Вместо доброго слова — собачий лай

В бреду ей виделся сон. Даже не сном это хотелось назвать, а воспоминанием, живым, будто взаправду снова с ней сейчас происходящим: Скади стояла перед огромной вазой в круглой комнате, а ваза — до краев наполнена была золотыми септимами. Полгода назад, это было последнее, что случилось со Скади перед тем, как бразды правления Братством она полностью взяла в свои руки. По сути это было наградой за её последний заказ. В мутном своем бреду Скади опускала руки в золотое море, разгребала в стороны, ныряла головой, и деньги, чистое-чистое золото, ширились и множились, будто превращаясь в настоящий океан, а Скади тонула в нем, становясь крошечной, будто песчинка, и эта песчинка плавала среди золотого света, счастливая и свободная, сияние слепило ей глаза, проникало в душу и заполняла каждый свободный уголок сознания. Скади сама будто превратилась в септим и существовала, не зная ни боли, ни усталости. Однако боль пришла потом — сияние вдруг стало ещё сильнее, в миллионы раз, а маленькую Скади будто зыбучими песками начало засасывать ногами вниз в образовавшуюся золотую воронку. Ноги сдавило с колоссальной силой, будто пытаясь золотыми щипцами их откусить, и Скади кричала, кричала и кричала, уже объятая огнем от жара и сияния, сверху на неё сыпались раскаленные монеты, снизу давил океан, и она кричала до тех пор, пока золото не поглотило её полностью, замуровав в темноте, испепеляющей, как огонь в глотке Алдуина, непроглядной и чёрной, как пепел на его зубах, и такой же давящей, как стены его огромного чешуйчатого брюха. Скади не могла уже там кричать, только выть и тихо-тихо плакать от того, как её кости дробятся и плавятся. После проснулась она уставшей, разбитой, с единственной мыслью: десять тысяч септимов, вот сколько денег она бы отдала, чтобы прекратить боль, что сковывала её конечности и всё тело целиком. У нее поднялся жар, лихорадило, она еле отличала галлюцинации от реальности, естественно, ничего этого не понимая. Единственное, что она осознавала точно, это то, что ей очень плохо и она больна. А еще то, что ей обидно, что у нее нет сейчас столько денег, чтобы прекратить боль, как наплело ей видение. — Проклятый Назир, мне следовало оставить их себе! — злобно шептала она и снова забывалась то беспокойным и тяжелым сном, то горячечным бредом. Так продолжалось до конца дня и всю следующую ночь, она даже не успела дождаться момента, когда вернулся Цицерон, чтобы поесть и проконтролировать, чтобы ничего не случилось. Разумеется, обо всем этом она позабыла и ни разу до самого утра не вспомнила. Утром болезнь, вызванная перемерзанием, усталостью и болью, отступила. Солнце на тот момент было уже почти в высшей своей точке, какой она могла быть в начале осени, так что утром это можно было называть с натяжкой. Лишь успев открыть глаза, Скади тут же вспомнила сон. Невольно даже передёрнуло, с какой живостью в её воспоминаниях остались картины её странного погребения в золотых монетах, так что, если честно, Скади была даже рада, что очнулась она в бедненькой таверне, а в сумке её денег было в сотню раз меньше, чем во сне. Солнечный луч через грязное окно слепил ей глаза, наверное поэтому она всё-таки проснулась. — Сука! — смачно выругалась для начала Скади, отодвигаясь к другой стороне кровати, и тут же взвыла, стискивая зубы. Пятками коснуться грубой подстилки было не самое приятное ощущение. Продолжая ругаться, нордка проползла к тумбочке, рукой неуклюже, но упорно потянулась к зельям, сворачивая тарелки и прочий хлам в процессе. Кто их там сложил, она не помнила, но если это было дело рук Цицерона, она была готова его даже поблагодарить. Ничего более спокойного и полезного он кажется ещё не делал. От пары глотков оздоравливающего зелья Скади в миг почувствовала себя лучше; вообще, ощущения были как будто после хорошей пьянки, будто бы наконец выспалась и похмелилась. Главное, что свои конечности она начала ощущать куда лучше и могла отползти обратно на подушку без особых приключений. — О, Слышащий! — подал голос Цицерон, вскакивая со стоящего рядом с постелью кресла. У Скади вновь свело скулы от того, каким режущим по ушам был его звонкий веселый голос. После такой тяжелой ночи еще противнее было, что этот громкий звук оказался так близко к ушам. — Как хорошо, что этот бесконечный сон закончился! Скади с кислой миной кивнула спутнику, как бы приветствуя, но одновременно и посылая к Ситису. Утро добрым не бывает, когда так сразу кричат. — Открой хотя бы окна, Цицерон, тут очень душно, — проворчала Скади и постаралась отвернуться. Глазеть в потолок долго не получилось, потому что Хранитель с глупой улыбкой встал и вплотную подошел к кровати. — Тебе чего ещё? - нордка напряглась и хмуро смерила шута взглядом. — Цицерон принёс еду. Слышащий просил еды, но за минувшие день и ночь она зачерствела, так что, — он протянул прямо к лицу Скади огромный серебряный поднос. Его холодная кайма буквально уперлась в её подбородок; своим цветом, видом, формой и всем остальным вызывая только ассоциацию с процессом отсечения головы. Ещё пока плохо соображающая Скади нахмурилась ещё сильнее. — …так что Цицерон решил принести сладких рулетов. — Да чтоб тебя, Цицерон, — нордка почувствовала себя в целом достаточно неловко, перевела глаза с подноса на лицо Хранителя, потом на себя. — Дай я хоть сяду. — Ну конечно, мой Слышащий! Цицерон хочет служить! — Хоти, хоти дальше, дурачина, — отмахнулась Скади, не замечая, что коверкает слова. Она неловко и медленно приподнялась на локтях, подтянула ноги к себе, замечая, что кровавых ссадин уже почти не осталось, а все места, где кожа от пузырей лопнула, затянулись корочками. Чудо, а не зелья. Только найдя удобную позицию, Скади выхватила поднос у Цицерона из рук и положила на другую сторону кровати, подальше от него. — Хм-м… а ты помнишь, как я тебя спасла и пощадила после того, как тебя подрал муженёк Астрид? — Конечно, Цицерон все помнит! Слышащий был очень добр тогда. — Гм. Мне просто показалось, что ты только что хотел меня прикончить. — Цицерон Слышащего?? Да никогда в жизни! - Хранитель даже округлил глаза в негодовании и вздернул брови почти к самым волосам. — Значит, я ошиблась, — резко отрезала Скади, уже жалея, что подняла эту тему. От этого шута горохового можно было ожидать чего угодно, но только не правды. — В этом городе Скади не услышать слов честнее моих. — Чт… — она ошалело повернула к нему голову. Он как будто прочитал её мысли, ответив так к месту, или она так отупела, что не заметила, как высказала свои мысли вслух. А такого быть не могло. — На, ешь свой рулет и помалкивай. Скади сунула уже слегка заветрившее лакомство ему в руку, затыкая собственный рот другим. Тесто размякло внутри, но засохло снаружи, своих десяти монет оно точно не стоило. Цицерон принёс ей целых четыре. Да уж, когда она найдет в себе силы спуститься, она своим тихим, зато действенным способом вернет зазря потраченные деньги, а может даже и приумножит. — Умираю с голоду. Так хочется есть, что я рада даже твоим рулетам, — Скади со вздохом обтерла липкую ладонь об постель, еле прожёвывая второй рулет. Она немного поспешила, кусая такими огромными кусками, и теперь это сухое тесто застревало у неё в глотке. Которую тоже давненько уже следовало промочить, но ничего кроме кислого разбавленного трактирского вина в поле зрения не было. Цицерон свой рулет положил на стол, рядом лежал лук Скади. Есть он почему-то не стал, хотя обычно набрасывался на выпечку так, будто его морили голодом в пещере несколько недель. — Что, уже успел наесться ими, пока я тут чуть счеты с жизнью не свела? — с набитым ртом, но четко, поинтересовалась Скади. —Цицерону еще будет время наесться ими до отвала. — Хм, ну смотри, не проворонь. Как только у меня появятся силы, я обнесу в этом заведении все полки, где есть еда. В подтверждение ее слов, желудок красноречиво напомнил о себе рычанием хоркеров. — Мне нужно, чтобы ты сходил и позвал ту девку, дочку Корпула. Пускай принесет нам ещё поесть. — Цицерон не может этого сделать. Скади тотчас раздраженно цыкнула зубом. — Что опять начинается: "не хочу, не буду"? Это слишком сложно или что? — Ну как же, Слышащий, — Цицерон привстал на стуле и развел руками с своей излюбленной слащавой ухмылкой. — Это ведь, мх-хм!.. невозможно! — Как только тебя терпеть можно. Ладно! — нордка махнула на него рукой, предпочитая поберечь сейчас силы. — Ситис с тобой, отдай тогда рулет. Она не стала дожидаться ответа и сама выхватила угощение, тут же озверело с ним расправившись. Как в неё влезло столько сухого теста в сухомятку, она даже не удивлялась. Она как-то раз на спор за сто золотых съела целый мешок муки и, конечно же, выиграла. Но сейчас она все таки предпочла запить это дело последним пузырьком зелья, а после перевернулась на другой бок и постаралась снова уснуть. Ей хотелось, чтобы боли поскорее прошли , так что сон был ей сейчас как никогда важен. А Цицерон, даже будучи больным местом для неё, на это время ушёл на задний план. Она всеми фибрами души надеялась, что он не станет отходить от нее далеко, пока она спит, всё-таки Слышащего как-никак надо оберегать. Больше, конечно, расчёт был на то, чтобы уберечь всё окружающее от Хранителя, но это были сущие мелочи. Скади заснула вновь без задних ног, не видя никаких сновидений до тех самых пор, когда не открыла глаза. Шум снизу, напоминавший свадьбу Виттории Вичи, которую будто бы решили переиграть прямо в «Смеющейся крысе», был достаточно сильным, чтобы прервать мирный отдых нордки, однако даже на это она сквозь сон обращала внимания не больше, чем на любой другой пустяк. Она была занята сном, а он долго еще не хотел её отпускать. Когда Скади наконец проснулась, было уже темно. Да, в комнате горели светильники, но за грязными окнами стоял кромешный мрак. Скади чувствовала себя хорошо, можно даже сказать, прекрасно: ни жара, ни болей не было вовсе, ноги под грубым одеялом она ощущала целыми и невредимыми, а на душе было странное спокойствие. В любом случае, она чувствовала себя точь-в-точь так, как чувствует себя любой оправившийся от болезни человек. — Та-та-та-а, ты-ды-ты-ды! — пропел знакомый мотивчик Цицерон где-то с конца комнаты. Скади благодушно повернула к нему голову, Хранитель стоял у книжного стеллажа и листал потрепанный талмуд. Странная причуда Солитьюда, книги у них стояли везде, даже в таверне. «Ну конечно, это ведь столица! Жалкие толстосумы стараются казаться умнее простых работяг, даже корчмарь ту же песню поёт», — подумала Скади. Она, как ничем не примечательная нордка, любила читать только веселые и интересные книжки про страшных злодеев и великих героев, а таких, увы, было маловато. В куда большем количестве в Скайриме выпускались исторические справки и прочие скучные книжецы, то о королях, то о сражениях, скука смертная. — Что читаешь, учёный? — О, Слышащий! Как вовремя проснулась, Цицерон как раз хотел рассказать! — Ну, и? — У Королевы-волчицы было… — Во имя всего рода Септимиев, лучше замолкни! Уж этого я точно слушать не желаю. — Эх! Бедный Цицерон! — Ничего не бедный, я читала пару книжек про неё, пока страдала медвежьей болезнью, и знаешь ли, ни одна не понравилась. Такая скука, что копыта быстрее откинешь, чем дойдёшь до финала. А уж в твоем исполнении, тем более. — Ох, Скади считает Цицерона недостаточно артистичным?! — Талос упаси! — подняла руки нордка, уже посмеиваясь. — Артистизм - это твое второе имя, но истории про Королеву-волчицу я не люблю, хоть режь. — Такое Цицерону по нраву! — А я пошутила. — Ну и ладно! Цицерон с громким хлопком закрыл книгу и положил на полочку. Скади спустила с кровати ноги, касаясь босыми ступнями щербатого пола; на вид кожа была абсолютно чиста и здорова. — Какой пол холодный, — к слову заметила нордка. Это заставило её поспешить натянуть на ноги и штаны, и обмотки, даже сапоги, которые налезли с натяжкой, ведь сейчас она еще опасалась их надевать, хоть никакой боли уже и не было. — Хозяин не топит, — пожал плечами верный спутник и тоже слегка поёжился. С извечным клинком в руках продрогший и будто напуганный Цицерон смотрелся забавно, когда дрожал, будто сухой лист на ветру. — Ну ты бы хоть одеяло взял себе, полежал, погрелся бы. Зачем ты мне нужен будешь, если тебя приморозит к полу? — по привычке проворчала Скади, потуже затягивая шнуровку и все кнопки на сапогах, какие были. — А чего это он удумал морозить нас? Уже не лето на дворе. Хранитель пожал плечами снова, вздергивая их до самых ушей. — Ладно. Надеюсь хоть горячая еда у него найдётся, а то я скоро от голода превращусь в кровожадного саблезуба. Они оба вышли из комнаты, остааив разгром на кровати и под ней, там везде валялись склянки и ненужные тряпки. Это точно было не их заботой, учитывая, что за эту комнату они отдали денег столько, сколько она не стоила. Скади спускалась по ступеням вразвалочку, она впервые за свою долгую достаточно жизнь всерьёз наслаждалась возможностью нормально ходить. На первом этаже стояла непривычная тишина. Было и тихо, и холодно, даже свечи, казалось, горели как-то неохотно, и Скади заметила это сразу. Она даже нахмурилась, пока шла к стойке Корпула. Спиной ощущался взгляд приставучей подлизы Гисли, которую Скади, да и все остальные, кому довелось с ней столкнуться, знали исключительно как «сестру Эрикура», местного богача и известного кутилы. — Есть чем угостить? — Есть. От такого скупого ответа Скади в непонимании прищурилась. Не раздумывая потребовала картошки и мяса, наказав посильнее посолить. Корчмарь даже глаз на неё не поднимал, обслуживая так невежливо, что она уже готова была возмутиться. Масла в огонь подлил еще и выросший за её спиной сыночек хозяина с внушительной, как он наверное считал, метлой в руках. Стало сразу неловко и неуютно, даже несмотря на то, что два лавочника, будь они даже на три головы выше, не ровня Хранителю и Слышащему. — У вас что-то случилось? — нордка почувствовала, как от гнева у неё раздуваются ноздри. Очевидно было, что у этих молодцев была некая к ней претензия, поэтому она не понимала, к чему они начали разыгрывать такую сцену. — Минеция… моя дочь... она пропала. После этих слов корчмарь поднял на гостью глаза. Судя по всему, последние ночи он плохо спал. Скади даже слегка отпрянула. — И это случилось после того, как в моей «Смеющейся крысе» остановились вы. — Я сочувствую твоему горю, но не потерплю таких обвинений в свой адрес. Что значит, что она пропала? — То и значит! Как снесла вам проклятую воду, так и не видел её никто с тех пор! — И ты вместо того, чтобы гнать на колдунов и душегубов, решил обвинять в этом меня, Корпул? — рявкнула Скади. — Я такого терпеть не намерена. Последние долгие часы я не могла даже встать с кровати от болей, как ты мог заметить, тогда позволь спросить, какого Ситиса ты удумал приплетать к своему несчастью меня? Глаза Довакина воистину метали молнии, она сжала кулак настолько крепко, что заскрипела кожа. Со стороны, наверное, даже казалось, будто вокруг неё сгустилась тьма, потому что на корчмаре к концу её тирады лица не было, он был так перепуган, что даже губы его дрожали. — Я слышал, я просто слышал… — Что ты там слышал? Не мямли! — Что, уважаемая гостья, если судить по одежде, владеет каким-то орденом, занимающимся заказными убийствами… Скади свирепо закатила глаза, собирая всё терпение, на которое была способна, чтобы дослушать этот лепет. — …об этом все в городе говорят! Было еще неприятно, что за этой позорной несправедливостью наблюдает сучка Гисли. Хотелось глаза ей выколоть. — Эм, Сорекс! Поторопись с мясом. Суетливость хозяина поражала, даже Скади успела забыть об отчаянно воющем животе. Эта внимательность немного смягчила её, однако со стариной Винием она ещё не закончила. Навалившись на стойку, нордка самым вкрадчивым голосом ответила: — Раз тебе хватает мозгов соотнести бабкины сплетни со мной, то посуди сам. Есть ли мне резон убивать и прятать труп мелкой девчонки, если даже за твою голову мне заплатили бы втрое больше? Маленькие глазки несчастного Корпула бегали по сторонам, не зная, куда деться. Скади даже усмехнулась: под её ледяным нордским взглядом никто не чувствовал себя спокойно. — Куда лучше для тебя было бы попросить меня её найти, а не подозревать в том, чего я не совершала. Это Скади выплюнула уже с откровенным презрением. Сорекс поднёс на серебряном блюде еду, и при виде этой пышущей жаром картошки и натертого специями мяса у неё совершенно пропало желание спорить и доказывать очевидное. Она выхватила поднос и ушла в самый темный и далекий угол, уселась и с угрюмым видом приступила к еде. От аргонианина в углу послышались какие-то замечания по этому поводу. Вот же, ещё одни лишние глаза и уши, помимо проклятущей Гисли. — Если Слышащий не против, Цицерон готов укокошить их и без всяких денежек! С набитым ртом Скади усмехнулась. — Ничего заманчивее от тебя я ещё не слышала, даже помогла бы наверное, но нет. На вот лучше, поешь. Она толкнула к нему еду, но тот брезгливо отворотил от неё нос, морщась и отплевываясь. — Цицерон такое не любит. — О, Девять! А что же Ваше расфуфыренное Величество любит? — Конечно, сладкие рулеты! Вымазанная жиром Скади раздраженно вздохнула. Это великовозрастное дитя накормить было нужно, но как же сложно пытаться это сделать. — Вон на том столе лежит, иди и возьми. — М-м, кража и даже без убийства. — Хватит ёрничать! Тебе-то какое дело? Столько лет тебя земля носит, всё равно ведь ведешь себя как малый ребенок! Скади было, скажем так, лень разговаривать с Корпулом еще раз. И боги с ним, после акта устрашения, который она устроила, этот трусишка-имперец вряд ли бы решился предъявить ей за один жалкий рулет. Цицерон пожал плечами, схватил его и наконец заткнулся. Можно было выдохнуть хотя бы на пару минут и спокойно доесть. Но у довакинской судьбинушки, однако, были свои планы на этот счет. Не успело и пары минут пройти, как Корпул, трусливо прижимаясь ко всем возможным столам и стенам, оказался рядом. — Эй. Я тут подумал… твое предложение хорошее. — Какое ещё предложение? — ну, было не удивительно, что Скади нелюбезно огрызнулась, ведь её снова отрывали от долгожданной трапезы. — Ну, что ты бы могла помочь найти мою Минецию. — Ха! Думаешь, это предложение? Что-то не припоминаю, когда бы я нанималась в альтруисты и помогала находить озорных детишек за спасибо, — Скади выражения и интонацию не выбирала совсем, кроме того, она еще и не переставала жевать. Этот несчастный мужичишко так её разозлил, что не возникало ни единого желания разговаривать с ним с чуть большим уважением. Это точно не дело для Довакина. — Ну конечно! — Корпул не проявил ни нотки обиды. Да уж, не много всё-таки в его таверну захаживает любителей находить на пятую точку приключения, раз он готов обратиться со своей бедой даже к такой неприятной персоне, как она. Даже сама Скади, зная себя, не стала бы так делать и просить о помощи кого-то подобного ей. — Я готов щедро заплатить! — Разумеется, это же твоя дочь, кровиночка твоя, а ради такого можно даже лавчонку свою продать, лишь бы вернуть! — Ну… — Корпул ощутимо замялся. — Лавчонку, думаю, не продать, но… — У-у, ты слышал его, Цицерон? — откинувшись на спинку стула, присвистнула Скади. Этот старик её забавлял. — Денежки важнее дочки! — воскликнул верный Цицерон. У него прямо глаза горели, когда он переводил взгляд с одной на другого. — Ну, будь дочь у меня, я бы тоже её деньгам не предпочла. — Э-эй, довольно, хватит! — несчастный отец их веселья не поддержал, напротив, багровея от злости. — Я заплачусколько угодно, только найдите мою малышку! — О, вот это уже другой разговор. — Тысячу септимов, хотите? Скади прикрыла глаза. Когда кто-то называл цену, она прикидывала, что могла бы на это купить, куда вложить или как сохранить, в конце концов. А еще она представила себя на месте Корпула. Какого это было бы - потерять маленькую дочурку, понимая, что шансы, что она просто загулялась с дворовыми пацанами, и что её убили и съели каннибалы, вампиры или кто-то ещё, примерно одинаковые. Но, каким бы ни был исход, тысячи септимов казалась слегка незначительной суммой. — Хм, хм, — Скади задумчиво поковыряла косточкой в зубах. — Ну ты же понимаешь, уважаемый, что Довакину тысячу септимов заплатят и за куда менее сложные дела. — Матушка даёт контракты и то дороже, — поддакнул Цицерон. «Ты бы помолчал лучше», — хотелось огрызнуться на него Скади, но не стала. Все-таки в набивании себе цены все средства хороши. Корпул заламывал себе руки и сильно нервничал, Скади в каждом его жесте видела, как два желания в нём борются за первенство: вернуть дочь живой и невредимой, но при этом так, чтобы это не поставило крест на всех его делах. — Сколько вам надо: две, три тысячи? Скади вспомнила сон. Почти счастливая мечта, а не жуткий кошмар. — Десять, — её лицо пересек настоящий звериный оскал; она понимала, что эта цифра упала на плечи Корпула настоящими сталгримовыми булыжниками, а еще понимала, что столько он заплатить не сможет, только если не влезет в долги у всего Солитьюда. — Девять богов!… у меня столько нету… Нордка прищурилась, наклонилась и сквозь зубы прошипела: — Значит, выгребешь мне все, что есть в твоей лавке, а там я уже сама посмотрю, сколько ты будешь мне должен. Даже Сорекс, младший Виний, стоял в стороне и был белее снега, не смотря на загорелось лица. — И, ты же понимаешь, что если окажется, что твоя дочурка загулялась, я всё равно свою долю получу? Мне, знаешь ли, терять нечего, раз я владею «тем самым орденом убийц», ну, и, сам понимаешь. Корпул Виний молчал настолько долго, что Скади даже успела насладиться его напуганным лицом. — Нечего на меня с таким побитым видом смотреть, у меня аппетит пропадает. Соображай шустрее. — Чертовы норды! — прошипел под нос почти ограбленный корчмарь. — Ладно, идёт. Но найдите мою Минецию!