Вместо доброго слова — собачий лай

— Итак, — неохотно начала Скади. Ей это задание казалось глупым. Да, она знала, что таких выполнила за свою жизнь уже предостаточно, поэтому и с этим она разберется, но лучше или интереснее оно от этого не становилось. Главное знать, с чего начинать, и опрос ближайшего родственника был логичным и закономерным началом. — Когда, говоришь, она пропала? — В день, когда вы и ваш спутник пожаловали. Она снесла вам воду, потом, кажется, спустилась вниз, а после будто сквозь землю провалилась. Да, Сорекс? Детина с метлой мрачно угукнул. Скади вздохнула. Один трус, другой тупица, ну что за семейка! Про третью она даже боялась загадывать, но уже представляла, что с такими родственничками и девка была не лучше. На счастливый финал можно не надеяться. Наверняка она попалась на звонкую монету какого-нибудь приблудного мягколапого каджита, как любой торгаш, а за недостатком ума не догадалась спасать свою шкуру вовремя. Смешно. Обычно те, у кого пропало неразумное дитя хотя бы предполагают, куда оно могло деться. Сразу вспомнилось, как ей пришлось вызволять из лап бандитов юную зарвавшуюся жрицу Дибеллы, тогда её родители буквально носом ткнули туда, куда она запропастилась. Тут явно был совсем другой случай. — Небольшой уточняющий вопрос, позволите, судари любезные? — встрял Цицерон. Совсем оборзел, подумалось Скади. Его задачей было не встревать, когда она разговаривает с заказчиками, а не быть затычкой в каждой дырке. Впрочем, никакого позволения ему, чтобы продолжать, не требовалось. — Госпожа Слышащая была эти дни не совсем в своем сознании и здравии, поэтому, сколько дней назад ваша маленькая крошка пропала? Нордка сжала челюсти так сильно, что под кожей заиграли желваки. Ей хотелось прибить этого паршивца как никогда прежде. — «Не в своем сознании», это в смысле сумасшедшая?.. Прибить вот хотя бы за это. — Нет! — злобно рявкнула Скади. — Сколько дней? Корпул побледнел. Ну конечно, сейчас нордка с огромными кулаками, широченными плечами и страшным луком за спиной практически искрила злобой и гневом. Старик Виний небось уже пожалел, что вверил поиски дочери такому человеку. Но какой у него был выбор, во времена войны маловато было желающих отправляться искать себе на задницу лишние приключения. — Д-два дня, сударыня. — Ну, и? — И ничего, как исчезла, так и не появлялась. — У соседей и постояльцев спрашивали? — Да какие нам тут соседи! В «Сияющих одеждах» что одна, что другая эльфийки на дух меня не переносят, про остальных уж молчу. А постояльцы, — Корпул оглянулся и не то с тактом, не то с трусостью шёпотом продолжил. — А постояльцы у меня или не просыхают, или заняты другими вещами. Не могу же я, в конце-то концов, людей дёргать! — Ха, а меня, значит, можете? — Ну что-о вы, госпожа, я же… — Да успокойся, — отмахнулась Скади. Она сама уже передумала к нему лезть с лишними вопросами. Старик Виний не знал ровным счетом ничего и, судя по всему, даже не пытался узнать. Прав был парень, которого Скади повстречала в первый день, когда приехала в Вайтран. Народ слишком ленив, чтобы делать что-то самому. Что ж, это было только на руку ей и её кошельку. — Ладно. Я постараюсь что-нибудь узнать. А когда узнаю, буду ждать награду. — Не так быстро! Одной информации мне маловато будет, — возмутился корчмарь, — верните Минецию, а там уже потолкуем о награде. Скади усмехнулась. — Это уже мне решать. После этих слов она слушать Корпула более не желала, объедки за собой убирать она тоже не собиралась. — Даэдровы норды! — плевался за её спиной хозяин, даже не дожидаясь, когда гостья со спутником выйдут за дверь. Он остался в смятении, до самой ночи покрикивал на сына и седел от нервов каждую минуту. И какой бы неприятной правда не была, переживал он лишь на одну треть о судьбе дочери, а на две — о том, как избежать расплаты и сохранить хотя бы немного денег в лавке. Дочь он был готов проклинать за проказы. Скади об этом, конечно же, не знала, но, очевидно, догадывалась. В душе она была дельцом не меньшим, поэтому понимала, что у денег на чаше весов порой было весомости больше, чем у близких. Но близких никаких у нее самой не было, поэтому её чаша ценностей полностью перевешивала в сторону звонких золотых. На освещенную от лунных лучей площадь перед воротами Скади вышла злая и обиженная, и, окажись на её месте кто другой, думается, он был бы в столь же расстроенных чувствах. Она только-только успела встать на ноги, только получила обратно свою естественную возможность ходить, а вместе с ней есть, пить и, что уж стесняться, обчищать карманы, как её уже успели смешать с говном, завалить работой и буквально выставить за дверь с гнусными словами. Скади чувствовала себя… опозоренной? Обруганной? Без вины виноватой? У неё было много ощущений, но ни одно не назовёшь приятным. Добивала её еще одна разумная, но дерьмовая мысль: сучий потрох Корпул успеет всю таверну в карман сложить и воткнуть на вершинке Кровавой горы на Солстейме, лишь бы не платить, пока Скади будет ноги стаптывать, гоняясь за его треклятой дочкой. — …каждый добытый хорочий клык, тык его в мясо, в сердце тык! — Что ты несешь, мать твою? — будь у Скади настоящая шерсть, она бы встала дыбом на загривке, так разозлила её бессмысленная возня Цицерона. — Не поминай Матушку без причины! Цицерон вспомнил, что читал эти строки в какой-то поэме. — С каких пор таких полоумные шуты строят из себя образованных? Ты бы лучше закрыл свой рот, пока еще имеешь полный набор передних зубов. — Какой Слышащий стал грубый! — посетовал Цицерон таким голосом, будто еле сдерживает или смех, или рыдания. И то, и другое было для него достаточно естественным. — А ты уж больно разговорчивым, нетактичным и раздражающим стал. Еще раз напомню, что если бы не моя милость, косточки твои сейчас гнили бы на данстарском кладбище. И то, в лучшем случае. В худшем я бы и вовсе приказала выкинуть твой труп в морскую пучину и не церемониться. Цицерон сложил руки на груди и покачал головой, на что Скади захотелось плюнуть ему под ноги. Она отвернулась и зашагала по улице, пытаясь собрать в кучу мысли и успокоиться. Идеально было бы, чтобы весь сегодняшний вечер можно было вырвать, скомкать и испепелить в пламени, как страницу из книги, чтобы ничего этого и в помине не было. Она у девяти богов просила одного — спокойствия, так почему же они с каждым днём шлют на её голову лишь больше неприятностей? — Ха-ха, Цицерона всегда удивляет, почему Слышащий так уверен, что мог бы в тот день укокошить бедного Хранителя! Разве не естественно для шута шутить, и разве смерть и жизнь не повод для смеха? Шут на то и шут, чтобы не воспринимать такие мелочи в серьез, а серьезности в шутку. — Во имя Девятерых, остановись. Я уже не понимаю, о чём ты. Несешь, несешь, а всё какую-то тарабарщину, — Скади устало прикрыла глаза. Воспринимать Цицерона порой было по истине невозможно, и она уже была счастлива, что сумела его хотя бы остановить. — Клянусь, я бы лучше до конца своих дней слышала от тебя только твои глупые песни, а не эту белиберду. Шутить шуты может и способны, а вот соображать — нет. — Пха! Еще чего! Цицерон понимает Скади, а Скади Цицерона не понимает, значит соображает плохо Скади-Скади! Ха-ха, пустая башка! — Да чтоб ты в Обливион провалился, скоморох ёбаный. Нордка на этот раз правда плюнула, попала аккурат между двух кирпичей на мостовой, будто целилась. Даже размазала со злости плевок ногой, и двинулась в город дальше. Опустевший на ночь рынок оказался ближайшим местом, никого, кроме молчаливого стражника здесь не было. Ну, и придурашно бормотающего за спиной Хранителя. Скади старалась обращать внимание на что угодно, но только не на него. Она уселась на холодный камень колодца, и ее тут же пробрало до костей: конечно, после случившегося она к холоду стала относиться робее, чем раньше. Было дело, она в молодости на весь двор славилась тем, что среди зимы ныряла в ледяную воду, то на спор, то ещё как. У нордов это было в чести, конечно, она даже не догадывалась, что холод при её-то закалке сможет ей так навредить. От страха, что пронзил её сердце сейчас, на душе стало гадко, будто она была обесчещена. Батька, будь он жив, на всю деревню бы её обсмеял. Тьфу. Над головой в темноте закричали птицы. «Они вообще хоть когда-нибудь спят?» — возмутилась Скади. Хотя сейчас она, если говорить по правде, была рада, если бы они начали кричать погромче и почаще, чтобы заглушать её спутника. Он не унимался. — Тебе не кажется, что твои вопли весь Солитьюд слышит? Ночь на дворе, будь поскромнее, не хочу опять из-за тебя позориться. — Если Слышащий не хочет терпеть за глупого Цицерона, пусть отправляется спать дальше, а дурак червей снова будет свободен, как волки в лесу и ястребы в небесах. — В тебе, пока я спала, похоже серьезно проснулся поэт. Не хочешь, вон, в коллегию бардов податься, не? Как раз через два квартала отсюда. — Ну уж нет, Цицерон свое благородное мастерство не променяет! — Ух-ты, причинение смерти — это целое благородное мастерство, — Скади скривила в насмешке губы. Хотя бы посмеяться над таким спутником можно было всегда, хоть какая-то радость, помимо бесконечного разочарования, которое он ей приносил. — Разумеется! Нет ничего веселее, чем это, разве Цицерон не прав? Матушка подтвердит, что это так. Режь и бей — вот и все веселье для бедного Цицерона. — Что-то меня не удивляет, что развлекаться ты умеешь только так, дурень. — И Цицерон всегда найдет развлечениям минутку, как бы Слышащий не старался его ограничить! — беззаботно воскликнул Хранитель, рассмеялся и снова завертелся в простейшем танце, сам себе хлопая и сам себе подпевая. — Хэй, у твоего приятеля все дома? — прокричал им с другой стороны площади стражник. Он имел несчастье наблюдать за этой сценой с самого начала. — Матушка с батюшкой да, а ты что, ищешь, к кому приблудиться? — огрызнулась Скади. — Пасть закрой и проваливайте отсюда, пока я вам по штраф не выписал, пьяницы несчастные! Кем вы вообще себя возомнили, шавки шелудивые? В темноте шныряют только вампиры и карманники, так что уходите отсюда подобру-поздорову! — Ой-ой, а ты уже небось в штанишки наделал, соплячок? — под нос себе отозвалась Скади, спрыгнула с колодца и неспеша двинулась обратным ходом к таверне. Со штрафами, пока она не получила заветный титул тана, шутки были плохи, очередная морока ведь. Да и она предупреждала своего напарничка, нечего орать и людей будить, пугать. — Ишь что, развлекаются убийствами, герои какие сыскались! — распалялся за спиной, видимо, заскучавший стражник. — Только потому что вы или вусмерть пьяные, или с головой не в союзе, я вас еще не повязал и не закинул за решетку. Тем более в такое время, когда все только и твердят, что об убитой девчушке. — Мне ли об этом всём слушать, остолоп, — недовольно буркнула Скади. Она снова подходила к дверям таверны, а настроение улучшить не получилось, разве что чуток успокоить нервы. Ну и злоба теперь распределилась на двух людей, так что в обществе Цицерона, который чуть ли не в припрыжку скакал за ней, размахивая кинжалом, находиться стало попроще. Голос стражника ещё доносился до слуха, он, кажется, передавал пост другому и красочно расписывал странных ночных гуляк. Ой и скучно некоторым живется, что первый встречный уже история. Перед входом Скади замешкалась; было странным принять задание, не требующее отлагательств, походить с полчаса и вернуться с такими результатами, что видно сразу, что тут конь ещё не валялся. Над головой снова прокричала птица, а тронутый на голову спутник заладил песенку про красотку Нелли. В голове Скади возникла мысль. — Подожди-ка. Слова стражника и лепет Цицерона натолкнули её на догадку. — А чем ты занимался, пока я не могла за тобой присматривать? Она обернулась, сжимая зубы. Цицерон не смотрел на неё, вместо этого заглядываясь в очередном порыве ребячества на светлячка, которых по ночам и так было немереное количество в любом уголке Скайрима. — Его любимым делом, конечно же! — откликнулся он, однако, удивительно в такт. — Цицерону было очень скучно и тоскливо сидеть со Слышащей, а малявка могла помешать. Сам Отец Ужаса послал её на голову глупого шута! — Твою ёбаную мать! Скади даже не стала предупреждать. С каждого темного уголка её души поднялась ярость. Кровь прилила к голове, превращая ее глаза в два горящих ненавистью и злобой угля, а конечности как будто взаправду воспламенились. Она и без того была выше полоумного имперца, а одной ногой стоя на ступенях, ей даже выбирать не пришлось, куда бить. Бить можно было везде. От столкновения кулака с челюстью голова Цицерона мотнулась, так быстро, что он и сам бы не заметил, потом раздался хруст позвонков и костяшек, и наконец, злобное шипение Скади, которая хоть и не вложила в удар всю силу, била от души. — Вот же паршивая ты собака! — вскричала она. Тело само приняло боевую стойку, так хотелось навернуть этому источнику вечных проблем ещё, но увы, не пришлось и не получилось. Хранитель повалился на землю, словно деревянный болванчик. Он даже кричать не стал, так сильно был обескуражен и возмущен. Скади подошла ближе, скаля зубы и сжимая кулаки со злобы, и принялась вполсилы пинать гада по рукам, чтобы тот поскорее пришёл в чувство. — За что Цицерона?! — наконец-то закричал Хранитель, извиваясь червяком на земле и отплевываясь от слюней и крови, потому что собственными же зубами чуть не откусил себе язык. Ясно дело, это было самое невнятное из всего, что он когда-либо говорил. — Что б тебе провалиться сквозь землю, паскуда! — она сама почти плевалась, уже не зная, куда выплеснуть злость. Ноющее извивающееся в пыли тело бесило её только больше. — Почему? Скажи мне, почему всегда ты? Каждая беда, что случается у меня в жизни — всё твоих рук дело! Цицерон что-то невнятное провыл, так что Скади снова от всего сердца поддала ему по ребрам ногой, и продолжила кричать: — От Братсва клочки остались — из-за тебя! Все наши мертвы — из-за тебя! Все дерьмо, которое случается — всё из-за тебя, — на лбу у Скади вздулась жила, даже глаза стали мокрыми от обиды, разочарования, ярости и прочих мелочных, но гадких ощущений. Разочарование сейчас, пожалуй, главенствовало. — Мы… мать твою, такой огромный проделали путь, и я и ты так хотели спокойно отдохнуть в ёбаном Солитьюде, а ты… А ты все проебал, Цицерон! Я тебя не понимаю! — Отец Ужаса, прошу, защити дитя своё! — Хранитель постарался откатиться от неё подальше, и нордка и вправду не стала подходить ближе, так и оставшись почти у самого входа в таверну. — Какой Слышащий грубый, жестокий! Ужасно, ужасно! Не подходи, Цицерон же на твоей стороне! — Был бы ты на моей, мне бы не приходилось каждый раз расхлебывать кашу, которую ты завариваешь, болван! — Матушка милосердная! — а вот это уже заполошным шепотом промямлил одноглазый пьяница, который как раз только что обнаружил своё присутствие. — Какие разборки средь бела дня! — Кто бы мог подумать, что отсутствие глаза, оказывается, влияет на слабоумие! Пшел бы ты отсюдова, старый дурак, пока и тебе не прилетело! — От глупости смолоду лучшее лекарство — отчекрыжить голову! — шепелявя и сплевывая кровавую слюну воскликнул Цицерон. Старикан отшатнулся, божась всеми Девятерыми, даже не боясь, что за упоминания Талоса здесь его точно по чубчику бы не погладили. — Вы все тут с ума посходили! — крикнул он, выпучив единственный глаз, и поспешил куда подальше. Скади чуть не плюнула ему вдогонку. Сколько внимания отвлекает этот гадкий старый алкаш! — Поднимайся, тряпка! — гаркнула нордка, когда обернулась к побитому Цицерону. Её верхняя губа в омерзении кривилась. — Цицерон встал, встал, только не трогай больше! Ы-ы! Шут в самом деле стоял перед ней, но скрючившись, будто его одолело какой-то костоломной болезнью, почти издевательски округлял рот и без остановки охал и ахал. Это раздражало в особенности, потому что Скади прекрасно видела, что било она не сильно и без всякого умысла его прибить, хотя хотелось неимоверно. Так что не ясно было, что он так разнылся. — Кривляка паршивая, еще возиться с тобой сколько, — сквозь зубы прошипела она, схватила Цицерона за грудки и приподняла над землей. Это не было сложно, у могучих нордов сложностей ни с чем подобным никогда не возникало и вовсе, а с таким мелким тщедушным имперцем и подавно. — Говори куда девку дел! — Ы-ы! Цицерону больно, отпусти! — Живее отвечай, подонок имперский, мне ещё на твое нытье тратить времени не хватало! Уж не думала, что из-за тебя, сын сучий, мне всю вашу братию захочется перевешать! — разгневанная Скади затрясла его изо всей силы, так, будто хотела, чтобы признания из него высыпались так же, как пыль и песок из одежды. — Отвечай! — Живорез ты, Слышащий! — имперец дергался, как рыба на разделочной доске, без порядка размахивал руками, и его положение становилось только хуже и хуже. Руки Скади начинали уставать. Она снова Цицерона от души потрясла, и из карманов его высыпалось пару монет. — А ты как мешок с гнильём. Гнильем, которое отравляет жизнь и портит всё остальное! Куда ты дел девку?! — процедила сквозь зубы Скади. — Да в коллекторе она, Матушка защити! Отпусти только, Цицерон всё-всё расскажет! — Ну так я жду. Рассказывай. Конечно, отпускать она его пока не собиралась — пусть рассказывает, как может. — За «Смеющейся крысой» есть люк… Цицерон кинул девчонку туда, чтобы проучить. Она подглядывала за Слышащим и Хранителем, Цицерон просто решил преподать ей урок! — И убил еще для науки, да? — Не-ет! Цицерон не убивал, посмотри, Слышащий, Цицерон хороший! — Самый, сука, лучший! Боги, почему я заслужила его такого? — Послушного! Скади говорила не убивать, и Цицерон и пальцем не трогал. Малявка залезла туда сама, сама! Скади разжала пальцы и кинула спутника на мостовую. Вот же полудурок! Втянув воздух, она, изо всех сил стараясь звучать спокойно, сказала: — Итак… с этого дня ты заводишь еще один дневник и пишешь: «Слышащий запретил делать то-то и то-то». И туда входит, запоминай внимательно: убивать без моего разрешения, трогать без моего разрешения, думать без моего разрешения, и, мать твою, дышать! Ничего нельзя! Можешь считать меня тираном и душегубом, но я на то и Глава Темного Братства, чтобы таких нерадивых как ты приструнивать! И поверь, ты живёшь только потому, что я совершила самый глупый поступок за всё свое существование и сохранила тебе возможность землю топтать. Цицерон горестно скрючил лицо. Так и продолжает кривляться, шут поганый. — Что, поплакать захотелось, щенок? При Астрид было лучше? Пеняй на себя, это из-за тебя она ласты склеила, так что теперь ты живешь и существуешь по моим правилам, недоносок ёбаный! — Цицерон понял, всё до единого слова понял! — он отполз куда-то на корточках, поднимая руки, напоминая не то червя, не то еще какого пресмыкающегося гада. Хотелось подпнуть его, но Скади уже потеряла на это всякий запал, пусть делает, что хочет. Главное, что девка предположительно окажется жива и здорова, может не совсем в своем уме, ведь в помойной яме с крысами и в кромешной тьме просидеть способен не каждый, но хотя бы жива. За живых люди обычно умеряли свою скупость и готовы были спасителя золотом осыпать. Кстати насчет золота, Хранитель свои монетки с камней все-таки подобрал, измарав только тряпье. Скади ещё немного радовало, что идти придется, скажем так, не далеко. Можно было не прикидывать на карте, какой дорогой двинуться, что брать с собой и где задержаться. Запахло легкими денежками. Скади не думала, что старик корчмарь много ей заплатит, но она знала, что после лично перетрясет каждый кувшин в его доме и свое отобьёт, как ни крути. — Покажи, где тот коллектор.