***
Когда Череп выходит из его комнаты и, судя по радостным возгласам, возвращается на вечеринку, Седой со вздохом начинает собираться. У него все свое под рукой, только вот как понять, что будет нужно ему Там? Седой просто берет то, что таскает повсюду: запасные очки, парочку амулетов попроще, на них можно будет что-то обменять, туповатый перочинный нож, не для защиты, а больше, чтобы смочь открыть банку консервов, и одну бутылку с настойкой. Для Раххати, наверное. Про нее Седой сомневается больше всего, но все же складывает в рюкзак. Он снимает очки, сжимает их в ладони, а сам смотрит на лампу. Это немного больно, но он упорен, и уже с третьим вдохом — он чувствует свои ноги. Седой все еще смотрит на них, как в первый раз, и радуется, но больше не прыгает и не пробует побежать, только начинает идти. Хотелось бы, конечно, знать куда именно, но пока просто к городу. Раххати все-таки предпочитает быть среди людей.***
Ведьма бредет по берегу, размышляя о разговоре с Мавром и вспоминая сказку. — Теодор Христиан — Христиан Теодор, — бормочет она. Сочетание нравится ей, и она повторяет его снова, уже чуть нараспев, потом еще раз в новом странном ритме. И уже думает о городе, где живут сказки, о его узких улочках и домах с остроконечными крышами и очень узкими дымоходами. Это отвлекает от напряжения Дома, от мыслей о Мавре и Лисе, а море шумит рядом и подхватывает ее слова. Ведьма понимает слишком поздно — она перестала смотреть под ноги и даже по сторонам и, как бывало, зашла совсем не туда, куда собиралась. Песок сменила галька, а море исчезло. На Изнанке оно превращалось в молочный туман, и только изредка, если повезет, могло открыться уже как Море. Ведьма останавливается и оглядывается: это странное место. Не очень пугающее, но ничуть не похожее на привычный изнаночный пляж. И Ведьма здесь не одна. Сначала она замечает невысокого парня, который крадется, поминутно оглядываясь, странно подныривая под невидимые препятствия, а потом появляется Седой… Он идет торопливо, то и дело поправляя рюкзак, норовящий свалиться с плеч. Сперва Ведьме кажется, что он следует за первым парнем, но Седой как будто не видит его, а идет вслед за своим собственным чутьем. — Шаман! — зовет Ведьма и подбегает к Седому, но тот не слышит и не видит ее, хотя Ведьма, кажется, может коснуться его плеча. Рука Седого — бесплотна, а сам он, ничего не подозревая, шагает дальше. Зато первый парень вдруг возникает снова, теперь он идет прямо на Ведьму… Она задумывается и, в порядке эксперимента, пробует и его поймать за руку. Пальцы проходят насквозь, но будто скользят по коже, парень оборачивается, и Ведьма пораженно выдыхает: — Харон? Но и он не слышит ее, хотя чувствует — потирает свое предплечье там, где Ведьма его коснулась. А потом оборачивается назад и ругается: — Никак не отвяжется. Вот упорный! «Они были здесь раньше? — задумывается Ведьма. — Или наоборот — они просто не здесь? И что это вообще за «здесь»?» Ведьма все еще не чувствует опасности, а туман, расстилающийся рядом, хранит знакомый запах моря… «Я должна выйти отсюда, » — решает Ведьма, а потом слышит крик… Кто-то кричит в темноте и зовет на помощь, и она, не раздумывая, бежит к нему, узнав голос Седого.***
Седой не знает, где он. Пусто вокруг. Чернота. Сыро и мутно, как в болоте. Только дышится здесь свободно. Пугающе свободно. Седой может разглядеть лишь свои белые руки и пытается найти хотя бы маленькую трещину среди этой пустоты. Он не понимает, куда его занесло. — Эй! — кричит он. — Где ты? Седой помнит, как искал Раххати: всё казалось, вот-вот в следующем переулке он увидит его. Но переулки постепенно исчезли, остались лишь редкие деревья… Седой бегал среди них, пока не оказался тут. Вроде и не в плохом месте, но как будто и не месте вовсе… Или Седой больше не Седой? Он пытается найти здесь хоть какой-то ориентир, опору, но, кажется, даже земли под ним нет… Седой снова кричит: — Кто-нибудь! Он слышит себя, но все еще не уверен, что его крик существует. Он пробует кричать разное, а потом вдруг различает сквозь пустоту какое-то странное пятно и протягивает к нему руку, хватаясь… стараясь схватиться. — Прошу, забери меня. Здесь так больно и холодно… Седой понимает, что плачет, и слёзы его сгорают, едва коснувшись щёк… А за ноги что-то цепляется. Седой вскрикивает. Кажется, это крылья. Его собственные. В который раз уже рвутся…и в который раз уже всё равно. Седому. Крыльям — больно. Здесь как будто нет запахов, но один Седой улавливает — резкий запах морской воды. Седой устремляется к нему, цепляется изо всех сил и умоляет помочь…***
Мавр поразительно не зол, скорее задумчив и благосклонен. Больше часа он, руками своих людей приводит себя в порядок, ужин ему приносят в постель. А потом из-за двери в спальню начинают проникать звуки Черепистского угара. Видимо, Черепа встречают не с ужином, а с песней и пляской и, как всегда, останавливаться не собираются. Один раз натолкнувшись на Черепа мыслями, Мавр уже не может отвлечься. Он забывает о бутерброде в руке и чуть не роняет его на колени, но все же аккуратно откладывает. Мавр знает, что ситуацию можно развернуть так, как он захочет. Он может верить Черепу, а может нет. Может искать неведомое существо, а может просто… Использовать ситуацию против Черепа. Щенок и сам, наверно, не понимает, как именно он подставил своего вожака. Неужели и правда предатель? Мавр в это не верит тоже: о предателе, о желающем сменить сторону, он узнал бы первым. Партия была бы разыграна по его нотам, а не так вкривь и вкось, как сейчас. Мысли как-то сами возвращаются к их будущей встрече. Странной встрече нигде и никогда… Под дубом. Мавр и Череп, конечно, не могут решать проблемы вместе. У них кардинально разный подход и катастрофическая непереносимость, но… Обмениваться информацией они ведь могут? Мавру никто ничего не может запретить, значит, могут. Мавр выныривает из размышлений, потому что состайники требуют внимания. Мавр по их лицам легко угадывает, что им не так: череписты ведь веселятся! Мавр дает добро на вечеринку. И распоряжение завтра поутру навестить Лиса. Узнать, когда его отпустят и не нужно ли чего? Личного визита Лис все еще не заслуживает. Из комнат Черепа доносится резкий и веселый рок и… Мавр любит эту музыку. Он легко заражается рваным ритмом и яркими, разрезающими пространство запилами. А в комнате начинает собираться народ и… Мавр снова ясно понимает, что ему здесь не место. Он подмечает все, чего они при нем себе не позволяют, например, как рука Кулака тянется к сигаретам, и это бесит. Мавр высказывается витиевато и жестко, предупреждая Кулака, а с ним и всех остальных, напоминая, что он все еще здесь. Они замирают, словно кто-то нажал кнопку и выключил их, но тотчас Гвоздь оказывается рядом с ним. Мавр выражает ему свое веление одним только взмахом головы, но молчаливый Гвоздь понимает и вывозит вожака в коридор, а потом и на балкон. Здесь обдувает приятным ветром с моря, пахнет солью и соснами. Если закрыть глаза можно представить, что Изнанка открыла ему свой рай. Изнанка и правда очень близко — Мавр чувствует ее шевеление — хотя раем там и не пахнет. Не для него… Изнанка словно вдруг пухнет и что-то мерцает у нее внутри, пульсирует, как тело, как чей-то бешеный пульс. Мавра пробирает до дрожи, и он не думает, он просто чувствует, что надо идти: — Мне надо по делу, — кратко предупреждает он Гвоздя и позволяет себе шагнуть. В ногах легкость, а вокруг туман. Изнанка сегодня полна, Мавр поворачивает голову, отбрасывает волосы. Сквозь белое марево почти ничего не видно, зато звуки вокруг становятся ярче. Мавру кажется он слышит чьи-то шаги. Словно кто-то поблизости ходит кругами. А потом до него доносится крик. Мавр узнает голос — это Седой. Нужно подумать, постараться быть осторожным… и пока Мавр лишь ускоряет шаг.***
Комната Хромого полна дыма и голосов. Череп не возвращается в палатку — ему не хочется быть в таком тесном — едином — пространстве рядом с Хароном. Черепу тоже нужно время, которое он уступил Седому, и он ловит чью-ту руку с кружкой и делает глоток. — Ну и дрянь, — говорит Череп со смехом, а потом вопрошает, — а нет ли песен повеселее? Его накрывает где-то посередине танца, через хрипловатый голос солиста прорывается другой. Это как зов: пугающий, яркий. Молящий. И не откликнуться нельзя. Череп еще улыбается Рассвет, но уже отпускает ее руку и ищет взглядом Хромого. Тот давно выбрался из палатки ему навстречу, но так и стоит рядом со входом, словно караулит Харона… Череп подходит к Хромому, кивком головы зовет за собой и скрывается в палатке. Двойня по-прежнему сидят, чуть обнимая Харона, а тот вскидывается, стоит Черепу появиться. Череп не отвечает на взгляд, он мучительно ждет Хромого. Здесь это минута, а там, куда ушел Седой… — Никто не расходится, — объясняет Череп Хромому. — Я постараюсь быстро. Ага, одна нога здесь, другая там. Они все такие: ходоки. Никогда не до конца в Доме. И именно это приводит к непониманию и последствиям. Но иногда полезно. Череп закрывает глаза, опирается на подушки. Дышит. Мир меняется. Они еще вокруг, но уже не совсем они. Некогда разглядывать, но Череп запоминает Харона. Чтобы потом встретить тут и все же поговорить, как надо. Череп выбирается из вигвама Хромого и бежит. Зова больше нет, но его отголосок ведет вперед.***
Хромой смотрит как исчезает Череп, он даже отпускает, потому что это не просто злость, а что-то другое, важное. Че пошел к цели. Ситуация похоже набирает обороты… — Харон, я тебя не отпущу, пока не договорим, — устало обещает Хромой. Хромой хотел бы вовсе не караулить Харона, а пойти за Че. Он привык быть рядом, привык, стоять плечом к плечу. Череп, наверное, все дальше, но Хромой только сильнее чувствует их связь. Разум знает, что Хромой должен быть здесь, но душа следует за Черепом. А душа у Хромого, видно, всему голова, потому что тело следует за духом. Сначала Хромой замечает странную игру теней, потом головокружение, а потом, как потолок меняется местами с полом. Это выбивает из колеи, словно земля уходит из-под ног. Это подозрительно похоже на внезапный рывок, и вот Хромой уже в нигде, потерянный, загнанный в угол. Это напоминает и о ненависти к Мавру, но Череп всегда важнее. А Хромой давно уже вырос. Со стороны он так и сидит, как раньше, только чуть приваливается к палатке изнутри, горбится и немного стекает к полу, словно чуть перепил. На деле же Хромой проваливается вслед за Черепом, и Детка теперь безутешно раскурочивает палатку к чертям — Хромой словно видит это со стороны, но картинка смазывается… Хромой сердится и оглядывается. Вокруг пейзаж загородной разрухи — ну вот опять. Хромой не боится, просто очень не любит это место и досадует. Но не собирается беспомощно озираться, не веря своим глазам. Раз уж Хромой тут, дорога одна — нужно следовать за Че… А где Че? Хромой не понимает, куда идти. Он обычно классно ориентируется на местности, но его не учили ориентировке на Изнанке. Хромой не слишком самовлюблен, ему не в лом и помощи попросить, если надо, если у своего. Только нужно сначала найти… «Хоть кого-нибудь, » — решает он. Рядом вдруг оказывается большой пес, он куда-то бежит.***
Волосы Двойни на Изнанке становятся гораздо длиннее. До самых щиколоток достают, густые, тяжелые пряди, вьются, кажется, сами по себе. Они приподняты на затылке, образуя темный навес над лицом. Над вторым лицом. Локоны ниспадают по бокам от лиц, струятся по плечам, словно косы. На Изнанке Двойня старше и сильнее, а волосы движутся словно сами по себе, на них можно даже опираться. Они и опираются, пока несколько прядей вьются вокруг, словно змеи в воде. Двойня нащупывают дорогу. Они здесь не впервой, Бешеной знакомы здешние пути. Надо идти за Черепом, согласны Двойня. Только сначала найти Хромого — Бешеная успела заметить, как он прыгнул. Приходится немного пройтись, но совсем недалеко, пока одна из прядей не обвивает оглядывающегося Хромого за запястье. Двойня видит его лишь со спины — неловко будет, если это не он. Но много ли кто сейчас по Изнанке бегает?.. — Пройдемся, Хромой? — на два голоса говорят два лица. Хромой признает Двойню сразу, она вовсе не пугает его новым обликом, Двойня — есть Двойня: Бешеная и Тихоня, Хромой знает и не видит подвоха. Двойня — друг, и Хромой доверяет полностью, несмотря на рапунцели, которые они отрастили. Красивые… — Веди, меня Сусанин, я весь твой, обещает Хромой. Ему становится легче. Двойня смеются на два голоса. Одна прядь так и остается обвитой вокруг руки Хромого, пока они идут куда-то, куда Двойне кажется правильным.***
На Изнанке для Харона каждый раз, как первый. Яркий восторг от больших лап, от пушистого хвоста, от крепких челюстей и густой шерсти. Харон всегда в восторге. Он оборачивается. Здесь он очень даже нравится себе. Хвост машет от радости. И все человеческие мысли испаряются. Хвост. Машет. Поймать! Харон кидается за ним и напрасно щёлкает челюстями. Спустя минуту шумной суеты, он наконец останавливается. Принюхивается и делает осторожный шаг. Да, все хорошо. Лапы держат. Харон кидается по следу. Вперёд, к Хозяину, к вожаку! Боком, шерсть к шерсти, Харон чувствует близость Тени. И, о Боги, как приятно чувствовать себя с ней целым! Целым, сильным, хорошим. Харон забывает все обиды, всю злость и страх. Мысль всего одна: «к Хозяину».***
Ведьма не видит почти ничего, но бесстрашно выставляет вперед руку и кричит: — Седой! Он выныривает ей навстречу из темноты совершенно внезапно, больно цепляется за руку, шепчет срывающимся голосом: — Ведьма… Седой смотрит на нее, как безумец, и Ведьма понимает, что он тоже не знает, где они и как им выйти. — Теодор Христиан, — тихо ругается Ведьма. — Чтоб тебя… Ей не страшно, но неуютно. Они с Седым не друзья, но и делить им особенно нечего. И Седой бы, конечно, никогда не бросил ее в таком месте. Как и она его. Но если оба они… потерялись? Седой чуть ослабляет свою хватку на ее руке, спрашивает хрипло: — Как ты нашла меня? — Случайно, — отзывается Ведьма и пожимает плечами. — Я… думала о тенях, и вот… Потом услышала твой крик. А ты… Седой опускает взгляд, Ведьма же вспоминает того странного парня, что видела тут… — Так это правда про тени? — Ведьма от удивления прикрывает ладонью рот. — У Харона есть двойник? Седой, не отвечая, мотает головой и отнимает свою руку. Ведьма смотрит Седому в глаза. Она не любит этого, но ситуация и собеседник располагают. Седой не опасен, и на него вполне можно смотреть открыто и пристально, особенно, если она хочет что-то узнать. — Ладно, — покладисто соглашается она. — Допустим, это твое дело. Седой смотрит сердито, явно так и считая, Ведьма же продолжает с деланным равнодушием: — Ты бы хоть Черепу объяснил… Мавр пока озадачен, но если он… если мы поймем, в чем дело, быстрее Черепа, тому придется туго. Ведьма прекрасно понимает, зачем говорит именно эти слова. Во-первых, так Седой может проговориться о важном, а во-вторых… Во-вторых, будет ужасно, если Череп проиграет потому, что его подставили свои. Такого никто не заслуживает. — Череп не твоя забота, — шипит Седой зло. Это несправедливо, конечно: все-таки Ведьма вроде как пришла его спасать, но Седой сейчас слишком расстроен для справедливости. А вокруг все та же пустая темнота, без дна и без крыши, и присутствие Ведьмы, хоть и успокаивает, не особенно дает надежду на выход: она ведь тоже случайно тут оказалась. — Он завел меня сюда специально? — бормочет Седой, а потом, спохватившись, косится на Ведьму. Та и виду не подает, что слушает, отошла на полшага и осматривается вокруг. — Череп знает, что ты ушел? — спрашивает Ведьма вдруг, и, прежде чем Седой успевает огрызнуться, добавляет: — Потому что, если это место не существует, достать нас из него возможно только с той стороны. И было бы отлично, если бы кто-то нас искал. — Мавр разве не будет искать тебя? — искренне удивляется Седой. Ведьма опять пожимает плечами: — Не знаю. Он, для начала, должен меня потерять… В смысле, понять, что я исчезла. А мы с ним только недавно простились. Я потому и спрашиваю… Ведьма не договаривает: темнота вокруг дрожит, и они с Седым, не сговариваясь, прыгают друг к другу и берутся за руки. Все же здесь они — вместе. Гораздо больше из одного Дома, чем из разных стай. Вместе им гораздо легче не бояться и искать выход. Ладонь Седого вдруг разжимается, и он смотрит в сторону. В пустоту, в ничто. Судя по выражению лица — Шаман там что-то нашел. Лицо Седого вдруг меняется, и Ведьма чувствует, как мурашки медленно ползут у нее по плечам к шее. Седой смотрит в никуда из нигде. И не видит Никого. Он словно вышел из тела. И перед ним он сам. Само Время. У Седого долг перед ним, как и у любого шамана. Что-то берёшь, что-то отдаёшь взамен. В этот раз взял он совсем немного, а отдает… с процентами. Седой видит себя ходячим, ноги его, словно крылья, несут его свободно, он и не чаял, что может быть иначе. Он теряет их снова, по собственной глупости, по неосторожности, ведомый уверенностью и ощущением, что возможно все. Границ реальности ведь не существует. Седой взрослеет у себя на глазах… Красные глаза тускнеют, Седой беззвучно плачет. Дышит со свистом, будто специально, будто боясь тишины. Ведьма не может просто смотреть. Она зовет Шамана сначала почти шепотом, потом вполголоса, потом в полный, потом она хватает его за плечи и трясет, почти кричит: — Седой! Седой, вернись немедленно! — Ведьма… Ведьма. Ведьма… это она. В самом деле она. Шаману стыдно за то, что она видит его таким. Беспомощное, бескрылое существо без имени и голоса. Седой шипит почти зло. Почти не по-человечески. Но тут же съёживается и откашливает на землю что-то очень похожее на стрекозиные крылья. Разные, разноцветные. И все в алой дымке, точно в крови. Она рассеивается медленно. Седой чувствует себя очень усталым, почти без сил, но все же он приходит в себя, сжимая спасительную ладонь Ведьмы. Она настоящая посреди всей пустоты и памяти, она есть сейчас, и Седой успешно цепляется за эту мысль.***
Мавр слышит крик Ведьмы. Требовательный и потерянный. Даже на Изнанке Мавр так еще не бегал. Он ничего не боится, кроме того, что… вдруг он не успеет? Что тогда? Мавр не может сформулировать, он, конечно, знает себя слишком плохо… Крика больше нет, но Мавр просто знает, что Ведьма где-то здесь. Его Ведьма. А еще он чувствует, что там не только она. Изнанка полна странными клочьями тумана и сгустками энергии, чувствами и воспоминаниями. Эмоций вокруг так много, что они почти заглушают Мавру собственные. Слишком много неожиданностей в последние дни. Вдруг он чувствует еще что-то. Силу и порыв, красивые, живые… знакомые. В кино говорят «никогда не смотри назад», но Мавр оборачивается… Никого. Что за фантазии? Он снова бежит, а потом словно наталкивается на стену. Это не похоже на то, что бывает, когда ищешь Лес или Море, бесконечно бродя вокруг да около, блуждая знакомыми тропами, не в силах дойти до цели. Теперь здесь просто разрыв, и Мавр останавливается на краю — перед ним нет ничего. Словно кто-то стер полмира. Даже недоступное Мавру Море существует, просто его не видно, но это… Мавр не знает, но чувствует, что не один. Он угадывает, кого увидит, прежде чем поворачивает голову. Он ловит взгляд Черепа: тот так же в недоумении смотрит на Мавра. Недолго, потом Череп снова поворачивается к пустоте, и его взгляд меняется. Мавр понимает, что произойдет за секунду до. — Нет! — только и кричит он, уверенно и властно, вытягивая руку вперед, пытаясь остановить Черепа. Череп приказам не подчиняется — он бежит прямо к разрыву. Мавр кидается за ним, он вовсе не планирует оказаться в этой бездне, но надеется поймать и удержать Черепа от необдуманного безрассудства. Меньше всего понимая: зачем? У него почти получается: Мавр ловит край Череповой футболки и дергает к себе… И тут мир меняется: перед Мавром опушка, за ней шумит сам Лес, а под ближайшим деревом, взявшись за руки, стоят Седой и Ведьма. Словно брат с сестрой из старой-престарой сказки.***
Темнота исчезает вдруг, просто осыпается к их ногам, являя Черепа и Мавра, который вдруг вцепился в футболку своего врага. До вожаков несколько метров, а позади разверзается темная красота Леса. Седой не вполне уверен, но ему кажется, что Череп просто призвал Лес прямо сюда, где положено быть лишь Морю. Интересно как? Седой в отличии от всех, видел, как Череп «общается» с Лесом. Лес не слушался его, но и не просто благоволил. Иногда Седой даже думал, что Лес и Череп являют собой одно целое. Череп определенно мог найти, кого захочет в Лесу, но ведь они с Ведьмой были не там… Седой смотрит на Ведьму — она отвечает ему вопросительным взглядом, а потом показывает глазами на руку Черепа: татуировка на ней больше не выглядит нарисованной. Терновая ветвь обвивает руку Черепа от основания пальцев до самого плеча, кое-где входя под кожу, хотя крови нет. Она то ли болезненно впивается в предплечье Черепа, то ли прорастает у него из-под кожи. Вернул ли Лес их с Ведьмой Черепу? Или просто не отдал своего любимца пустоте, в которую тот, со свойственным Черепу безумием, собирался нырнуть? Седой не сомневается, что так Череп и поступил и сделал это для него, и Седой благодарен, а для остального не время. Седой решает не мучить себя вопросами и только окликает: — Череп! Череп решительно шагает к ним, и его футболка выскальзывает из руки Мавра. Но тот едва ли замечает: он смотрит на Лес впереди, так, как мальки обычно смотрят на Черепа. А Лес вдруг вздыхает и отступает, Седой узнает то место, куда зашел, преследуя Раххати: можно принять его за опушку или дорожку к пляжу одновременно, но это какое-то странное междумирье. Серая земля, редкие деревья и… галька под ногами. Камушки, давно уже облизанные и стесанные морем. Ни Лес и ни Море. — Идем, — Седой чуть тянет Ведьму за собой. — Надо выйти.***
— Вот же хрень, — произносит Череп, а потом поворачивает голову к Мавру. У того на лице явственно проступает разочарование, а потом он смотрит на Черепа тем давним, еще детским, обиженным взглядом. Он прикован к метке Леса. Череп тоже смотрит на свою руку — ветка еще не вполне превратилась в рисунок, но уже теряет в объеме — потом опять глядит на Мавра. Тот изгибает красивые губы капризно и требовательно, словно ждет объяснений. Но сейчас не время выяснять отношения, Седой и Ведьма важнее. Хотя выглядят они… почти как обычно. Ведьма так и вовсе мало менялась на Изнанке, разве чаще смотрела в лицо. Они с Седым подходят к Черепу и Мавру и только, когда воздух между наполняется их общим дыханием на четверых, расцепляют руки. И чем же они тут занимались? Ловили тень Харона? Неужто Седой взял с собой Ведьму? Вот два идиота, поймать-то ее может только Харон! Сколько бы он не мнил, что на Изнанке он просто пес… Череп не верит, что Изнанка меняет людей, просто кому-то удается увидеть себя здесь целиком, а не фрагментами: нежеланными или желанными частями. Потому и отступают болезни — они не их настоящие части. А в остальном: все они сшиты из разных кусков? Сейчас, здесь Мавр понимает Черепа без слов, и это правда удивительно, легко. Мавр не кивает даже, не смотрит, но знает, что Череп поймет его тоже. Он подходит ближе… Такой высокий здесь, широкоплечий: и Ведьма, и Седой кажутся почти детьми рядом с ним. Но Мавр помнит, что на самом деле и он не только такой. Помнит настолько хорошо, что его сердце колотится бешено, кровь стучит в висках, а ладони холодеют. Словно он и тут… не здоров. Что это? Страх. Похожий на тот, что был только вчера. Так давно. Мавр знает — Ведьма могла умереть. Пусть она сама об этом не задумывается, но ему страшно, вдруг и сейчас может? И думать о Ведьме, только как о сокровище больше не выходит. Это же девчонка, это его… такая хорошая… кто? Мавр не знает уже… Но он отвечает за нее, это странное чувство. Только ли за нее? Мавр вовсе не чувствует, что все они теперь в безопасности. Он помнит бездну, помнит, как она дышит. И ему кажется, что бездна могла бы и сожрать их всех, если бы только не чертов Череп с его фокусами. Череп словно носит Лес за пазухой. Там же он носит немного безумия и что-то героическое… Мавр завидует. Черная зависть — не дым, но она удушлива и болезненна, и Мавр обычно задыхается, сбоит сердцем, но сейчас он завидует как-то по-новому, словно белая зависть — не блеф. Но все же черная — Мавр слишком хочет все то, что есть у Черепа, в крайнем случае хочет самого Черепа… В свою стаю. Внезапно на пляже-поляну выбегает пес. Мавр не боится собак, но хмурится, еще пока не понимая, что не так. А что-то определенно «не так». — Тень, — вдруг коротко говорит Череп, и Мавр вздрагивает. Солнце здесь давно село, а луна сверкает тонким серпом — насмешливой, всезнающей улыбкой — и все вокруг состоит из теней, но пес отбрасывает такую тень, как мог бы днем. Она бежит за ним, резко очерченная и живая даже в этой полутьме.