***
Сосредоточиться сложно. В голове крутятся чужие мысли, при твёрдой уверенности, что они — свои собственные. Седой вздыхает и закрывает глаза. Предвкушение ушло. Зато пришло осознание того, что предвкушение было злым. Неправильным. Животным. Седой хотел этого, страшно хотел отомстить, и не понимал, почему. Он же не садист какой-то…и не хищник, никогда им не был. А Кардо был. Седой себя этим успокаивает. Значит, это не он. Это всё Кардо. Вот он, напротив. Стоит и хмурится, головой вороньей качает. — Вампир вернулся? — Заткнись. — Долго страдать будешь? — Замолчи. Прошу тебя, замолчи хоть ненадолго. Но Кардо — это… это Тень Седого, отражение его настоящих чувств, отражение того, кем он на самом деле является. И это пугает. По-настоящему. А если он не сдержится? Не сумеет сдержать свою Тень, не сумеет сдержать самого себя… Что тогда будет? Сможет ли он Уйти… далеко? А если уйдёт, сможет ли Вернуться? Седой боится подвести. Он поклялся, на него рассчитывают. Седой смотрит в окно, в плотные задернутые занавески, и чувствует за ними море, так же как чувствует всегда близость Изнанки. До заката еще час или вроде того, но для Седого и это мягкое солнце губительно, но, накинув накидку, он катит себя на пляж. Трудно сказать зачем, но зачем-то надо. Хочется сбежать на время от мыслей. От любых. И просто посидеть возле воды, отдав все переживания морю. Седой прячется от солнца в тени лодочного сарая, и тогда понимает, что не один здесь. Кто-то лежит на песке, Седой не может разглядеть до конца, зато к этому кому-то решительно идет Череп. Седой и его видит размыто, просто Череп на то и Череп, что его можно узнать за версту. Седой вздыхает и решает не мешать.***
Харон бежит прочь, но никто за ним не идет. И это обидно ужасно. Как и все слова Черепа. Череп вообще такой — он никогда не дерется со своими, но словами бьет так сильно… Издевается! Харон смывает в туалете кровавые сопли, осторожно проверяет рёбра. Целый. Не показалось. Значит можно обратно к морю. Соль щиплет ещё свежие раны и убрать ее нормально не выходит. Плюнув на все, Харон просто садится в тёплое мелководье. А потом и ложится, чувствуя, как вода доходит до подбородка. Каждая волна омывает лицо, и приходится подстраиваться под ритм моря. Волна — выдох, отходит — вдох. Харон лежит в полосе прибоя, и Череп думает, что это весьма экстравагантный способ утопиться… А еще, что придётся ещё и намокнуть. Немного поколебавшись, Череп решает пропадать целиком и, не снимая шорт, садится рядом с Хароном в воду. Только кеды оставляет на берегу. — Ты меня очень озадачиваешь, дружище, — задумчиво начинает Череп, глядя на горизонт. — А ещё пугаешь. И продолжаешь. Ты словно потерял что-то… я бы назвал это духом. Ну знаешь, как в древних сказаниях… какая-то тяга к жизни, желания, вера… в терминах Седого это, кажется, называется великая сила. Если я правильно понял историю о том мальке. Череп вздыхает, сидеть мокро, а вот ноги в прибое чувствовать приятно. — Я подумал ещё и о том, что это не так просто потерять. Эту силу… Чаще ее крадут. А потом я подумал о твоей тени, о тени Седого, и о Бешеной. И знаешь, мне кажется, с твоей тенью что-то не так… Череп замолкает: сейчас все кажется таким ясным, странно, как он не понял раньше… тени Седого и Тихони — защитники, они могут действовать за них, но всегда для них… но Раххати использовал Харона. Он делал для себя и лишь говорил Харону, что это для него. Для его блага. Из его желания… хотя Харон в половине случаев даже не понимает, чего он хочет… как давно за него хочет Раххати? И как объяснить это все Харону, если он слепо обожает Раххати? И верит. И даже не мыслит сказать ему «нет». «Дерьмо,» — думает Череп. Наверное, нельзя вот так просто изъять человека у его тени, даже если тень его губит… но можно попробовать научить его ей управлять? — Отстань, Че. Дай полежать, — бурчит сквозь воду Харон. Он устал. И море словно бы забирает эту усталость и боль. — У меня никогда не было силы. К черту ее. Я слабый. Я привык, — Харон булькает какой-то неопределенный мат. — К черту, — повторяет он. — Я так устал, Че, что сил не хватает. Я пойду и буду драться. А потом лягу спать и буду спать целую вечность. Череп сперва не верит своим ушам, потом ловит возмущение таким открытым противостоянием и снова думает обо всех поступках и словах Харона с момента их переезда. Что ж, если Череп прав о Раххати и том, что он пьёт Харона, желая занять его место, то прав и насчёт изначальной цели тени Харона. Или все же самого Харона. — Знаешь, Харон… — Череп привычно щурит глаза. — Я думал — я твой друг, и пришёл поговорить. Но вижу теперь, что это было не нужно. Я думал, ты в моей стае, и я — твой вожак, а значит мое слово имеет вес. Но и это было ошибкой. Ты можешь драться. Но не под моим началом. И я отстал. Череп говорит тихо и с виду совершенно спокойно, но на самом деле ему хреново, тошно и меньше всего хочется идти к своим. Хотя они, конечно, такого не заслуживают, но Череп обижен и… зол. Он не понимает, почему он ходит и ходит за Хароном, а тот все не замечает, все игнорирует. Череп не завоевывал своих людей, не соблазнял, не приманивал. И он не понимает, чем заслужил такое отношение Харона. Словно Череп надоедливая муха. Теперь Череп не верит, что можно договориться. И не хочет этого. Он поднимается из воды, наклоняется забрать кеды и ещё раз смотрит на Харона. Как странно сознавать, что Мавр, которого Череп считал … в общем даже за человека толком не считал, оказался… надёжнее? Что лучше друг, который предал, или враг, который пытается втереться в доверие? Череп не собирается позволять Харону вести себя с ним так, словно он — Череп- пустое место. Просто потому, что Череп не любит, когда с ним так себя ведут. Потому и не стал ходить под Мавром. И не под кем не станет. Заметив вдруг Седого, Череп подходит к нему. Он знает, что Седой поддержит Харона. Это не обидно, разве только грустно. — Теперь он — твой, — говорит Череп резко. — Можешь, делать с ним, что захочешь. Череп уходит с пляжа широким, прямым шагом и не оборачивается. Седой провожает его задумчивым взглядом. Так типично для Черепа даже не уточнить, кого он имеет в виду и нужно ли это Седому. Но это только если придираться. Так-то Седой понимает, что речь о Хароне. И о том, что Харон больше не член стаи Черепа? И Череп предлагает Седому… оставить его себе? Как только Черепу пришло это в голову? Зачем? Харону ведь это не нужно… или? Седой смотрит на море и на человека, что присел на песке и глядит вслед Черепу. Харону кажется, что его ошейник затягивается туже, а рядом раздается язвительное: — А я говорил… — Заткнись хоть на секунду, пожалуйста. — Он тебе не друг. Никто тебе тут не друг. Они все просто хотят нас обмануть и исп… — Я сказал тебе завалить пасть. Послушай меня хоть раз в своей ебаной жизни, а? Раххати что-то булькает и пинает гальку. С его стороны границы пляж не песочный, а галечный. Харон чувствует раздражение. Чужое, не своё. Сам он скорее бесится, он привык быть фаталистом: если что-то должно случиться, то случится. Но тут придется взять себя в руки. — Это глупая идея. Он тебе не друг. Он на тебе обиделся. — Отвали. Харон вздыхает, собираясь с мыслями. Встает, делая рывок вперёд. Прикрывает глаза, изо всех сил перебирая ногами. Когда-то в детстве ему сказали, что если закрыть глаза — то побежишь быстрее. И что-то внутри все ещё в это верит. Харон подбегает к Черепу сзади и хорошенько хлопает его по спине, пытаясь изобразить хоть какой-то примирительный жест. — Че, ну ебать-копать! Ну как будто не свой, знаешь же, меня штырит. Ща, давай сядем и покурим. Вон, Седой сидит, пошли к нему? Череп останавливается. Хлопок мокрый и неприятный, но Череп все же поворачивается. Ему хочется быстро и точно ударить Харона в живот и в стиле Мавра объяснить про приказы вожака, но он ограничивается только словами: — Нет, не покурим. Харон, у нас есть две стаи и третья — для тех, кого не устраивают ни Мавр, ни я. Потому что и я, и Мавр хотим от своих людей определенных вещей. В частности уважения. И послушания. Если я говорю прыгать, надо прыгать. Как и у Мавра. Череп знает, что он не мягче и не добрее Мавра, он просто берет себе за труд объяснять: почему так надо. Иногда даже перед прыжком, если есть время. — То, как ты ведёшь себя сейчас не просто глупо и неприятно мне, но и опасно. Ты можешь не слушаться меня, но, если это увидят маврийцы, это пошатнёт мой авторитет. А ещё даст им право делать с тобой, что захочется, и я не смогу вмешаться. Потому что если я не контролирую тебя… то они могут сами решать, как тебя сдерживать. И это логично. Череп задумывается о том самом стиле Мавра… он помнит, как Мавр разговаривал с ним в те первые дни. Пожалуй, Череп ещё не похож. Он смотрит Харону в глаза, пристально и сердито: — Ты не будешь драться сегодня. Потому что это опасно для тебя, это ослабит нас. А мы должны быстро и яростно наказать врага. А проявить себя ты ещё успеешь. И это мое решение вожака. Ты можешь думать. Но если ты ослушаешься снова: это будет последний раз. Харон опускает голову. Паршиво. Так паршиво чувствовать себя слишком слабым даже для того, чтобы выйти драться с толпой. — Хорошо, я останусь, — пёс прижимает уши и хвост, покорно опускает голову перед Хозяином. Если он сказал — значит «надо», и его слово нерушимо, как скалы за спиной. — Я ещё побуду… тут. Если что, зови. Харон пытался бы снова догнать Черепа, но он словно вязнет в решениях вожака и в собственных мыслях, в навязчивом таком, близком, родном шепоте Раххати: «У тебя есть только я, почему же ты всегда ко мне поворачиваешься спиной?». Раххати звучит обиженно и чарующе, и лицо Харона заливает краска. А Череп уходит и там, и тут, по горячему песку и по острой гальке, босой, но совершенно невозмутимый. — Ты идиот, ты знаешь? Кардо возникает рядом с Раххати, сложив руки на груди. Светлые глаза хищно прищурены, тонкие губы раздражённо поджаты. Он сдерживается, потому что прямого приказа не было. Хотя врезать, ой, как хочется. Но пока Кардо лишь смотрит сквозь чужую Тень, на море. Седой же медленно и с трудом катится по песку, чтобы приблизиться к Харону. — От долбоеба слышу, — огрызается Раххати. Досада жрет изнутри: ему надо обнять, утащить Харона за собой, никогда и никуда не отпускать. Спрятать и защитить от всего. А Харон уходит! Медленно нерешительными шагами, но идет навстречу Седому. Выбирает кого-то ещё, а не собственную тень, которая как кусок тела. Раххати кажется, будто у него отбирают ногу или руку. Ужас! А Кардо ещё больше бесит. Дурная птаха, завалиться бы ей, утопиться. Может, заставить его нажраться песка и помыть рот, чтобы молчать научился, и смыло все слова? — Ты давишь на него. Вот он и убегает, — невозмутимо продолжает Кардо, переводя взгляд на Раххати. Он понимает эту обиду. Эту…зависть. До трепета крыльев, до дрожи в руках. И всё равно каждый раз убеждает себя, что с Седым по-другому. И с ним по-другому. Он умеет терпеть. Он умеет слушать. — Отъебись. Не услышал в первый раз? — Раххати нахохливается, садясь в воде и печально разглядывая линию прибоя. — Это вообще не твое дело. — Моё, — холодно отвечает Кардо, становясь рядом. — Наше. Он косится осторожно на Седого. Тот не слышит. Ну и славно. — Не всё может быть по-твоему, — Кардо едва слышно смягчает тон. — Так не бывает. — Не твое! — срывается на крик Раххати и толкает Кардо изо всех сил. А потом по привычке отпрыгивает подальше. Растрёпанный, лохматый, даже волосы дыбом встали. Зверёныш одно слово. Раххати обидно. Они все просто не понимают! Харон без него не справится, и дня не протянет. Раххати ему нужен. А остальные — нет. Они всегда вдвоём, всегда вместе, так зачем им вожаки или друзья? Кардо пошатывается от неожиданного тычка Раххати и падает на колено, морщась. Золотые цепи на ногах возмущённо шумят. Кардо пытается успокоиться. Ему нельзя злиться сейчас. Седому и так… тяжело. — Мир не заканчивается на вас двоих. Если бы всё было так просто… С чего ты — Кардо выделяет слово, — взял, что можешь заменить Харону все и всех? А вдруг ему нужно гораздо больше, чем тебе? Ведь… Это ты считаешь, что если рядом будет Харон, то тебе никто не нужен, — Кардо усмехается совсем незаметно, и зубы его белеют между губ. Раххати снова огрызается и злится. Этот напыщенный индюк ничего не понимает, но уже делает вид, что самый умный? Раххати не слышит и не слушает специально, лишь шипит и выдает на гора почти весь свой запас матерных слов, и только потом находится с ответом: — Вали к своему шаману! Мне… Точно не нужен! Ты! — выплевывает Раххати. И отпрыгивает ещё чуть-чуть дальше, уже готовясь драться. Он, в отличии от Харона, в драках ничего плохого не видит и сдерживаться не намерен. Кардо поднимается и отряхивает робу, кривится и опускает на секунду голову, пряча в глазах тоску. Тоску Седого. Драться он не станет. Не сейчас. Не с ним. — Я и так рядом с Седым. А вот где ты? Раххати, заметив, что на него не реагируют достаточно, обижается сильнее. На него нужно обращать внимание! Его бесит, невероятно бесит, что никак не удается вывести Кардо. Он подскакивает, со всей дури снося Кардо с ног, и снова отпрыгивает. На лице Раххати появляется злобный оскал, он почти рычит. Кардо драться нельзя. Совсем. Седой себе все волосы повыдёргивает, пока его душа будет метаться. Седой не простит, если с головы Харона упадет хоть волос по вине Кардо. А он упадет обязательно, если как следует вмазать Раххати. И, едва не полетев спиной назад, Кардо кое-как удерживается на ногах, помогая себе крыльями. Когда у тебя и руки, и крылья, чтобы ловить баланс, это позволяет выстоять почти в любой ситуации. Он соображает, пытается сообразить. Его взгляд падает на цепи. Если силу сейчас применять нельзя… Кардо скидывает цепь с ноги и накидывает на чужую. И легкая для Кардо цепь, давно уже не натянутая Шаманом всерьез, оборачивается для Раххати кандалами. — Давай без этого, — крепко держа цепь, вздыхает Кардо. — Нам нельзя драться. Кардо косится на Седого. Его видно и Отсюда, но Сюда он не заходил. Кардо знает, каково ему сдерживать сейчас… их. Нужно немного потерпеть. Совсем чуть-чуть. Кардо повторяет себе эту фразу вот уже несколько лет. Но говорить с Раххати он пришел не потому, что так нужно Седому, а… Потому что Кардо сам хотел. Раххати падает. Хлебнув соленой воды, поднимает голову, плюется и фыркает, а потом бьет ногой под колено Кардо, чтобы уже точно свалился, чтоб выпустил херов поводок. — Отвали, петух общипанный! Золотые цепи так просто не отпускают, но Кардо тоже падает на гальку и раздраженно шипит Раххати в лицо: — Может уже успокоишься? — Не успокоюсь! Не успокоюсь, слышишь! Отпусти, попугайчик ты волнистый, блядь! Раххати выискивает слова поострее, но Кардо остается почти невозмутим. И Раххати помимо воли встречает его взгляд: ясный, как небо над головой, внезапный. Раххати переворачивается на спину, барахтается и снова фырчит. Небо висит над ним, и Раххати хочет от него отвернуться. Выглядит он смешно: мокрый и по-детски обиженный. Ссадина на подбородке весело розовеет. А Харон бледен, и хорошо видны синяки под глазами и ярко-розовые прожилки у губ. Сами глаза потемнели и остекленели от усталости. Харон в своей мокрой одежде и не самом здоровом виде и правда напоминает старика-лодочника. Седой смотрит на него и ищет слова, понимая как щемящее и лишнее чувство стоит поперек горла комом. Седой перебирает пальцами по подлокотникам коляски. Сейчас, рядом с Хароном, он вовсе не чувствует себя мудрым Шаманом. — Вы поссорились? — говорит он, чтобы хоть как-то начать. Харон болезненно моргает: — Да мы вроде давно уже в ссоре. Седому не нужно времени, чтобы понять, что Харон вовсе не о Черепе. Харон снова о себе, и Седой хотел бы вернуть его в этот мир с проклятой границы, на которой Харон бессмысленно завис в какой-то момент. Седой знает Харона другим: ярким, веселым, живым, резким даже, красивым. Седой догадывается, что все тоже, наверное, можно сказать о Раххати. Вспоминая, как быстро хмелеет Харон, Седой жалеет, что у него с собой ничего нет. Он не любитель напиться, но для Харона с Раххати — это бы все упростило. — Почему? — спрашивает Седой, — Почему вы не можете договориться? — Я не знаю, — отвечает Харон, не дав себе и секунды на раздумья, улыбается устало и слизывает каплю крови с треснувшей губы. Шаман вздыхает, зябко обнимает себя за плечи и закрывает глаза, вслушиваясь в шум прибоя. Нужно восстанавливать силы. Нельзя чтобы было плохо, нельзя чтобы во время боя было так тяжело. Седой думает, что устал уже слушать многочисленные «не знаю» Харона. — А кто знает? — спрашивает Седой упорно и заботливо. — Не знаю, — гнет свою линию Харон. Седой сползает к нему в волны с коляски, присаживаясь рядом, что он может еще? Седой смотрит как на его предплечье под морской водой сильнее проступает белесая полоса. И на коленку Харона: море слизывает с нее кровь, но та снова появляется. Глубокий порез. До самого Седовского сердца тянется. Раххати смотрит, как Седой пристраивается рядом с Хароном, и злится все сильнее, извиваясь и пихая Птицу уже двумя связанными ногами то в бок, то в ноги. — Пусти! — Раххати не хочет смотреть, как Харон снова станет оправдываться, как побитый щенок и… Ни слова настоящего не скажет! Кардо издает какой-то непонятный звук, птичий, острый, и изловчившись, перехватывает чужие руки, чувствуя, как по губе течёт белая кровь. — Ты нарываешься? Мне тебе глотку перекусить — секундное дело. — Кардо старается говорить спокойно, но с Раххати это так трудно, как ни с кем не бывало. Обычно Кардо и правда ничто глубоко не трогает. — Не выёживайся и сиди смирно. Отпущу, как только успокоишься. И не пытайся порвать цепи. Не получится. — Да я тебя… да я тебя… на клочки… что перья во все стороны полетят, — Раххати, услышав угрозу, ярится сильнее, барахтается в два раза активнее, пытаясь скинуть цепи. Он никак не может уступить. — Да это я тебя… глотку перегрызу… Твою птичью тонюсенькую шейку, утоплю… напополам сломаю нахуй! — Охотно верю… Кардо как двух золотистых змей сжимает в руке цепи и вдруг отпускает, не распутывая Раххати. А потом поднимается на ноги, отходит, отряхивается, поводит плечами, взмахивает крыльями, точно разминая. — Только давай как-нибудь в следующий раз. У нас сегодня важное дело. У меня — в частности. Я отвалил, — Кардо отворачивается, пряча усмешку. Раххати чует, что что-то не так, он не понимает, но подрывается на ноги, он хочет мчать, мчать к Харону, защитить, увести, сказать, что был прав и друзей тут нет, что они всегда одни, что драться будут сами, только бы возможность была… Что никакой вожак им нахрен не нужен, что Раххати знает, знает, что им нужно! Но кандалы не пускают, он спотыкается и снова летит мордой в море. Проклятая Птица провел его! Обманул! Раххати отфыркивается и рычит уже без шуток: — Не смей! А ну стой! Ты что так решил меня бросить, сука?! А ну отпускай, ворона проклятая! Живо, блять, а то кишки в воду пущу! Раххати почти не верит, что его отпустят, но… Тогда он никак не намерен оставаться тут один. — Да, блядь, Кардо, чтоб тебя! — Спасибо, что наконец-то запомнил, — Кардо поворачивается и холодно всматривается в Раххати. Не холодно даже. И не пусто. Что-то изменилось. Кардо чувствует только своего Седого, который сейчас потерян, расстроен, который не знает, что делать и что сказать, и оттого не говорит ничего. Раххати в таком состоянии отпускать нельзя. Кто знает, что он может натворить? Кардо пытается угадать, хотел бы Седой, чтобы он остался с Раххати? Харон снова ложится на песок, ему так пусто, словно его и нет. И он не знает, что делать, не понимает даже, что говорить Седому. Чувств очень много, но они проступают словно из-под воды. И Седой все остается рядом с ним, больше ни о чем не спрашивая. Он почти не надеется, что может помочь Харону, но он все же не собирается оставлять его одного. Хорошо, что до встречи с Мавром на Изнанке еще есть время. А вот в Раххати чувства бьют через край. — Пусти, сволочь! — Раххати плюется гневом и ломает ногти, пытаясь сорвать цепи. — Нет, — голос Кардо звучит строго и твёрдо. — Тебя нельзя отпускать. Не сейчас. Успокойся сначала. Раххати поднимает к Кардо глаза. Кажется, что белка нет вовсе, животные, дикие, озверелые до безумия глаза. Он скалился, обнажая белые острые зубы: — А я не дурак, чтобы кого-то слушать. Я никому не подчиняюсь! Пусти, я сказал. Я «ему» нужен. Я его Тень, не ваша! Еще немного и он растает! Он и так зовёт меня! — Он не может растаять, он человек, — напоминает Кардо и возвращается ближе к Раххати. Сейчас его хочется коснуться, потрепать утешающе по лохматой голове. Харон поворачивает к Седому голову и зевает. — Я кажется сейчас усну, Седой. Мне просто нужно поспать. Наверное, Череп прав, я не могу драться. Харон словно спрашивает Седого можно ли ему пойти. Будто ему нужно разрешение, потому что сам он больше ничего не решает. Неужели он думает, что это Череп отобрал у него право выбора? И Седой отвечает мягко: — Ты очень устал, хочешь, пойдем ко мне, там тебя никто не потревожит. — Хочу, — соглашается Харон легко. Он помогает Седому пересесть в коляску. Хочется убежать, спрятаться, никого не видеть и ничего не знать, а сон ничем не худшее тайное место. Раххати глядит Харону вслед и рвётся изо всех сил, дерёт лапы в цепях, подвывает от дикой боли, до судорог выкручивается. И смотрит прямо в глаза. В глаза Птицы. Этот взгляд кажется бездонным, но Раххати заперт в боли и ярости, так что не замечает этого. — Пусти! Пусти, ему плохо, мне надо, мне надо… к нему. Он не справится… один! Кардо молчит. Он знает, что будет хуже, что нужно потерпеть, что стоит отойти, но… Раххати не оставить, не бросить, его лихорадит так, словно у него не руку отнимают, а сердце. Горячее и пульсирующее, Раххати бьет дрожь в такт этой пульсации. Цепи — Это…знак рабства. Птица никогда не будет достаточно свободна, чтобы вырваться из клетки. Цепи — это их с Седым связь, и не так уж она плоха, может даже… Нужна. Нужна… Им обоим? Цепи переливаются, отблёскивают золотом, и Кардо вдруг скидывает с Раххати одну из них. Чтоб ему было легче дышать. Раххати едва не рвёт цепь. Маленькое расстояние между ногами, даже шаг не сделаешь, но уже хватает на пару рывков вперёд. Вперёд! Вперёд к нему, за ним, спасти, обогреть, защитить! — Он не знает. Ничего. Он не понимает, он не чувствует. Он боится. Он трус, но у него есть я. Я его защищу. Я его от всего защищу. Помогу. Я всегда помогал, и теперь помогу. Я знаю, чего он хочет. — Нам никто не нужен, слышишь?! У тебя нет друзей и не будет, потому что друзей не существует. А я тебе ближе, даже, чем мать или отец, я твоя часть, кто, как не я?! Я тебя спасу, всегда помогу, всегда буду рядом! Слышишь?! Раххати кричит в голос, зовет Харона, и… Как бы напористо он не звучал, Кардо понимает, вот сейчас он умоляет Харона остаться. Не оставлять. И Кардо знает, как это, и… он рад, что Седой уходит вовсе не от него, даже не без него, ведь они всегда рядом. А Харон не слышит, не слышит, хотя у Раххати срывается голос, теперь он почти хрипит. А цепь жестоко срывает кожу с его щиколоток шматками, глубоко впиваясь в мышцы. Раххати не чувствует. Ему не до боли, больно Харону. Тот останавливается трёт до крови коленку и начинает плакать, не понимая, отчего так тяжело дышать, но даже не оборачивается. Кардо крепко держит цепь, хотя и ему тоже трудно, так, будто бы собственные крылья стали тяжёлыми. Седой ждал, что Кардо остановит Раххати, но Кардо уже не уверен. Он тянет руку и кладет Раххати на плечо: — Ему плохо. И ты делаешь хуже. Себе. И ему. Вы одно целое. Так было всегда, так всегда и будет. Ему не уйти от тебя, а тебе от него. — Ты не понимаешь! — Раххати извивается, скидывает ладонь Кардо, рывок, ещё и ещё, вперёд хоть на миллиметр, но не остановиться и на секунду. — Пусти, пожалуйста, пусти, я ему нужен, ему плохо, я должен… Раххати опускается до скулёжа и просьб. Это унижение, это словно бы даже мерзко для него, но он просит, понимая, что сил остаётся все меньше. Кардо понимает все. Даже то, что Седой, хоть и Шаман, но человек. И Череп хоть и вожак, но человек. А Кардо и Раххати — лишь часть человека. Кардо хватает Раххати за запястье цепко и, не сдерживая своей силы, разворачивает его к себе, заставляя смотреть себе в глаза, заставляя хрипы сойти на нет. — Я понял. Не надо. Остановись. Пожалуйста. Я не враг, чтобы ты не думал. И вовсе мне не нравится мучать тебя. Если ты успокоишься сейчас, я приведу его к тебе. Раххати застывает, немеет и несколько секунд смотрит в Кардо, прежде чем поверить ему. Раххати опускает голову. Он наглотался воды, весь исцарапался и запыхался. Дышать тяжело. Так тяжело... Но куда тяжелее и невыносимее быть далеко от него. Кардо отпускает ладонь Раххати, незаметно перебирая его пальцы: — Присядь. Я сейчас. Раххати смотрит Кардо в след, смотрит как тот и не идет вовсе, а летит невысоко над землей, догоняя Харона с Седым, которые почти уже скрылись из виду. Раххати впервые готов поверить в кого-то, кроме себя. Например, в то, что Кардо сильный, упрямый, Кардо приведет Харона к нему, даже если… Тот не захочет. А Раххати знает, что тот не хочет, и в носу щиплет, наверное, от соленой воды.