Хроники одиноких вечеров

А он уже давно всё понял… Мой нелепый секрет лежит на поверхности как листик дуба, пущенный по воде. Видно каждую прожилку! Веду пальцами по острым скулам. Отчаяно хочу прижаться к этим болезненно-бледным губам. Ночь. Снегопад. Меховая шапка. — Не смотри так печально, умоляю, — я уже не столько шепчу, сколько сиплю — Ты как из старой сказки… Но Фёдор не смеётся от моей наивности, лишь накрыл мои пальцы своей ладонью, чтобы я не отняла их от его лица. Он наклоняется ко мне, и я могу видеть его ровное дыхание, вырывающееся изо рта облачками пара. Мокрые хлопья снега падают нам на головы и плечи, но это нас не беспокоит. — В старой сказке я могу быть разве что Кощеем, — мужчина вымученно улыбается — А ты что же, любила бы Кощея? — Люблю, слышишь? Хочешь, я просто буду?! — Не мне решать… Федя прижимает мои пальцы к своим губам, затем целует раскрытую ладонь. Душа замёрзла и изголодалась, так что, положив руки ему на щёки, притягиваю его к себе. Целуемся долго, вязко. И жмёмся к друг другу, как от холода. Былое в снежном вихре мается, а на душах лёд ломается… Я знаю, что нам не прожить долгую жизнь. Вот и сейчас, стоя под этим снегопадом, мы сильно рискуем попасть под пули. Но бежать больше некуда — остались только мы вдвоём, и нас очень скоро найдут. А потому мы такие жадные, лаская друг друга. Его язык проводит по моему нёбу, и я чувствую, как сильно хочу его. Но не думаю, что мы сможем ещё когда-нибудь быть вместе — нет времени. Даже эта ночь нам дана не целиком, и мы выжимаем всё из каждой минуты. Зарываю пальцы в тёмные, влажные волосы, а Фёдор оглаживает мою холодную шею. Вот и всё. Нас оглушает выстрел. Я ожидала того, что умру первой — просто для того, чтобы Феде было больно. Ублюдки… Только сейчас чувствую ту боль, которая пронзила плечо с такой силой, что я уже не могла стоять на ногах. Но Фёдор держит меня, и вдруг прижимает к себе, словно бы в последний раз. Хотя, так оно и было… Потерянный взгляд ловит мои последние вздохи, и мой мужчина оседает на холодный снег вместе со мной. Мне и самой теперь холодно… Он думает, что знает мою последнюю тайну — то, что я его любила. Правда любила, не по-книжному, а по-настоящему! Вот только я и не старалась это скрывать. Мои веки уже полуприкрыты и я чувствую, как вместе с кровью из меня утекает жизнь — ранение не самое серьёзное, но истекать кровью я буду медленно и мучительно. Фёдор вдруг смотрит в ту сторону, откуда стреляли, и в нём звереет ненависть. А я люблю его даже таким. Надрываюсь и шепчу: — Феденька… — и из последних сил тяну его ладонь к низу своего живота — А знаешь, у меня была ещё одна тайна… На его глаза навернулись слёзы. Впервые. Он теперь навсегда одинок и голоден, а потому так отчаяно прижимает к себе моё, пока ещё тёплое, тело. А может, зря я сказала ему правду — выходит, он теперь теряет не одну меня. Но что сделано то сделано. Всё передо мной меркнет, и мой мужчина тоже теперь теряется в этой вселенской черноте. Напоследок слышу приторно-сладкий голос: — Смотрю, ты бы хотел её спасти, — усмешка — Детективное агентство готово пойти тебе навстречу. Но есть ряд условий… *** Свет дрожжит перед моими глазами, и я вдруг явственно чувствую, что дышу. Нет, даже не так — тихо соплю, даже как-то сдавленно. На лице что-то неприятное давит на переносицу, так что интуитивно тянусь туда свинцовой ладонью — сложно даже приподнять руку, и я роняю её на простынь. До боли знакомые пальцы вдруг гладят мою щёку: — Не спеши, моя голубка, — я с трудом разлипаю веки и вижу перед собой его доброе лицо — Сейчас… Он снимает с моего лица дыхательную маску. Воспоминания всплывают в моей голове так же быстро и резко, как раскрывшийся веер в руках танцовщицы. Пуля и… И я сказала Феде о том, что я… Меня прошибает холодом, и я хватаю воздух. Что произошло дальше?! Но мой муж держит меня за плечи, не давая подняться. Немая догадка вошла в сознание болезненным импульсом — если я выжила, то наш малыш… — Шшш, не плачь, — Фёдор утёр мою горячую слезу — Их врач сказала, что если ты перенервничаешь, то потеряешь нашего ребёнка. Ну, тише… — Феденька… — жалобно хватаюсь за него, сидящего на стуле у моей постели — Как?! — Мне пришлось немного задолжать. Но тебе вовсе не нужно думать об этом, — он необычайно ласков со мной — Отдыхай. Ты, должно быть, голодна? Молча киваю, утыкаясь в его белый кафтан лицом. Что ещё за долг теперь на нём?! Не знаю, сколько я была без сознания, но щёки у Феди болезненно впали, и усталые глаза выглядят лишь более меланхоличными. Он помогает мне сесть, затем крепко обнимает, согревая своим теплом. Сколько он ждал, пока я очнусь?! Только сейчас я начала понимать, что мы находимся в совершенно незнакомой комнате. — А мы… — глажу его тёмные волосы, и ещё немного всхлипываю — Где мы с тобой? — В Агентстве, — он грустно улыбается — Так нужно. Что там произошло, пока я была без сознания?! Часто дышу, ощущая озноб, покрепче прижимаясь к любимому человеку. Чувствую его ладонь на своей талии и тёплое дыхание над ухом: — Мишей назовём. Или Асей… Как тебе, м? Я знаю, что мы всё ещё на прицеле, и расслабляться нельзя. Сглатываю и киваю, но тревогу скрыть не получается. Фёдор снимает с себя шапку и кладёт мне на колени: — Я всё решу. Не думай об этом и ничего им не рассказывай, поняла? Ты ещё слишком уязвима, моя голубка… Хлопнула дверь — нарочито громко, чтобы мы оторвались друг от друга. Но Федя очень неспеша отстранился от меня, напрягая все тело. Вижу, как на острых скулах заходили желваки, и потемневший взгляд вперился в белобрысого мальчишку. Он стоит в проходе, нервно удерживая поднос с чашкой супа: — Ей нужно поесть… — Я знаю это, — мой муж кажется озлобленным — Но не из ваших рук. — Думаешь, мы отравим беременную женщину? — в проходе виднеется сотрудник постарше, в коричневом плаще и перебинтованными запястьями, и его голос мне знаком — Пускай даже и от тебя. Мы же не Портовая мафия, чтобы так поступить? Белобрысый мальчик ускользнул из комнаты. Пазл в голове сложился — они будут держать меня тут как заложницу, а Феде придётся выполнять их условия. Ещё и давят на то, что у нас будет ребёнок. Твари… Теперь и я смотрю на них с холодом, пока этот взгляд не перехватывает старший сотрудник: — Приятно познакомиться, госпожа. Осаму Дазай к вашим услугам, — он берёт чашку с супом и идёт к моей постели — За двое суток вы должны были проголодаться. Фёдор поднимается и загораживает ему проход ко мне, и я не могу отделаться от гнетущего страха за жизнь супруга. Этот Дазай вдруг поворачивается ко мне: — Хотите поесть? Нет смысла отказываться — убили бы уже давно, если бы хотели. Фёдор хмурится, зная, что ему придётся оставить меня тут на какое-то время, а затем медленно берёт чашку и передаёт мне. Сейчас я в относительной безопасности, пока Феденька рядом, но с его уходом придётся надеяться на случай. Хотя пока мне не угрожают, и голод вынуждает немного забыться. Суп-пюре приятный и сытный, проглатываю почти мгновенно. Я бы никогда не брала еду из их рук, но это нужно для ребёнка. — Я бы хотел обсудить с тобой несколько вопросов, что скажешь? — Осаму издевательски вглядывается в Федино лицо, а после улыбается мне — Нам нужно будет отлучиться на пару дней, но вы не переживайте! Мы бы взяли вас с нами, но вам ведь нужен покой. И я осталась одна, ещё ощущая Федины тёплые касания на голове и животе. Кто бы знал, что он так заволнуется о нашем малыше… Из коридора доносятся обрывки фраз Дазая: «Вот поэтому я и не привязываюсь к женщинам…». Моя задача тут — выжить и сберечь ребёнка, при этом не раскрывая карты Фёдора. Это слишком беспринципный шантаж с их стороны — держать меня как гарантию Фединой честности! Но он вытащит нас, я знаю — всегда умудрялся. И мы наконец уедем из этой чёртовой Йокогамы! Шапка-ушанка всё ещё лежит на моих коленях, пустая тарелка отставлена на тумбу. Ко мне вдруг заглянула девушка с акуратным, сливовым каре: — Не трясись так. Тебе придётся побыть под моим наблюдением, пока есть угроза выкидыша. Считай, что лежишь на сохранении… *** День за днём тянутся издевательски медленно… Едва ли мне позволяют выходить из этой комнаты без сопровождения, и рядом со мной неизменно либо уже знакомый белобрысый парнишка, либо мужчина с пшеничными волосами и со строгими очками на носу. Я даже не спрашивала их имена, лишь обращалась к ним на «Вы». Тут сносно: я почти всё время лежу в постели, трижды в день мне приносят еду. Вечером отпускают в душ — оказалось, он в Агентстве тоже предусмотрен. Даже дали сменную одежду — строгое, синее платье и чёрные лодочки. Бесед со мной никто не вёл, все разговоры были лишь поверхностными, что только сильнее давило на мою психику. Иногда приходила Йосано, чтобы удостовериться, что со мной всё в порядке — они могут крутить Федей только пока я жива и здорова. На вопросы о нём не отвечают… Я тут уже четыре недели безвылазно, ни разу не выйдя на улицу. А за окном метель играется с целофановыми пакетами… Сижу на подоконнике, укрыв плечи тёплым платком. А сейчас мы с Феденькой могли бы быть в какой-нибудь сибирской деревне, скажи я ему правду чуть раньше! Держусь гордо и холодно, каждый раз быстро стирая проступившие слёзы. Выкрутимся. В комнату стучат. Смешные, ни разу ещё не стучали, а тут взяли моду… Не отвечаю, но ответа и не ждали — в дверном проёме оказывается тот самый противный детектив, который уходил куда-то с Фёдором. Вскакиваю с места, но это осталось без внимания. Дазай просто проходит в центр комнаты, жестом приглашая меня сесть на кровать: — Вам очень идёт это платье! Йосано принесла? Не отвечаю — знаю, что меня просто хотят заболтать. Скорее всего сейчас будет что-то вроде допроса, а моя задача — не сболтнуть лишнего. Осторожно присаживаюсь, не отводя взгляд с этого человека. А человека ли?! Достойно ли человека то, что он делает с моей семьёй?! Едва не скалюсь. — Т/И, вы же умная девушка и всё-всё понимаете, верно? — он видит недоверие в моих глазах — Так вот нам сейчас очень важно узнать кое-что, чтобы Фёдор смог нам помочь. Это важно и для него, помните об этом, когда будете отвечать. — Шантажируете меня жизнью мужа? — усмехаюсь — Тоже мне, детективы… — Раз вы знаете кто мы, то очевидно он вам многое рассказывал, как доверенному лицу. Фёдор… В небольшой передряге. И помочь могут только ваши слова. Поторопимся. Проклятье… Ненавижу… Мой взор мечется по комнате в поисках чего-нибудь тяжёлого, но я и так понимаю, что не рискну делать резких движений. Поток ветра с силой ударился в окно так, что стекло задрожжало. Кажется, на соседнем здании сменили рекламный баннер. Что-то написали, но слишком неразборчивыми иероглифами. А хотя… Я вижу странный набор символов на рекламе детского игрушечного телефона. На экране игрушки светится: 0БW@N°¥. N€ Lo₩€ M€NR. И я читаю эту надпись на русском… «Обмани. Не. Любовь. Меня» Феденька… Я успеваю сообразить к первому вопросу: — Итак, Фёдор не применял к вам силу или грубость? Настала моя очередь брать ситуацию в свои руки, и я демонстративно всхлипываю, но стараюсь не переиграть: — На самом деле… Применял… Мне трудно говорть об этом, но… Он выгибает бровь — сомневаюсь, что так сразу поверил, но заинтересовался. Очевидно, мне теперь нужно переманить на свою сторону остальных сотрудников, чтобы хоть немного убедить этого. Феденька знает, что делает, он подберёт подходящий момент. Главное, чтобы мой срок к тому времени не был слишком большим. Ещё лишь третий месяц, но лучше не тянуть с этим… Нужно лишь увидеть остальные его послания! *** Мы стоим посреди лужи крови, и меня скоро выкрутит от этого стального запаха… На тела не смотрю, но алые брызги на белом, Федином кафтане то и дело отсылают меня обратно. Я знала, что так будет. Я верила. Хотя, мне жаль белобрысого мальчишку, который уже казался мне довольно приветливым… Но всё это не важно на фоне того, что я снова рядом с мужем. Он целует мои виски, бережно удерживая подле себя на заднем сиденье какой-то тойоты. Все кончено. Я распознала все знаки, которые он оставлял, но всё несколько раз чуть не пошло к чёрту. Теперь это не важно — сердце этого Дазая уже должно было остыть, продырявленное серебряным ножом. Нет больше никакого Детективного агентства, и мой месячный плен остался навсегда позади! Тяжело дышу, и Федя, видя это, сглатывает и шепчет в этой чёрной машине с затемнёнными стеклами: — Разве, ты не хотела этого? Разве, я сделал что-то не так? Нахожу в себе силы успокоиться. В конце концов, четвёртый месяц — надо бы уже взять себя в руки и вести себя по-взрослому. Крупные хлопья снега пролетают за окнами, и Йокогама в последний раз открывает нам свой убого-небоскрёбный вид. Домой… Скорее домой! — Нет, Феденька, всё так, всё было правильно… — всхлипываю и жмусь к нему — Это я от счастья… — И трясёт тебя тоже от счастья? — он жалостлив, он снисходителен — Чего же там натерпелась моя жена, вовек мне себя не простить… И ты тоже можешь меня не прощать. — Что за глупости, Федь, брось это! — оглаживаю пальцами его белоснежную шею — Мы же… Мы домой? — Домой. Как думаешь, уживёшься со мной в коммуналке? Мы замолкаем, а безразличный шофёр везёт нас в сторону аэропорта — всё кончается там же, где и началось. Когда обнаружится то, что произошло в здании Агентства, мы уже будем в безопасности. Поставлю свечку нам за здравие. А им за упокой… Хотя можно ли? В кого они вообще верили, и верили ли? Всё постепенно плывёт перед глазами — аффект сходит, и психика дала слабину. Мне жутко нужен сон, ведь ночь прошла слишком бурно. Помню, как открыла двери в нужный час и нужным людям, прокравшись мимо белобрысого мальчика. Они не успели использовать свои способности — под снотворным вообще сложно что-либо использовать. — Спи, голубка, — Федя укладывает мою голову себе на плечо — А проснёшься дома. — Ты дал мне снотворное? — у меня нет сил беспокоится, но я ещё понимаю, что тяжёлое снотворное может быть опасно для моей беременности — Это же… Оно навредит твоему ребёнку… — Разве стал бы я ему вредить? — последним, что я видела, были Федины слёзы, текущие по бледным щекам, но голос оставался невозмутим — Никакая вошь больше до вас не доберётся. Я обещаю…