Вместо доброго слова — собачий лай

Коллектор располагался и правда не далеко, Цицерон не обманул. Было немного затруднительно добраться до него в темноте, ведь в лунном свете каждый выступ на камнях сливался один с другим, а тени казались ложной опорой. Впрочем, расстояние в два человеческих роста по камням преодолеть для Скади было не сложно, куда больше ее удивил Цицерон, ведь для него, как она убеждалась множество тысяч раз, любое препятствие под ногами было его главной фобией, и каждую лужу и камушек ему приходилось обходить за три мили. Вот же, что называется, может, когда хочет. На площадку, где и находился злосчастный люк, выходили мутные окна «Смеющейся крысы». Неудивительно, почему их никогда не мыли, смысла не было отмывать стекло, находящееся в такой близости от земли. — Как тебя угораздило туда пролезть? — Скади недоуменно почесала затылок. Конечно, она быстро успокоилась, всё-таки сейчас было время взять в руки себя и контроль над ситуацией. Жизнь десятилетней девочки на кону, в конце-то концов. — Цицерон и не пролезал. Он просто… спустил её туда и запер. — Сам хоть понимаешь, что ты сделал? Она там от рассвета до заката просидела, два дня подряд. Честно, лучше бы просто убил. — Слышащий бы не разрешил. — Своей башкой иногда тоже надо думать, уж мозги-то я тебе не отшибла ещё. Хранитель потер подбородок. — А Цицерону кажется, что с таким крепким ударом скоро отшибёт. Исчезнет Цицерон и останется лишь шут! — Не мели чепухи. Нордка скривила губы. Опять он на нервы ей действует, растрещался, будто певчая птичка. Надоел. — Покажи, как это открыть. Здесь должен быть, наверное, замок или какая-то защёлка. — Слышащий не прав, — имперец подцепил скрюченными от натуги пальцами край чугунного люка и, расшатывая его вправо и влево, сдвинул на ладонь в сторону. Из узкой щели потянуло затхлостью, влажной прохладой, темень там была непроглядная. Внутренности Скади скрутило от тревоги. — А ларчик просто открывался. — Довольно шуточки шутить и иронизировать, — огрызнулась Скади. — Как же я ненавижу подвалы. Затхлость вот эту и сырость. Недавно покалеченные холодом ноги заныли и сразу вспотели, в сапогах стало мокро и холодно. Цицерон тем временем со скрежетом отодвинул люк еще дальше, через некоторое время и вовсе откатывая его на траву. Черная дыра среди примятой зелени, освещенной луной, смотрелась жутко. Как будто огромная пустая глазница смотрела на них из земли. Нордка сглотнула и с отвращением на лице склонилась над глядящей на неё в ответ тьмой. Ей не было страшно; было противно, от этого места в прямом смысле разило чем-то нездоровым и откровенно болезненным. В прочем, это же был коллектор. — Ты так громко его открывал, что я удивлена, как тебя старина Ситис ещё не разжаловал. Ассасин должен блюсти тишину. — Но ведь Цицерон и не блюдет тишину! В безумии и счастье шут веселится! — …когда он с ножом за портьерой таится, да-да, это уже прошлый век, — скороговоркой опередила его Скади. Мило, конечно, попытаться разбавить ситуацию песенкой, но это было сейчас не то, чего Скади бы хотелось. Песенок ей, в принципе, мало когда хочется. Пошкрябав лоб, она припомнила ещё одно полезное заклинание и призвала сгусток света над головой. Все-таки хорошо, что она не ленилась хотя бы пролистывать магические книжки, если ей таковые попадались, хотя магия отродясь в чести у нордов не была. Еще один шар света Скади пустила прямо в дыру, тот пролетел за несколько мгновений между обросших зеленью и плесенью каменных стен и ударился об пол. Стало еще противнее. Оказалось, что колодец был не так глубок, и дно оказалось заполнено мутной водой. Сфера застыла прямо над ней, почти не бликуя, потому что вода была больше похожа на мутную болотную жижу. — Твою мать. Как будто нам предстоит пролезть в задницу дракона и хорошенько там поковыряться. Может, ты, умник мой, первый и полезешь в качестве наказания? Всё-таки, если бы ты девчонку просто убил и с классической простотой оставил под кустом, этого бы мне делать не пришлось. — Слышал бы сейчас госпожу Слышащую глупый старый корчмарь… — Попридержи-ка язык, — прикрикнула на него нордка, — Шуток не понимаешь совсем. Она нахмурилась и отвернулась. Без толку с таким даже разговаривать, похоже мозги правда отшибло, если они вообще хоть когда-нибудь были. Она понимала, что сейчас особенного повода злиться не было, но один только звук его скрипучего голоса доводил её до белого каления. — Ладно. Я иду первой, судя по тому, что девки тут нет, а крышку она бы поднять сама не смогла, там снизу есть проходы под город. — Ну конечно! Это же кол-лек-тор! — А ты закройся, если не хочешь отхватить ещё раз! Ты не в том положении, чтобы строить из себя умного. — Зачем же тогда Слышащий обращается к Цицерону? — Хранитель в очередной раз комично вылупил глаза и схватился за щёки. — Чтобы снова увериться в том, что ты глупец. Я говорю с Ма-атушкой, не забывай, — Скади постаралась спародировать его голос. — Это твоя же глупая идея, не так ли? — ответить она времени не дала, — Вот теперь смотри, как это смотрится со стороны. Нордка фыркнула, поправила за спиной лук и колчан, вдохнула пока ещё свежего воздуха побольше. Она нутром чуяла, что даже если там внизу не будет ни пауков, ни злокрысов, ни еще какой кусачей заразной живности, какую-нибудь пренеприятнейшую болезнь можно было подхватить даже из воздуха. Ничего хорошего, что склянок с зельями против всяческой заразы у неё не осталось. — Мха-ха-ха, это чудесно! — слащаво, отвратительно-издевательски отозвался на её замечание Цицерон. — Однажды я найму швею и заплачу ей, сколько захочет, чтобы она зашила тебе рот стальными нитками. Или лучше кузнеца, пусть закует сразу. Все равно это тебе махать кинжалом не помешает. — М-м, какая романтика, такого даже в книжках не сыщешь! — Совсем совесть потерял, шут? Тебе одна романтика — это в гробу с мамашей лежать, и ты скоро будешь, если рот свой не закроешь. Или оставайся здесь, или не отставай от меня ни на шаг. Мне твою задницу из этой задницы, — она кивнула на колодец, — Вытаскивать не улыбается. — Цицерон будто верная тень прямо за спиной Слышащего! — Близко не подходи, а то ещё заразишь тупоумием. — И как же Цицерону выполнять такие противоречивые приказы? Цицерон не понимает! — А вот как хочешь, так и понимай. Мне некогда. И Скади прыгнула вниз. Шар света отшатнулся от её ног, а брызги вонючей жижи, естественно, запачкали сапоги. Она увязла в ней по щиколотки, но та оказалась, на удивление, простой водой, а не отходами. Тесно было ужасно. — Во имя Ситиса, куда девчонка могла подеваться? — она постаралась присесть на корточки, чуть не задевая локтями и коленями обросшие илом и мхом стены, и заглянула в щель, ведущую дальше в ходы под городом. На самом деле, направлений вокруг было четыре, но три из них были наглухо зарешечены. Вряд ли Минеция была в состоянии пролезть через решетку или открыть и закрыть за собой обратно. Заглядывать туда даже не хотелось. — Минеция! — позвала Скади и настороженно прислушалась. Эхо от её голоса поглотили мокрые стены, и единственное что она услышала в ответ, это удар капель воды о каменный пол. Видимо, где-то недалеко она сочилась с потолка, а уровень земли был выше, раз стоячей воды там не было. Что же, хотя бы у девочки были шансы найти сухое место. Скади выдохнула сквозь зубы. Она до последнего не хотела лезть туда, но судьба заставила. — Не хочешь идти мне навстречу, да? Опираясь на стены, нордка на корточках, задевая воду коленями, пролезла в проход. Ничего более мерзкого она за свою жизнь, казалось, не делала. Позади она услышала, как в воду спрыгнул Цицерон. — В этой драконьей заднице ужасно узко, ты бы лучше там подождал. Скади засомневалась. На самом деле, щуплому имперцу было бы легче здесь пролезть, конечно, не так легко, как ребёнку, но уж точно он поместился бы здесь лучше, чем широкоплечая северянка. Ей даже пришлось взять лук в руки, потому что он зацеплялся за каждый камень. В груди шевелилась неприятная тревога. Хотелось вылезти отсюда как можно скорее, пока их не расплющили стены, не смыло потоком воды или не нанизало как мясо на вертел на спрятанные в стенах шипы. — Да чтоб эту девку даэдра забрали! Цицерон за спиной завозился, а Скади присела на корточки, отряхивая руки. Оказалось, что спутник вполне свободно смог подобраться рядом и даже почти разминуться с ней. Скади сосредоточилась, как могла, и пустила шар света в самого Цицерона, который тут же сморщился. — За что так, Слы-ышащий? — Ты пойдёшь вперед, неужели тебе сподручнее ползать в темноте? Первый будешь, у нас так хоть побольше шансов выбраться обратно будет. — Но зачем же, ведь там нет ни лестницы, ни веревки… — А ты о скалолазании никогда не слышал? Вот теперь услышишь, я тут оставаться не собираюсь. Так что если уж мелкую пройдоху мы найдем быстрее, чем выход наверх, то двинем обратным ходом, — нордка вздохнула. — Надеюсь, там хотя бы нет проклятых развилок. — Цицерон в этом очень сомневается. — Будешь удивлен, но тут я с тобой согласна. Пропустив спутника вперед, Скади полезла дальше. Цицерон двигался проворнее и даже успел немного обогнать, что было ей только на руку: ничего приятного дышать кому-то в затылок, а в данном случае… еще хуже. Кроме того, так она хотя бы видела, что впереди неё, и знала, к чему готовиться. Несколько раз приходилось бросать лук на пол, чтобы зажигать новые светящиеся сферы, и Скади успела от всей души поблагодарить собственную догадливость за решение не использовать факелы. В подземных ходах всегда было так душно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть не получалось, от огня было бы еще втрое хуже. Скади вся вспотела, дыхание сбилось, а ноги, погруженные до сих пор в воду, окоченели. То же можно было сказать о пальцах рук, им постоянные прикосновения к стылым влажным камням не нравились ни капли. — Там впереди не видно сухого ничего, не? — крикнула она отдаленной светлой точке впереди. Цицерон в ответ истерически расхохотался и продолжил ползти, а эхо отразило его смех троекратно. — Ясно, — буркнула Скади. Они двигались вперед уже точно несколько минут, но ни расширений, ни сужений прохода, ни каких-либо предметов до сих пор не обнаружилось. Стало вновь неприятно холодно на душе, ведь даже о том, сколько прошло времени, Скади не могла с уверенностью сказать. На самом деле, этот червь сомнения и неуверенности грыз её душу с самого погружения сюда и не отпускал ни на минуту. Она оглянулась в темноту за собой. Стало неуютно, хотя весь этот путь она уже прошла. В этой непроглядной, болезненной и грязной темноте не было ничего хорошего, как ни крути. — Минеция? — шепотом позвала она. Ответом ей была тишина и влажный стук всё тех же капель откуда-то издалека. Скади развернулась и поползла вперед быстрее, чем раньше. Хотелось выбраться как можно скорее. — Немного странно, что мы так далеко забрались от начала. Это же сколько девочка проползла здесь, чтобы оказаться так далеко! — тихо сказала Скади, когда нагнала Цицерона. Его сфера погасла, и нордка с поспешностью зажгла новую. Еще одну пустила назад, и та прилетела до самого поворота, ударившись об стену. Никого не было. — А может её протащили? Цицерон бы, будь он на месте девочки, не стал бы никуда ползать. — Да ладно тебе, кто здесь может быть? Стражники, может, и любят припугнуть ворами и вампирами, но мы же знаем, что все это сказки. — А Скади разве не слышит? — Цицерон остановился и обернулся к ней, заставляя замереть тоже. Кап. Кап-кап. — Хватит меня пугать. Это просто капли. — Ладно, — Хранитель пожал плечами и полез дальше по проходу. Туннель внезапно начал подниматься вверх и, слава Девятерым, расширяться. Уже нывшие от скрюченного положения кости вмиг почувствовали облегчение. — Значит, у Цицерона в голове помутилось! Глупый Цицерон! — Знаешь, ты явно не лучший спутник, чтобы шариться по подобным угнетающим местам. — Скади сама не поняла, пошутила она, или сказала в серьез, но слова Цицерона ей однозначно удовольствия не принесли. И без него было неприятно, не страшно, нет, просто противно. Чувствовалось что-то однозначно безнадежное. Она уже не знала, чего бы ей хотелось больше: найти девчонку или проползти до самого конца и так никого и не встретить. У нее было стойкое ощущение, будто они что-то пропустили, пока продвигались сюда, может, проход в сторону, или какую-то вещь. Глупая была идея пустить Цицерона первым, так она слишком много отвлекалась от дороги и уделяла внимание мокрыми штанам, беспочвенным опасениям, холоду. Надо было смотреть вперед и по сторонам, а не себе под ноги, и они, может быть, уже нашли бы какую-то зацепку. — Жаль, что Цицерон не может остаться с Матушкой. Слышащий только и делает, что ругается на бедного шута! — Эй, а ты думаешь, у меня нет для этого повода? Напомнить, по чьей милости мы здесь оказались? — А разве в обязанности нашей уважаемой Главы входит помогать глупым бесполезным старикашкам, у которых пропадают дочки, будущие потаскушки? — Было бы мне, где сейчас размахнуться, я бы тебя так огрела, что ты пропахал бы землю на полмили вперед! У тебя это умение меня раздражать парой слов с рождения было? Интересно, как тебя мать родная ещё в детстве не придушила. — Гм! Наверное, потому что Цицерон придушил её сам! — Да, да, бреши-бреши. У тебя кишка тонка была это сделать, я уверена. Да и силенок бы не хватило, извини, но ты и сейчас статными размерами не отличаешься. — Почему Слышащий так уверен, что рост и сила в нашем кровавом искусстве важны? Это совсем не так. Убить способен даже ребёнок, если будет такое желание. Ситис направит. — Вот поэтому ты меня и выводишь, — выплюнула Скади, стараясь говорить спокойно. Хоть двигаться стало легче, дышать — нет, поэтому распаляться от разговора с этим полоумным не было хорошей идеей. Она и так еле дышала. — Ты мыслишь, как ребёнок, думаешь — если захотелось, нужно обязательно это сделать, не думая о последствиях. Не понимаю, как предыдущие покойные Главы Братства смогли углядеть в тебе хоть какой-то потенциал. Я-то тебя при себе держу, потому что прибить жалко. — Цицерон и шут не всегда были одним целым, — Хранитель немного покряхтел, видимо, раздумывая, и потом только продолжил, — Безумие и амнезия, как хорошо, что мы повстречались! Единым стало то, что разделено. Скади с омерзением припомнила слова из его дневника о том, что Мать Ночи наградила убийцу хохотом шута, которого тот с радостью прирезал. — Больше твоя история похожа на, знаешь ли, или наказание, или красивую сказочку. Не то, чтобы я тебе не верю, мне просто не особо понятно и не так уж интересно. Поэтому будь добр, не утруждайся. — То жарко, то холодно, то важно, то все равно! — вскричал Цицерон, и высокий голос его вновь многократно отразился от стен. — Веди себя потише. — Как прикажет Слы-ышащий! Скади погрузилась в раздумья. Подумала, что не лишним было бы и правда найти для этого скомороха другую няньку. Может быть в Сиродиле найдутся специалисты, которые хотя бы магией могут усмирить такого буйного душевнобольного. Или поступить по жестокой, но справедливой нордской традиции: никто же не запрещал ей все свои угрозы исполнить. В воздухе, к слову, появился какой-то новый запах. Скади не сразу его заметила, но когда он со всей силой проник в её ноздри, она сморщилась, как пожухлый помидор. Отвратительная вонь мокрой шерсти, гнилья, крысиного помета. Настоящий смрад, такой густой, что не хотелось даже вдыхать. Его принес сквозняк, вылетевший откуда-то из темноты впереди. — Проклятье, что это за дерьмо? Тут как будто целое гнездо злокрысов! — она зажала себе нос рукой, сдерживая желание сплюнуть, и в это мгновение оба светящихся шара погасли. Тоннель затопила кромешная тьма. — Для чего же Слышащий так громко кричит? Если это правда милые крысята, то они сбегутся к нам поглядеть, кто так нескромно нарушает тишину их домика! — с воодушевлением прошептал Цицерон. Конечно, видно его совсем не было, так что Скади даже не знала, застыл ли он на месте, или пробирается дальше. — Заткнись! Она даже чуть было не промямлила «пожалуйста». И во имя Талоса, бога над всеми нордами и величайшего из людей, причина на то была настолько ужасной, что сравнивать с тем, с чем Скади сталкивалась до этого момента, было невозможно. Ее буквально парализовало от страха и ощущения, будто прямо между её позвонков бегает, ползает, скользит как горячий нож по маслу, скользкий злокрысий хвост. Скади зажала рот руками еще сильнее; не в силах даже закрыть глаза, она смотрела распахнутыми пустыми глазницами в черноту, и чувствовала эти маленькие коготки на своих плечах, жесткую шерсть на собственном загривке, усики около ушной раковины. Это было не в реальности. Она знала это, видела и понимала, но ощущение было настолько реальным, что из её глаз полились слезы, потому что она не могла пошевелиться, не могла вздохнуть, не могла развернуться и хотя бы руками смахнуть то, что так её мучило. В глотке пересохло, и когда она открыла рот, чтобы вдохнуть хоть капельку воздуха, крыса со спины уменьшилась и прямо сквозь её черепную коробку проскреблась во внутренности через горло. Проход воздуху оказался наглухо закрыт. Тогда Скади закричала. Это не было похоже на тот крик, что все мы привыкли слышать, она кричала как будто внутри себя. Ее уши этого не слышали, глаза не видели, но она знала, что кричит и знала, что это правда. Крик оглушал её, отражался от стен вокруг и костей внутри неё, она не слышала даже мыслей, настолько громким был этот первородный вой, что заполнил каждую частицу её тела. Она даже упала на спину. Камень, ледяной и мокрый, ударился об неё, а она об него, и это освежающее, пронзительно холодное ощущение отрезвило её. Глаза открылись. Перед ней играло в бликах огня лицо Цицерона. Кап, кап, — стучали капли. Скади моргнула. — Слышащий так долго не зажигал свои огоньки, что Цицерону пришлось зажечь огонек самому, — сокрушенно произнес он. У него были острый нос и кустистые волосы, Скади сейчас поняла, что чем-то он напоминает грызуна. — Не… не смотри на меня. Она отпихнула его рукой. Посмотрела на обжигающие языки огня и проморгалась. — Какой-то бред. — Какой бред? — Цицерон помахал факелом в разные стороны, он выглядел веселее, чем раньше. Но Скади понятия не имела, что ему ответить. — Я не знаю. Идем дальше. И они пошли дальше, уже в полный рост, потому что тоннель расширился. Здесь уже было сухо, и чем выше они поднимались, тем меньше становилось растительности и гнилья на стенах. Кажется, этим ответвлением коллектора давным давно не пользовались, или просто за все лето и начало осени в Солитьюде не прошло ни одного дождя. Запах крыс стоял здесь крепко и однозначно выдавал, кто облюбовал это местечко. Впрочем, это было видно и по начавшим все чаще появляться предметам: то погрызенный ботинок, то обглоданные косточки, то пучок соломы. Ну и конечно, помет, его было больше всего. — Как эти Солитьюдские толстосумы до сих пор не догадаются их травить. Сама Элисиф небось прямо над их гнездом живет. Тоже мне, великая королевна! — ворчала Скади который раз. Ей было не по себе от произошедшего с ней, но Цицерон вел себя так, будто даже не заметил случившегося, а потому нордка с опаской списала это на переутомление и действующие на голову испарения. Как чувствовала, что в этой драконьей заднице ей ничего хорошего не светит. Когда на них наконец выбежала стая разожравшихся злокрысов, никто не удивился. Скади с невероятной злобой и силой натянула тетиву трижды и пригвоздила злобных красноглазых тварей к полу. Шерстяные тушки сползли по древкам вниз, окрашивая пол и дерево стрел кровью, Скади смотрела на это несколько долгих секунд. Их хвосты были полезным алхимическим ингредиентом, но прикасаться к ним она не осмелилась. Поперек горла встал комок, и она двинула по бесконечному коридору дальше. Цицерон беспрекословно засеменил за ней. Однако после места маленького инцидента туннель внезапно оборвался, и хорошо, что в этот момент Скади и её спутник догадались посмотреть под ноги. Проход вывел их в круглую залу, пол которой оказался залит водой, текущей из одного и втекающей в другой такой же проход. И в середине этой лужи, в темноте, на трех прогнивших корзинах сидел скрюченный страхом и холодом ребенок. — Минеция? — позвала Скади, и не ошиблась. Свет факела едва задевал ее маленькое лицо, но нордка смогла заметить: светлые волосы, платьице, по возрасту подходит. Пропавшая девочка ошалелыми слепыми глазами смотрела прямо на них, конечно, ослепленная, она не могла их увидеть сразу. Здесь не было ни единого источника света, и свет факела был для нее, как раскаленное железо, залитое прямо в глаза. — Девочка, не бойся, — чуть хриплым голосом произнесла Скади, стараясь выжать из себя всю мягкость, на которую была способна. Получалось плохо, но перепуганный ребёнок хоть и дернулся в сторону, всё-таки не так резво. Она смотрела прямо на неё, и Скади поняла, что зрение к ней понемногу вернулось. — Тётенька… Босые ноги и руки Минеции все были исцарапаны, некоторые раны даже с далека выглядели до страшного глубокими, все-таки когти у злокрысов не игрушечные; волосы растрепаны и все слиплись от грязи, что была на полу и на стенах. Однако, она была жива, сидела на груде старых корзин, соорудив их них какое-то подобие возвышения или укрытия, а в руках у нее блестел окровавленный осколок стекла. Скади пошарила газами вокруг. Один зарезанный злокрыс застрял в решётке у самого пола, уносимый водой. Его, видимо, зарезали именно этим осколком. — Видишь, Слышащий? Даже дети способны на убийства! Минеция повернула голову к Цицерону, так резко, что волосы ударили её по лицу хлесткой пощечиной. — Дя…денька… А-а! Выпучив глаза, малявка пронзительно закричала, отпинываясь ногами и падая в воду, она своротила все свои нагромождения и отползала к стене, попутно кидаясь всем, что попадалось под руку. Стекло изрезало ей ладонь. У Скади от ужаса в её глазах сердце упало в пятки, так неожиданно больно было смотреть на настолько сильный животный страх и отвращение в детских глазах. Стало горько, но она не сомневалась, что реакция у неё будет именно такой. Все же Цицерон был человеком, который лично топил её в этой западне и закрывал своими руками дневной свет над её головой, а вместе с ним и крупицы детской надежды на то, что это всего лишь игра. То, что произошло с ней в кромешном смердящем мраке под городом, игрой отнюдь не было, и девочка, вероятно, поняла это еще до того, как прыгнула в люк. Что же. Мир всегда был жесток, проявлять жалость не стоило. Поэтому Скади схватила девчонку в стальные тиски, поднимая над землей, и прямо в ухо ей нашептала драконье слово. Сознание и воля маленького человека сразу из неё вылетели. Она обмякла, выдохнула, успокоение подействовало на неё куда легче и быстрее, чем на любого взрослого. — Мда. Посвети мне. Цицерон выглядел неловко. Кажется, это первый раз, когда его жертва выжила и повстречалась с ним во второй раз. На крысином лице имперца читалось недоумение. Однако он посветил факелом вокруг и над головой. Лестница была у стены, а люк с простенькой задвижкой прямо над ней. Минеция не смогла до неё добраться, просто потому что первая ступенька начиналась чуть выше её головы.