Dragon_Lotus

      Не стоило молодому принцу так громко выражать свои эмоции, особенно в храме. Достопочтенные священнослужители, которые проходили мимо, услышали яростные крики и возгласы Сакаки, и тут же сообщили главному монаху о поступке и нарушении одной из священных заповедей. Йоши как мог успокаивал принца, потому что понимал, в любой момент их могут услышать и тогда их точно накажут, но они тогда не догадывались, что в эту секунду к ним уже направляются два крепких монаха, которые не церемонясь, врываются в одну из комнат, которые отвели для наложника императора, и взяв под руки красного от гнева и злости, утащили Юю прочь. Его доверенное лицо, его слуга пытался как мог остановить их, но никто не собирался вникать даже близко в суть просьб мужчины.       — Что вы себе позволяете, я наложник императора и ваш будущий правитель! — омега пытался хоть как-то оправдать себя, но когда понял, что это не поможет, то стал лить слезы, чтобы хоть немного разжалобить и задобрить их добрые сердца. — Я всего лишь жертва, мой слуга подставил меня, вывел разговор на запретную тему. Вы не можете меня трогать, я ношу наследника вашего императора, вас лишат головы за такое возмутительное отношение ко мне.       — Вы бы поберегли силы для другого господин Сакаки, вас здесь убивать не собираются, а вот наказать по всей строгости и законам священной книги вполне можем. Дальнейшей вашей участью займется сам император, не нам судить кому жить, а кому умереть, если Будда услышит ваши мольбы, то точно сжалится. — монахи в северном храме отличались строгостью в дисциплине и соблюдению предписаний вплоть до того, за что мог бы быть наказан даже великий император.       Темница находилась в отдельном помещении и была сделана полностью из дерева, она нужна была не столько для наказаний, сколько для воспитания оступившихся простолюдин. Сакаки посадили на сено и закрыли, а потом через некоторое время привели Йоши, которого ждала такая же участь. Попытки поговорить были такими же жалкими как и сам принц, который попал в эту ситуацию.       — Вы будете находиться тут вплоть до возвращения повелителя и только он будет решать как поступить с вами должным образом. — монах отворачивается, чтобы уйти вместе с подопечными, но в спину слышит только проклятья.       Конечно, Юя был готов рвать и метать, потому что их ложь всплыла наружу раньше, чем могла бы. Положение дел раскрыто и теперь им никто не поможет, даже Будда. Ведь если император умрет на его место придет Пак с ребенком и тот точно не пощадит, хотя разница была невелика, от кого потерять свою никчемную жизнь. От руки повелителя или наложника, тут решит только создатель.       — Что же мы натворили… — Йоши первый нарушает тишину и понимает, что зря вообще рот свой открыл, принц в ответ сверкает разъяренным взглядом и бьет кулаком по деревянным ставням и кричит, а после падает на колени, рыдая, кажется, первый раз за все это время искренне.       — Пусть вся эта страна горит в гиене огненной. Этот вшивый император отобрал у меня все! Все! Мою жизнь, моего ребенка, мою любовь… Я ненавижу его! Ненавижу! Пусть он будет проклят! И его наложник, и его ребёнок и эта империя! Пусть он и все это канет в пучину ада. — от бессилия тот упал на ладони, забился в угол и рыдал истошно, даже Йоши стало его жаль.

***

      Если в храме на севере теперь был заключенный, то в храме на юге страны был счастливый омега. Но вот в императорском дворце все стояли на ушах, туда пришло незамедлительное известие о ранении императора. Выдергивать Тэхена из обители никто не стал, иначе Пак что-то заподозрит, а преждевременные роды были некстати. Поэтому было решено справляться теми силами, что были во дворце. Сейчас в пути императорскую жизнь поддерживали отварами и мазями, как могли, а в столице уже изготавливали противоядие по рецепту Тэхена. К прибытию повозки правителя должно было быть все готово и тогда Ким Чондэ — заместитель главного лекаря смог бы завершить лечение, после чего оставалось лишь ждать пробуждения Юнги и надеяться, что силы вернуться к нему в полной мере.       Хосок суетливо перемещался по дворцу и торопил слуг, женщины убирались и начищали покои, чтобы все было в лучшем виде к прибытию правителя, все-таки тот смог привезти им победу хотя и такой ценой. Также, Сокджин передал сведения о предателях во дворце, все имена были указаны внутри тайного свертка, что переправили соколом. Птица пронесла бумагу в лапе долгие километры, чтобы обезопасить земли от бунта и мятежа. Армия, охраняющая дворец, и стражники вылавливали предателей поодиночке, сажая в темницы временного содержания, а все их семьи были собраны у птичьего рынка в повозки, для ссылки на каторжные работы. Таково было решение двух доверенных господ, что изрекали волю правящего рода, пока Мин оставался в плену грёз и неведения.       Но сам Юнги не спешил покидать чертоги собственного разума. Находясь на грани между жизнью и смертью, он проживал все страхи, запечатанные внутри себя. Первым из них стал потерей близкого и самого любимого человека — его отца. Благородный омега не принадлежащий к правящему роду, зачавший в своем чреве младенца от сильнейшей императрицы Мин, предстал перед ним в белом чистейшем ханбоке, словно само солнце просвечивало через него. Мужчина мягко улыбнулся, склонив голову вбок, изящные кисти раскинулись в стороны, приглашая для объятий, конечно, Юнги не смог отказать и влетел прямо в теплую грудь того человека, что его взрастил и оберегал до последнего вздоха. Кан Лиён был добродушным человеком и прекрасным отцом, весь свет, что был в сердце его сына был от него. Омега прижал родную кровь и поглаживал по густым мягким волосам, вдыхая жадно запах.       — Сынок… Как же я скучал… Мой храбрый и прекрасный император. Моя кровиночка… — мужчина отпрянул от него, чтобы посмотреть более детально и оценить то, как вырос альфа. — Но скажи мне… Что ты тут делаешь? Этот мир не для живых, а ты еще теплый и пахнешь тем миром… — эти слова отца прозвучали куда страшнее, чем осознания того, что Юнги на волоске от смерти вводило в панику, и он даже растерялся настолько, что не мог сказать и слова в ответ.       По щекам сурового правителя потекли слезы счастья и благодати, он очень скучал по отцу, по его улыбке и этому родному теплу. Ведь тот сопровождал его во всем в их маленьком мире, но счастье быстро разрушилось, когда императрица скончалась якобы от заграничной хвори, а дальше был печально известный сюжет, спасся только Юнги.       — Папа… ты не представляешь как мне тебя не хватает. Я очень скучаю по тебе и твоим советам. Я… У меня будет малыш и я обязательно вернусь в мир живых, чтобы взять его на руки и прикоснуться губами к маленькой ручке, как это делал ты. Мне отец Намджуна рассказывал. — альфа превратился в того самого юного мальчика, которому так не хватало этих разговоров.       — Я горжусь тобой, сынок… Но чтобы тебе вернуться, нам придется расстаться. Мне с тобой обратно никак… — мужчина проводит пальцами по родному лицу сына и улыбается грустно. — Поцелуй внука и от меня, но только возвращайся обратно к ним живым, не покидай того, кто так любит тебя. — Лиён исчез так же внезапно, как и появился, оставив тепло, смешанное с грустью в сердце альфы.       Обернувшись на свет, Юнги побежал дальше, его будто звал чей-то голос, такой мелодичный и до боли знакомый. Судя по интонации женский и это насторожило, хотелось сделать шаг назад, но фигура сама вышла к нему. Золотое одеяние с красными элементами и гербом правящей династии. Женщина двигалась грациозно и держалась статно как и полагается императрице. Мин Юнхи была высокомерной и аристократичной особой по своему рождению. Ее так воспитали и поэтому на теплые чувства она была слишком скупа, но отца Юнги любила так искренне, что возможно нельзя было сказать о сыне. Женщина сделала пару неуверенных шагов и пристально посмотрела на альфу, что увидела перед собой, а когда признала в нем собственного сына неожиданно для обоих упала на колени.       — Юнги… Мой прекрасный мальчик… — женщина ощутила горе от потери ребенка, она то знала, что находится на том свете и не думала, что ее сильный и любимый сын окажется с ней в одном мире.       — Мама… Это я. Да, все в порядке… — Мин опускается на колени и берет женщину за плечи, а та, как и ее покойный муж, ощущает тепло чужих рук.       — Ты живой… Жизнь твоя застряла тут… Но почему? Сыночек мой… — женщина обнимает альфу за шею и прижимает к себе.       — Я знаю, матушка… Но разве пристало императрице ронять слезы по нелюбимому сыну? — Мин довольно серьезное лицо делает и встает на ноги, смотря на женщину пристально.