Нормальный

      Чем взрослее становишься, тем больше понимаешь, что подавление эмоций в некоторых случаях отнюдь не во благо. Но, привыкшему сдерживаться, человеку трудно в нужный момент отпустить себя и высказать всё, что думаешь.       Рома был зол. Казалось, впервые за три десятилетия своего существования. Так зол! Почему всё настолько несправедливо. Он же и пальцем никого не тронул, не обидел, так почему он должен сейчас всё это выслушивать. И от кого?! От ребёнка, разбалованного маминым теплом и защитой. Щенок не знал ничего о нём, однако смел унижать, угрожать.       Спокойная часть подсказывала, что он понимает мотивы Андрея, и за что тот борется. Они оба были «мамиными сынками». Даже мысль о наличии постороннего мужика в доме, возможно, была бы противна и самому Роме, если бы его мать в своё время нашла себе кого-то. Но этого не случилось, всё внимание доставалось ему до самого конца. Сложись всё по-другому — может и прожила бы дольше любимая мамочка, может ей было бы легче, не тащи она на своих двоих ипотеку, заодно поднимая сына. Сейчас, будучи взрослым, он это понимал.       Да, Люда была похожа на мать. Хотя бы поэтому он не хотел уходить из их с Андреем семьи. А может он просто искал себе того, кто сможет заполнить пустоту и стать заменой. В любом случае просто так бросать их он не хотел.       Мальчишка всё продолжал что-то говорить, почти кричал. А Рома смотрел на него невидящими глазами и всё думал, думал, будто в трансе.       — Помолчи! — громко и чётко, откуда смелость взялась?       Андрей притих, подозрительно глядя на отчима. Что-то было не то, что-то в нём оборвалось.       — Во-первых, правда хочу извиниться, что тебе пришлось это увидеть. Я не должен был приносить эту дрянь сюда, в этот дом. Но я не смог оставить там, даже не понимаю, зачем забрал её, — взгляд мужчины был направлен куда-то в стену. — Прости, правда прости. Я сам себе противен. Это был единственный раз, я тогда так напился… Этот день должен был быть моим концом, я сорвался, — вздох. — Мне жаль, что наши с тобой отношения не сложились, попытка стать тебе родным человеком оказалась провальной. За это тоже прости, — голос становился всё тише.       Рома чувствовал, что готов заплакать. Зародившаяся злость перерастала в истерику, его начинало трясти. Как будто в страшном суде, он пытался оправдаться за всё, извинялся, извинялся, извинялся… Кругом виноват, ничего не сделал. Мысли в голове путались, если Андрей его сейчас ударит, то он примет это, он заслужил. Он явно не в порядке.       — Прости, что живу здесь, моя квартира мне противна. Порой мне кажется, что окажись я там снова, смогу завершить то, что начал в прошлый раз или снова натворю глупостей, — что-то тёплое начало скатываться по щеке, — Не знаю, вправе ли я, но мне хочется остаться тут, рядом с Людой, рядом с тобой. Позволь мне быть тебе отцом, я просто хочу быть рядом. Моя ориентация — моё проклятие, но оно не коснётся никого из вас, я обещаю.       Раскалённый воздух давил на грудь, дышать было тяжело. Рома сошёл с ума. Зачем он всё это сказал? Как будто мальчишка поймёт, как будто оценит его честность. Андрей встал с кровати и вышел из комнаты. Рома так и остался стоять посреди залитой солнечным светом комнаты. Всё кончено.       Теперь он снова будет один. Это было страшно, мужчина слишком привязался к новой семье, без неё он себя уже не видел. Что же ему делать?       Где-то сбоку скрипнула дверь. Андрей держал в руках две кружки воды, одну из которых протягивал Роме.