Вечер трудного дня

Они расходятся по комнатам, Хромой врывается в свою и в ужасе смотрит на клетку — суки, не накрыли покрывалом! Детка вскидывается, бьет крыльями, ударяясь о клетку, встречая его осуждающим: — Дебил, — в чем-то она права. Она сердится, но ждет. Хромой бросается к Детке, открывает клетку, готовый к любым карам, протягивает руку, надеясь, что Детка все же пойдет, и не придется вынимать силой… Ее человек протягивает руки, Детка идет в них. Сначала чует его, как бьется его сердце, как слышится его дыхание, и, убедившись, что он в порядке, возмущается его отлучке, кричит сердито: — Хромой — дурак! — машет крыльями, но с руки не уходит. Хромой так рад, рад, что он Дома, что Детка не сердится, только так… совсем чуть. Он улыбается в ответ на «Хромой-дурак», подтверждая Деткину правоту. Его соседи смотрят и ржут, хотя они и привыкшие. А Хромой бережно, осторожно прижимает Детку к сердцу, прежде чем разжать объятие и позволить ей перекочевать на плечо. Теперь, совсем расслабляясь, Хромой чувствует свою сведенную спину и ноющие ребра, и как болит скула, Хромой трогает напряженное место и понимает, что синяк там уже вспух и внушительный. Но все равно улыбается. Детка расправляет крылья, потом тюкает своего человека в макушку. Где он был, зачем был? Непонятно. Страшное что-то, раз не взял с собой. Детка волновалась. Но он пришел, вернулся. Это хорошо. Детка складывает крылья и успокаивается. Хромой не снимает Детку с плеча, позволяя ей самой решать, куда отпускать или не отпускать его одного. Все говорят, в комнату постоянно кто-то заходит, девчонки суетятся тут же, помогая страждущим, Морква убегает, Ботва возится с магнитофоном — они явно готовятся кутить всю ночь. Хромой только за. Тепло, море, ночь, разожжем на пляже кострище и станем кутить! Может и маврийцы подойдут? Хорошо это или плохо? Хромой чешет в затылке и решает освежиться, Детка покидает его плечо, усаживается на шкафу, недоверчиво оглядывая людей, шумных, гудящих, словно рой, таких похожих и не похожих друг на друга. Хромой умывается с мыслями о Че. Надо найти его. Ведьма оставляет Изнанку у сосен, где привыкла отдыхать, вдыхает ночной воздух и смотрит вниз, на корпуса. Они темны, ведь давно объявлен отбой, но живы. Ведьма идет не спеша. До чего трудно быть тем, кто только верит и ждет? Она вспоминает их всех, такими, какими они могут быть лишь на Изнанке, и думает о тех, кто вынужден был остаться, и теперь верно суетится, помогая, или как мальки, затаив дыхание, слушает. Ведьма же просто скользит к своей комнате. Вся жизнь временно утекла в корпус парней, и никто не окликает ее и не спрашивает ни о чем. Ведьма сворачивается на кровати в клубок и достает свистульку. Волшебный рог, как Хромой и обещал. Здесь, сейчас она бесполезна, они высыхают за тройку часов. Когда-то давно Череп уже дарил ей одну. Тогда еще совсем другой или нет? Чужой всем, но непримиримый и уверенный в своей правде. Худой мальчишка, отвергнутый другими, но не отступающий ни на шаг. Он и тогда сказал ей: «Рог королевы Сьюзен» и «Я приду к тебе на помощь». Но ей тогда не нужна была помощь, а он стал тем, кем стал. Ты бы гордился, Аслан? Ведьма зажимает свисток в руке и прикрывает глаза. «Как ты там, принц Каспиан?» — думает она, погружаясь в дрему. Черепу без труда находит комнату Седого, всё с ним: воля Мавра, паутина Двойни, благословение Ведьмы и Лес. Череп опускает Седого на его постель. Седой почти цел… Ну для себя в реальности. — Увидимся, — обещает Череп, задерживает руку на лбу Седого и улыбается. — Тебе спасибо, — Седой касается руки Черепа на лбу и чертит пальцем какой-то символ. Невидимый, конечно, детская забава, Череп может и не вспомнить. Когда Седой только становился шаманом, в знак полного доверия однажды возле костра они рисовали такие символы друг другу на руках. Простые крестики. Но и они значили безумно много. — Ты к нашим? — Седой прикрывает глаза, говоря сейчас не только о черепистах. Череп не перестает улыбаться, чувствуя легкое прикосновение — щекотно. — Я куда-то в ванную, помыться. Но уверен там всех и встречу. Ты отдыхай… Если вдруг будет что-то кроме омовений, я за тобой зайду. Череп не представляет, что за веселье без главных героев: Седого, Мавра, Двойни и Ведьмы. Все должны понимать и знать, что они сделали. Седой слышит улыбку, улыбается в ответ, кивает. Руку держит ещё пару секунд, затем опускает и трёт пальцы, будто на них что-то осталось. — Не торопись и отдыхай, — думает о чём-то своём секунду. — И когда встретишься с Мавром, будь добр, спроси за чужака. Надеюсь, я его не убил, — Седой вроде и шутит, но надеется. — Ты как чего скажешь, — Череп качает головой. Сейчас ему уже ничего не страшно, но встретить Мавра, кажется, маловероятным. И это внезапно екает в груди тревогой. Мавр ведь остался один с чужаками. Пусть с паутиной, пусть с силой изнанки, но один… — И ты отдыхай, — просит Череп и отступает. В ванную ему правда нужно, и чертов порез теперь не дает о себе забыть. Череп отдает Седому честь и двигается к ванной. Там слышен гул и шум, Череп идет на него. К своим людям. Мавр не знает, сколько он пролежал под небом, но сигареты у него кончились, а усталости он больше не чувствует, только азарт, только страсть всего того, что было. Ощущения и воспоминания проносятся в голове, прежде всего, конечно, битва. Этот успех. Приятно думать о том, как все вышло удачно. Хотя Мавр все же еще злится… на Черепа, который и правда бросался в самую гущу, нет он, конечно, умело и классно бросался, да… Но! И на Черепа потом… который, знал, умел, мог то… чего не мог Мавр. Как и всегда. Лес пустил, но ведь… ничего не изменилось. Тем более, что Лес открыл дорогу к Седому, но не принял, он словно пытался владеть Мавром, учить чему-то, наказывать даже. А Мавр не хотел слушать и слушаться! Ну уж нет! Если бы не сам Мавр и не Ведьма, то повреждений непосредственно у Черепа было бы, конечно, больше. Но это… блядь, не утешает! Мавр возгорается легко и сам себя тушит, как умеет. Уговаривает… Все же обошлось. Никого из своих не понадобилось относить в Могильник — сами разберемся, мелкие раны девчонки подлечат, Летунья его поставит лекарств, а Мавр сам лично ее за них отблагодарит. Сочтемся. Мавр уходит гулять по Изнанке. Но теперь здесь все пустое, и Мавр решает, что ему нужно посмотреть на своих. Он добирается до комнаты, возникает там на своей узкой постели, просто смотрит. Получается удачно, он не приглушает их радости, скорее заражается их запалом, их возбуждением, их совсем близким чувством победы. На Мавра легко накатывает тоже. Он начинает, наконец, получать удовольствие. Теперь можно не беспокоится, можно сфокусировать все внимание на успехах, на почестях, на лаврах победы и… кайфовать? От ощущения контроля, от силы, что наполняет даже здешние мышцы, от власти над реальностью, Изнанкой и наружними мудаками Мавра расслабляет и пьянит. На нем амулет Седого, и это тоже отлично. Шаман отличил его, Шаман не отказал ему, Шаман полагался и на него — Мавр раньше мог только мечтать об этом. Остался и браслет от Двойни, не от той хромоножки, что он знал в Доме, а от странного Изнаночного существа, полного бешеной силы. Пусть Мавр никогда не пил, но сейчас он пьян послевкусием победы. Все закончилось, и ночь берет свои права, она накрывает их всех и… кто же может спать в такую ночь? Мавр — точно нет, да и не хочется. В его жизни такого веселья мало. Только когда перетаскиваешь на Изнанку… минут эдак несколько. Но это все было не то. Мавр снова обращает внимание на своих, на их оживление и радостное ожидание. Они переговариваются и… бросая на него украдкой взгляды, получают разрешение… Достают уже какие-то бутылки, не стесняясь, а Мавр… просто не мешает. Наверное, все они должны теперь? Что? Отпраздновать? Вместе? Или по отдельности? По этому поводу Мавр никаких указаний не дает. Он не понимает какие нужны, потому молчит. «Делайте, что хотите! — думает Мавр довольно добродушно. — Мы все представим, что я закрыл глаза и ничего-ничего не узнаю. Поступайте, как вам нужно. Только чего же хочу я?» Этот вопрос часто ставит Мавра в тупик… Он то вообще не понимал, то хотел одновременно очень много и всегда противоположного, а иногда совершенно не подходящего и мало допустимого. Так чего же сейчас? Мавр снова думает о Черепе. Чертов Череп! И странная… тревога! Тревога за Черепа и Седого, конечно, она… Череп добирается до своей ванной, шумный гвалт своих вокруг усиливает боль в без того гудящей голове, а тело уже ноет. Кажется, что болит просто все. Череп сбрасывает разорванную майку и оглядывает порез на боку. Не глубоко, но точно загноится. Ссадин тоже заметно больше обычного — Наружние были злее людей Мавра, а драться умели не хуже. И не хочется говорить, обсуждать бой и даже радоваться со всеми. Зато желание заползти в свою нору и отлежаться растет на глазах. Обычно эти ощущения приходят сильно позже, к ночи, а то и к утру. Может, виной тому то, что Череп за сегодня прожил много больше одного дня? Он чертовски устал, так что даже не чувствует себя победителем, хоть все и получилось. Череп глубоко вздыхает, ребра тут же отзываются болью. Череп проводит по ним рукой: он так и знал, что какое-то треснуло. Прикрывая порез ладонью, он подходит к Хромому, тот умывается. — Хромой, — зовет Череп. — Я… Он не совсем понимает, как сказать, но знает, что должен предупредить. — Я скоро вернусь. Не теряй меня. Голос Черепа одновременно бодр и устал, задумчив. Че не спрашивает, просто предупреждает. И выглядит не очень, за его улыбкой прячется гримаса усилия. Хромой вздыхает и надеется, что друг… Что вожак передохнет, что раны его волшебным образом затянутся… и Че все же присоединиться к ним. Череп отходит, не дожидаясь даже кивка. Теперь надо найти тихое и уединенное место. Что почти без шансов. И Череп, плюнув на все, просто отступает в темноту и закрывает глаза. «Забери меня, глубина.» Череп не думает о том, что так можно выиграть время, или о том, что Лес мог бы подлатать и его, он лишь хочет немного побыть один, чтобы можно было не улыбаться и оставить напускную бодрость. Когда становится тихо, он снова открывает глаза. Теперь свои для него как тени, они обходят его, не натыкаясь, но больше не видят. А уединенное место все-таки нужно. Череп выходит в коридор, оглядывается и думает о душевой воспитателей. Она, конечно, закрывается, но не Здесь же. Хотя с Ральфа бы сталось и такому научиться. Можно не ходить и не прыгать, но стеречь свою душевую? По счастью — нет. Череп прикрывает за собой дверь. Он садится на пол: наклониться к шнуркам не может. Но хотя бы голова перестает болеть, а вот порез все равно выглядит плохо. Надо бы найти обезбол, промыть рану, а он что? Собирается побыть один и помыться? Череп вползает по стене вверх, расстегивает ремень и джинсы. Они падают почти без усилия. Потом трусы, и, наконец, Череп оказывается в душе. У воспитателей нет ванной или специальных сидений для колясников: просто невысокий поддон. Череп включает воду — ссадины тут же отзываются, но уже все равно. Череп прикрывает глаза. Мавр прикрывает глаза и ищет Черепа, пытается почувствовать его прямо вот так со своего вожацкого места. Но довольно быстро понимает, что не просто не видит Черепа — было бы странно найти его внезапно посреди своей спальни — но Мавр не чувствует его в Доме. Нигде сейчас. И это беспокоит. Череп не очень-то любит Ходить... Вот странность… Мавр не раздумывает долго, ему тоже не больно-то хочется оставаться здесь, вечеринки — это вне его мира, и он исчезает. Заодно сметая все сомнения своих: делайте, что хотите — вожак не увидит, вожак пошел… по делам. Может они надумают праздновать тут, может решат пойти к Черепистам? Мавру праздновать не с кем. Где же Череп? Этот вопрос гораздо важнее и очень быстро он занимает все мысли Мавра. От тишины, от шума Моря за окном и его запаха вокруг становится легче. Череп не любит думать об этом, но он знает, что его дом здесь… Именно Здесь. И можно как угодно сердится, что он не принимает Хромого, что выбирает немногих, что дразнит и манит, разделяет на сильных и слабых — ничего не изменится. Это самое правильное в мире место. Череп упрямо мотает головой, подставляя лицо под струи. Вода согревает и успокаивает. Расслабляет. Даже порез перестает беспокоить. Череп улыбается: к чему зеленка и перекись — вода с Изнанки, вот спасение. Янус с Бриз, наверное, душу бы продали за такое лекарство. Мавр чувствует себя, привычно оглядывает сверху вниз свои ноги. Сейчас джинсы белые и очень рваные. Просто очень. Улет… Мавр дорого бы отдал, чтобы всегда видеть свои ноги такими. Футболка тоже белая, с надписью, которую с высоты его роста не разобрать, как ни гни шею. Красная нитка и браслет от магической хтони остались на месте, как и перстни. Мало браслетов, много перстней… Мавр трогает свое ухо, подарок Изнанки? Подарок Черепа? «Блядь, я как барышня…» Но на самом деле Мавр поразительно доволен, необыкновенно радостно взволнован, и… все это требуется куда-то деть. Что может быть логичнее, чем поговорить с Черепом, рассказать, что у них тоже все отлично прошло? Расспросить, что с Седым. Но где же Череп? Мавр сосредотачивается, потом расслабляется и решает просто обойти все ближайшие места, тут все близко — рукой подать. Он находит Черепа быстро. Место странное, чужое, в реальности тут находится воспитательский душ. Свет вокруг тусклый, больной и грязный, слышно, как напористо льется вода, а клубы горячего пара поднимаются кверху, остывают и тают под потолком. Мавр не стучит — вожаки не стучат и не спрашивают разрешения — Мавр вообще никак не обозначает своего появления. Просто входит. Какое-то время он стоит в проеме двери весь в пару, приглядываясь. Из-за пара повсюду почти ничего не видно, лишь картины, напоминающие о ежике в тумане. Ежик искал свою лошадь, Мавр тоже ищет кого-то, вглядываясь в зеркало, которое запотело так, что кажется белым листом на стене, но все же… Мавр, моргает и, наконец, видит. Тело внезапно предает его, не трогается с места, не слышит разума, глаза отказываются закрываться. Мавр застывает, уставившись на Черепа широко открытыми глазами. Мавр не может разглядеть достаточно четко, но богатое воображение берет свое — ему, кажется, что он видит, как сильные быстрые струи катятся по спине Черепа, считая позвонки, стекают ручьями с острых локтей. Ниже… позвонки заканчиваются и начинается… Мавр сглатывает и приваливается к косяку. Он считает стремные ссадины на теле Черепа. И это только со спины! «Я плохо справился, он ранен, ему, наверное, больно.» Чувства странно восходят и пенятся внутри, забрызгивая все собой, но… Они должны быть совсем другими, и нужно, наверное, кашлянуть или… иначе как-то обозначить свое присутствие, может просто выйти? Но Мавр продолжает смотреть. И ему становится жарко. Словно огонь, живший внутри, вдруг разгорается в полную силу. Словно вулкан, спящий внутри Мавра, вдруг пробуждается, готовый вот-вот расплескаться, и внутри пожар. Вода стекает по телу Черепа, а в унисон ее волнам Мавра изнутри лижут языки пламени. Он поднимает руку, откидывая волосы со лба. Жарко настолько, будто Череп моется в кипятке. Футболка моментально прилипает к телу, огонь внутри передвигается, он то опаляет сердце, то подступает к горлу, то вдруг падает куда-то вниз, заставляя Мавра непроизвольно вцепляться сведенными пальцами в косяк. Хотя со стороны он просто стоит, спокойно привалившись к косяку плечом и виском. И просто смотрит. Череп понимает, что никуда выходить не хочет: боль почти отступила, осталась отголоском напряжения. И можно, просто торчать тут и кайфовать. Может, даже спеть. Череп фыркает собственным мыслям, поворачивается, чтобы вода падала на спину, открывает глаза и видит Мавра. Череп поворачивается стремительно, раз и все — Мавр понимает так поздно, что нет шанса выскользнуть за дверь, и он остается на месте. Надо бы хоть взгляд отвести, но тоже не выходит: Мавр глядит сквозь пар на лицо Черепа, на его мокрые волосы, на его впалые ключицы, на кубики пресса, на… рану такую длинную, такую открытую. Как Мавр пропустил это? Ни он, ни Ведьма не поняли, как Черепа ударили! Блядь… Глаза Мавра расширяются, сердце мстительно бьет в грудь изнутри, а Мавр делает крошечный шаг вперед. Его взгляд продолжает скользить, охватывая Черепа целиком, и внезапно на смену вине приходит… возбуждение. Остро и резко низ живота наполняется тяжестью, и весь огонь смещается туда. Он танцует безумно, сладко, головокружительно, мутя разум. Мавр сильнее вцепляется в косяк, понимая: у него стоит. Это трудно не заметить. Мавр замирает в шоке и от Черепа, и от себя самого. Он сошел с ума? Что это значит? Что? Что? Что? Че… Лицо Мавра становится бледным и серьезным, уголок губ дергается, подползая вверх, насмехаясь ни более чем над самим Мавром. Ему вдруг вспоминается драка на Изнанке и Череп так близко. Его тело и его дыхание. И то, как… тогда огонь тоже… только не успел. Блядь. Мавр рад бы просто начать думать, но огонь пожирает все мысли, оставляя только жар. Жарко, так жарко… Футболка врастает в тело от пота, словно вторая кожа. «Я задыхаюсь, » — думает Мавр и дергает ее за края, стаскивая с себя. Она падает на пол, точно рядом с джинсами Черепа. Надпись на ней теперь читаемая и четкая, бьет по глазам: «Venceremos.» Мавр делает еще шаг по направлению к Черепу. Среди всех своих мыслей Череп четко улавливает только одну: о забытом полотенце. Очень бы оно теперь пригодилось. А Мавр сейчас… Такой… Череп даже не знает, как это назвать-то. Не то чтобы раньше он не оказывался с пацанами в душе. Но не с Мавром. Надо выключить воду, но Череп не знает, как отвернуться. Лишь сглатывает, а Мавр внезапно решает раздеться. Теперь он стоит перед Черепом: без футболки, в рванных джинсах и… стоит в нескольких смыслах. И Череп понимает, что ему нравится. Нравится смотреть на Мавра. Нравится, что он снял футболку. Нравится Мавр? Чуть сильнее, чем… Чем должен бы нравиться Мавр, чуть сильнее, чем Черепу нравятся другие люди. И все эти осознания приходят даже чуть раньше, чем тело недвусмысленно откликается на них. Черепу неожиданно нравится даже стояк Мавра, распирающий джинсы. Череп кашляет, несмотря на горячую воду, по плечам бегут мурашки. Нужно что-то сказать или хотя бы отвернуться, но Череп смотрит. А потом тоже шагает вперед, выходя из-под теплых струй, почти мгновенно чувствуя холод. И встречая взгляд Мавра. Череп приближается, и сердце в груди Мавра бахает… и бьется вдруг часто-часто. Просто бешено, словно он не Здесь, а Там, везде. Оно стучит громко, заглушая даже воду, в такт пламени, оно бухает прямо в член, и джинсы мешают. А боли нет. Теперь Мавр видит Черепа четче, тот словно выступает четкой фигурой из туманного фона и перестает быть просто картинкой, размытым изображением. Он становится… Черепом. Таким живым и жарким. Теперь и плечи, и ключицы, и глаза Черепа обступают Мавра. Он снова смахивает волосы, облизывает губы — они пересохли, и в горле пересохло тоже. Мавр не успевает подумать, успел бы — все внутри закричало бы ему трусливо: «Беги!» Но Мавр поддается вперед, отпуская косяк… Он больше не может отвести глаз от… Член Черепа стоит, открыто и честно, вызывающе стоит навстречу Мавру — оторваться от этого зрелища невозможно. Мавр скользит взглядом, запечатлевая Черепа навсегда, и останавливается на его глазах. Там живет небо. Оно не давит, лишь сияет крапинками золотистых звезд, оно повсюду, и Мавр падает в него сокрушительно. Нет, не падает — летит. И шагает еще… Ему хочется коснуться Черепа, выпить с его плеч капли, почувствовать дыхание, хочется… Дышать. И Мавр дышит, грудь его вздымается и опускается, член от напряжения дрожит, и почти больно ощущать ширинку… Мавр пытается сосредоточится на ране Черепа и остановиться, но… красная на белом — она тоже прекрасна, и ее бы зажать руками, закрыть всем собой, размазывая между ними кровь, перекрывая ее ход, и почувствовать член Черепа, большой и наверное горячий. Мавр снова облизывает губы. Футболка подмигивает ему надписью, и он шагает еще, оказываясь почти вплотную. Череп думает, что стоит хоть удивиться: странное место, странный вечер и странный человек. Не тот, которого Череп выбирает? Ну как же… Это же с ним он спорит, ему противопоставляет себя, его одного считает равным? Череп не любит соревноваться с Мавром, но ведь не уступает ему, а значит… Эта мысль вдруг задевает, полоснув: Череп не хочет выиграть у Мавра, но, только выиграв, он получит его признание. И все, что хотел Череп тогда, в начале, попав в Дом, это признание Мавра? Этого странного парня? Поэтому так легко злился и обижался его высокомерию, поэтому так стремился лишний раз не подходить, не сталкиваться, не замечать. А теперь… Их разделяет даже не шаг, одно движение… Череп, качнувшись на пятках, говорит тихо: — Ты же потом пожалеешь, — но уверенным жестом поднимает руку, обхватывая шею Мавра, и тянет того к себе.