***
Седой чувствовал колебания и волновался. События последних дней были слишком яркими и слишком тревожными. То, что случилось с девочками, не лезло вообще ни в какие ворота. Но в делах с Наружними из Шамана был помощник так себе. Он отлично отдавал себе в этом отчет. Он мог поддержать, мог наделать обережных амулетов, но…не больше. А на качественные амулеты нужно время и кусочки души. Их нельзя поставить на поток. И Седой всецело вверил этот пласт безопасности Черепу. Кроме прочего: новые события не отменяли событий предшествующих. В основном, мистических. Вопрос с Раххати оставался открыт. И случившееся на пляже отвлекало от этой проблемы внимание вожаков, а значит Седому следовало заняться именно этим. Пусть Харон был в полете, но где-то на Изнанке Седой мог найти Раххати. И даже с ним поговорить. Харон не хотел этого, но Седой любил Харона и очень надеялся, что сможет докричаться до Раххати. Седой недолго собирался, для начала решил просто почувствовать себя на Изнанке, пройти по знакомым местам, усилить свою связь с ними, чтобы снова не заплутать и не стать для Черепа очередными неприятностями.***
Харон проснулся. И не был этому рад. Это было смешно. До глупого смешно. Харону хотелось спрятаться или сбежать, но шёл он прямо. Впервые в жизни встреча с собственной Тенью причиняла дискомфорт. Харон этого не хотел. И все так же впервые его желания разнились с желаниями Раххати. Тот звал, и звал так настойчиво, что Харон не смел противится этому зову. — Ты обязан пойти со мной! — Не пойду я туда! Они были по разные стороны границы. Как всегда. Вот только теперь Раххати буквально пытался перетянуть одеяло на себя. — Ты должен быть тут! — Я должен быть там, где я есть, и больше я никому ничего не должен. — Наш Хозяин тут! — А наши друзья здесь. Раххати выдохнул, раздувая ноздри. Застыл, Тень тенью, мрачный и с осоловевшими от смеси удовольствия и ярости глазами. Харон стоял рядом, но идти дальше не хотел. — Да пошёл ты! Харон рванул от границы подальше. Чем быстрее ты разрываешь связь — тем проще. Больно резко, так, что в горле ком, а в глазах — слёзы. Харон побежал быстрее. Раххати развернулся. Примерил улыбку Харона, повторил движения и знакомо сощурил глаза. Пошёл в сторону голосов и запахов. Он знал, кого хочет найти. — Седой! Ты чего тут расселся? Че тут вообще было? Не понял нифигашеньки, — болтал Раххати, забивая эфир. Привычно, как это делал Харон. Сам Раххати был гораздо вдумчивее и не все, что он думал, слетало с его языка. А Харон бежал. Бежал и понимал, что, кажется, делает что-то неправильно. И надо бы вернуться, поговорить с Вожаком и Шаманом, но Изнанка его пугала. Пугала, завораживала, манила — и, в конце концов, всегда выплевывала, как море комки водорослей. Седой вздрогнул, повернул голову и радостно улыбнулся. — Харон! — он сделал шаг навстречу, и вдруг осёкся. Харон? Он же Здесь — пёс. Или научился принимать свой облик? Интересно… — Нихера се! Раххати отпрыгнул, на миг даже теряясь и разглядывая Седого голодно, как бродячий пёс. Целый. Почти целый, сильный, куда более живой, чем он сам. Немного отойдя от потрясения, Раххати отряхнулся и сел на землю. Сощурился, чтобы не было видно все ещё стеклянных глаз. Седой глядел подозрительно, собрался добавить что-то, но тут… Его тень — Кардо — вернулся. Не прилетел. Пришел. Полная противоположность Седого. Тёмная кожа, чёрные волосы… глаза яркие и голубые. И роба. Белая. Крылья за спиной сложены на манер ножниц. И такие же острые. Кардо смотрел строго и хмуро. Седой уже видел его таким. Когда ноги были целы. Он кивнул. Кардо кивнул в ответ. На пальцах его блестела золотая цепочка. Блестела и насмехалась блеском. Раххати заржал. Нагло, в голос и уже по-своему. Харон стоял за их спинами. Он ни шагу не сделал на Изнанку, стоял ровно на Границе. Песьи дёрганные черты уже проскальзывали из-под человечьей шкуры, но ещё были недостаточно сильны, чтобы перебить нормальные мысли. — Ебануться, а че ты тогда такой уродец? — Раххати скинул непривычную веселость, вновь превращаясь в самого себя. Харон пришёл. Куда бы не лежал его путь, он всегда приходит к Тени. Так уж повелось. — У меня парочка новостей. Немного, но ценно. Кардо вопросительно выгнул бровь. В остальном его лицо было нечитаемо. — И это…? — Ни слова, — оборвал его Седой, устало вздыхая.***
Осматривая сегодня лицо Двойни: опухшее, в синяках, уже кое-как обработанное, Череп поклялся себе, что отомстит. Найдет способ. В конце концов, Летуны могли и информацию собирать, а не только ништяки. Май, вечером ошивавшийся во дворе, рассказал, что в целом все спокойно: маврийцы дежурят в девичьем корпусе, и кажется больше всех досталось именно Двойне, потому что Бешеная, конечно, отбивалась особенно яростно. Все это было слабым утешением. Кроме того факта, что удалось успеть до главного действия. После получаса споров, Череп сумел даже убедить своих девчонок ходить на пляж только в сопровождении парней. Пришлось прибегнуть к низким аргументам, что девицы Мавра вот вожаку не перечат. Девчонки обиделись, но послушались. Обида, впрочем, прошла к вечеру. Признаться, они и так предпочитали компанию, но не поспорить, видимо, не могли. Им нравилось знать, что они свободны и самостоятельны. Из важного, но не сделанного остался только разговор с Хароном… Только вот где ж его было взять? Только дождаться из полета. И Череп маялся собственным бездействием, в такие моменты ему и самому себя было сложно выносить. А Изнанка не дремала — звала. Как пагубная страсть из романов Моэма. И Череп сбежал от нее на чердак, ожидая часа, когда крыша остынет и можно будет выбраться на нее. Череп не знал почему, но Изнанка отчего-то всегда отступала перед крышей. Но только не сегодня. Она перестала звать, только требовала, и Череп нехотя уступил и почувствовал рывок. А потом словно натолкнулся на стену. Он стоял на шоссе, видел вдали Лес и чувствовал запах Моря. — Ну и? — спросил Череп недовольно. Он понимал, что его звали, но кто и зачем? Почему-то сперва он подумал о Мавре. Шутка была бы в его стиле… Череп, как обычно, выбрал Лес, пошел к нему. Там он был вроде как Следопыт. Он знал каждое дерево и каждого зверя, мог договориться с кем угодно, мог найти, что угодно. По большому счету, Череп считал Лес частью себя и никак не наоборот. Ветка на руке налилась, стала толще и сильнее, Череп решил считать это добрым знаком.***
Седой дернулся, его будто потянуло куда-то. Он отвлекся от своих собеседников, оглянулся и неуверенно спросил: — Череп? Он не видел ни силуэта, ни даже пятна, но чувствовал. Силу Черепа, что пела в ветвях и шуршала в траве. Тени будто сжались, чувствуя ее напряжение, но уйти уже не смогли. Ветка на руке чуть расслабилась, а в следующее мгновение Череп обнаружил себя позади знакомый фигуры. Очень в духе Леса. Череп быстро подошел к Седому, стараясь не напугать, коснулся его руки и встал перед ним. — Я, — а потом огляделся. На вкус Черепа людей было многовато, но стоило быть благодарным, что Изнанка привела его к цели, а не заставила блуждать. Череп посмотрел на Харона. Травы вокруг того странно волновались… Харон на Изнанке обычно становился псом, а тут… Лес охотно показал Черепу в чем дело: тень Харона напоминала огромного пса. Поменялись значит… Впрочем, два Харона, как и двойник Седого, Черепа не пугали: лучше бы слились, конечно, но каждому свое. Да и Лес не дремал, не оставил Черепа среди теней одного: склонился березовой веткой, нетерпеливо толкнул в спину и нашептал нужные слова. — Ну, что расскажете, Стражи? — спросил Череп, обращаясь к Харонам. Он нервничал за реакцию Седого… Но Раххати и Харон оба были близки, дороги Шаману… Вдруг так и было правильно? Харон плюхнулся на землю. Они с Раххати уже успели шепотом поогрызаться друг на дружку, но все же сели рядом, прижавшись бок к боку. — Мавр будет учиться ходить. На ногах. На своих собственных, — фыркнул Харон недоверчиво, лишь повторяя рассказ Раххати. — Девушки в порядке. Жить будут, — продолжил глухим эхом Раххати. — А Наружние зализали раны и готовят второй поход сюда. Не знаю как с Изнанкой, но им бы не помешало накостылять обычными кулаками. Харон оскалился. Сейчас граница между насмешливым Раххати и веселым Хароном начала стираться. Одна улыбка на двоих. Оскал, переходящий с лица на лицо. Движения, что начинает один, а продолжает другой… У Черепа даже хватило мозгов подумать: «Харон не может этого знать.» А следом Череп… испугался? За Мавра? А вовсе не за копошение Наружних. Пусть эти готовятся — они встретят. Руки сами сжались в кулаки. Кардо с Седым быстро переглянулись. Про девушек была хорошая новость. Про Мавра — интересная. А насчет Чужаков… — Сломать. Души, изнутри, — произнес Кардо. — Лучше не трогать их Здесь… — возразил ему Седой. — Серьёзно? Они напали на ваших, — Раххати упорно отделял себя от Харона и от них всех, словно своим для них не был. Седой замялся. Кардо скривился и отошел. Золотые браслеты на босых ногах позвякивали. — Тело можно покалечить. А душу уничтожить. Пускай мучаются, — Кардо был холоден, и голос его звенел сталью. Череп с интересом рассматривал двойника Седого. Он казался жестче, строже и решительнее. Может даже просто — злее. Седой не любил злиться, считал это лишним, старался оставаться терпимым, и логика подсказывала, что значит вся его агрессия досталась этому черному человеку. Который, судя по всему, как и Раххати, не планировал считаться с Черепом. Шаман вдруг улыбнулся и посмотрел на Черепа. — Ты рано пришёл… — сказал он чуть грустновато, так, будто ждал Черепа позже, и всё равно был очень рад ему. — Прости, — Череп тоже улыбнулся и пожал плечами. — Ты бы записки мне оставлял что ли? — А потом добавил серьезнее. — Я не хотел мешать. Вы в порядке? — В полном, — Седой даже не успел открыть рта — Кардо снова хмыкнул, и уголок рта его дёрнулся в подобии ухмылки. Шаман закатил глаза, цепляя пальцами свои крылья. Череп не был уверен, что тень Седого достаточно учитывает самого Седого, но надеялся, что взаимопонимание у них получше, чем у Раххати и Харона… Никакого спокойствия от того, что они сейчас здесь все вместе, Череп не чувствовал. Если Лес привел его к Седому раньше, чем следовало, то… Куда Череп не дошел? Кто ждал его? Череп чуть отступил к дереву позади, прислонился к нему затылком, словно сливаясь, создавая иллюзию того, что Седой и Харон, точнее Седые с Харонами остались одни. Чтобы у Седого получилось все, что он хотел. Череп меньше всего хотел участвовать в разговоре Седого и Харонов, но… Уходить было вроде как глупо. Рано, поздно, но Лес чего-то хотел. И для этого Череп должен был остаться. Кардо оценил запоздалую тактичность Черепа, посмотрел на Раххати и снова подал голос: — Интересно-интересно, но что на счет вас? Седой устало прикрыл глаза, понимая всю бесполезность вопроса. Кардо торопился не меньше Черепа, и как результат: Харон весь подобрался, немного отодвинулся от Раххати. — А что? Разве с нами что-то не так? — воскликнул он. — Мы просто хотим быть полезными, предупредить, — Раххати сощурился и усмехнулся. — Но… Видимо, эта информация не так уж нужна. А ведь я многое знаю. Знаю, как Мавр выл в Могильнике, когда… Седой прервал его: — Не надо. Информация отличная. А личная жизнь Мавра пусть остается с ним. Есть вещи, которые знать не стоит и использовать не нужно. Достаточно того, что Мавр не готовит заговора против нас. Так пусть он проводит свое время по своему усмотрению. Раххати обиделся, встал, отвернулся и запихнул руки в карманы. Он был не то, что Харон, он не умел не думать и жить одними инстинктами, ему никогда было не удовлетвориться местом щенка. Раххати хотел бы себе вовсе не бледную собачью роль рядом с Черепом, но его никто не слушал и не воспринимал всерьез. Даже сам Харон, а ведь он дурак дураком и доверчив, как ребенок! — Раххати, — позвал Седой, — может мы могли бы поговорить о том, что случилось с Лисом. Седой подозревал, что Раххати откажется, но в этот раз вмешался Харон: — Нет! Не говори с ним, говори со мной, ведь там есть только я! — в голосе Харона тоже сквозила обида. — Точно, со мной ведь никому не стоит разговаривать! И ты тоже отказываешься, — фыркнул Раххати, так и не обернувшись. — А ведь мы могли бы подготовиться… Раххати пнул землю носком кроссовка. Он знал: если он сейчас уйдет, то и Харон не сможет остаться. И ему это нравилось. Раххати остался немым к обращению Седого и Кардо, хотя ему было приятно, что они заметили его. Но он все равно пошел прочь, и Харон словно начал уменьшаться, таять, обрастая шерстью. Он не мог иначе. Напоследок он подбежал к Седому, лизнул того в нос, а потом бросился вслед за Раххати, хотя едва ли понимал это. — Ну, вот и поговорили, — подытожил Седой, чувствуя, что устал неимоверно. Словно одна попытка поговорить с Хароном и Раххати вынула из него душу. Седой вовсе не был уверен, что без Черепа этот разговор прошел бы лучше. Он не был даже уверен, что для Харона он важнее Черепа. Можно было бы злиться за это, но Седой слишком хорошо знал Черепа и слишком сам был ему рад. — Я за ними посмотрю, — бросил Кардо, и Седой не смог найти в себе силы, чтобы возразить. Да и Кардо бы его не послушал, он уже сорвался с места, быстро и совершенно бесшумно. Череп вздохнул и шагнул вперед. — Ты… как? — спросил он все то же, но на новый манер. Седой ничего не ответил, только взял Черепа за руку и потянул за собой. Седому не было нужды справляться о порядке Черепа, он и так отлично все видел. Череп же шел за ним следом, абсолютно доверяя, хотя Седой и сам не знал — куда они. Его точно так же, как самого Черепа, вел Лес. Крылья Седого пару раз зацепились за коряги. Череп нахмурился, но Седой отмахнулся: — Что им, мёртвым, сделается? Они прошли еще немного, и Седой устало опустился на землю. Это было то самое место, где Череп был с Мавром… казалось, так недавно. Раньше им казалось — их спор самое важное на свете… Выходит, нет? Есть много чего поважнее. Череп присел рядом с Седым, наткнулся взглядом на рваные крылья Седого: — Седой, неужели во всем лесу нет такой травы, чтобы оживила твои крылья? Я бы мог ее найти. Седой печально посмотрел на красные, кожистые ошметки. — Я сделал кое-что. И теперь за это кое-что расплачиваюсь. Там у меня забрали ноги. Здесь — крылья. Всё справедливо. Шаман перестал терзать крылья взглядом, откинулся на спину, прикрывая глаза. — Нет такой травы. Да и…если и есть, её не найти. Даже тебе, Череп. Череп вздохнул, спорить не хотелось, но Череп, наверное, не умел иначе: — Мы все что-то делаем, Седой. Но некоторые наказывают себя непропорционально сильно… Череп не знал доподлинно, как это работает, но верил, что здесь, на Изнанке и в Лесу, от них зависело гораздо больше, чем кажется. Седой усмехнулся: — Может быть, Череп. Может быть… Сегодня это место действовало…успокаивающе. Сон внутри сна. Хорошо и приятно. Шаман был бы очень рад, если бы и Череп отдался этому. Хоть на время. Но на Черепа умиротворение не действовало, и он спросил совершенно бестактно: — А кто погубил твои крылья? — Лес… Череп нахмурился. Ему трудно было представить, чтобы Лес так поступил с Шаманом… не рубил же его Седой? Или просто Лес относился к ним всем по-разному? Или они с Седым вкладывали в Лес разный смысл? Череп любил Лес, и Лес еще ни разу не подвел его. А ведь это Седой, кажется, нашёл его одним из первых… Череп плохо понимал, как может помочь Седому, и просто думал о Лесе. О его мрачной, большой силе, которую они создали из своих страхов и мечтаний. Седой тоже думал о Лесе и о тех, кто его населяет. Где-то глубоко-глубоко в Лесу жили Гонимые. Они почти никогда не оставались на одном месте, эти странные кочевники. Среди них были ведьмы и колдуны. Среди них когда-то был Седой. Когда только-только попал Сюда, когда Лес позвал его внезапно громче, чем та Изнанка, на границе. Первые танцы у костра, первые крылья — настоящие, живые, первая Здешняя кличка, слишком точно предсказывающая его будущее. Интересно, пал бы он так низко, если бы его тогда не прозвали Падшим…?***
Досталось им порядочно: переломанный нос, который кое-как поправили девчонки, разбитые губы и голова, которая кружилась при каждом резком движении. Зато почти не тошнило. Тихоня точно будет рыдать, но с сотрясением эти рыдания могут ему навредить, а значит… ну, то и значит. Нельзя, чтобы им было плохо. Зато можно было попытаться сделать так, чтобы все зажило быстрее. Нужно только попасть в правильное место. Бешеная вот умела. Не знала только, умеет ли Тихоня. Там, на Изнанке, они становились совсем другие, и сегодня Тихоня спала. Лицо, расположенное там, где должно быть лицо, было безмятежно и спокойно. Руки вывернулись в плечах, выламываясь так, как никогда не сумели бы в реальности. Но это Изнанка, а неподалеку — Лес. Бешеная слышала, как он поет. Длинные волосы обвивались вокруг ветвей, поддерживали легкое тело, позволяя без усилия шагать спиной вперед, не заставляя выламываться колени — достаточно рук. Лицо на затылке было хмурым и серьезным. Бешеная подумывала разбудить Тихоню хотя бы в Лесу — может быть, может быть, а потом просто дать им снова заснуть… Но пока — пока впереди замаячили знакомые фигуры, и длинные пряди потащили худую фигурку вперед быстрее. Черепа она узнала сразу, Седого — чуть погодя. На мгновение что-то заставило Черепа обернуться, и он увидел фигуру, укрытую шатром волос. Череп тронул Седого за плечо: — Там Двойня? — спросил он. Подняв вывернутую руку, она замахала им. Очень странно было такое видеть, если честно. Похоже, и Двойня сегодня немного не в себе… но Череп обрадовался и Бешеной, хотя, конечно, она просто так не приходила… Укол совести опять достиг цели. Спустя пять минут Бешеная оказалась рядом, и стало очевидно, что идет она спиной вперед. — Привет, — произнесла Бешеная. — Не ждала. Череп пожал плечами и улыбнулся, Седой чуть приподнялся и спросил: — Ну, а как вы? — Неплохо, — Бешеная потрогала сломанный нос Тихони и поморщилась. — Болит. Но могло быть хуже. Волосы бережно опустили её рядом с парнями, распластались вокруг, едва заметно шевелясь. Словно в них бегали тысячи пауков. — Не рассказывайте Тихоне, что было. Даже если спросит. Испугается. Бешеной… и самой было немножко страшно, на самом деле. Совсем немножко. Потому что она здесь, сейчас, ощущала, что её стало… чуть больше. Раньше она не смогла бы так вывернуть свои руки. — Не скажем. Обещаю, — ободряюще улыбнулся Седой. — Если только она сама не узнает. — Оно, — задумчиво поправила Бешеная. — Она — это я. А Тихоня предпочитает оно. Или они. Хотя неважно, зови, как знаешь. Череп слушал их и думал о своем, ему хотелось понять до конца, почему крылья Седого рассыпаются, и перед кем Седой виноват… И кто же на самом деле его наказывал? Что там сказал Седой? Там — ноги, здесь — крылья? Череп помнил, как было с ногами. То есть не совсем. Только то, как они торчали под дверями Могильника и надеялись… И что они пропустили? Черепу было страшно за Седого. Страшно, что он так раздает себя, как будто ему нельзя быть просто… Только если это оплачено. Кусками себя. Тогда Череп уже нашел Изнанку, но еще не Лес… Вот бы найти того, кто знает. Наверняка кто-то в Лесу… Череп задумчиво посмотрел на свои ладони. Он умел ими драться. Пожалуй все, если говорить о выдающихся умениях. Череп оперся руками на траву, на землю под ней, прикрыл глаза. Он чуть погрузил пальцы в землю, она податливо расступилась… До деревьев было далеко, но малые травы уже шептались, льнули тонкими корнями. Рассказывали что-то невнятное. Травы всегда оставались молоды, они многого не знали, но Лес полнился слухами, листва шелестела ими и делилась с Черепом. Травы знали о вине Седого, но не могли объяснить. Но говорили внятно только то, что Череп понял и так. Это не Лес, конечно, не Лес. Лес не был в обиде на Седого. И это принесло облегчение. Череп отпустил себя еще чуть-чуть, словно сам пуская корни. Наверное, вот сейчас он изменился… Ветка на его предплечье снова проросла, зазеленела, тоже коснулась земли… Травы потянулись к Седому, к его крыльям, распластанным на земле. Они завивались, расцветали, наливались, окутывая плечи Седого, шелестя что-то свое, успокаивающе, хотя Седого они скорее напугали, но Череп не мог видеть этого. Травы превратились в иглы и нити, и они шили и шили крылья Седого. Лес штопал Седого, потому что давно пора. Седой смотрел в небо, чуть не плача, не зная, что сказать, как остановить. Одна из тонких прядей волос Бешеной отделилась от общей гривы и тоже поползла к крыльям Шамана. Острый кончик коснулся ткани, словно проверяя, и начал сшивать, снуя туда-сюда, соединяя разорванное. — Я родилась, чтобы защищать, — сказала вдруг Бешеная. — Тихоню, в основном. Но ты — их друг. Они расстроятся, если тебе будет больно. Поэтому тебя тоже придется защищать, хоть ты и идиот временами. — Временами? — усмехнулся Седой. Ему и правда часто бывало больно, но не говорить же об этом? Станет ли кому-то легче от такого колдуна, который даже сам себе помочь не может? — Временами, — согласилась Бешеная. — Мозги-то у тебя есть, только ты их набил всякой хуйней, как гребаный Страшила соломой, и периодически из-за этого страдаешь. Бешеная легла на траву, изломанными руками обняла Седого. Дивной красоты волосы тоже обнимали его, обвиваясь вокруг, вплетаясь в травы Черепа, помогая сшивать лохмотья, бывшие раньше крыльями, между собой. — Сильному никогда не стыдно попросить помощи, — прошептала Бешеная. — Зачем, в конце концов, нужны друзья, которые не подставят тебе плечо? Седой все же заплакал, уцепился за вывернутое плечо Бешеной. Внутри словно розы разрастались колючими кустами. Так тяжело дышать ещё никогда не было… Шаман задыхался в накатившей теплоте и жмурился, чувствуя, как в спине разливается жар. И захлёбывался в чёрных слезах. Вместе с ними вытекал гнев. Кому он принадлежал? Кому? Почему так больно было чувствовать всё то, что копилось долгие эти годы? Шаман поднял потемневшие глаза на Черепа, глядя с сожалением и благодарностью, слезы все еще катились по его лицу, точно чернила или смола — темные и вязкие. «Им не стоит утруждаться, мертвые крылья не оживут, » — подумал Седой, и страх словно ветер шумел в его голове. Но слезы мешали словам, Седой не отталкивал, лишь слушал голос Двойни и чувствовал в травах крепкое объятие Черепа, и, по-прежнему, смотрел в небо. Ветер, разыгравшийся от страхов и сомнений Шамана, затихал, уносясь куда-то в сторону деревьев. Череп слушал голос Бешеной, неразборчивый, но успокаивающий, ласковый, он тоже вплетался в травы. Лечил. Череп выпустил руки из земли и не отряхивая, нашел ладонь Седого, сжал в своей. Мол, держись я с тобой. «Мы с тобой,» — поправил себя Череп, повернулся и тоже обнял Седого. Это вышло просто. Это же был его друг. И неважно силен он или слаб, прав или нет. Главное, чтобы он был. Седой нервно сглотнул и прикрыл глаза, перехватил руку Черепа и сжал, будто боясь, что он куда-то исчезнет. Или что исчезнет сам Седой. По спине тоже текло что-то чёрное. Вероятно, так выглядела кровь Седого Здесь. Насквозь пропитанная виной. Станет ли она когда-нибудь такой же красной, как и глаза? Бешеная собирала прядями черные слезы и черную кровь со спины, брезгливо отбрасывая испачканные черным кончики, выкидывая их далеко в воду, как ящерица отбрасывает хвост. «Вода очищает. Очистит и это.» Кровь, что не успевала собрать Бешеная, впитывалась в травы… Они забирали боль? Хорошо бы… — Седой, — позвал Череп. — Больно… — Шаман шмыгнул носом и зажмурился, будто ребёнок. — Пройдет, — легко пообещал Череп и нашел руку Бешеной. Ей он тоже хотел обещать. И за там, и за здесь. Бешеная вывернула запястье, касаясь ладони Черепа. — Все будет хорошо, — ответила она. Седой лишь кивнул. Ему было так больно и так хотелось верить, что станет легче. Седой не понимал, почему они это делают? Неужели, просто так? Он не заслужил. Он сам чувствовал, что не заслужил. Это чувство сжигало его изнутри. Зачем им такая слабость, такой груз на плечи? Шепот Бешеной тек вокруг них, и слова ее превращались в песню. И песня была хороша… как каждая песня и сказка Двойни — всегда в цель. Череп никогда еще не слышал такую, но с каждым словом она все больше казалась ему знакомой. Череп пел редко, и хуже того — песен не знал, чтобы, так сказать, поддержать беседу. Но он погладил руку Двойни: он бы не справился без нее. Они — Двойня, Тихоня, Бешеная, очень нужные, хотя даже не всегда это понимают… Как, впрочем, и Седой. Седой слушал песню, забывая, как дышать. Совсем. И таял, но не снаружи. Чёрная кровь навсегда останется чёрной, но слёзы потихоньку становились прозрачными. — Почему…? — Шаман надрывно всхлипнул, всё-таки решившись на вопрос, ощущая в себе что-то… иное. Как ещё одна пара рук. Прямо из спины. — Почему — что? — въедливо уточнила Бешеная. Череп усмехнулся. Видимо настали те самые «времена», когда Седой стал идиотом. Как бы Седой ни был умен, иногда он становился мастером задавать глупые вопросы. — Почему будет легче? Почему мы тебе помогаем? Почему лечиться так больно?.. — перечисляла Бешеная, видно, чтобы и сам Шаман осмыслил абсурдность таких вопросов. — Помогаете… — Седой спрятал белое лицо за волосами, будто стеснялся, а в ответ поверить заранее не мог. — Затем, что ты наш друг. Не шаман, Седой, и не колдун. Ты просто — Седой. А я вот Череп, а это Двойня. И ты нам нужен, — ответил Череп первым. — Зачем нужны друзья, которые остаются с тобой только в моменты, когда ты силен, и бросают тебя, когда нужна помощь? — добавила Бешеная. — Мы тебя не бросим. Ни я с Тихоней, ни Череп, ни Харон, ни Хромой… никто. Ты наш друг. Седой сделал глубокий вдох и замер, чувствуя за спиной какой-то трепет. Неужели…? У него есть друзья. На самом деле. И Здесь, и Там. Как глупо было самого себя лишать этого чувства. Седой знал, что они никогда и не оставляли его. Теперь знал. Он открыл глаза, но из-за слёз почти ничего не увидел. Кое-как высвободив руку, вытер глаза. Потом немного отстранился, неверяще занес руку за спину, зацепился за что-то и приподнял, как край плаща. Седого будто ударило током: живые! На лице Седого проступил весь спектр эмоций. От ужаса до восторга. Череп с восхищением смотрел на крылья Седого. Вот же красота! И вот же сила — сила Седого. Сила нести свой крест и сила его отпустить, сила отдавать себя другим и сила позволить себе доверие. Череп выдохнул. Ему было хорошо. Хорошо, что рядом Двойня — тут на Изнанке все заживет быстрее, тут им будет спокойнее. Да и просто хорошо, что они пришли. Они были нужны Черепу и Седому. Хорошо, что рядом Седой. Хорошо, что он им поверил. Двойня была права: «Все будет хорошо». Теперь Череп мог за это поручиться. Череп улыбнулся. Он не знал, что принято говорить в таких ситуациях, попробовал наугад: — Опробуешь? Седой одним глазом посмотрел на Черепа, второй был закрыт волосами, а потом поднялся сам и расправил крылья. Красные и живые. А в следующую секунду обхватил ими Двойню и Черепа, смеясь и плача от радости. Седой снова чувствовал ветер. А в ветре всё только самое хорошее. Когда есть настроение, Седой пел Ему. И сейчас ветер был очень кстати, и Седого не отпускало ощущение, что Череп не только его вылечил, но и ветер пригнал. Шаман почти забыл, как это, и оттого раскрыл крылья резко, и они поймали ветер, почти роняя Седого. Взмах. Ещё один… Крылья выглядели тонкими и пушистыми одновременно, как крылья мотылька. Седой кружился, откровенно веселясь. Где-то глубоко в душе, он знал, что не заслужил этого. Но, боги…как же было хорошо. Череп чувствовал редкостную легкость, такая только в Лесу и приходит. Когда ты можешь просто быть… быть собой. Он притянул к себе Двойню, чтобы вместе наблюдать за полетом Седого, Бешеная устало зевнула и положила голову ему на колени. Много сил потратила, верно, пусть отдыхает. А Седой пусть летает, они всегда знали, что он может. Седой поднялся чуть выше, потихоньку вспоминая, как это вообще делается. Наклонился влево, спикировал к Морю и коснулся крылом воды. Они всё чувствовали! Как продолжение тела, а не просто кусок ткани. Шаман затормозил резко, едва не врезавшись в дерево, и закружился уже на земле, вокруг себя. Подбежал к Черепу и улыбнулся светло. Сам он словно весь светится. Белая кожа выглядела яркой. Только роба чёрным пятном на плечах. И Седой задал самый важный вопрос: — Полетаем?***
Они просыпаются рано и выбираются на пляж. Сиамцам весело: никто их не поймает. У них есть мяч — сперли у Старшаков — и бесконечность моря и прибоя. Бегают они не очень, но кого это волнует? Мяч ускользает, и ветерок уносит его в сторону. Его ловит чужой старший. Сиамцы насторожены всегда, но старших они не боятся. Даже Мавра: он часто сердится, но, если не попадаться под руку… Чужой старший выскакивает вдруг вперед и вместе с мячом ловит Макса. — Эй! — кричит Рекс и бросается отбивать брата, но старший выпускает мяч и ловит и его. — Слушай сюда, — говорит чужой грубо, — передадите вашему главарю! И чтобы быстро! Чужой замахивается и почти бьет Макса, Рекс изворачивается и кусает врага. Тот визжит, раскрывает ладонь. Макс тоже вырывается и быстро хватает записку. Отбежать быстро они не могут, но все же бегут со всех ног. — Сучата, — ругается чужой, но почему-то не догоняет. — Границы боится, — быстро шепчет Макс, тяжело дыша, опираясь на Рэкса. Они все уже знают, что чужаки напали на девчонок, и их прогнали Череп и Мавр. Вожаки! Сиамцы не знают, как именно это было, но по разговорам Старшаков понятно: оба вожака постарались. Это произносится тихо и с придыханием. В записке написано понятное: «Сегодня ночью. После 22.00. У скал.» Но Сиамцам не понятно кому из вожаков нести ее… Их же двое. Сиамцы делят записку пополам, разрывая ее. Рекс идет к Мавру, Макс к Черепу. Они потом сами разберутся, на то и Вожаки!