Слишком серьёзный бизнес

К моим щекам прикосалась лёгкая и приятная на ощупь холодная ручка. Я уже понял, кто это, но окончательно убедился лишь тогда, когда она подала голос: — Нико-сама... просыпайся. Я открыл глаза. Кагомэ стояла, очень своеобразно изогнувшись, находясь весьма близко к моему лицу. Я не испугался, а лишь улыбнулся и сказал: — Прости, немного разморило. Поднявшись, я весьма внезапно поцеловал девушку; впрочем, та не стала сопротивляться. Оторвавшись от меня, она села рядом. — Устала? — Очень. Как собака. Поэтому и говорила так любезно. В такие моменты хочется, чтобы кто-то да обнял... — А "такие моменты" - это и сейчас? – спросил я, игриво намекая на то, что хочу ей помочь согнать усталость. — Думаю, что пока нет. Сейчас нам стоит поговорить. Снова весьма серьёзно. У меня есть немало того, что нужно сказать уже сейчас. — Тогда говори. По её лицу было видно, что она не врёт. Подобное выражение я помню мало, но явно вижу, что дело обстоит важное. — Итак, Нико-сама... Я уходила весьма не просто так. Что пять лет назад, что сейчас. Я сказала тебе очень мало, и решила, что буду говорить об этом, медленно раскрывая тебе всю ситуацию в корпорации. Если мой план сработает, она будет не только моей. — Но и моей? — Совершенно верно. Спрашивать в десятый раз, за что мне такое, не хотелось: сказывалось то, что я понимал, что это неуместно. Лучше взять, чем отпираться, иначе мой "журавль" окажется в небе, а синицы в руке больше не будет. Да и любви тоже. — Допустим. Скажи мне, а почему именно сейчас? — В корпорации произошёл очень крупный конфликт. Кагемару-сан доложил Джун-сану, что на нас напали бандиты в промзоне. Оказалось, что за этим стояли люди из четы его супруги. Он сделал несколько... скажем так, ответных действий в сторону своих противников. Вся компания шатается и висит на волоске от развала, а якудза уже не знает, что сделать. — Вот как, значит. Ну, я догадывался, что так получится. И что думаешь? — Думаю, что деда сейчас надо поддержать. Во всяком случае, он способен будет решить вопрос в нашу пользу. Но это потом. Начну лучше с того, почему я ушла пять лет назад. — Ну... говори. Если это ещё имеет смысл. Вероятно, Ивамура пыталась  окончательно исповедоваться передо мной. Я ей сказал, что не в обиде; но я так понимаю, что для людей этого бизнеса слова стоят меньше проездного на метро. Она меня любит, но и Цезарь Брута любил, как своего главного ученика и протеже. Что с ним случилось, я думаю, объяснять не стоит. Я пойду ей навстречу, тем более, что она для меня важнее любой власти. — Так вот... Дело в том, что чертежи эти представляли действительно огромный интерес. Сдаётся мне, кто-то говорил, что это чертежи межконтинентальных баллистических ракет... — Да. — Когда Горбачёв начал Перестройку, за них всё ещё шла ожесточённая борьба между всеми четырьмя силами: КГБ, корпорациями, ЦРУ и японской разведкой. Это был общий проект на будущее, в том числе и для космической гонки. Для КГБ, напрмер это было даже скорее дело престижа – показать, что они всё ещё могут защищать интересы Союза и делают это в разы лучше генсека, и использовать это как повод для переворота, чтобы отменить всё, что он уже поменял. А потом оказалось, что Кобаяши решил присвоить чертежи себе и уже затем продать задорого какой-то из сторон, а то и всем по очереди – само собой, интересуясь своим достатком. В ином случае он мог применить как рычаг давления или элемент для переговоров. И японская разведка в данном случае точила на него зуб куда больше иностранных спецслужб – корпоративное доминирование много кому из силовиков не по нраву, в особенности способное разжечь международный скандал. — Хм... и что дальше? — Чертежи были у нас. А кто мы были перед всеми этими людьми? Несчастные школьники. Что интересно, со свинцом в затылке мы, судя по всему, не оказались только благодаря твоим подругам. Поэтому в деревне нас никто не преследовал, и в Токио мы вернулись без авралов. Я смирилась и решила пойти к своему заклятому врагу для разрешения вопросов, и затем мы примирились. Он сделал так, как захотел. — А родителей почему убирал? — Боялся, что они передадут все разработки раньше в КГБ, и тогда они потеряют ценность. И знаешь, если бы твои родители реально были шпионами, СССР бы выиграл Холодную войну... — История сослагательного наклонения не имеет. Тем более, что шпионами они не были. Ну, система примерно понятна: типичный корпорат, который за деньги готов на всё. — Не то, чтобы за деньги... Скорее за власть. Он долгое время заставлял спецслужбы идти ему на большущие уступки и платить деньги, чтобы в итоге получить копии экземпляров; правда, СССР распался; японцам они оказались нужны лишь чтобы подтвердить, что он не будет заниматься их производством; а американцы их использовали именно для космической гонки. В очень ограниченном тираже, поэтому Джун-сан очень сильно выиграл. Как и обычно. — А он что, потребовал тебя бросить меня? — Да. По ряду причин. Во-первых, ему было несколько неудобно перед тобой за то, что он заказал твоих родителей. Скорее даже сказать... он не хотел, чтобы ты потом ему за это вдруг отомстил. Во-вторых, он видел в тебе нищего летаргика, разгильдяя и алкоголика, который наследницу корпорации будет тянуть вниз. В третьих... — Кагомэ-сан, не продолжай. Я тебя понял. И не сказать ведь, что он неправ. Отомстить я бы ему очень хотел, за потерянное детство и прогоревшую юность. Так, как не мстил никто. Да и алкашом несчастным я был уже в семнадцать, как и ленивым идиотом. Так что подход весьма умный и прагматичный. — Там есть кое-что важное... — Хм? — В третьих, он понимал, что у нас с тобой всё серьёзно, и ты будешь меня поддерживать в будущем. Он не хотел втягивать тебя с таким ворохом "связей" в это дело. Опасаясь, конечно, больше за свой бизнес, нежели за тебя. На тебя ему плевать было. — Мориюки-сан был человеком получше, ничего не скажешь... Да, откровение то ещё. Конечно, по большей части я уже сам подходил к этой мысли. И немалая часть моего прошлого соединилась в одну картину, заставив большую часть вопросов самоисчерпаться. — Ещё бы. Он хотя бы не был жадным до власти социопатом, а добрым и безобидным дедушкой. — Да... А от чего он умер, если не секрет? — Старость. Он был очень стар, да и папа мой был немолод. Он 1930-го года рождения. — А. И сколько тогда было Мориюки-сану? — Под девяносто, когда он умер. — Долго и праведно прожил этот человек. Ладно, не будем об этом, наверное... — Да, Нико-сама. Кстати. Я, конечно, сильно преувеличила касательно моих возможностей. Есть у меня, конечно, лояльные люди, но я пока в абсолютном меньшинстве. — И сколько их? — Если не считать тебя, человек двадцать. Штук десять бандитов, три юриста, несколько директоров, Кагемару (и его люди), ну, и Кёске. — Ах да, Кёске. Мы с ним общались, и мне показалось, что он знает чуть больше меня. Не поделишься тем, как так вышло? Надо бы прояснить такой вопрос. Уж он точно не будет лишним, так как очень странно, что простой художник знает о ситуации больше меня. — Скажем так... Кёске – мой связной в Цунэтомо Корпорейшн. Они – наши потенциальные конкуренты, поэтому от помощи я их отказалась; но такой контакт терять нельзя. — И поэтому он так много знает? — Да. Мы с ним связались около десяти месяцев назад. Я пыталась выплатить за тебя залог, но кто-то давил на судебные власти, и те мне отказывали. — Я ставлю на деда. — Думаешь, он? — Он же знал, что ты можешь ко мне вернуться. Как он меня не убил – загадка, конечно... вероятно, думал, что я сам окочурюсь, а ты за мной не приедешь. — К слову... Я подозреваю вот что. — Что? Я напрягся, уже зная, что она скажет. Не нужно было быть первоклассным бизнесменом, мафиози, детективом — кем угодно, чтобы понять, что она сейчас скажет. Это было бы очевидно сразу, как только зашла речь о личности Кобаяши Джуна и о тех длинных сетях, что он плетёт... — Кажется, Джун-сан прознал о нашей связи... Страшно, что всё раскрылось так быстро. Но держать лицо всё ещё очень нужно. Очень-очень нужно. Тем более, что в ином случае я окажусь в гробу где-нибудь в лесу, а то и где-нибудь в бетоне, зная его отношение ко мне из прошлого опыта и из слов Кагомэ. — Какие намёки на это он давал? — спросил я, намереваясь раскрыть больше данных. — Задержал меня сегодня по работе. Просил беречь себя, не навлекать неприятностей и бла-бла-бла... — Ничего страшного. Я всё ещё не боюсь умереть. — А я боюсь, Нико-сама. Ты живым мне нужен, - ответила внучка корпората, плотно обнявшая меня, словно ремень "в обтяжку" - вероятно, в наказание за мои глупые слова. — Ладно-ладно, прости... Всё равно прорвёмся. Так мы и сидели в объятьях минут десять. А потом она сказала: — Не хочу тебя сильно грузить. Поэтому на сегодня ещё пару тем, а потом кушать – и расслабимся. — Как скажешь. - Итак, по поводу конкуренции. Помимо корпорации Цунэтомо, есть ещё несколько основных наших противников. — Ну-ка... — Цунэтомо ведут в основном развлекательные и машиностроительные бизнесы, и, соответственно, занимаются ресурсодобычей, в т.ч за рубежом. Там же корпорация нередко спонсирует локальные конфликты для снижения цен на добычу ресурсов, обмен на оружие, самолёты и бронемашины одной из сторон в войне... ну, или они могут лоббировать политиков, которые в обмен на успешное избрание дадут им право высасывать соки из своей земли бесплатно, чтобы они потом продавали это через дочерние компании по всему миру. — Эво как. Ну, допустим. Но ведь они не одни? — Далеко не одни. Есть клан Мацусима, который занимается преимущественно банковской и юридической сферой, а также производством электроники. Они обычно нейтральны и ведут максимум серый бизнес, с массовым экспортом за границу. Ну и на самое вкусное - клан Аракава: они берут на себя немалую часть производства самолётов, кораблей, стрелкового оружия для войск Японии. Им принадлежит также немалая часть разных секторов электроники и несколько автомобильных брендов. — И где кто доминирует? — У нас – преимущество в военных технологиях, но в количестве мы отстаём. В банковском бизнесе у нас тоже доверия побольше. В остальном мы в лучшем случае занимаем третье место, ибо Кобаяши сконцентрировался на производстве лёгкой военной техники и пехотного снаряжения, которое продаёт туда, где больше заплатят. Поэтому и частные военные компании у нас самые большие. — Доминирует в итоге Аракава? — Да. У них наибольшее влияние на правительство. Аракаве лоялен нынешний премьер-министр. Хуже всего он давит именно нас, так как мы больше всего атакуем Аракаву. Цунэтомо по большей части нейтральны, как и Мацусима. — Значит, основное сражение будет с Аракавой... — Да, и с правительством. И с Цунэтомо в какой-то мере, но оно идёт сейчас. С Мацусимой можно договориться и разделить рынки, хоть они и слабее. Ну, я ещё не упомянула западные компании, которые пытаются здесь права качать. — Понятно... Сложные лекции о грызне корпораций напоминали мне грызанные мною граниты науки. Говорила мне Химицу - ходи в школу! А я, как идиот, её не слушал. Ходил бы на ту злосчастную экономику, быть может, и понял бы, как это устроено целиком. А если бы ещё в ВУЗ пошёл, на право или биржевую торговлю... — Ну, краткий экскурс я провела. Большую часть своего плана я пока беру на себя. Главное – тебя устроить к нам. Я уговорю Джун-сана, и мы чего-то да придумаем. — А он мне ничего не сделает? — Он менее настроен на это, чем раньше. Я попытаюсь убедить его, что я – сдерживающий фактор. Хоть и у нас отношения тоже не сахар, но лучше, чем у вас обоих. Не ложь, но и верить этому глупо. Я достаточно натерпелся от этого старика и доверять ему – ложиться в закапываемый гроб живым. Бизнесвумен сама, наверное, понимает расчётливость своего деда, но расчитывает его ликвидировать раньше, судя по всему. Заодно можно и спросить. — И то верно... К слову, а как он вообще? — Лет пять ещё будет угасающей бедой. Может, меньше, если умрёт раньше. — А планы есть на это? — Есть, но подходящего момента нет. Но могу быть уверена: всё, что сейчас происходит внутри уже нашей корпорации, пошатнёт его здоровье. — Тогда ясно. — Нико-сама... ты выглядишь так, будто ты на уроке сидишь, - сказала, улыбаясь, девушка, глядя на моё, вероятно, серейшее лицо. - Такой же грустный и серый. Прямо вспоминаю школу... — А ты будто помнишь, как я там выглядел. — Конечно помню! Я же на тебя любовалась. Да так, что это порой соседи по парте замечали. Ещё до того даже, как ты впервые за меня заступился. — И я на тебя поглядывал. — "Поглядывал"? — Ну, я ещё тогда не знал, какая ты всё-таки умная и хорошая... - отрезал я, обняв свою школьную любовь. Та, в свою очередь, прижалась ко мне и поблагодарила за комплимент лёгким поцелуем в щёку. — Где-то такой же, какой был в школе. Но мне это нравится. — А ты где-то изменилась. Но я люблю тебя и такой. В этом, возможно, и кроется счастье: когда вокруг полная жопа, вы почти одиноки и мозги кипят от нужды решать сей коллапс, вы просто сидите в обнимку на большой кровати и думаете друг о друге. Так наивно и по-юношески, почти как в 87-ом. Но в этой наивности и простоте и кроется то самое счастье. И в моменты коренных переломов можно уделить такому комфорту пару минут. Конечно, какой-нибудь критик назовёт меня иждивенцем, Альфонсом и кем-нибудь ещё, кто деньги с женщины сосёт; но мне самому подобное неприятно. Ведь иждивение – не награда, иждивение – это манипуляции и выманивание. К тому же, такой способ жизни рано или поздно приведёт к преждевременным похоронам с участием людей в рубашках и одного хитрого старика... Ивамура прижималась и привязывалась ко мне, как к человеку, способному поддержать и защитить – она знала, что я могу. И мне действительно стоило начать. Ведь не зря она отказывала многим, искала имена, явки и контакты, чтобы выйти на меня после разрешения неразберих в своей жизни... Теперь мне надо последовать за ней. В любом случае, этот разговор заставляет думать о немалом количестве вещей. В какой-то момент она меня потянула, и мы лежали в обнимку. — Давай передохнём, Кагомэ-сама. Тебе больше моего передышка нужна. Спать не хочешь? — Нет, не хочу. Пойдём, может, поедим? Борща тебе подогрею... а потом усядемся за чаем у ящика, чего-то посмотрим, потупим... Впрочем, ещё минут пять-семь мы просто лежали. И лишь потом она встала, а я пошёл за ней. Какой бы сейчас ни был досуг, я окончательно понял, что я – важнейшая часть её планов. В том числе и поэтому она искала меня столько лет. И эти планы и амбиции устремлены далеко вперёд, а я лишь поспеваю за ними, еле думая о своих. Но, как я уже окончательно убедился, моей фактической коме должен прийти полноценный конец – пора возвращаться в общество. Немногим позже мы уселись за обед. Обед в четыре часа дня. Впрочем, такое опоздание хорошо компенсировал тот самый вкус, перед которым меркнут, вероятно, десятки токийских ресторанов. — Спасибо... В следующий раз я слеплю тебе пельмени, – говорила мне моя японка, после очередной порции моих нахваливаний её умений. Чёрт, да она почти всё делает, а я реально какой-то бесполезный, словно пятая ножка у стула. Должен и я начать что-то делать... Затем мы уселись у телевизора и несколько часов разговаривали, целовались, обнимались, а затем и вовсе уселись на одном кресле – в общем, занимались тем, что душе вздумается. А за окном разноцветными лучами стал освещаться огромный город Токио, и мы не упускали возможность на это поглядеть... — В Японии очень красиво. Но нет ничего в Японии красивее, чем ты, Кагомэ-сан, – говорил я, смотря через панорамные окна апартаментов на виды, еле открывавшиеся взору. — Спасибо... – отвечала она робко на мои комплименты. Почти так, как пять лет назад. Я присмотрелся к пейзажу и ушёл в мысли. Столько небоскрёбов, огромных домов и высоток, дорогих машин, апартаментов... и богатых людей соответственно. Но раз они смогли, каким тернистым или простым бы ни был их путь, то чем мы хуже? — О чём задумался, Нико-сама? – женский голос вывел из раздумий. — Вот знаешь... Ваша красота заставляет задуматься. Вокруг нас столько похожих небоскрёбов, дорогих машин, не менее дорогих апартаментов, домов и людей, что держат это в своих руках. И если у них получилось, то у нас получится тем более. Ведь таких, как мы, всё ещё много... — А я и не сомневалась, что у нас всё выйдет, как надо. Мы ещё выше поднимемся. — Правильно! Но это уже завтра, – закончил я, зевнув. — Утро вечера мудренее. Время было не позднее, посему мы успели поужинать оставшимися в холодильнике моти, которые тоже изготовила заботливая хозяйка; и они получились не менее вкусными. На сладкой ноте в итоге и закончился день. Тот день, когда я начал понимать, как глубоко я должен измениться, чтобы выйти из задницы, в которую сам себя вогнал...