Кофе с соком

Утро никогда не было любимым временем суток Бакуго, хотя, впрочем, не то чтобы у него было то самое «любимое» время суток в принципе. Будильник молчал где-то на полу, отключённый от источника питания не очень осторожным движением Катсуки прошлым вечером, утренние пробки на дорогах уже рассосались, студенты писали конспекты в душных кабинетах, а Бакуго всё ещё валялся на кровати, что даже для него самого было чем-то очень странным. Он не мог с точностью сказать, когда проснулся, да и проснулся ли в принципе, но до слуха откуда-то издалека доносился шум воды, в воздухе пахло чаем и чем-то солёным, а по всему телу разливалось тепло от тяжёлого одеяла. Непривычно, но очень даже не плохо. Матрац слегка прогнулся с двух сторон от него, влажные волосы пощекотали шею, а мягкие губы осторожно коснулись кожи где-то на виске. Даже интересно, считается ли это за будильник. — Не спишь? — тихо спросил Киришима, не будучи до конца уверенным, услышал ли его парень. Бакуго медленно открыл один глаз, сразу скосившись в сторону расплывчатого красного пятна, и Эйджиро улыбнулся. — Прости, не хотел тебя будить, — неловко посмеялся он. — Просто ты очень мило выглядишь, когда спишь. — Мило? — хрипло переспросил Бакуго с ещё только просыпающимся раздражением. Киришима наклонился к его лицу и осторожно поцеловал его в уголок губ, после чего выпрямился и потянулся. — Ты можешь ещё поспать, если хочешь, — сказал он ворочающемуся Катсуки. — В конце концов, у нас ещё целый день впереди. — Сколько времени? — Бакуго привычно посмотрел на противоположную стену в поиске очень мускулистых часов, но там ничего не было — не та квартира. — Пол-одиннадцатого, — ответил Киришима, посмотрев куда-то за окно. Что-то неразборчиво прорычав, Катсуки резко сел на кровати, чем умудрился напугать баристу, и посмотрел на него исподлобья. — Полдня прошло, а ты предлагаешь ещё в кровати валяться? — Ну, это же не незаконно, — пожал плечами Эйджиро. — Должно бы быть. Бакуго не нужно было много времени, чтобы окончательно прийти в сознание, и вот уже через минуту сонное обаяние утра рассеялось. За окном хозяйничал снегопад, на ноутбуке мигала маленькая лампочка, как бы напоминая, что его вчера так и не удосужились выключить, а на кухне ненавязчиво гремела посуда. Вздрогнув, Бакуго подскочил с кровати и в мгновение ока оказался у плиты, уже готовясь не то тушить пожар, не то его же создавать. — Это что? — спросил он, кивнув на горячую сковородку с поджаренными яйцами и беконом. — Эм… завтрак? — Киришима пару раз перевёл взгляд с еды на Бакуго и обратно, абсолютно не понимая, почему парень выглядит таким напряжённым. — Я решил приготовить что-нибудь, пока ты ещё спал, ну и… приготовил. Эйджиро нервно посмеялся, запустив пальцы в распущенные красные волосы, и Бакуго впервые в жизни обозвал идиотом именно себя за произошедшее накануне. Пока они завтракали, на фоне играло что-то среднее между спокойной и весёлой музыкой, телефон Киришимы каждые пять минут оповещал о новом страдальческом голосовом сообщении от несчастного Каминари, и в какой-то момент Бакуго выключил его к чертям собачьим, чтобы не мешал. Было одновременно и странно, и очень привычно разговаривать ни о чём и обо всём, и Катсуки показалось, что теперь он точно знает, что такое дежавю. В последнее время они довольно часто оставались друг у друга на ночь, поэтому, вроде бы, ничего особенного в этом не должно было бы быть, но всё-таки это утро отличалось чем-то неуловимым, что, с одной стороны, раздражало Бакуго, а с другой — так и манило разобраться, в чём всё-таки дело. Для Киришимы же это утро было всего лишь удивительно спокойным, но этой тайной он делиться не планировал. — Хэй, Катсуки, у тебя не найдётся какой-нибудь тёплой толстовки? — спросил он, присев возле своего рюкзака, который ночью притащил прямо с работы. — Ну, или можем зайти ко мне по пути, а то за ночь как-то сильно похолодало. Бакуго бросил бесполезную расчёску в раковину и вышел из ванной со слегка задумчивым взглядом. Ему потребовалась пара секунд, чтобы откопать в шкафу большую красную толстовку, которую ему однажды Эйджиро и одолжил, а тот посмотрел на неё так, словно увидел впервые в жизни. — О, точно, я уже и забыл про неё, — посмеялся Киришима. — Я думал, ты мне её отнёс, пока меня не было. — Стал бы я так париться, ещё чего, — фыркнул Бакуго, кидая кофту ему в лицо. — Забирай. — А ты её носил? — с абсолютно невинным взглядом спросил Эйджиро. Парень в ответ на это только нахмурился, отвернувшись, что, в переводе с бакуговского, означало «да, но тебе об этом знать необязательно». — Знаешь, оставь себе. — Ха? — не понял Бакуго, и на этот раз толстовка прилетела уже ему в лицо. — Можешь оставить у себя, — улыбнулся Киришима, подходя к его шкафу. — У меня и так красные волосы, если ещё и толстовка красная будет — это уже какой-то перебор. — А сейчас голышом пойдёшь? — хмыкнул Катсуки, толстовку, впрочем, оставив у себя в руках. — Не-а, сейчас найду что-нибудь, — посмеялся Эйджиро, с энтузиазмом перерывая вешалки в шкафу, а Бакуго только закатил глаза, не глядя достав свою самую большую кофту. — На, громила. — Киришима поднял на него удивлённый взгляд, в котором уже спустя секунду едва не загорелись звёздочки. В этот день не было ни института, ни тренировок — ничего, что было бы неотрывно связано с их обычной рутиной. И пусть на следующий день придётся оправдываться перед преподавателями и однокурсниками — плевать. С этими проблемами они будут разбираться уже завтра, а сегодня у них в планах не было абсолютно ничего, и от этого на душе становилось как-то очень легко. Единственная часть их обычного распорядка, которой было оставлено место в этом дне, — это кофе, просто потому что Бакуго наотрез отказывался брать что-либо в другом месте. Променять свой любимый кофе на непонятную бурду, непонятно кем приготовленную? Ну уж нет, увольте. Можно было бы, конечно, наконец купить кофемашину и варить его самостоятельно, но, сами понимаете, это другое. У каждого в руке по светлому стаканчику, пальцы нагреваются от их тепла, а в планах всё ещё ничего определённого, кроме долгой прогулки, пока носы окончательно не заледенеют. Киришима перехватил кофе другой рукой, а освободившейся потянулся к ладони Бакуго, чтобы уже так привычно, но всё ещё волнительно переплести их пальцы. Катсуки и не был против, только спрятал подбородок в высоком шарфе, а бариста на это робко улыбнулся. Петляя по знакомым и незнакомым улицам, Киришима всё рассказывал, как проходят занятия в его институте, как большая их часть стала исключительно практической и как вообще всё здорово и замечательно. Бакуго говорил, что каждый раз, приходя в свой институт, он думает о том, что можно очень эффектно повеситься прямо у входа. Эйджиро, конечно, смеялся, но на всякий случай делал себе в голове заметку каждое утро максимально заряжать парня хорошим настроением, а то мало ли. — А может, я с твоей мамой поговорю, раз она тебе не даёт перевестись? — Ага, и что ты скажешь? «Ну пожалуйста»? — Может сработать, — пожал плечами Эйджиро, выкидывая опустевший стаканчик в мусорное ведро. — Вот ты ей до этого говорил «пожалуйста»? — Ещё чего, — фыркнул Бакуго, отворачиваясь. — Так вот же оно! — Киришима одним прыжком оказался ровно перед лицом Катсуки, и тот бросил взгляд на его кроссовки, проверяя, нет ли там встроенных пружинок. — Надо просто вежливо её попросить, понимаешь? — У нас так не принято, — вперился в него взглядом парень. — И мне всё ещё некуда переводиться, так что нечего тут планы строить. — Ну и какой смысл учиться, если это не приносит удовольствия, — надулся Киришима, засовывая руки в карманы, и Бакуго неожиданно почувствовал, что одной его ладони стало слишком холодно. С неба продолжал падать пушистый снег, оседая пушинками и каплями на голове и плечах, и парни решили зайти в торговый центр, чтобы немного согреться. Естественно, никто вслух этого не сказал, но цель всё-таки была одна и та же, не зря же Киришима слегка поёживался, а Бакуго засовывал под шарф ледяные ладони. Им не нужно было что-либо покупать или присматривать — особой тягой к шоппингу никто из них не отличался, но вот рождественская ярмарка — это совсем другое дело. Главный праздник года был через несколько дней, а значит, у людей уже начинало кружить голову подарками, уютной атмосферой и яркими огнями, что не угасали даже ночью. И тут, посреди торгового центра, тоже находилась обитель рождественского настроения. Из маленьких лавочек, украшенных искусственным снегом и мишурой, выглядывали продавцы в свитерах с оленями, люди сновали туда-сюда с тысячами красно-коричневых пакетов, повсюду были ёлки, стеклянные шарики, а ещё пахло мандаринами и глинтвейном, который милая бабушка всем желающим разливала из огромного половника. Горячее вино согревало, и даже от одной чашки начинала слегка кружиться голова, но это было так приятно, что ни один человек на свете не вздумал бы на это жаловаться. Из динамиков уже третий раз играла «All I Want for Christmas Is You», Бакуго каждый раз недовольно ворчал о сопливость песни, а Киришима только подпевал, таская парня от одного прилавка к другому, ничего не покупая, но беспрекословно восхищаясь. Одна продавщица даже предложила им купить парные свитера к празднику, и единственное, что удержало Эйджиро от этой покупки, — это Бакуго, быстро вытащивший его из гущи толпы. — Ты, кстати, уже придумал, как будешь отмечать рождество? — спросил Киришима, ни капли не расстроившись. — Хрен знает, — неприязненно пожал плечами Катсуки. — Не люблю большие праздники. — Ты не любишь рождество?! — искренне оскорбился Киришима, и Бакуго обозвал этот тон «звуком крушения надежд». — Праздники в целом. Мерзкий фарс, фальшивые пожелания и бесполезные подарки, кому вообще может это нравиться? — Да всем! Всем это нравится! — рассмеялся Эйджиро. — Классно же приготовить кучу всяких вкусностей… — Умел бы ты ещё готовить. — Сделать глинтвейн… — И нахрен сжечь себе язык. — Повесить омелу… — Чтобы вылизывать каждого встречного. — Зажечь свечи… — Сжечь весь дом к чертям собачьим. — Подарить подарки… — И притворяться, что очень рад очередной паре носков со снеговиками. Киришима замолчал, надув губы, и Бакуго победоносно усмехнулся. — Знаешь, на самом деле, всё зависит от того, как ты к этому относишься, — предпринял последнюю попытку Эйджиро. — Ага, поэтому к рождеству я вообще не отношусь. — Ну всё, Катсу, ты сам напросился, — хитро улыбнулся Киришима, и Бакуго напряжённо посмотрел на него. Судя по тону, он не замышлял абсолютно ничего хорошего, а значит, потом ему же, Катсуки, расхлёбывать последствия этих гениальных решений. Эйджиро скрылся в самом центре ярмарки, выискивая всё наиболее стереотипное, но потому и самое лучшее. Красный свитер с оленями? Класс, будет сочетаться с его зелёным. Шапка Санты? Дайте две! Носки со снеговиками? Точно да, потому что, как бы Катсуки не возмущался по этому поводу, навряд ли у него завалялась хотя бы пара. Бакуго не успевал находить его в толпе, а Киришима успевал и с продавцами мило побеседовать, и скидку получить за красивые глаза, и взять им ещё по порции глинтвейна, а то опять как-то холодно становилось. Какая-то парочка всё ещё выбирала между двумя абсолютно одинаковыми ёлочными шарами, а Эйджиро взял и гирлянду со звёздочками, и кружку с леденцом вместо ручки, и пару красных носков для подарков — как всё-таки удачно оклад пришёл вчера, не то не получилось бы так разгуляться, ну а лицо Катсуки, когда он увидел все эти пакеты, того определённо стоило. — Ты… Какого… — С наступающим рождеством! — с широченной улыбкой сказал Эйджиро, протягивая ему всё это добро. — Сказал же… — Это всё потому, что у тебя дома атмосфера была неправильная, — посмеялся Киришима, всё ещё держа покупки в вытянутых руках. — Ты же вечно с мамой ругаешься, а во время рождества ссориться ну никак нельзя. Бакуго смотрел на него, пытаясь определиться, то ли бариста только что с ума сошёл, то ли всегда таким был, а тот в свою очередь только бегал своими блестящими глазами по витринам магазинов, словно его вообще ничего в этой ситуации не смущало. В общем-то, его действительно ничего и не смущало. — Идиот, — вздохнул Катсуки, понимая, что судьбы рождественского эльфа ему не избежать. — Барахло у тебя лежать будет, мне его некуда девать. — Окей! — И ты будешь носить всё это всю ночь. — Без проблем! — И глинтвейн будешь сам варить! — Эм, Катсуки… — Киришима опустил сумки и слегка вздохнул, отчего на лбу Бакуго появилась вертикальная морщинка — нормальная физиологическая реакция на грустного Эйджиро. — В общем, я это всё не для нас, в смысле, не для нас двоих. Катсуки вопросительно приподнял бровь, давая шанс объяснить только что сказанное перед мгновенным уничтожением. — Я просто на смене буду в рождество, поэтому не смогу с тобой отметить. — Смена?! В грёбанное рождество?! — прикрикнул Катсуки, и несколько посетителей торгового центра недовольно покосились на него. — Ну да, — пожал плечами Киришима. — Старик сказал, что нужно оставить кафе открытым для тех, кому больше некуда пойти, так что мы будем работать. Нельзя же людей оставлять в одиночестве на рождество. — А вас можно? — В смысле? — не понял Эйджиро. — Каких-то проходимцев оставлять одних нельзя, а вас оставлять дежурить в праздник, конечно, можно, так получается?! — не на шутку разозлился Бакуго на несправедливость этого идиотского мира и какого-то там «старика», что заведует идиотским круглосуточным кафе. — Но мы не будем одни, честно, — чуть улыбнулся Киришима. — После полуночи придут ещё наши ребята из института, устроим такую местную тусовку. Мы же все тоже как семья, а рождество — семейный праздник. — Охрененное оправдание, — фыркнул Катсуки. — Если хочешь, можешь тоже прийти. — Эйджиро и самому было неприятно, что придётся простоять за кассой всю ночь вместо того, чтобы посидеть дома или пойти куда-нибудь с Бакуго. — Будешь сводным братом в нашей семейке. — Охрененная позиция. — Да ладно тебе, Катсуки, — улыбнулся Киришима, вставая почти вплотную к парню. — Мы сможем вместе отметить потом, окей? А на рождество ты и правда можешь к нам присоединиться, поверь, там никто не будет против. — Ещё бы меня это заботило, — закатил глаза Бакуго, неприязненно дёргая губой. — Меня не устраивает «потом». — А? — Киришима наклонил голову чуть в сторону, как делал всегда, когда терялся не то в разговоре, не то в жизни, не то вообще, и Катсуки забрал у него ровно половину сумок. — Мы отметим рождество сегодня. — Но до него ещё целая неделя! — Тебе какое дело? Отмечать хочешь или нет? — Хочу! — Ну так идём, дерьмоволосый. — Хэй, мои волосы не так уж и отличаются от твоих. И у меня вообще-то имя есть. — Вот сам себя им и называй. — Это как? Что-то вроде «а вот сейчас Эйджиро очень сильно удивился»? — Если хочешь, чтобы прохожие вызвали психушку, то именно так. — Ну Ка-атсуки! Киришима вздохнул, перехватывая сумки по удобнее, пока они направлялись к выходу из торгового центра, и уже у самых дверей Бакуго едва слышно выговорил: — Придурок ты, Эйджиро. Возможно, кому-то это может показаться малостью, кому-то — глупостью, а кому-то — и вовсе сумасшествием, но для Киришимы это было его всем, а грудная клетка разрывалась на части, словно под ней надували очень прочный воздушный шарик. Бакуго не был принцем из романов или джентльменом из старых фильмов, и всё же для Эйджиро он оставался самым лучшим на всём свете или даже этим самым светом, который никому, кроме него, не дано было увидеть. И всё-таки отметить рождество слегка заранее — это отличная идея. Они доехали до дома Киришимы и стали распаковывать его нехитрые покупки. Вскоре на плите подогревалось красное вино, новогодняя шапка украсила вешалку, гирлянда подсвечивала тёмное окно, а посреди комнаты Эйджиро и Катсуки боролись не на жизнь, а на смерть, потому что первый всё не отказывался от идеи натянуть на второго шерстяной свитер с оленями. Как оказалось, Бакуго очень даже неплохо дерётся, если захочет; жаль только, это не перевесит все пройденные Киришимой тренировки, и в итоге свитер всё же оказался у Катсуки на шее, правда, рукава свисали с живота и спины, а так ничего страшного. Вдоволь насмеявшись, Эйджиро повернул свитер, но не той стороной, и тот оказался натянут на Бакуго задом наперёд, что того, вообще-то, категорически не устраивало, но переодеваться он даже не думал. Киришима, между прочим, старался, чтобы добиться такого результата, так что нечего тут. Рождественская подборка песен снова подкинула им «All I Want for Christmas Is You», и Бакуго чуть не опрокинул в кастрюлю полный пакет паприки. Эйджиро заливисто смеялся, но только до тех пор, пока эта самая паприка не оказалась у него в носу, и тогда уже настала очередь Катсуки смеяться. Приглушённо, опустив голову и закрыв лицо предплечьем, но так искренне, что Киришима не мог поверить собственным ушам. Когда-то Серо по секрету ему сказал, что никогда не слышал, чтобы его однокурсник по-настоящему смеялся. А Эйджиро слышал, и оттого хотелось смеяться только больше, пока воздух окончательно не покинет лёгкие, пока не заслезятся глаза и не заболит живот. Каминари когда-то говорил, что человек становится «тем самым», когда вы вместе смеётесь так, что не можете остановиться. Что ж, может, он и прав, раз Киришима чувствует именно это, цепляясь за край стола, смеясь и при этом безостановочно чихая. — Только попробуй сжечь себе язык, я тебя в больницу в рождество не потащу, — сказал Бакуго, передавая ему высокую чашку с ароматным вином, и Эйджиро усмехнулся, тут же почувствовав, что у него от улыбки затекли щёки. — Спасибо, конечно, но сегодня всё ещё не рождество. — То есть я снимаю этот идиотский свитер и иду домой? — ухмыльнулся Бакуго, облокачиваясь бедром о стену. — Нет! — тут же засуетился Киришима, чуть при этом не пролив только что приготовленный глинтвейн. — Окей, сегодня рождество, мы отмечаем рождество! За окном стремительно темнело, уличные фонари подсвечивали кружащийся в воздухе снег, а в окне напротив горела всеми цветами радуги гирлянда в форме ёлочки. Зима была холодной, морозный воздух царапал щёки прохожих, школьники катались по ледяным дорожкам, но в этот момент, в этой маленькой квартирке было очень тепло. Киришима не мог точно сказать, кого нужно благодарить за это — отопление, глинтвейн или стоящего рядом с ним Бакуго, а сам Катсуки был уверен, что в его квартире-студии сейчас очень и очень холодно. — И вот так каждый год? — спросил он у Эйджиро, и тот вопросительно посмотрел на него. — Украшения, свитеры, вино и тому подобное. — Ну да, — пожал плечами Киришима. — Можно и без этого, конечно, но тогда не так атмосферно будет. А вообще, это всё не главное. Знаешь, что самое-самое главное? — Удиви меня, — хмыкнул Бакуго, одним только взглядом бросая баристе вызов. — Люди, Катсуки, главное — это люди, — с улыбкой ответил Эйджиро, поставив опустевшую кружку на стол. — Главное, чтобы правильные люди были рядом. — Может, ещё критерии отбора этих самых «правильных» людей придумаешь? — А тут уже и не надо ничего придумывать, — усмехнулся Киришима, вставая так, чтобы рукой касаться Бакуго. — Просто представляешь себе рождество, всю эту атмосферу, чувство радости, предвкушения и всё такое, а потом добавляешь туда человека. Если атмосфера сохраняется, значит, это правильный человек. А если нет… Ну, тут уж каждый сам решает, рисковать или не рисковать. Эйджиро на секунду напрягся — ну вот зачем он тут распинается на эту тему в такой момент? А вдруг Бакуго сейчас подумает и решит, что Киришима в его атмосферу ну никак не вписывается, а потом ещё решит не рисковать? И что тогда делать Киришиме? Нет, надо срочно, срочно свести всё в шутку, чтобы потом, если… Бакуго вздохнул, и Эйджиро почувствовал, что падает куда-то очень глубоко, совсем как прошлой ночью. А потом на его плечо опустилась светловолосая голова, и Киришима распался на тысячу частиц, хаотично летающих где-то в безвоздушном. Рука легла на плечо Бакуго, слегка сжимая, и Эйджиро осторожно опустил свою щёку на его волосы, молясь всем существующим и несуществующим богам, чтобы собственная голова не оказалась слишком тяжёлой. В его квартире и правда было очень тепло в тот вечер. — Ты слишком много думаешь, — сказал Бакуго, закрывая глаза, и Киришима тихо усмехнулся. — Ага. — А ещё у тебя это очень плохо получается. — Что именно? — вновь слегка напрягся Эйджиро, и парень, закатив всё ещё закрытые глаза, приобнял его поперёк спины. — Думать, вот что. Плечо Киришимы слегка завибрировало от его смеха, и Бакуго не заметил, как улыбнулся. Не так широко, как Эйджиро — у того вообще рот порой растягивался до каких-то невообразимых размеров, — но абсолютно честно, а такое у Катсуки бывает очень редко. А потом на фоне опять заиграла «All I Want for Christmas Is You», и Катсуки показалось, что он сейчас голыми руками всю квартиру подорвёт. Яростно топая по кухне, Бакуго проклинал весь мир в целом и все его составляющие по отдельности, а Киришима только посмеивался, смотря в окно. Комнату освещала одна только гирлянда, а потому было очень хорошо видно, каким удивительно пушистым бал падающий за окном снег, и у баристы возникало ребяческое желание выбежать на улицу и поймать пару снежинок ртом. Выглядывая в окно, он ожидал увидеть привычно-серые тучи, имеющие магическое свойство нагонять на людей тоску, но вместо этого увидел только тёмное-тёмное небо, на котором где-то в вышине светились звёзды. — Катсуки! — позвал он парня, улыбаясь от уха до уха. — Смотри, смотри: снег идёт просто так, без облаков. Там даже звёзды видно! — Ты снег никогда в жизни не видел, что ли? — только фыркнул Бакуго, вставая у Киришимы за спиной и приобнимая его за талию. — Как грёбанный ребёнок. — Пошли на улицу! — Эйджиро ловко развернулся и закинул руки Бакуго на плечи, но тот лишь скептично поднял брови. — Ну вот когда ты последний раз видел такое, а? — Ты заболеть опять вздумал или что? — Я болею раз в четыре года, не переживай. — Посмеявшись, Киришима выскользнул из хватки Бакуго и помчался к входной двери. Наспех натянув кроссовки, он вылетел из квартиры, даже не накинув куртку, и Катсуки выругался себе под нос — точно ведь заболеет, придурок. На лицо из неоткуда падали хлопья, щекотали нос и щеки, и Эйджиро, преисполнившись детским восторгом, всё-таки поймал несколько снежинок ртом. Отойдя чуть подальше от подъезда, он попытался найти нужное окно среди множества других, но попытки расчёта провалились. Киришима нашёл то, что искал, только когда одно из окон открылось и из него высунулся Бакуго собственной персоной, а Эйджиро не удержался от мысленного сравнения его с Рапунцель. Только косы до земли не хватает, а так — точная копия. Помахав ему рукой, Киришима стал пытаться найти на небе какое-нибудь созвездие, но никак не мог разглядеть что-либо из-за мельтешащих в воздухе снежинок. С севера спешно подплывали облака, и Эйджиро даже немного расстроился, что чудо так быстро заканчивается. Тогда ему прямо на голову прилетела его ярко-красная куртка, а рядом с ним остановился сам Бакуго, прячущий подбородок в высоком шарфе, а руки — в карманах. — Точно ведь заболеешь, дерьмоволосый. — А вот и нет, — улыбнулся Киришима, накидывая куртку на плечи и совершенно игнорируя её капюшон. Катсуки закатил глаза и схватился за него, собираясь самым бесцеремонным образом натянуть его на голову своему безмозглому парню, но тот, гадина натренированная, увернулся, смеясь так громко, что недовольный жизнью дед, проживающий на первом этаже, с грохотом захлопнул форточку. Они стали шуточно бороться, не обращая никакого внимания на холодные пушинки, падающие на лица и одежду. На тёмно-сером асфальте постепенно образовывались лужи растаявшего снега, и Эйджиро чуть не наступил в одну из них, но Бакуго, заметив это, резко потянул его на себя, и Киришима уткнулся носом ему в шею. Подняв свои полные искрящегося восторга глаза, он посмотрел на Катсуки таким тёплым взглядом, что у того никогда бы не хватило сил отвернуться. Бакуго переплёл их пальцы, положил свободную руку на шею Киришимы и осторожно, словно в первый раз, поцеловал его, чувствуя безмерную благодарность непонятно кому за то, что Эйджиро просто есть, что он рядом и его можно вот так легко и нежно целовать, переплетая пальцы и зарываясь рукой в ярко-красные волосы, жёсткие из-за постоянных окрашиваний и мокрые из-за непрекращающегося снегопада. — Пошли отсюда, — сказал Бакуго, в последний раз коротко мазнув губами по губам. — У тебя вся башка мокрая, не хватало только менингит заработать. Киришима кивнул, сильнее сжимая пальцы Катсуки, и бросил короткий взгляд на небо: тучи были всё ближе, но где-то в далеке ещё виднелась полярная звезда. Недовольно бубня себе под нос что-то нецензурное, Бакуго посадил Киришиму на кровать, а сам пошёл в ванную за полотенцем, а то этот придурок точно заболеет прямо перед каникулами. Накинув полотенце на красные волосы, он стал усердно вытирать их, слушая тихий смех парня. Эйджиро положил руки ему на предплечья, провёл большими пальцами по запястьям, и Бакуго остановился, позволив Киришиме поднять голову и посмотреть ему в глаза. Придурку очень шло, когда волосы падали на лицо, и Катсуки не мог удержаться и не поцеловать Киришиму в лоб, когда тот смотрел на него с таким незаслуженным восторгом. Эйджиро приподнял голову в попытке поймать ртом губы Бакуго, и у того словно что-то в груди сжалось от всей той нежности, с которой Киришима целовал его, с которой оглаживал костяшки и проводил кончиками пальцев до локтей, вызывая мурашки на светлой коже. Оторвавшись всего на секунду, чтобы заглянуть в красные глаза, Бакуго поставил колено на матрас и подался вперёд, укладывая их обоих на кровать. И казалось, что не было ничего прекраснее в этом мире, чем вот так целовать Киришиму — медленно, глубоко, словно пытаясь передать ему всё то, что он чувствовал, стоило только красной макушке замаячить на горизонте, стоило случайно коснуться или пересечься взглядом. И Эйджиро отвечал ему точно тем же, осторожно выводя невидимые линии на его скулах и шее, притягивая ближе, позволяя утонуть в происходящем и не давая посторонним мыслям проникнуть в голову. — Эй, — прошептал Бакуго в поцелуй, и Киришима поймал его взгляд. — Я так рад, что мы встретились, — тихо озвучил он его мысли, убирая светлые пряди с любимого лица. Катсуки не мог сказать этого, и он лишь снова поцеловал Киришиму, надеясь, что у него получится передать все те чувства, что распирают его изнутри последние месяцы, что он поймёт. И Эйджиро понял, как понял в день их знакомства, что Бакуго понравится кофе с соком. Не хотелось отрываться друг от друга, хотелось прижаться ближе, слиться воедино и никогда не расставаться. Хотелось забрать всё себе и отдаться до самого конца. Хотелось, чтобы этот момент длился вечно, чтобы они стали бессмертными богами, которым не нужно думать ни о чём, кроме друг друга, тепла их тел и той любви, что пока лишь зарождалась, но уже успела поглотить обоих целиком. Небольшое движение Киришимы послужило для Бакуго сигналом, и тот скатился с парня, притягивая его за собой. Эйджиро поставил локти у его головы, упёрся коленом в матрас где-то между ног Катсуки, чтобы не давить на него всем своим весом, и оставил на губах короткий поцелуй, словно обещание скоро вернуться. Он смотрел на Бакуго своими невозможными красными глазами и замечал, как тот старается держать собственное дыхание под контролем, так упрямо надеясь, что ничего Киришима не увидит. Эйджиро оставил поцелуй в уголке губ, поцеловал скулу, линию подбородка, прошёлся губами вниз, замерев у самого кадыка, и оставил там небольшой след, получив в награду громкий выдох сквозь зубы и белые полосы на боку от ногтей Бакуго. — Катсу, — позвал его Киришима, забравшись одной рукой под его новый, надетый задом-наперёд свитер и футболку и чуть потянув их наверх. — Сначала ты, — хитро оскалился Бакуго, опуская руки на талию баристы. Киришима только усмехнулся и поднял корпус, чтобы было проще стянуть толстовку. Откинув её в сторону, он посмотрел на Катсуки сверху вниз, убрав со лба растрепавшиеся волосы, и смог в полной мере насладиться тем, как парень пожирал его глазами и каким испытанием для него было не касаться. — Нравится? — улыбнулся Эйджиро, и Бакуго, дотянувшись до подушки, швырнул её Киришиме в лицо. — Не смей никому, кроме меня, это показывать, — прошипел он, приподнимаясь, хватая Киришиму за плечи и падая обратно вместе с ним. — Ты мой, — прошептал он на ухо парню и оставил след на длинной шее, что так удачно оказалась прямо у его лица. А Эйджиро и не собирался спорить, он лишь продолжал целовать парня везде, где мог дотянуться, постепенно сползая ниже, чтобы стянуть с него мешающую одежду. Бакуго не любил, когда на него пялятся, поэтому сразу отвернулся, состроив недовольное лицо. Киришима не хотел смущать его, поэтому даже прикрыл глаза, целуя его ключицу и как бы невзначай проводя пальцем по соску. Бакуго медленно запрокинул голову, выгнулся, подставляясь ласке, и Эйджиро переключился на его грудь, старательно игнорируя собственный стояк. Бакуго заводил его как механическую игрушку, и с этим Киришима ничего не мог, а главное — не хотел поделать. Катсуки всё ещё прятал свою реакцию, словно в ней было что-то постыдное, и Эйджиро нравилось, как он постепенно раскрывался от его действий, от языка, умело играющего с соском, от пальцев, что играючи водили по кромке джинсов, и вот сильные пальцы Бакуго оказались у него в волосах, сжимались, не то оттягивая, не то притягивая ещё ближе, и Киришима сполз ниже, оставляя дорожку поцелуев на животе, пока пальцы расправлялись с ремнём и джинсами. — Эй, — позвал его Катсуки, и тот поднял глаза, не переставая целовать закинутую себе на плечо ногу, — растяни меня, быстрее. — Ты уверен? — замер Киришима, у которого от подобного приказа и его прямых последствий чуть окончательно не слетела крыша. — Катсуки, если ты не на сто процентов уверен, то тебе не… Бакуго резко согнул закинутую на плечо Киришимы ногу, тем самым прижимая его к себе ближе, и хитро улыбнулся. — Будешь задавать идиотские вопросы, рождество прямо сейчас закончится. — Бариста всё ещё заметно сомневался, и Бакуго закатил глаза, запуская руку в его волосы. — Мы занимаемся этим уже целый месяц, может, уже соберёшься и возьмёшь меня, наконец? — Как скажешь, Катсуки, — усмехнулся в ответ Киришима, коротко вздыхая и оставляя на его губах коротких поцелуй. Под подушкой Киришимы нашлись и смазка, и презервативы, на что Бакуго тихо ухмыльнулся и за что получил щипок под рёбра. Уложив Катсуки на бок, Киришима устроился сзади, одну руку просунув ему под шею, а второй, щедро политой смазкой, провёл линию от возбуждённого члена к анусу, тем самым вызывая у Бакуго тихий вздох, а секундой позже Катсуки сам перевернул баристу на спину и навис над ним с не предвещающей ничего хорошего ухмылкой. — Слишком много нежничаешь. — Я тебя едва коснулся! — Вот и я о том же! Испачкав собственные пальцы в смазке, Катсуки чуть выгнулся, чтобы было проще дотянуться до своего входа, и, сделав пару кругов вокруг сжатых мышц, уверенным движением вставил один палец, не ощущая практически никакого дискомфорта. Киришима тихо выдохнул, понимая, что получает уж слишком много удовольствия от одного только вида растягивающего самого себя Бакуго, и, приподнявшись на локтях, дотянулся до его лица, чтобы поцеловать нежно, но напористо, запустил одну руку ему в волосы, царапая чувствительную кожу головы, опустился ниже, чтобы поцеловать так удачно подставленную ему шею, зацепил мокрыми от слюны пальцами сосок и сполз ещё ниже, чтобы дотянуться до его груди своим горячим ртом, помочь Катсуки расслабиться и отвлечь от натяжения, когда внутрь входит второй палец, и ему это удалось — Бакуго медленно выдохнул, прикусывая нижнюю губу, а Киришима неожиданно понял, что ему нужно поработать над собственной выдержкой. Пальцы прошлись щекоткой по бокам Бакуго, провели плавные линии по позвоночнику до самого таза, испачкались в размазанной по коже смазке, нажали на вход, в котором постепенно двигались пальцы Катсуки, и тот замедлился, доставая их до первой фаланги и разводя в стороны, насколько это возможно, чтобы палец Киришимы мог к ним присоединиться. Было странно осознавать, что в нём одновременно находились пальцы двух разных людей, но ощущения от этих мыслей не слабели, только усиливались, и Бакуго стал подаваться навстречу синхронно двигающимся пальцам, чувствуя, что в его вход уже упирается второй палец Киришимы. — Катсу, — позвал его Эйджиро откуда-то снизу, и Бакуго опустил голову, чтобы получить свой заслуженный поцелуй, от которого окончательно расплавился мозг, а тело словно превратилось в самую настоящую карамель — тягучую и податливую. Четвёртый палец вошёл не сразу, но для Катсуки это не являлось поводом для отступления. Оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть, и Киришима провёл второй рукой по его члену, заставив сначала сжаться, а потом сразу расслабиться, впуская в себя последний палец. Комната из тёплой стала невообразимо жаркой, в воздухе витало электричество, а на окне светилась гирлянда со звёздочками, подсвечивая его изящный силуэт. Киришима хотел бы сказать, что мог смотреть на это вечно, но он совершенно точно не мог, потому что Катсуки был его наркотиком, заводящим до безумия, и просто смотреть было бы настоящим преступлением. — Готов? — спросил он у Бакуго, доставая пальцы, и тот кивнул. — Уверен? Катсуки, если ты хоть немного… Парень закатил глаза, не собираясь в очередной раз отвечать на этот вопрос, а потому только сполз пониже, чтобы дотянуться члена Киришимы и слегка щёлкнуть по нему, вызывая у баристы приглушённое шипение. — И ты спрашиваешь об этом вот с таким стояком? — усмехнулся Бакуго. — Я волнуюсь о тебе даже вот с таким стояком, Катсуки, смирись, — на выдохе проговорил Киришима, и парень только по его словам мог сказать, как сильно тот возбудился. Бариста попытался подняться, но Бакуго надавил на его плечи, заставив лечь обратно, а сам потянулся за презервативом, который открыл зубами исключительно для эффектности, а уже спустя секунду уверенным движением натянул на его член. — Сам-то готов? — хмыкнул он, устраиваясь так, чтобы было удобно насаживаться, и в голове Киришимы не осталось абсолютно ничего, кроме всепоглощающего предвкушения. — Не сомневайся, Катсу. Усмехнувшись, Бакуго сделал глубокий вдох и приставил головку члена Киришимы к своему разработанному входу. Как бы сильно ему не хотелось наконец почувствовать Эйджиро в себе, он не мог до конца подавить собственную нервозность, и только это вернуло Киришиму в относительное сознание. Катсуки резко выдохнул сквозь сомкнутые зубы, когда головка проникла внутрь, и Киришима перехватил его под бёдрами, чтобы помочь удержаться в нестабильном положении. — Катсуки, пожалуйста, давай лучше я, — сказал он, заглядывая в красные глаза, что тут же метнули в его сторону несколько гранат. — Ты будешь командовать, всё в твоих руках, только не делай себе больно. — Что, думаешь, я не справлюсь? — сощурился Бакуго, и Киришима покачал головой. — Справишься, когда перестанешь себя мучить. Катсуки упал на парня, ни капли не подстраховавшись, и тот резко выдохнул от неожиданно навалившегося на него веса, а после хрипло рассмеялся. — Только попробуй сделать что-то не так, — пробурчал Бакуго ему куда-то в плечо. — Хорошо-хорошо, ты только скажи, если будет больно. — Я тебя прикончу, если будет больно. Они поменялись местами, и Киришима закинул ноги Катсуки себе на плечи, устраиваясь над ним. Бакуго выглядел спокойным, даже слишком, и Эйджиро неожиданно посетила мысль о том, насколько парень действительно должен ему доверять, чтобы позволить всё это. Это одновременно и вдохновляло Киришиму, и давило на него ответственностью, так что он позволил себе потратить пару секунд на то, чтобы успокоиться, а после приставил головку члена ко входу, бросив внимательный взгляд на лицо Бакуго. Ему не нужно было снова спрашивать, готов ли тот, — это и так было понятно по его взгляду, и Эйджиро стал медленно входить в него, глухо выдыхая и прислушиваясь к вздохам Катсуки. — Как ты? — спросил он, войдя на половину. — В порядке, — выдохнул Бакуго, сжимая простынь в руке, и Киришима наклонился к нему, чтобы нежно поцеловать в губы. От этого небольшого, казалось бы, жеста Катсуки заметно расслабился, и Эйджиро стал медленно продвигаться дальше, поделив дыхание на двоих. Когда Киришима вошёл до конца, ногти Бакуго оставили на его спине несколько светлых полос, а зубы — краснеющий укус на плече. Всё тело покрылось испариной, горячее дыхание оседало ожогами на чужой коже, и Эйджиро понадобилось немало сил, чтобы оторвать одну руку от кровати и убрать собственные волосы со лба. Видеть лежащего под ним Катсуки, у которого покраснели щёки, светлые волосы прилипли ко лбу, а зрачки почти закрыли собой радужку, было истинным удовольствием, и он не мог перестать благодарить кого бы то ни было за этот вид. Бакуго медленно сглотнул, посмотрев ему в глаза, и Киришима снова поцеловал его, чувствуя непреодолимую потребность оказаться ещё ближе, хотя это уже было невозможно. — Давай, — скомандовал Катсуки между поцелуями, и Эйджиро двинулся назад, вызвав у парня короткий вздох. Второй толчок получился более плавным и быстрым, и парни синхронно выдохнули, сильнее прижимаясь друг к другу. Потом третий, четвёртый… Киришима перестал считать, растворяясь в ощущениях, но всё ещё пытаясь сохранить связь с реальностью, чтобы не сбиваться с ритма, но резкие, горячие вздохи Катсуки совершенно ему в этом не помогали. Тело Бакуго словно загоралось изнутри, и это было непонятное, неизвестное чувство, но в него хотелось погружаться всё больше, и парень пытался двигаться Киришиме навстречу, пускай в его положении это было едва ли возможно. Он цеплялся за сильные руки, царапал торс, проводил рукой по влажной шее, желая получилось ещё, больше, дольше, и Эйджиро переплёл их пальцы, прижав одну руку Бакуго к матрацу. Пальцы на ногах поджимались, напряжённая шея выгибалась, то сильнее вжимая голову в подушку, то поворачивая лицо в сторону, где был не такой горячий воздух, но тут же возвращая обратно, направляя взгляд на тёмные глаза и приоткрытые губы Эйджиро. Тот наклонился ниже, не прекращая двигаться, и Катсуки потянулся наверх, чтобы прикусить нижнюю губу. — Перевернёшься? — спросил Киришима, улыбнувшись, и Бакуго с готовностью усмехнулся. Эйджиро подложил вторую подушку под бёдра парня и устроился на его ногах, проводя разгорячёнными ладонями по его позвоночнику и ягодицам. Катсуки повернул голову в сторону, бросая на Киришиму нетерпеливый взгляд, и тот тихо посмеялся. — Опять нежничаешь? — Наслаждаюсь моментом. — Тц. Созерцай активнее. — А тебе всё неймётся, — улыбнулся Киришима, просовывая руки под его бёдра, и Катсуки подался назад, прижимаясь задницей к паху баристы. — Ты мой парень, — твёрдо сказал он, повернувшись так, чтобы схватить одну руку Эйджиро. — С каких пор тебя удивляет, что я хочу тебя в себе? Киришима резко вдохнул и медленно выдохнул, прижимаясь ближе, практически ложась на Бакуго и отвечая ему куда-то между лопаток. — Поверить не могу. — Ну так хорош витать в облаках, — лишь усмехнулся Бакуго, чуть приподнимая бёдра, чем заставил Киришиму тихо зашипеть. — Давай за дело, Эй. Эйджиро не нужно было долго уговаривать, он поднялся, пристроился, и снова вошёл в Катсуки, стараясь сделать это так, как когда-то читал в интернете. В таком положении это получилось не сразу, но вот уже после нескольких широких толчков, Бакуго глухо вскрикнул под ним, прогибаясь в пояснице, и Киришима замер, испугавшись, не сделал ли он что-то не так, но Катсуки не дал ему остановиться на долго. Он пару раз отрывисто сжался вокруг члена, вызывая у Эйджиро глухие вздохи, и Киришима продолжил двигаться, стараясь повторить траекторию. Катсуки вздрагивал под ним, сильнее сжимаясь, но уже через несколько точных движений сдерживать голос стало невозможно, и он застонал, когда Эйджиро в очередной раз задел простату. Киришима прикусил губу, чувствуя, что возбуждается только сильнее от его голоса, хотя, казалось, это невозможно, и продолжал двигаться, постепенно увеличивая темп, а у Бакуго не осталось никаких шансов сдерживаться. Эйджиро отстранился, приподнял Катсуки за бёдра так, чтобы тот упёрся коленями в матрац, и сразу же возобновил толчки, но уже положив одну руку Бакуго на член. Поза, в которой они оказались, заставляла мозг отключаться, а стоны Катсуки и его движения навстречу не оставляли парню никакой возможности остановиться. Киришима тяжело дышал, пока Катсуки сжимался вокруг его члена, и через несколько особенно сильных и резких толчков он кончил внутрь Бакуго, глухо зарычав, и парень глухо застонал под ним. Потребовалось лишь несколько движений, чтобы Катсуки кончил ему в руку, и они оба рухнули на бок, тяжело дыша. Использованный презерватив полетел куда-то на пол, Киришима вытер руку салфетками и прижался к Бакуго, просунув одну руку ему под шею, а второй обняв поперёк спины. — Как ты, Катсу? — шёпотом спросил он, поглаживая его лопатки, и парень закинул на него одну ногу, чуть вскидывая голову. — Мы тянули чертовски долго. — Ну-у-у, в ожидании тоже есть свой кайф, знаешь ли, — посмеялся Киришима, и Бакуго запустил руку в его волосы, растрёпанные настолько, что стали похожи на его собственные. — И ты поэтому заставил меня столько ждать? — усмехнулся он. — Это называется соплежуйство. — Это называется забота, Катсуки. — Эйджиро улыбнулся, переведя руку со спины на лицо Бакуго, и нежно поцеловал его, закрывая глаза. По телу разливалось приятное тепло, пока мысли ещё витали где-то в облаках, за окном всё ещё падал пушистый снег, а комнату освещала только гирлянда со звёздочками. Рождество только через неделю, но на кухне уже стоит остывший глинтвейн, а на ручке шкафа висит красный носок с новым чехлом для телефона внутри, но об этом Бакуго узнает уже завтра. А пока они лежали на кровати в окружении нескольких подушек и согревали друг друга, наслаждаясь этим ранним праздником. — Эйджиро. — Мм? — Киришима наклонил голову так, чтобы увидеть лицо Катсуки, чуть приподняв брови и ни на секунду не переставая улыбаться. — Сыграешь что-нибудь на гитаре? — О-окей! Только сначала сходим в душ, ладно? Эйджиро нехотя потянулся, выпуская Бакуго из своих объятий, и задержался в кровати ещё на несколько мгновений, наблюдая за тем, как за ним повторял Катсуки. Это был очень спокойный вечер — настолько спокойный, что даже не верилось. В душе Бакуго критиковал выбор шампуня и геля для душа, а Эйджиро только посмеивался, вытягивая из парня обещание помочь ему с выбором в следующий раз. Катсуки тихо ругался, смотря на светлое полотенце с красными разводами от краски, Киришима пытался уложить волосы Бакуго, но те совершенно не поддавались его манипуляциям, на что их хозяин победоносно усмехался. Киришима устроился на кровати, натянув на себя пижамные штаны в клетку и толстовку Катсуки, а Бакуго в своём новом свитере сел рядом, откидываясь на изголовье кровати. Эйджиро листал аккорды в телефоне, с едва сдерживаемой усмешкой выбрал какую-то песню и уже сыграл первый аккорд, но Катсуки безропотно прервал его. — Только попробуй сыграть ту рождественскую ерунду, и твоя драгоценная гитара полетит в окно. — Да ла-адно тебе, — посмеялся Киришима, но играть перестал, побоявшись за любимый инструмент. Пару секунд подумав, он поудобнее перехватил гитару и стал наигрывать аккорды, которые уже давно выучил наизусть. It's not worth it / Оно того не стоит It's not working / Оно не работает You wanted it to be picture perfect / Тебе хотелось сделать идеальную картинку It's not over / Оно не окончено You don't have to through it away / Не нужно всё выбрасывать Тогда, в лагере, у него не так хорошо получалось, мешали ветер и говор людей на заднем плане, но теперь здесь, в тихой комнате, ничто не могло помешать Киришиме исполнить ту самую песню. So scream if you wanna, shout if you need / Кричи, если хочешь, ори, если нужно Just let it go (take it out on me) / Просто выпусти всё (вымести на меня) Fight if you need to, smash if it helps you / Дерись, если нужно, ударь, если поможет Get control (Take it out on me) / Обрести контроль So scream if you wanna, shout if you need / Кричи, если хочешь, ори, если нужно Just let it go (take it out on me) / Просто выпусти всё (вымести на меня) Fight if you need to, smash if it helps you / Дерись, если нужно, ударь, если поможет Get control (Take it out on me) / Обрести контроль Бакуго не заметил, как начал подпевать, зато заметил Киришима, для которого это стало самым настоящим комплиментом. У него никогда не было цели впечатлить кого-то своей игрой, что-то доказать или похвастаться, ему только хотелось, чтобы он мог петь песни у костра со своими друзьями и чтобы такие вечера надолго оставались у них в памяти. — Много тренировался? — спросил Бакуго, когда песня закончилась, и Эйджиро тихо посмеялся. — Ну, не то чтобы это очень простая песня, так что… — Он неопределённо пожал плечами, запустив одну руку в волосы, и Катсуки кивнул. — Круто получилось, — негромко сказал он, и Киришима на секунду замер, уставившись на него своими удивлёнными глазами. — Спасибо, Катсуки, — улыбнулся он, беззвучно выдохнув, и Бакуго бросил взгляд на список песен в его телефоне. — У тебя есть любимая песня? — Ну-у, сложно так сказать, — задумался Эйджиро. — Есть одна, которая весь день в голове крутится, может, это она. — Сыграешь? — Бакуго посмотрел на него самыми спокойными глазами на свете, не настаивая и не принуждая, и Киришима стал листать искать нужные аккорды, чтобы точно не запутаться. — Я могу, только там вокала много, так что я постараюсь, конечно, но не знаю, получится ли… — затараторил он, заранее оправдываясь непонятно за что, и Катсуки вздохнул, садясь чуть ближе к нему. — Давай уже, Эй. Киришима повернул к нему голову, тепло улыбнувшись. Бакуго кивнул на гитару, и Эйджиро стал набирать несложные аккорды, чувствуя, что эта песня действительно может стать его любимой. The remedy is the experience / Опыт — это лекарство This is a dangerous liaison / Это опасная связь I says, the comedy is that it's serious / Я скажу, комедия в том, что это серьёзно This is a strange enough new play on words / Это достаточно странная игра слов I say the tragedy is how you're gonna spend / Я скажу, трагедия в том, что ты проведёшь The rest of your night with the light on / Остаток ночи с включённым светом So shine the light on all of your friends / Так что свети своим друзьям When it all amounts to nothing in the end / Когда, в конце концов, всё обернётся ничем Катсуки не знал эту песню, но мог с абсолютной уверенностью сказать, что лучше Киришимы её не исполнит уже никто. В этот день не было ни треклятой учёбы, ни раздражающих людей вокруг, и даже мелочи, что обычно портили настроение, сегодня оставались незамеченными, словно их и не было. Зато было много смеха, идиотских шуток и растянувшихся до бесконечности моментов, когда они были так близко, что даже воздуху было некуда поместиться. Бакуго никогда не думал о том, что такое «идеальный день», но если бы и думал, то этот день стал бы самым настоящим определением. I won't worry my life away / Я не буду тратить жизнь на беспокойство Hey, oh, oh / Хэй, ой, ой I won't worry my life away / Я не буду тратить жизнь на беспокойство Hey, oh, oh / Хэй, ой, ой Это был очень счастливый день.