Хроники одиноких вечеров

Такое ощущение, что мне воткнули нож в низ живота… Боль накатывает волнами, стихийно и беспощадно, так что даже обезболивающее уже не помогает. Класс — можно считать, что моя матка наказывает меня за то, что предохранялась в этом месяце! Если вдуматься, то беременность — это кредит от месячных. Только расплачиваться потом восемнадцать лет и девять месяцев… Корчусь на кровати с новым приступом боли, параллельно слыша, как открывается замок входной двери. Вот и Рюноске дома… А я хотела сегодня приготовить нам моти с инжиром — они ему особенно нравятся. Но так и не смогла встать с кровати! Хныкаю, чуть перебирая ступнями и сжимая простыню холодными пальцами. Обычно, мои критические дни выпадали так, что он был занят на работе почти сутками, но сейчас мне неловко от мысли, что придётся объяснять ему моё состояние. Шаги из коридора приближаются, слышится шорох бумажного пакета: — Т/И? — голос уже чуть нервный — Ты дома? -Угу… — мычу в подушку — Я сплю… Но спокойнее ему от этого не становится. Рюноске проходит ко мне в спальню, а затем садится на край кровати с моей стороны. Боги, мне сейчас вообще не до разговоров! Рука с холодными пальцами тронула меня за плечо: — Что-то болит? — Да… — снова корчусь, зажмурившись — Ты не переживай. Это по-женски. Приподымаю голову и вижу какой-то нелепый испуг в его глазах. Он вдруг отдёргивает от меня руку и запускает её в свои тёмно-серые пряди. Сначала мне виделось в этом отвращение, но Акутагава вдруг сдавленно шепчет: — Я вчера сделал что-то не то?! Это я виноват?! — он выглядит чуть жалко, но я люблю эту его мягкую сторону — Я… Как тебе помочь? Вызвать врача?! — Нет, Рю, нет же! — нахожу в себе силы немного посмеяться — Это просто менструация. От тебя это не зависит, не переживай. — А, вон как… — он, кажется, успокаивается — И ты весь день не вставала? — Ага. Ты не сердишься? — За что? — он слегка нахмурился — Если тебе больно, то нужно отдохнуть. Наверно, ты даже не кушала? Он встаёт с постели и приносит из коридора бумажный пакет, вытаскивая из него пластмассовые контейнеры. Пахнет остро-сладко, и я уже чувствую, как рот наполнился слюной от одной мысли о еде. Акутагава протягивает мне палочки: — На первом этаже открылась закусочная, вот я и подумал… Ну, чтобы тебе не нужно было долго готовить сегодня. — Рю, ты чудо! — бросаюсь ему на шею, привстав с подушек и на минутку забыв о боли — Спасибо! — Я всего лишь купил еды, не стоит, — но он всё-таки обнимает меня в ответ — Может, принести тебе грелку? Положишь на живот, будет получше. — Может начаться сильное кровотечение, — открывая контейнер фунчозы с грибами, я как-то и не подумала, что говорю ему такие вещи — Ты… Ты извини, противно же. Я больше так подробно не буду говорить об этом. — Почему? — Рюноске заботливо протягивает мне упаковку соевого соуса, снова сидя на краю кровати — Думаешь, твоя боль может казаться мне противной? Ты женщина… Ты моя женщина. И это нормально, я знаю. Так и должно быть с твоим организмом. Зачерпываю лапшу палочками, покрасневшая до кончиков ушей. Рюноске сбрасывает с ног обувь и забирается на кровать в носках — плащ он уже оставил в прихожей. Вечер благополучно красит небо во все оттенки красного, и мы сидим в этих тёплых тонах света, льющегося из окна. Акутагава обнимает меня за талию, укладывая подбородок мне на плечо: — Я принесу нам чай и плед, хорошо? Киваю, уже почти прикончив рисовую лапшу. Кажется, я расслабилась и разомлела, и боль уже не кажется такой сильной. Может, вот оно — лучшее обезболивающее?