Побочный эффект

Нельзя сказать, что пробуждение этим утром было каким-то особо приятным — просыпаться в своей собственной кровати, той самой, что они вместе с Эльзой выбрали по каталогу, было куда как приятнее. Мисс Собковски почему-то сильно волновала степень жесткости матраса, вроде как это для спины полезно и все дела. Самому же Нику было глубоко плевать на эту самую жесткость — кровать должна быть просторной, чтобы можно было во сне раскинуть руки-ноги, а еще чтобы не скрипела, когда он станет трахать Эльзу. Хэтэуэй понятия не имел, влияет ли степень жесткости матраса на степень жесткости траха, да и на это, по большому счету, ему было плевать так же глубоко. Но если для Эльзы эта самая жесткость важна — да ради бога, пусть заморачивается! Он, Ник, не заморачивался ни разу, достал смартфон и оплатил заказ. И вся недолга. В общем, просыпаться на кровати с правильной степенью жесткости было куда приятнее, чем на чужом диване, где эта самая степень, ясен хрен, не учитывалась вовсе. Что уж говорить о том, чтобы встретить новый день, прижимая к себе нежную, теплую, бархатистую, вкусно пахнущую Эльзу, когда ты, не успев открыть глаза, сразу же обхватываешь губами ее твердый сосок, и, одной ладонью лаская полную грудь, второй лениво поглаживаешь округлую попку… Мммм… Ник замычал от досады, когда его ладони нащупали грубую джинсовую ткань вместо гладкой женской кожи, а округлости, которые он ощупывал, оказались слишком уж тощими и жилистыми. - Руки убрал! - зашипели рядом рассерженно. И Хэтэуэй почувствовал, как эта самая костистая задница завертелась, пытаясь вырваться. Но куда там! - Хорош брыкаться! - рявкнул Ник, и в его плечо впечатался чей-то острый кулак. Не так больно, как неприятно, но тем не менее. Чего сразу с кулаками-то кидаться? И вообще, как это кузнечик оказался рядом с ним, на одном диване? Да еще и в опасной близости от самого дорого Ника? Самое дорогое, пусть и упакованное в трусы и джинсы, а все ж таки отреагировало на близость чужого тела, хоть и не особо этим самым телом заинтересовалось. Вяленько так отреагировало, надо признать. А может, всему виной недавнее ранение и общая измотанность? Поэтому и стояк совсем даже не стояк. Да нет! Просто кузнечик стремный, вот и все. - Да не трону я тебя! - пробурчал Хэтэуэй, отпуская на свободу тощую задницу. Том тут же вскочил с дивана, кляня самого себя за то, что позволил себе слабину и вместо того, чтобы мужественно сражаться с неудобным креслом, пытаясь устроить на нем свое длинноногое туловище так, чтобы появилась хоть маленькая возможность уснуть, плюнул на это бесполезное занятие и прилег на краешек разобранного дивана, решив, что раненый громила, к тому же сейчас наверняка видящий пятый сон, ничего ему сделать не сможет. А если попытается, Том будет бороться. И пусть он проигрывает Хэтэуэю в физической силе, зато не ранен и… И Хиддлстон уснул, едва только забрался на диван. А проснувшись, обнаружил лапищи Ника на своей заднице. - Ну, с добрым утром что ли? - Хэтэуэй зевнул во всю пасть, почесал грудь, начисто лишенную растительности. У Хиддлстона, в отличие от Ника, волосы на груди росли, и пусть не в таком количестве, как у некоторых, а все же Том гордился своими тремя волосинами, считая, что они придают ему мужественности. Так вот Ник почесал безволосую грудь и уставился на Тома. Его глаза — когда-то ярко-голубые, сейчас чуть потускневшие, с красными прожилками на белках, разглядывали Хиддлстона так, как будто бы впервые видели. - А ты ничего такой, кузнечик! - сделал вывод Ник после минуты внимательного изучения. Похоже, это открытие удивило самого Хэтэуэя. Сейчас, при свете дня, Том не казался ему таким уж непривлекательным, как вчера вечером, когда Ник, еле живой от усталости и боли, соображал не так чтобы очень уж хорошо. Невзрачный аптекарь, к тому же здорово перепуганный его внезапным вторжением, вчера казался Нику ничем не примечательным. Взгляду было не за что зацепиться: ни рожи ни кожи, что называется. Утром, когда утреннее солнце, что сменило вечернюю дождливую хмарь, ворвавшись через не зашторенные окна, вызолотило Томовы кудряшки, когда оно коснулось своим нежным лучом его высоких скул, очертило точеную фигуру, тогда Ник и смог присмотреться к своему заложнику повнимательнее. А посмотреть было на что: довольно высокий - и если бы не его привычка сутулиться и прятать руки в карманах, Том казался бы еще выше. Широкий в плечах — конечно же, до Ника ему было далеко, но опять же, если бы Том не сутулился, то и не казался бы таким уж задохликом. Тонкокостный, стройный, хрупкий даже — таким он показался Хэтэуэю вчера, но сейчас, приглядевшись к Тому повнимательнее, Ник смог различить и кубики пресса, скрытые под тонкой майкой, и довольно развитые мышцы ног — результат ежедневных пробежек. И вообще, Том не казался ему таким уж тщедушным, учитывая, как он довольно чувствительно засадил ему кулаком в плечо. И ведь наверняка жалел раненого — будь Ник здоров, получил бы куда сильнее. Но с куда большим удовольствием Хэтэуэй рассматривал лицо своего заложника… Слово-то какое! Ник, по натуре не будучи жестоким, хоть и вышло так, что большую часть своей сознательной жизни провел в мире, где жестокость если не была возведена в абсолют, то являлась делом привычным, рутинным… Так вот не будучи склонен к насилию, даже если и прибегал к силовым методам воздействия, то методы эти были направлены на тех, кто сам не брезговал применять силу. А против таких вот нежных кузнечиков Ник никогда не выступал. Будь у него иной выход — не стал бы он ломиться в его аптеку и пушкой перед носом размахивать. И уж тем более не стал бы удерживать в его же собственной квартире под замком, той же самой пушкой угрожая. Будь у него иной выход… Но как бы там ни было, а реальность оказывается таковой, что нежные кузнечики попадают в заложники, и сейчас, рассматривая свою жертву, Ник должен был признать, что пацан, еще вчера казавшийся ему нисколько не привлекательным, сегодня оказался весьма и весьма симпатичным. Скользя взглядом по чистому лицу Тома, Хэтэуэй отмечал и красивый разрез глаз, и их цвет — не синий и не серый, прозрачный, непонятный, и тем притягательный: хотелось получше рассмотреть эти глаза, определить, чего же все-таки в них больше: теплой ласковой синевы или дождливой прохладной серости. Ник обласкал — пусть пока только мысленно — и высокие, острые скулы, и тонкие, ломкие губы, и даже остренький нос с едва заметной горбинкой. Как-то раз Эльза потащила Ника на выставку. Акварели — так назывались эти краски: не яркие, размытые — рисунки, выполненные этими красками казались непривлекательными лишь на первый взгляд. Но, присмотревшись повнимательнее, можно было понять, насколько они на самом деле хороши. Так и Хиддлстон — словно нарисованный акварелью — его красоту Ник разглядел не с первого взгляда. Но, рассмотрев хорошенько, Ник взгляд оторвать не мог. Кузнечик, похоже, смутился таким откровенным разглядыванием, насупился, ссутулился еще сильнее. - Вставай! - решил он покомандовать на правах хозяина дома. - Можешь принять душ, тебе не помешает, надо заметить. А после выметайся! Мне пора открывать аптеку. - Э, нет, Томми! - покачал головой Ник, однако с дивана встал, пусть и осторожно, медленно, чтобы не завалиться назад от внезапно начавшегося головокружения. Хэтэуэй помог Тому поставить диван на место, тем самым открыв им обоим выход из комнаты и, прошлепав босыми ногами в сторону ванной, остановился, чтобы напомнить кузнечику: - У нас сегодня много дел. Так что аптека подождет. - Что ты сказал? - Том в два прыжка нагнал его, развернул к себе, резко дернув за плечо. - Я сказал, что аптека денек-другой постоит закрытой. А мы с тобой сейчас поедем на вокзал Ватерлоо, где ты должен будешь забрать документы из ячейки камеры хранения. - Даже не мечтай! - кузнечик решительно поджал губы. - Я и не мечтаю, Том, - подмигнул ему Ник. - Я абсолютно в этом уверен. И он скрылся в ванной, оставив Хиддлстона удивленно хлопать глазами. Наскоро ополоснувшись, стараясь не забрызгать водой повязку, Хэтэуэй, с сомнением посмотрев на не первой свежести трусы, бросил их в корзину с грязным бельем кузнечика и надел джинсы на голое тело. Ничего, как-нибудь не замерзнет без трусов. По-хорошему, нужно было бы и джинсы переодеть, но вряд ли в квартире Тома найдутся штаны подходящего размера. Да и футболку — голубенькую, с мультяшной собачьей мордой — надевать не хотелось. Но уж чем богаты. Ник вышел из ванной — кузнечик все так же стоял под дверью, нахохлившись, дожидался, пока он искупается. - Пойдем! - Хэтэуэй подтолкнул его в сторону кухни. - Пойдем, пожрем чего-нибудь и поговорим. Отправив в рот сразу две таблетки — обезбол и антибиотик - Хэтэуэй запил их стаканом воды прямо из-под крана, сунулся в холодильник по-хозяйски, достал упаковку яиц и полгаллона молока. - Сделаешь нам омлет, Том? - попросил он, усаживаясь на табурет. От физических усилий боль, чуть утихнувшая ночью, вновь принялась донимать Ника. - Что еще мне сделать? - язвительно спросил Хиддлстон. - Может быть, испечь пирог? Не угодно ли, ваше величество? - Том, не язви, пожалуйста! - устало попросил Ник. - Думаешь, я не чувствую себя сейчас скотиной? - Думаю, ты ни хрена не способен что-то почувствовать, - прошипел Хиддлстон, но тем не менее разбил в миске яйца и добавил к ним молока. Завтракали молча. Ник раздумывал, как бы ему убедить кузнечика помочь ему в том, что Хэтэуэй задумал, и при этом не махать перед ним пушкой, не пугать Тома. У него никогда не было проблем с тем, чтобы расположить к себе людей, втереться в доверие, что называется. И в Академии этому учили, но Бобби Дауни — упокой Господь его душу! - вложил в своего ученика, Криса Хемсворта, куда больше, чем все преподаватели вместе взятые. Однако, сейчас, наедине с Томом, Ник словно позабыл всю науку. Остались только эти глаза — прозрачные, настороженные — что смотрели внимательно: что ты сделаешь в следующую минуту? Как поступишь? Что скажешь? Не хотелось лгать, глядя Тому в глаза. Не хотелось манипулировать, запугивать. Хотелось, напротив, расположить к себе, успокоить. Доверие — в этом слове было что-то хрупкое, ломкое, что-то очень похожее на самого Тома. Так сложно завоевать — так легко потерять. Ник понятия не имел, как он станет завоевывать Хиддлстона, но чувствовал — пусть не явно, напротив — неосознанно — если Том не начнет ему доверять, он пропал. Как так вышло, что Ник Хэтэуэй — правая рука Макса Собковски, - Ник, специалист по внештатным ситуациям, прямое участие которого в делах Макса привело того на вершину теневого Олимпа, Ник Кибер — компьютерный гений — вынужден был искать расположения какого-то мелкого аптекаришки, чтобы достать нужную ему бумажку из камеры хранения на вокзале& Цирк — да и только! Раздражение плеснуло внезапно, заставило Ника резко отставить от себя тарелку с недоеденным омлетом. - Ну ладно! - он с отвращением посмотрел на еду, которую с удовольствием поглощал еще секунду назад. - Ладно! Я расскажу тебе всё, как есть. А после… Надумаешь меня выгнать — я уйду. Если поможешь — я расплачусь. И расплачусь щедро. Том, ковыряясь вилкой в тарелке, больше делая вид, что занят поглощением пищи, отставил свой омлет, даже с какой-то надеждой взглянув на сотрапезника: а ну как не обманет? Вдруг он, Томас, и впрямь может ему доверять? Может не бояться… Не то чтобы Хэтэуэй внушал ему какой-то по-настоящему сильный страх. На самом деле тот вел себя смирно. Пистолет, который с самого начала демонстрировал наглядно, с явной готовностью пустить его в ход, если Том не станет слушаться, теперь спокойно висел в кобуре, и Ник, похоже, не спешил его оттуда доставать. Только вот… Том сам на себя досадовал за это самое послушание. За инертность. За то, что за всю ночь так и не придумал, как бы ему избавиться от непрошеного гостя. А ведь возможности были — даже с риском переломать ноги можно было попробовать выпрыгнуть на улицу. Можно было заорать в окно, позвать на помощь. Можно было, в конце концов, ткнуть вилкой в глаз Хэтэуэя — тот явно не ожидал ничего такого от смирного аптекаря. Да мало ли способов есть! Том не воспользовался ни одним. Более того — улегся к бандиту под бочок, еще и позволил тому облапить свой зад. Тьфу, противно! То есть… Не от лап Ника на собственной заднице противно, а от того, что… Что Том ведет себя как соучастник преступника, вот от чего! Даже от того, что проснуться сегодня в объятиях этого самого преступника оказалось неожиданно приятно — от этого тоже было противно. Такое вот противоречие. Если уж быть совсем честным с самим собой, то Хэтэуэй… Нет, не нравился Тому, вовсе нет! Хиддлстону было жаль Ника. Вот жаль — и все тут. Не то чтобы Тому хотелось обнять его и погладить по светло-русой башке, но Томас понимал — раз уж вооруженный бандит вынужден был просить — точнее требовать — помощи простого аптекаря, значит дела того и впрямь плохи. Если Хиддлстон что-то понимал, то у такого парня, как Ник, наверняка должны быть дружки-приятели, способные, обратись он за помощью, устроить всё в лучшем виде: поддельные документы, деньги… Что там еще нужно преступникам, чтобы скрыться от закона? Так почему тогда Хэтэуэй вместо того, чтобы обратиться к ним, сейчас сидит на его, Тома, кухне и с отвращением смотрит на недоеденный омлет? Что-то тут не складывалось. Не вырисовывалось. Не вытанцовывалось, как говорила Рита. Том вздохнул, мельком взглянув на часы — аптеку следовало открыть еще сорок минут назад. Наверняка миссис Дженкинс сейчас, глядя на запертую дверь, не понимает, что такое случилось, и почему она не может пожаловаться Томасу на свое драгоценное здоровье. - В общем, слушай! - Ник, посмотрев на ломтики омлета, как на врага, с остервенением наколол их на вилку и отправил в рот. Мощные челюсти в три приема пережевали жареные яйца и, проглотив остатки завтрака, Хэтэуэй пустился в откровения. Он рассказал Тому все. Всю правду, без остатка. Ник не вдавался в подробности, от чего его рассказ вышел недолгим, скупым, неярким. Посвящать кузнечика в детали тех в высшей степени блестящих операций, что с его, Ника, легкой руки, разработал и осуществил Макс Собковски, он не стал, разумеется. И не потому что «меньше знаешь — крепче спишь», а потому что… Отчего-то хвастаться перед Хиддлстоном преступной удалью не хотелось. Ник как будто бы знал: Том весь размах деятельности группировки Собковски не оценит. И участие Ника в сложных, запутанных делах Макса не похвалит. Может быть, именно этим Том и располагал к себе Ника? Ему пока недосуг было об этом размышлять. Но тем не менее Ник рассказал Тому всё — и как он, тогда наивный романтик — бросил учебу в университете Массачусетса ради того, чтобы поступить в полицейскую академию Лондона. И о том, как его, одного из лучших учеников на курсе, заприметил Роберт Дауни, который возглавлял Отдел по борьбе с терроризмом Службы нацбезопасности. О том, как Бобби выпестовал Ника, вылепил из него идеального перебежчика. Как внедрил в организацию Собковски — красиво, как по нотам разыграв сложную партию, в которой Хэтэуэю довелось сыграть роль первой скрипки. О том, как Ник строил карьеру, из рядовых боевиков Макса добравшись до самого верха, и лишь одна ступень иерархии отделала его от трона. Хэтэуэй признался Тому, как временами он готов был сорваться, бросить все к черту, попросить Бобби, чтобы тот, используя программу защиты свидетелей, отправил бы Ника куда-нибудь подальше, к черту на рога, в какую-нибудь австралийскую глушь, выдал бы новые документы, и не стало бы Ника Хэтэуэя, не стало бы Кибера, а появился бы какой-нибудь Джон Смитт, и все было бы хорошо. Он признался Тому, что временами забывал свое настоящее имя — Ник не произнес «Крис Хемсворт» даже сейчас — и все равно продолжал свое дело, потому что был уверен: однажды они с Бобби прищучат Собковски. Вся его сраная организация перестанет существовать, а, отправившись в тюрьму, Макс прихватит с собой всех тех, с кем сотрудничал долгие годы. С кем только не работал Макс! От японской Триады до мексиканских картелей — география его деятельности была весьма широка, и Ник знал точно — однажды они с Бобби, потянув за ниточку, размотают эту паутину, и… И Ник, наконец, станет свободен. Вновь обретет свое собственное имя. Вот только не срослось. Не сложилось. Какая-то сука отправила Бобби к праотцам, а его, Ника, сдала Собковски. Предполагали они с Дауни такое развитие событий? Безусловно, потому-то и папка в камере хранения. Потому-то и совет, что дал ему Роберт: окажешься в бегах, в первую очередь старайся не попасться копам. Мистер Дауни так и не успел вычислить, кто же в полиции работает на Собковски. А пока такой человек существует, есть опасность того, что полицейские первыми же выдадут Ника Максу. - Теперь ты понимаешь, почему я не могу обратиться в полицию? - спросил Хэтэуэй Тома, пытаясь прочесть по его лицу, поверил ли кузнечик всему тому, что он только что рассказал. И улыбнулся, когда понял — Том верит. Может быть, не безоговорочно, но… Хиддлстон на протяжении всего рассказа не проронил ни слова. Даже уточняющие вопросы не задавал. Он, признаться, не столько вникал в детали, сколько наблюдал за тем, как Ник говорит. Запинаясь, перескакивая с одного на другое, иногда зависая на длинных паузах, как будто пытаясь вспомнить тот или иной факт. Именно это и расположило Тома к рассказчику. Если бы Хэтэуэй оттарабанил свой рассказ без запинки, возможно, Хиддлстон не поверил бы ни разу. Заучить «легенду» - много ума не надо, достаточно обладать хорошей памятью. Но именно тот факт, что Ник не пытался выдать Тому вызубренный заранее рассказ, и позволял ему надеяться на то, что он, Том, сейчас не является соучастником разыскиваемого преступника. А значит, помогая Нику, он поступает правильно. Или всё же Хэтэуэю удалось запутать Тома? Задурить ему голову. Втереться в доверие. Как же быть? Ох, все же стоило бы вчера вечером побороться, хотя бы попытаться сбежать. Или позвать на помощь. Или ночью, пока Ник спал, вытащить у него из кармана свой телефон и набрать три девятки*. Как же теперь быть? Дверной звонок прозвенел неожиданно для них обоих. Том и Ник, не сговариваясь, переглянулись. - Ждешь кого-то? - отчего-то шепотом, будто бы гость за дверью мог его услышать, спросил Хэтэуэй. Спросил и сунул руку за пазуху, туда, где висел пистолет в кожаной кобуре. Том помотал головой. - Ну! - зачем-то прикрикнул — все так же шепотом — Ник. - Мама, папа, бывший ебырь? - Да нет у меня никакого ебыря! - возмутился Том. - Ага, ты целка, я понял. Ну так что? Кто приперся? - Откуда я знаю?! - Томас встал и направился к двери. - Не открывай! - прикрикнул Ник. - Стой на месте! Замер, я сказал! Хиддлстон услышал характерный щелчок - Хэтэуэй снял пистолет с предохранителя, - и остановился, не дойдя до двери пару шагов. - Томас! - послышалось из-за двери. - Томас, это Курт! Откройте! - Кто это? - одними губами произнес Кибер, оказавшись рядом с Томом. - Инспектор Валландер, - растерянно пробормотал Томас, удивляясь тому, как же быстро полиции удалось их вычислить.