, и пригрозив сурово наказывать виновных. Выступивший после врач разбил присутствующим их наивные представления о народных способах предохранения.