Вечер трудного дня

Как выясняется, чувства Двойню не подводят. Второе лицо смотрит на Хромого, и прядь волос ползет по его руке к плечу, обхватывая крепче, побуждая следовать за собой. — Там не только Череп, — говорят они. — Так что держись за нас. Они идут, поспевая за огромным псом, что носится кругами, словно обезумев от свободы, но все же движется к цели. Двойня, словно специально сглаживая неровности дороги, на два голоса поют-мурлычат и покачиваются на собственных волосах. Хромой слушает. Их Двойня — это чудо какое-то… Хромой — бабник, но Двойня его… лучшая подруга? Такие бывают? У Хромого есть… И у каждого из них есть она… они, точнее. Странный пустырь не просто им открывается, скорее бац — и падает прямо к их ногам, являя и Черепа, и Седого, и Ведьму, и… Хромой, конечно, узнает Мавра сразу, хотя с момента их давней встречи здесь он значительно изменился, но это просто… просто он. Хромой притормаживает и Двойню останавливает тоже, выходит чуть вперед и берет их за руку. — Спасибо, — говорит он. Хромой знает, что без Двойни никогда бы не нашел Черепа. Вплотную Хромой с Двойней не подходят, но они настолько очевидно с Черепом, что дурно становится от того, насколько они даже на расстоянии все же вместе. Стоит Черепу дать сигнал или намекнуть, они встанут за ним. Харон же о приличиях и берегах ничего не знает… Он несётся, перепрыгивая почти все преграды. Чует и бежит со всех лап. Ему радостно, легко и свободно. Ещё два прыжка и запахов становится больше. Харон рад. Потому что чует здесь ещё и Седого. Целых два очень хороших человека! С наскока подлетев к Седому, Харон первым делом облизывает его лицо. Потому что очень рад. Харон забывает, как ещё может проявлять радость. Попутно он лижет еще чьи-то руки, но уже все равно. Оторвавшись от Седого, Харон звучно гавкает и кидается под ноги к Хозяину. Сносит с ног, валит, а потом запрыгивает на плечи. Носится вокруг, ластится под руку. Харон рад! Так рад, что крышу сносит. Он и не замечает, как на него смотрят. Седой смеётся. Тихо, странно, страшно. Не так, неправильно. Забыл, как это — разговаривать. Когда твои лёгкие наполняет Время и не о таком забудешь. Шаман выглядит ребёнком, хотя по Здешним меркам сошёл бы за Старца. Седой смотрит сам на себя сверху вниз — монашеская роба чёрным тряпьём висит вокруг тощих ног, белеющих в темноте, как бы насмехаясь. Седой отшатывается в сторону и прислоняется к дереву. Череп поднимается после внезапной атаки Харона, он знает, что это именно он. И с ним та самая Тень. Она пытается следовать за большим, пушистым телом, повторять послушно каждое движение но, если присмотреться, заметно, как она запаздывает, как вовсе не разделяет энтузиазма… своего хозяина? Череп, обретя равновесие, заступает перед Мавром, безошибочно определяя, кто будет целью уже нешуточного броска. Если он будет. Череп не уверен в том, что совладает с тенью Харона, но чует, что на него она не кинется. По крайности — вот так сразу. — Как ты там сказал? У дуба? Завтра? — Череп не смотрит на Мавра, но делает полшага назад, становясь к нему ближе. Думать о том, почему он защищает Мавра — нет ни времени, ни большого желания. Вслед за тем Череп замечает Хромого и Двойню — они стоят в стороне и бдят. Ждут сигнала. Он склоняет голову в их сторону, надеясь поймут: пока не время приближаться. Они поразительны, словно знают, что нужно, чтобы поддержать, но Черепу не нравится быть в окружении своих, когда Мавр и Ведьма одни, а под ногами шарит тень. Тень Харона, если быть точным. То есть тоже как бы Черепова. Мавр помнит про их договор и не забудет, даже если захочет. Он и хотел бы, да не может. И Мавр снова… понимает Черепа? Хотя его бесит, как Череп стоит сейчас, закрывая его, как он неотрывно следит за псом и его тенью, не удостаивая Мавра и краешком взгляда. И нет ни единого шанса выйти вперед. Если только сказать Черепу: «Подвинься сам справлюсь! Как ты смеешь сомневаться!» Мавр прокручивает эту речь внутри и словно видит себя со стороны — это выглядит очень смешно, потому Мавр молчит. Свиту Черепа он не замечает, но есть что-то удивительное, в том, как в Доме повседневно Череп встречает Мавра со свитой, а теперь в исключительных и опасных ситуациях Мавр с одной лишь Ведьмой, а вот Череп… В кругу друзей? И все они и с одной, и с другой стороны… молчат, дружно и в унисон, молчат об одном и том же. Никто из них не произносит этого вслух, но и в смехе Седого, и в напряжении Черепа, и в том, как Хромой с товарищем не подходят ближе, сохраняя их равенство, и в неровном дыхании Ведьмы, и в тревоге самого Мавра звучит одно имя — Харон. — Спасибо, что пришел, — говорит вдруг Череп. Мавр давится воздухом и своими мыслями. Оборачивается и тихо спрашивает Ведьму: — Что он мне сейчас сказал? — и пытается понять, что они с Черепом сказали бы друг другу, если бы не вся эта хрень, если бы не Ведьма с Седым рядом. Ведьма знает, что ее ответ не очень-то важен сейчас, и только касается руки Мавра. Она тоже благодарна, что он пришел. Почувствовал как-то? Мавр не отрывает взгляда от спины Черепа, а Череп — от тени пса. Ведьма же поднимает голову и смотрит вдаль — на Хромого, который стал заметно выше и кажется старше себя обычного, и на Двойню возле него. Догадаться, кто это не слишком сложно, например, по тихому певучему голосу. Он часто льется по их крылу, и каждый раз за песней следует сказка. Ведьма чуть сжимает ладонь Мавра — она не ждет подвоха от Черепа, тот может и не заметил, но вообще-то наступил Тени на хвост, но для Ведьмы это вполне себе понятный сигнал, как и тот факт, что Хромой и Бешеная не подходят ближе. Хромой всматривается в фигуры перед собой — опасности он не видит, и только следует за взглядом Черепа, который прикован к темной траве, а вот Мавра за спиной — так близко! — Череп словно игнорирует. Или наоборот? Череп не просто так стоит рядом с Мавром — он закрывает его собой? От кого? А Мавр молчит. Но у них с Че… Ну, диалогом это назвать нельзя, но Хромой видит, что у них что-то налаживается, какое-то понимание. Никогда, никогда они не могли нормально разговаривать… Мавр не мог, но здесь и сейчас… Хромой с интересом наблюдает за Мавром. Есть в нем что-то гораздо более новое и неожиданное, чем его рост, его глаза, необычно большие на худом лице. Хромой не успевает разгадать эту загадку, он натыкается взглядом на сомкнутые руки Мавра и Ведьмы. Они стоят близко и говорят только между собой, словно никого и нет рядом. Хромому вдруг хочется отвлечься, и он поворачивает голову к Двойне. Они — необыкновенные, и здесь это заметнее. Хотя иногда страшно оставлять их одних. Когда они были маленькими, Мавр называл их — убогой. Впрочем, так он звал и Черепа. А теперь… Он смотрит на Черепа совсем иначе, и Хромой с удовольствием обсудил бы свои наблюдения, вот только не перебивать же песню Двойни? — Седой, — зовет вдруг Череп. — Пойдем домой? — К чёрту… — всхлипывает Шаман. Череп только кивает, но не двигается. Седой отлепляется о дерева и подходит к нему сам, теперь они оба закрывают Мавра и Ведьму от… Харона? Это могло бы быть смешно: Харон в Доме шага не сделает без одобрения Черепа, но тут… Пес непонимающе вертит головой, потом садится и наклоняет голову вбок. Словно не понимает, что не так. Харону становится вдруг так грустно. Хозяин внимания не обратил. Обидно. Он ложится, кладёт голову на лапы и принюхивается. От слова «дом» немного тревожно. Харон не совсем понимает, что за звуки издают люди, но этот вызывает неприятные ощущения. Тень тоже не хочет никуда идти. Харон подрывается на лапы и отскакивает к шаману. От него пахнет безопаснее. Лижет руку. Мол, посмотри на меня, погладь, заметь! Ситуация выглядит тупиковой, и Череп, видимо, не придумав лучше способа разрядить обстановку, достает сигареты из кармана, щелкает зажигалкой и выпускает в сторону струйку дыма. Хромой чуть не давится воздухом, остальные застывают, и даже Двойня поют тише. Череп как будто ничего не замечает, а все ждут, как от щелчка зажигалки вспыхнет теперь уже Мавр. И Хромой очень-очень жалеет, что ему не видно, что же написано на холеном лице Мавра сейчас! Вопреки ожиданиям, Мавр продолжает смотреть на Черепа молча. Череп не извиняется, а Мавр не предъявляет. Он так же молча делает шаг в сторону, и Ведьма идет за ним. Хромой выдыхает, а после опять смотрит на Ведьму… Она хороша и… Будь он ближе, заглянул бы в Ведьмины глаза, узнал, что в них такого. Ведьма то ли умеет слышать мысли, то ли кожей чувствует взгляд — она поднимает лицо. Такое тонкое, бледное, нежное, Хромому хочется провести рукой по ее щеке. На секунду их взгляды встречаются, Хромой чуть откидывается на ближайший ствол дерева, а Ведьма делает шаг, оступается и тихо вскрикивает. Мавр, конечно, достаточно ловок, он не дает даме упасть, галантно поддерживает под локоть, склоняется, а потом вдруг легким красивым жестом отрывает ее от земли, поднимая на руки, и прижимает к себе бережно. Хромой качает головой, ему почему-то претит на смотреть на этого нового немного героического Мавра. Может, он заразился от Черепа? Хромой не любитель себя мучить, он отворачивается. Много ли девиц в Доме мечтает о вот таком Мавре, о красавце с Изнанки? Мавр уходит, красиво с прямой спиной и Ведьмой на руках. Хромому не очень-то нравится перспектива, но… что-то выходит, раз Мавр и Череп без слов понимают друг друга здесь, может это поможет там? Может в этом и есть суть? Нужно дать Мавру уйти… И Хромой смотрит, как Мавр исчезает, как Череп затягивается снова. Опасность для Че сейчас словно больше представляют свои. Он не понимает, он не может им даже приказать… Первый среди равных, пока Мавр легко, не спрося, просто забирает Ведьму, Че дает им право стоять рядом и влиять на решения. Это трудно. Хромой хочет дать Че опору. — Пойдем? — спрашивает Хромой Двойню. — Теперь самое время. Ему хочется встать, наконец, рядом с Че. — Пойдем, — соглашаются Двойня. Мавр уходит. Сейчас уже можно оказаться рядом с Черепом, поддержать, если потребуется, и его, и Седого — а потребуется почти наверняка, но на то их тут и двое… и Харон бегает. И все, может быть, постепенно наладится. Двойня глядят, как Мавр уходит, и думают теперь тоже о нем. Таким они видели его впервые, и на это стоило посмотреть. Какими вопросами задается человек, что так разительно отличается здесь и там? Как должно быть мучительно ему оставаться там, где он не верит в свою здешнюю силу. Двойня почти не замечают, как перекладывают все, что происходит вокруг на сказочный лад. Но сейчас в них рождается новая сказка. Жалко ее не расскажешь, потому что у каждой сказки есть свой слушатель. А Мавр, пожалуй что, убьет их за вольность ему сказывать. Двойня вздыхают. Им жаль, что совместных ночей сказок им всем не видать. Как жаль сейчас и того, что Харон словно беспамятный. Он чувствует неладное и грустит трогательно, как умеют только собаки, но ничего не понимает, и Двойня тихонько вздыхают. Харон принюхивается. Ещё знакомый запах. Он скачет как щенок, хотя перерос все допустимые щеночьи размеры. Он пёс. Гигантский увалень, который и медведя загрызть может. Но этот увалень подскакивает к Двойне и лижет ее локти, вывернутые в обратную сторону. Харону грустно. Тень говорит бежать, но зачем, когда здесь столько хороших? Череп затягивается, глядя на своих людей. На мгновение ему становится стыдно: и это их он думал вчера отдать Мавру? Подлец. Их всех. И Харона, бегущего навстречу… Двойне, точнее Бешеной? Череп полагает, что больше тут быть некому, а удивление от их облика сдержать гораздо проще всего остального. Череп смотрит на сильное мощное тело пса, который может быть другом или убийцей… А потом ищет взглядом тень Харона и думает: «Люди всегда забывают откуда берутся их тени, насколько это — они сами». Седой рядом тяжело вздыхает, и Череп поворачивается к нему. — Ты как? Седой морщится. — Мне больно, — отвечает он, подумав. — Пиздец, как это было страшно. Там было много… людей. Заблудшие… Я не видел их, но чувствовал чужую боль. И отчаяние безысходности. Оттуда ведь не было выхода. Седой снова чувствует, как его ноша… его благословение Шамана и проклятье Падшего снова появляется за спиной. Два алых крыла. Бесполезные, как куски оборванной ткани. Появляются снова и снова, и снова… чтобы напоминать. И Седой не забывает. Его вдруг пробирает кашель: трава вокруг почти сразу становится красной и блестящей. В лёгких все ещё пустота Времени. Тик-так…тик-так…у каждого своя пустота. Интересно, что видела Ведьма? — Е-мое, Седой, — Череп ловит его за плечо и придерживает. Вопросов у него еще достаточно, но сейчас точно не время. В Доме Седой не кашляет кровью. Видимо у него болит не тело, но душа. Череп беспокоится всерьез и даже немного злится: — Это того стоило? Ради чего? Кого? Седой слабо улыбаться: — Да хоть ради тебя, — Седой почти наваливается на Черепа, обхватывая его рукой. — Тебе еще с Мавром объясняться. И ради Харона. Кто-то же должен… На это Череп только кивает, Хромой и Двойня, наконец, подходят к ним. Двойня улыбаются, и второе лицо тоже улыбается, хотя этого и не видно. Одна юркая прядь волос быстро обвивается вокруг запястья Черепа и так же быстро исчезает. Они — его, но и он — их. И это самое важное. Двойня снова мурлыкают, негромко и довольно, и то ли сказка, то ли песня, слов которой не разобрать, одно только настроение, оно ничуть не заглушает голоса, а дополняет их. Хромой же подходит почти вплотную и говорит: — Че, что это было? Он многозначительно кивает в сторону Мавра и Ведьмы. Череп задумчиво склоняет голову, почему-то вспоминает, как Мавр пытался его остановить. — Мы с Мавром пришли на зов Седого и Ведьмы… Так? — уточняет Череп у Седого. Седой кивает, потом вдруг морщится — плеча касается его собственная тень. Вот и вернулась. Череп, кажется, ничего не замечает. — Мы с Мавром… это, знаешь ли, звучит, — Хромой посмеивается, но смотрит на Че пристально, ища подвоха. Череп только затягивается снова. Поразительно, но Хромой на Изнанке такой же, как в Доме. Даже горб с ним, нет только хромоты — вместо нее пяток дополнительных лет. Редкое качество, которое Хромой ценить в себе не умеет. Он знает себя, и даже не стремится расстаться с горбом. Зато Черепа это восхищает. — В этот раз Мавр был на высоте, — Череп усмехается и, протянув свою, подожженную сигарету Седому, тянется за второй — последней, чтобы отдать ее Хромому. Хромой не отказывается, но после второй тяжки передает сигарету обратно. Его улыбку не видно, разве только по морщинам залегшим у рта. Так бывает только у тех, кто часто и искренне улыбается. Это в Доме тоже не часто встречается, Череп ценит. Харон расстроенно фырчит — ещё одни… Явились и не обращают на него внимания! Он машет хвостом, все еще надеясь. Хотя Тень же говорил… В следующее мгновение Харон чует что-то… Мышь. Маленькая верткая мышь. Тень говорит, что мыши вкусные. Тень умнее, он тут почти человек, может больше, чем человек? А Харону быть человеком не надо. Можно быть просто собакой. И радоваться куда более простым вещам. Харон кидается за мышью. Та пищит и сбегает к кустам. Харон бежит, заваливается в кусты, и… мыши там нет. Он расстроен ещё больше. Ничего нет. Мыши нет. Ласки нет. Внимания нет. Никто с ним не играет. Но, главное, мышь сбежала. Харону так обидно. Может быть, если бы он принёс мышь, Хозяин бы обратил внимание? Может. Значит надо достать мышь, да? Да. Харон принюхивается. Где-то недалеко точно есть мышиное гнездо. Хромой внимательно смотрит: сначала на Черепа, потом на Седого и Двойню. Седой, кажется почти безучастным, только с мягкой улыбкой наблюдает за псом, который возится в траве. Заметно, как он изможден и устал. Двойня же чуть раскачиваются, смотрят по сторонам со свойственным им одним интересом и снова напевают что-то. Хромой бы поклялся, что они ему подмигнули, но как это трактовать? Все-таки Изнанка — это жуткое место, не для Хромого, и он, вздохнув, отказывается от наполовину стлевшей сигареты, что снова предлагает Че и спрашивает: — Может, мы все-таки домой пойдем? У тебя же все получилось… «Даже с Мавром договориться, » — мысленно заканчивает Хромой. Череп улыбается и кивает согласно, ему вдруг кажется, что скоро рассвет. Это странное ощущение — на Изнанке для этого рано, в Доме — тем более. — Седой, — зовет Череп, — идешь? Он переводит взгляд на Двойню, подразумевая тот ж вопрос, вовсе не уверенный, что им не хочется погулять еще. Вон, как Харону с другом… Но его-то как здесь оставить — он же может и не выйти. Нормальное само по себе решение, хоть и плохо Черепу понятное, но точно ли Харон решил бы сейчас так? Двойня задумываются, склоняют голову. Побыть еще здесь, где бродит недавно разбуженная сила, конечно, интересно, но Бешеная отлично знает, как наутро будет бояться Тихоня… Эх… Бешеной вечно приходится ему уступать, оно же слабее… И непонятно, почему оно тогда главнее, но Бешеной почти и не жалко — она привыкла защищать Тихоню. — Домой, — соглашаются Двойня. Им хочется еще что-то такое сказать Черепу… Может сказку, может песню… Череп многое знает, а что не знает, то чувствует, но сейчас они бы и ему могли рассказать. Слишком уж это было важно, когда они с Мавром стояли рядом. А они оба словно и не заметили. Седой безразлично кивает. На самом деле, каждый шаг — как иглы. Ему безумно больно. Даже дышать. Череп, видно понимает, подставляет плечо, потом наклоняется. Им не надо особенно договариваться: Седой без стеснения тяжело опирается на него, кладет руки на плечи, и Череп легко взваливает Седого на закорки. — Харон, — зовет Череп, — веди домой. Седой устало опускает голову. Он хорошо знает Черепа: спокойный сейчас, на краю опасности — он еще спросит с него потом. И вот тогда будет бушевать и гневаться. Тень Седого мягко скользит в сторону, чтобы не утяжелять ношу вожака. Его имя — Кардо, и он вовсе не испугался той темноты, а значит может спокойно идти рядом. Харон поднимает голову, улавливая звук клички. Сейчас, секунду, он только найдёт мышь. Он же хороший, Хозяин обязательно заметит, какой он хороший и обратит на него внимание. Может, даже… Похвалит? Харон принюхивается, роет землю, и в нос ударяет терпкий запах прелой травы. Не мышь. Крыса. Харон щёлкает пастью и почти перекусывает ее пополам. Вот теперь точно можно идти. Харон в два прыжка оказывается рядом. Кладёт крысу под ноги Хозяину и машет хвостом. Загрыз. Добыл. Вкусно. Тебе. Череп смотрит на свежий труп… Ему странно. Надо бы погладить Харона, но он же человек, но… Крысу жалко — зря умерла, никто даже не был голоден. — Молодец, — говорит Череп с максимально возможным воодушевлением. — А теперь все же домой. Идти Домой очень хорошо, Хромой дышит… Спина у него тут такая же кривая, зато ничего не болит. И Двойня рядом успокаивают и восхищают. Вот это, конечно, сила. И Седой, крутой наездник… И Че, он просто такой. Просто Че и все в этом. Он их. А они все его. И Хромой всегда будет рядом, всегда подставит плечо. Даже на глупость Харона сердиться не получается. Только все еще интересно, от чего же Харон просто не сказал Че: «Извини, я понял и больше не буду.» Ведь это был тот самый простой выход… Слишком простой? «Домой». Домой Харон идёт без Тени. Он этим недоволен, но не может спорить. Харон принюхивается. Он чует путь и бежит спокойно, разве изредка замирая и прислушиваясь. Хочется бежать не Домой. Но Хозяин же сказал… Как не слушаться? У него ведь и ошейник есть, красивый кожаный ошейник. Хозяин не хотел, но только у пса без Хозяина нет ошейника. А Харон не бездомный, он чей-то. Он Хозяйский. Выходить — больно. Харон успевает только уловить, что думал о чем-то важном, но о чем, вспомнить так и не может. Он не помнит ничего, что было, только что вообще был Там, что Раххати был там с ним. Всегда рядом, и это было хорошо. Даже вспоминать это чувства горько. Седой засыпает, обмякает немного, Череп перехватывает его покрепче под колени, мотает головой на молчаливое предложение Двойни помочь. Может она тут и магическая сущность, но для Черепа скорее просто девушка. Ничего уж тут не поделаешь. К тому же так Череп вдруг словно слышит отголосок мыслей Седого. Тот думает о себе… О том, что он — существо из кусочков. И ни один не его. Только глаза. Всё остальное принесли другие, соткали его из своих тканей, создали тем, кого хотят видеть. Шаман и сам больше любит этот придуманный образ, чем настоящий. Потому что настоящий никто не любит. И не знает. Череп удивляется: неужели и Седой не понимает, как выглядит в чужих глазах? Неужели думает, что это ложь? Ведь это не один человек, а много… А значит в этом есть хотя бы частичка правды. Следом Череп думает и о себе: его ведь тоже видят каким-то. И свои, и чужие, и очень по-разному… Но то, что знает Череп, благодаря Изнанке: ты немного больше, чем набор чужих мнений. Потому что главное мнение — твое. «Каждый из нас существует только в отражении чужих глаз. Так мы верим и собираем что-то похожее на «я», боясь сами себя отразить. Увидеть и узнать: какие мы…» — отвечает Череп Седому мысленно, снова перехватывает его поудобнее, стараясь не думать о фуроре, который произведет внезапное возникновение Седого в комнате Хромого, да еще и как в детстве — верхом на вожаке.

***

Мавр разворачивается и медленно уходит, унося свою волшебницу. Маленькую и легкую, как перышко: Мавру почти не требуются усилия чтобы и с ней уверенно следовать по своему маршруту — в Дом. Мавр злится на Черепа за сигарету. И на себя, что смолчал. Хотя, что тут было сказать? Другой… Вожак. Вожаку никто не указ. А значит, Череп может делать то, что захочет. Это и бесит Мавра, но он даже сам для себя не может найти нужных слов. На ум не идет ничего кроме давешнего: «Как ты смеешь?» Но Череп смеет и не такое, причем с легкостью, словно он и не нарочно вовсе. Мавр в общем-то знает, что так и есть. Череп не назло. Череп — это просто Череп. И скоро он пойдет с сотоварищами своей дорогой, видимо, через Лес… Или по Пляжу? Пойдет Домой. А Мавр идет по Изнанке. Изнанка греет, хрустит камушками под подошвой и врезается в пятки, не замечая мягкой резиновой подошвы. Изнанка выстилает Мавру путь. Мавр знает, что он ее любимчик. Если у него и есть семья — это Изнанка? Это она научила его быть по-настоящему. Она и пару последних дней. Мавр идет со своей ношей, несет Ведьму Домой и думает о том, что благодарен, тому, как все это закончилось, благодарен, что Ведьма есть, благодарен, что неЛес отпустил их всех, благодарен немножечко, на краю сознания, даже Черепу. Это мысли огромные и плохо вмещаются в Мавра, но они уже родились, они дрожат на краю его сознания. Мавр не хочет следовать за ними дальше и смотрит сверху на Ведьму. Сколько они уже идут в молчании? С Ведьмой оказывается очень легко и не зазорно молчать. Ведьма хрупкая и изящная, у нее идеальный нос и тонко очерченные скулы. Теперь она в безопасности, но Мавру почему-то не приходит в голову гордиться собой сейчас, хотя есть чем… Зато он решает заговорить. Мавр не мастер успокаивать или утешать. Да и не ясно, нужно ли это Ведьме, поэтому он просто спрашивает: — Как ты? Очень больно? — Ведьма шевелится, и Мавр перехватывает ее поудобнее, но и не думает отпустить. — Нормально, — отвечает Ведьма немного резко. Ей не особенно нравится, что Мавр несет ее, но она так отчетливо слышала хруст в лодыжке… Если бы не Мавр и его нечаянная галантность — нога бы точно распухла, и уже к утру болела даже без нагрузки. А так есть надежда, что Ведьма все же сможет ходить завтра сама, пусть и недалеко. — Спасибо, — добавляет Ведьма, чтобы немного смягчить свой же ответ. — Если бы не ты, было бы гораздо хуже. Она обнимает Мавра за шею, смотрит на его профиль… В легендах Дома Мавр занимает большое место. То, как легко, без усилия он может Ходить, как он выглядит здесь. Легенда о его силе стоит за ним… как та самая тень. Ведьма поворачивает голову и смотрит вперед, хотя хочется обернуться. Зачем бы интересно? И почему она оступилась, засмотревшись на Хромого? Сердце вдруг подпрыгивает, бьется чаще, и Ведьма удивляется: что за реакция на Хромого? Она же тысячу раз его видела, знает его с детства, и он ничем ей не примечателен… Сердцебиение так и не успокаивается, Ведьма делает вдох поглубже. — Мне кажется, я видела тень Харона, — говорит она. — Не у пса, а раньше, пока вы не пришли. Я гуляла по берегу и прыгнула… А потом увидела его… Словно воспоминание, тень… — Ведьма усмехается, — прошлого. Она не говорит, что Седой шел за этой тенью, а значит знал о ней… Если рассказать об этом Мавру — он уже не удержится от ультиматума Черепу, он развяжет войну. Пусть уже достаточно фактов, чтобы сделать это, но Мавр почему-то медлит. А Череп назначил ему встречу. А еще спас Ведьму тоже. Может, это было случайностью, но все же… Ведьма не готова размениваться жизнью такого человека, как Череп. Он, конечно, не рыцарь в белом, и это не война света и тьмы, но это равновесие красных и черных. И такого человека, как Мавр нужно сдерживать. Мавр принимает благодарность благосклонно, отказываться не собирается, а слушает внимательно. Ведьма поразительно немногословна для девчонки, не охоча ни просто поболтать, ни посплетничать, ни продемонстрировать свои чувства. Это делает ее приятным собеседником, а еще человеком, которого трудно понять. А от того почти невозможно ей манипулировать. Мавр такого не любит, но сейчас он согласился бы и просто разобраться… — Пожалуйста, — отвечает Мавр. — Тебе сейчас лучше попасть в Дом или в Могильник? Может мазь какая нужна? Он идет, и Ведьму чуть покачивает в его руках. Мавр прижимает ее к себе ближе, так гораздо удобнее. Это немного странно: Ведьма не очень любит прикосновения, и Мавр знает, что любой получил бы отпор за такое вторжение. За эту нечаянную близость. Любой, но не он. Мавр чуть усмехается, ему было бы приятно нравиться Ведьме, но он знает, что это не так. Ведьма слишком глазастая. Она смотрит в самую душу, а значит видит его, помнит его в Доме. Зрелище не самое приятное. Вспоминая свои ноги в коляске, надсадное дыхание, отекшие жирные руки, Мавр морщится и предпочитает вернуться к делам. Только до этого нужно все же узнать, как смотрит Ведьма сейчас. Одно дело знать, что тебя несет красавец-вожак, совсем другое, чувствовать, что наполовину он расплывшееся, синюшное чудовище. Каков он для Ведьмы? Мавр бесцеремонно сдувает вьющиеся темные пряди с лица Ведьмы. Она обжигает его взглядом за такую вольность. Мавр мог бы объясниться, но он никогда ни перед кем не оправдывается. Поэтому просто возвращается к главной теме: — Ты хочешь сказать, что тень Харона и правда разгуливает сама по себе? А потом… Ты увидела Тень и оказалась там, — расплывчато обозначает Мавр то место, где все они встретились. — То есть… Это Харон тебя туда… Заманил? — Заканчивает Мавр злым шепотом. — То есть, я помню… Тень Харона. Я правильно понимаю, — вопросительной интонации не получается, и Мавр даже не замечает, как сильнее сжимает руки под коленом и на предплечье Ведьмы. Вот теперь, не находя препятствий, он без всякой осторожности, заглядывает ей в глаза. Ведьма чуть хмурится, ей не нравится, что Мавр не верит просто ее словам, и она смотрит в него. Совсем недолго, прежде всего потому, что это тяжело ей самой. Она отражает Мавру то, чего он в себе боится… Чего не знает… О чем забыл. И это не жестокость, и не страшная внешность, это не его болезнь. Мавр не смеет моргнуть и не может даже велеть ей перестать. Глаза у него расширяются, и он становится похож на потерянного рыжего братца Ведьмы. Ведьма видит Мавра совсем ребенком… Похожим и непохожим на себя сейчас. Таким он пришел в Дом? Или это было еще раньше? Беззащитный и доверчивый, неуверенный и хрупкий. Он напоминает ей портрет Маленького принца из самой красивой книги, что есть в Доме. Ведьма точно знает, что видит сейчас самую лучшую сторону Мавра — это ее он боится? — Наоборот, — отвечает Ведьма тихо, опуская взгляд на тропинку у них под ногами. — Я оказалась Там и смогла увидеть его. Возможно, я сама позвала это место. И это был не Лес. Лес пришел туда за Черепом. Никогда не знаешь, что найдешь на дне глаз Ведьмы, что там живет. Это россказни, которые ходят за Ведьмой. Слухами Дом полнится. Россказни в Доме часто полны смысла, и Мавр знает об этом. Ведьма не любит смотреть в глаза и прячет их, но и все вокруг побаиваются ее взгляда. Мавр тоже не часто рискует, еще реже у него вообще появляется такая возможность с Ведьмой. В ее взгляде сейчас он видит… Конечно, себя. Только очень давно, больше, чем десять лет назад. Избалованным, изнеженным, наглым, богатым. У этого мальчишки есть все, чего можно желать, он повелевает своими игрушками и учится повелевать своими слугами. У него есть миллион возможностей, ему открыты все дороги, так говорят. Его видят принцем, именно так он и привыкает сам о себе думать. А еще у него есть чужие ожидания. Эти ожидания не оставляют выбора. Мавр видит странное существо, красивое, но пустое, бесполезное, без воли и духа, без права решать и шанса что-то изменить. Сейчас он заперт в своем Домском больном теле, тогда он был заперт в клетке ожиданий своих родителей. Ну и в их огромном доме. Мавр помнит, знает, и он в обиде на них. Это дает ему неожиданные бонусы, например, возможность требовать у них сейчас. Чего угодно. Разве в праве они отказать своему больному наследнику? Теперь на них лежит груз его ожиданий. И Мавр жесток. Он в еще большем ужасе от себя. Он так похож сам на себя в глазах Ведьмы. На того, кому так трудно было быть одному, кому так хотелось, чтобы его заметили, чтобы спросили, чего же он хочет, чтобы он был чем-то большим чем маленькая копия отца, коей был рожден стать. Мавр кусает губы и медленно возвращается в себя, вспоминает, что он давно уже перерос себя прежнего, он изменился, и он никогда, никогда не будет таким, как отец. Пусть в глазах Ведьмы явственно видно, что он и сейчас все еще такой. Не стоит без приглашения хаживать на болота… Мавр обижается уже на себя. И, кажется, на весь мир, например, на Лес, что следует за Черепом. Мавр находит голос, и ему хочется резко возразить, приказать Ведьме не говорить с ним о Черепе! Мавр старается успокоиться, он пару раз глубоко и медленно вдыхает и выдыхает. — Теневая сторона? Ты ведь думаешь, что это место было… Городом, где правят тени? Где они сами по себе живут, думают, решают, делают что-то? И если Тень Харона — это еще один Харон, который может из своего города наведываться в наш Дом, то… Возникает вопрос, из чьей он стаи? — Мавр усмехается. — Кто может контролировать Тень Харона, кроме Харона? И насколько тень Харона удовлетворена тем, что Лис в Могильнике? Каких еще сатисфакций остается ждать? И за какие прегрешения… Мавр увлекается: — Харона нельзя только бить, или возражать, спорить — тоже недопустимо? Может, Тень окажется недовольна и шутками в свой адрес? Станет ли она бросаться только на наших или череписты тоже рискуют оказаться в немилости? Мавр снова смотрит на Ведьму — ждет реакции, но не в глаза, а куда-то в ее острый подбородок. Мавру похоже становится тяжеловато, и Ведьма опирается на него и чуть приподнимается. Надо предложить Мавру не так романтично понести ее на закорках, но Ведьма только отвечает на его вопросы: — Если это и город, то я его не видела. Там было темно и… пусто. А что до Харона, они дрались с Лисом и раньше, разве нет? Тут что-то другое… И если мыслить шире, то, может, дело не в том, кто покусал Лиса, а в том, что случилось после? Харон ведь рассказал об этом, как о вине Черепа? Положим, чем преданнее Харон, тем больше его тень ненавидит Черепа? Ведьма думает, что это выглядит логично. Если человек прячет в Тень, то, что считает плохим и неправильным, то чем сильнее он старается на свету, тем больше в нем собирается тьмы. Ведьма терпеть не может всю эту черно-белую риторику, но некоторым жизнь не живется без сверкающих белых одежд. — Если так посмотреть, — продолжает Ведьма, — Харон ведь слишком старается. Вроде того, как несет себя Лис: он подобострастен с тобой, но все знают, что он считает себя выше и лучше. Харон вряд ли признается сам себе, что Череп его бесит. Вот за него это и делает Тень. Мавр хмыкает: Ведьма идет гораздо дальше, чем мог бы кто-либо другой, дальше самого Мавра. — Ты думаешь, Харон настолько не в ладу с собой, что и себе не может признаться, что его… Бесит Череп? Черт, думаешь, Череп может бесить своих, черепистов, они же все немного… У них Череп головного мозга, разве нет? Разве все они не помешаны на своем вожаке? — в голосе Мавра помимо презрения прорезается злость: мучительная, нетерпимая, категоричная и… Жадная. — Как посмотреть, то каждый второй в него влюблен, — говорит Мавр. — Ты считаешь, Тень Харона специально ставит Черепа под удар. Допустим… Но что будет, если вывести его из-под удара? Это ведь мне решать. А неведомая Тень не нравится мне много больше. Ведьма, что станет с человеком, если отрубить тени голову? Выживет ли он, не заметит, или и сам останется без головы, ведь, в сущности, они одно и тоже. Сможет ли один жить без другого? Убрать незнакомую, чужую и малоодушевленную тень, кажется Мавру наилучшей идеей. Но Череп не поймет, если следом за ней исчезнет и Харон. Чертов Череп и идиотские его идеалы! Но с ним все же нельзя не считаться. И Мавр считается, он никогда не забывает о Черепе. Это мешает, но это и нужно, словно наполняет жизнь каким-то смыслом. Ведьма, не удержавшись, хихикает. — Разве Череп может не бесить? — Ведьма на мгновение снова смотрит на Мавра, сейчас ей просто любопытно. — Он категоричен, требователен и всегда прав. Так ведь? Но главный его недостаток в том, что он прекрасно может обойтись без них всех. Или почти без всех, — поправляется Ведьма, вдруг вспомнив о Хромом. — Большой вопрос, Мавр, в какой именно стае процветает власть народа. Несомненно, череписты восхищаются Черепом и верят в него, и большинству из них вовсе не нужно занимать в его жизни особенное место. Череп ведь так мало ждет от них… Но, если кто-то отдает Черепу всего себя, а Череп ведет себя… как Череп, разве это не было бы обидно? Ведьма чувствует, что они почти дошли. Мавр знает, где находится все в Доме, даже На-Море, и это, конечно, удивительно, совсем так же, как умение таскать с собой Лес. — А что до отрубленных голов… Прости меня, но разумнее, чтобы Харон договорился с собой. Понятия не имею, как работают эти Тени, но если они часть Изнанки, то не стоит трясти ее понапрасну. И если ты пощадишь Харона, Череп останется должен тебе. Он это любит — обвешать себя обязательствами. Ведьма усмехается: Череп не играет в благородство, он такой и есть, а значит его всегда можно зажать между его собственными идеалами. И если кто-то должен сдерживать Мавра, то и Черепу необходим такой человек. Как Мавр. Мавр не скрывает улыбки, представляя, как Череп выводит из себя своих же людей. Так же, как Мавр своих. Сейчас он об этом думает без возмущения и гнева. И легко принимает возражения Ведьмы, она напоминает ему собственный глас разума. Иметь Черепа в долгу много привлекательнее, чем избавиться от Тени вопреки его воли. Большая удача, что у Ведьмы нет притязаний вожака. При ее то уме… Мавр и раньше знал об этом, все же они вместе учились, но ему никогда не приходило в голову конкурировать с Ведьмой. А Ведьма вопреки всему всегда отдавала ему должное. Но раньше они не говорили так о делах Дома. Лишь изредка об уроках, могли даже обмениваться решениями задач, но не более. И Мавр думает теперь, что это его упущение. Никогда не нужно недооценивать женщин. Особенно тех, что на твоей стороне. — И как тебе удается быть столь мудрой? Мавр не договаривает. Потому что он точно знает, если он бесит маврийцев, Череп — черепистов, то Ведьма бельмо на глазу для девчонок. Не для всех, но для многих. Значит вопрос не требует ответа — ей не может быть легко. — Оставь меня здесь, — просит Ведьма, когда они оказываются на пороге их корпуса. — Отсюда парням не пройти. Она на мгновение прикусывает губу, немного волнуясь о реакции Мавра. Но уж что есть, то есть — девушки должны быть под защитой и с этой стороны тоже. Мавр чуть усмехается: он обычно не ходит на женскую половину по Изнанке и не подглядывает. Это было бы унизительно и мелко. А девушек и на Изнанке в достатке. И Мавр им нравится. — Для меня нет закрытых дверей, Ведьма. А тебе не стоит идти самой. Раз уж позволила тебя нести, то нам немного осталось до места. Я закрою глаза. Мавр останавливается у Ведьминого ложа, которое представляется ему на Изнанке сотканным из трав и цветов. Интересно Ведьма видит его иначе? Мавр не может, к сожалению, появиться и нежно опустить ее. Что к лучшему. На Изнанке они одни, а в комнате у Ведьмы соседки, наверняка, вовсю судачат о том, что ее так долго нет. Мавр собирается с духом, это такая волшебная грань, ее нужно поймать, чтобы хорошо получилось. Он склоняется над постелью Ведьмы, и не выходя сам, отпускает Ведьму в живые потоки реальности. Она не падает, травы отзываются и пружинят. Мавр видит ее, которая везде, поправляет ей за ухо выбившуюся прядь и смотрит пару секунд. Лучшее, что он может сделать, это уйти. Ему не место в женском царстве. Мавр не прощается, просто молчаливо уходит. Ему хочется верить, что Ведьма будет помнить его таким как сегодня, так же как он ее. Ночь темна. Мавр устал, у него нет сил на реальные подвиги. И пусть бы… Мавр не усложняет, он надеется, что Гвоздь сам справится — не станет ждать его на балконе. Мавр привычно входит на свою постель. Он не успевает даже ужаснуться ее жесткости или смятости подушки, замечает только коляску у постели и Гвоздя с книжкой на койке у окна, а потом засыпает.