О причинах одиночества говорит любовь

      Тэхëн чувствует тяжесть в груди и ком в горле, не дающий сделать полноценный вдох. Всë это – это что? Что Чонгук имеет в виду? И почему внутри всë сводит с такой силой, будто бы это и правда может быть их последняя встреча? — Нам будет лучше порознь, — Чонгук кивает для верности, будто бы пытается в этом убедить не столько Тэхëна, сколько самого себя. Изначально, когда он звал старшего на разговор, в его планы не входило нечто подобное. В Чонгуке не было твëрдого намерения обрубить всë именно этим утром, потому что невозможно спустя столько лет вот так с ходу разорвать связь с человеком, который значил для него всë. Он не представляет свою жизнь без Тэхëна. Все самые важные моменты в его жизни, все самые счастливые и самые печальные воспоминания – всë связано с ним. Сколько Чонгук себя помнит – Тэхëн всегда был рядом, всегда был надëжной опорой и самым верным другом. Они всегда были друг у друга, и даже в последние месяцы, когда они общались так редко, Чонгук знал: если у него что-то случится – он сможет обратиться к Тэхëну, и тот наизнанку вывернется, но найдëт способ помочь. Чонгук все эти десять лет делал всё, чтобы так же оставаться рядом и быть не менее достойным другом для Тэхëна. Он готов был на что угодно, лишь бы сохранить хотя бы то, что он имел всë это время, но дальше у них тупик, Чонгук не видит решений. Вместе они быть не смогут, потому что для Чонгука это слишком больно и рискованно, и дружить у них дальше не получится, потому что у обоих чувства, хоть и разные. После такого разлома вернуться к тому, что было раньше, – невозможно, и пытаться строить что-то новое так же бессмысленно. Раньше Чонгук сделал бы всë, что от него могло зависеть, лишь бы оставаться рядом с Тэхëном хоть в роли коврика для йоги, который стоял в квартире Кима уже пять лет и ни разу не был использован по назначению. Сейчас что-то изменилось. Возможно, Чонгук просто устал бороться. Может быть, ему действительно пора отступить? Тэхëн тоже не был готов принимать какие-либо решения, но не потому что был трусом или не хотел брать ответственность, а потому что он до сих пор был в шоке и не мог уложить в голове всë то, что за прошедшие несколько минут ему сказал Чонгук. Мысли роились и создавали сводящую с ума симфонию, внутри всë сжималось из-за противоречивых чувств и переживаний, и на фоне всей этой вакханалии особенно сильно выделялся животный ужас от одной только мысли, что Чонгука действительно может не быть в его будущем. — Что ты такое говоришь? — Тэхëн выдавливает совсем тихо и так тяжело, будто бы в этот момент кто-то топтался по его грудной клетке. Он не видел в Чонгуке решимости и стойкой уверенности в своих же словах – в чëрных глазах плескались лишь отчаянная безысходность и вселенская усталость. Тэхëн даже примерно не мог представить, как сильно Гук вымотался за прошедшие годы, и то, что именно сейчас он решил отступить – это слишком больно, но с точки зрения вселенной и примитивного закона бумеранга — вполне справедливо. Рано или поздно все меняются местами, Тэхëн это давно понял. Это не значит, что пришла его очередь страдать – и он, и Чонгук знали, что в их ситуации виноватых нет, лишь жестокое стечение обстоятельств, но Гук действительно своë уже отстрадал, и у него изначально не было выбора. Тэхëн же сейчас может выбирать: он может отступить, пока ещë не поздно, а может взять всë в свои руки и сделать всë возможное, чтобы быть с Чонгуком вместе. Выбор этот, конечно, условный. Тэхëн прекрасно понимает, что ему ещë только предстоит всë обдумать, но уже сейчас у него в голове только один вариант. Он смотрит на Чонгука и понимает, что ему есть, за что бороться, даже если сейчас Чону кажется, что это абсолютно бессмысленно. — У нас не получится быть вместе. И дружить так, как раньше, мы уже не сможем, — Чонгук жмëт плечами, но безразличия в этом жесте не видно. Он переживает, ему далеко не всë равно, просто сейчас внутри почему-то пусто. Наверное, так бывает, когда вдруг вслух озвучивается то, что долгие годы было надëжно спрятано внутри. Чонгук и сам пока до конца не осознаëт, что происходит, о чëм они говорят и что уже им сказано. Его воодушевлëнность, с которой он подскочил с кровати в четыре часа утра, не была связана с тем, что он вдруг решился оборвать с Тэхëном все связи. У него не было какого-то плана действий, не было того варианта исхода событий, к которому он хотел бы всë свести. Его готовность к разговору скорее была связана с тем, что он попросту устал думать. Хотелось остановиться на чëм-то конкретном, и изначально Чонгук не подозревал, к чему их разговор приведëт. Он не мог даже представить, что за несколько минут он выложит свой секрет с десятилетней выдержкой и вдруг заявит, что готов обрубить их связь. Всë происходило слишком быстро, с невероятной скоростью катилось куда-то в пропасть, и Чонгук просто не успевал обдумывать свои слова. Все мысли будто бы вырвались из измученного подсознания, заглушая кричащую боль сердца и его мольбы дать шанс, позволить залечить чернющие язвы. Чонгуку тоже ещë только предстоит всë происходящее осмыслить и пропустить через себя, пережить и прочувствовать этот разговор снова, но уже наедине с самим собой. Сейчас в его словах лишь упрямая идея поставить точку, потому что с запятыми он уже намучился. Поэтому, наверное, на него в четыре часа утра накатила такая решительность. Даже организм уже кричал о том, что пора что-то сделать, чтобы стало хоть немного легче. А что в итоге выдала дурная голова – это уже совсем другая история. Тэхëн выглядел растерянным и подавленным, но Чонгук совсем не чувствовал из-за этого каких-либо положительных эмоций. Он никогда не хотел, чтобы Тэхëну было больно, даже если и злился на несправедливость и неразделëнные чувства, никогда не винил в этом Кима. Сейчас Чонгук по-прежнему желал ему только добра, и искренне считал, что и старшему вдали от него будет лучше. Но Тэхëн не был с этим согласен. — Если захотим, то сможем, — он заглядывает в чужие тëмные глаза, будто бы пытаясь найти там что-то, за что можно было бы зацепиться. И он находит. Замечает такое необходимое сейчас сомнение, постепенно сменяющее якобы холодную решительность, и волнующий сердце трепет в глубоко влюблëнном взгляде. Чонгук будто бы сам одними глазами просит переубедить и настоять на своëм, побороться за них хотя бы сейчас, когда, казалось бы, уже поздно. Может, Тэхëну только казалось, и он выдавал желаемое за действительное. Но Чонгук точно стоил того, чтобы хотя бы попытаться. — Мы сможем быть и друзьями, и... парой, — Тэхëн тяжело сглатывает, морщась, понимает, что вернуться на стадию дружеских взаимоотношений они действительно вряд ли смогут. Но он бы постарался, если бы Чонгук точно решил, что хочет именно этого. — Всë решаемо. Чонгука от последних двух слов подташнивает. В этой жизни можно решить любую проблему, кроме, конечно же, смерти, и Чон прекрасно об этом знал, потому что эти слова доносились из каждого утюга, и озвучивали их, конечно же, невероятно сильные люди, прошедшие через огонь, воду и медные трубы. Чонгук не был с ними согласен. Не со всем в этом мире можно справиться просто в силу того, что все они – люди. Чонгук не был ленивым, капризным или трусливым, и сейчас он отказывался бороться не потому что его чувства были слабее обстоятельств. Гук просто прекрасно понимал, что эти чувства сожгут все его внутренности дотла, пока он будет пытаться убеждать себя в том, что Тэхëн когда-нибудь полюбит его так же сильно. Он не вынесет, и дело совсем не в том, что любовь его недостаточно сильна, чтобы справиться с последними препятствиями, а в том, что эти чувства сильнее него самого. Вот, что было ужаснее всего. — Не всë, Тэхëн. Я больше не могу. — Чонгук бессильно ведëт плечом, снова отводя взгляд. И всë же, он действительно на что-то надеялся, хоть признаться в этом было крайне тяжело даже самому себе. Быть может, он изначально заговорил о разрыве их связи не только из-за искренней веры в то, что порознь им будет лучше, но и отчасти из желания послушать, что Тэхëн сможет ему противопоставить. Лишь сейчас до Чонгука постепенно стало доходить, что их сегодняшняя встреча действительно может стать последней, если Ким всë же не будет настаивать и отступит. Только сейчас Гук вдруг смог представить, что, возможно, сейчас он видит Тэхëна в последний раз. От этого стало совсем дурно, и напускное спокойствие, словно пеленой перекрывшее сознание, вдруг начало отпускать застеленные дымкой мысли и чувства. И по мере того, как его собственное моральное равновесие со скоростью света катилось вниз по наклонной, решительность Тэхëна с той же скоростью возрастала. Это совсем не страшно – пытаться и не сразу получать какой-то результат, не страшно бороться за дорогого человека и помогать справляться с его страхами и сомнениями. Страшно потерять, даже не попробовав. — Значит, я буду стараться за двоих, — Тэхëн говорит уверенно, глядя пытливо в чужие увлажнившиеся глаза. — Я не хочу тебя терять. Чонгук тоже не хотел. Он понимал, что ляпнул сгоряча, и что на самом деле вряд ли бы смог отказаться от Тэхëна совсем, тем более так резко. Но стоит ли ему сейчас сдавать назад и отказываться от своих слов? Он уже пожалел, что отступил от своего решения, когда дал слабину и снова попробовал что-то построить с Дживоном. Чонгук хмурится и поджимает губы. Ситуации разные, да и Дживон с Тэхëном... Разве можно их сравнивать? У Чонгука по одному из них сердце плачет вот уже столько лет, никак успокоиться не может, так разве это не самая значимая причина, из-за которой стоит хотя бы попробовать? Вопрос лишь в том, сможет ли Чонгук выкарабкаться в том случае, если они всë же попробуют и у них ничего не выйдет. И готов ли он отдать сердце на растерзание, когда его давно уже пора лечить. — Эй, Белëк? — Тэхëн зовëт тихо и практически ласково, так, что Чонгук просто не может не посмотреть в ответ. — Дай мне шанс. Всего один. Они так и пялятся друг на друга: Тэхëн участливо и заискивающе, а Чонгук неуверенно, затравленно. Что он может сейчас ответить? У него в голове есть два возможных решения, и он может оправдать любое из них, что бы он в итоге ни выбрал. Он может отказаться от них, сделав ставку на время и отсутствие Тэхëна в его жизни, чтобы сберечь сердце от новых ранений, а может послушать это же разъëбанное в щепки сердце и дать им обоим возможность обрести наконец покой рядом друг с другом. В обоих случаях он рискует, оба варианта грозятся добить его окончательно, и сейчас Чонгуку, по сути, просто нужно решить, готов ли он шагнуть в эту пропасть с завязанными глазами, схватившись за чужую руку и доверив всего себя дорогому для сердца человеку, не имея никаких гарантий. Этот выбор не мог быть простым, Чонгук, наученный жизненным опытом, никогда не принял бы такое серьëзное решение в моменте. Ему нужно подумать, очень хорошо подумать и всë взвесить. Воцарившуюся тишину перебило шарканье тапочек по ламинату. Чонгук дëрганно обернулся и спустя несколько секунд увидел потирающего глаза Джина, выходящего из комнаты. Его слегка пошатывало, он явно ещë не отошëл от сна и вряд ли чувствовал напряжëнную атмосферу, которая образовалась на кухне между Тэхëном и Чонгуком. Те так и продолжили стоять друг напротив друга, следя за траекторией движения Сокджина. — Я так понимаю, не приехало твоë... — Джин отнимает руки от лица и затыкается, понимая, что на кухне их трое. Благо, он не договорил фразу и не ляпнул что-нибудь из ряда вон выходящее, иначе было бы совсем стыдно. — Пардоньте, не хотел мешать, уже удаляюсь, — Джин с этими словами неуклюже разворачивается и движется в сторону ванной комнаты. На кухне снова становится тихо, только напряжение отступает, уступая место неловкости. Чонгук почувствовал совершенно неуместное смущение: он совершенно не знал, что говорить, а тишина казалась совершенно некомфортной и давящей. Взгляд бегал по всему окружающему пространству, избегая встречи с чужими глазами, полными ожидания и надежды. — Уже шесть часов утра? — Чонгук, поняв, что Джин вряд ли встал бы без будильника, всë с той же давящей атмосферой неловкости оглядывается на настенные часы, но вспоминает, что те встали ещë месяц назад. Он так и не заменил батарейки. — Без пятнадцати. Тэхëн, посмотрев на небольшой циферблат, уже опускает руку, и Чонгук невольно задерживается взглядом на чужом запястье, где по-прежнему находились часы ручной работы, которые он подарил старшему ещë три года назад на день рождения. Чонгук так же помнит, что у него самого сейчас в ушах небольшие колечки и гвоздики из золота, подаренные Тэхëном сразу же после того, как они в очередной раз вместе сходили в салон. Штангу в брови, кстати, ему тоже подарил Ким. Всë это будто бы ещë больше нагружало мысли, потому что у Чонгука действительно бóльшая часть сознательной жизни была неразрывно связана с Тэхëном. Ну как Гук сможет отвыкнуть от Кима, если практически каждая вещь в его повседневной жизни ассоциировалась с ним? Он встаëт утром и варит кофе в турке, подаренной старшим, носит подаренные им украшения, одевается в вещи, каждая из которых ассоциировалась с какой-то их встречей, а ночью спит на ортопедическом матрасе, который Тэхëн по приколу притащил другу на первое апреля два года назад. Сможет ли Чонгук не думать об этом? Вряд ли. А если очень сильно постарается? Нет. — Я, наверное, поеду домой, — Тэхëн отталкивается от столешницы, на которую опирался всë это время, и смотрит в упор, будто бы пытаясь запечатлеть в памяти чужой образ. Он уже совсем не верил, что это их конец, но всë равно безумно нервничал и боялся оставлять Чонгука одного наедине с его мыслями. Мало ли, что он может себе надумать. Тэхëн обходит стол и встаëт напротив, всего в нескольких десятках сантиметров. Чонгук не пятится в сторону, только смотрит внимательно, настороженно. Влюблëнно. Что бы он ни говорил, о чëм бы ни кричал разум, он всë равно не может разлюбить. Смотрит на эти патлы кудрявые, родинку на кончике носа и пушистые ресницы, обрамляющие лисий разрез глаз, и понимает, что у него уже давно нет от этой любви никакого спасения. Ни время, ни другие отношения, ничего уже не поможет – Тэхëн навсегда останется самым родным и близким, что бы Чонгук ни делал. Тэхëн в этот раз не спрашивает разрешения – подходит и обнимает, но не слишком крепко, чтобы Гук в любой момент смог уйти от этих объятий. Старший укладывает ладони на невероятно сильную спину, чувствуя, как под его руками гордая прямая осанка вдруг ломается. Чонгук сутулится, будто бы сдуваясь, носом вжимается в местечко между шеей и плечом и одновременно с этим сжимает в кулаке рукав пижамы, в которой Ким выскочил из дома. Он крепко жмурится, чувствуя, что ещë чуть-чуть и он начнëт хныкать, умоляя Тэхëна не уходить и не оставлять его снова. Это желание противоречит всем его мыслям, но оно такое сильное, что Чонгук едва может себя сдержать. — Я не прошу тебя отвечать мне что-то прямо сейчас, думай столько, сколько тебе нужно, — Тэхëн тихо говорит куда-то в чужой висок, едва ощутимо прикасаясь к коже губами. — И если ты всë же дашь мне шанс, я сделаю всë, чтобы тебе больше не было больно. — А если нет? — Чонгук застывает, крепче схватившись за мягкую ткань. — А если нет... — Тэхëн прерывается, тяжело сглатывая. — Извини, Чонгук. Даже если ты скажешь нет, я всë равно буду пытаться. Прости.

***

      Понедельник, что очевидно, с самого утра пошëл по одному месту, и стабильности ради маршрут так и не сменил. Недосып, небольшое похмелье и большое количество кофеина делали своë дело: Чонгук хотел плакать, убивать и спать, но вместо этого стойко держался и закапывался на работе в бумажках, буквально не вылезая из-за рабочего стола. На обеденном перерыве они не дошли даже до столовой – забились в крохотную офисную кухню, где одним лëгким движением локтя можно было снести половину мебели, и пили кофе: Сокджин с какими-то отстойными конфетами из буфета, а Чонгук с детским печеньем, которое от пережитого стресса пришлось купить в магазине по дороге на работу. Джин отвлекал его, как мог. Рассказывал о запланированном отпуске на Чеджу, о семейных разборках по поводу его ориентации и о каких-то мелочах вроде похода в элитный магазин какой-то именитой уходовой косметики, в который он по случайности заглянул после двухдневного кемпинга в кругу бывших одноклассников. — Да, не отрицаю, возможно, я выглядел не слишком презентабельно, но! — Джин с максимально возмущëнным выражением лица поднимает указательный палец вверх. — Это не повод мне хамить. Ещë бы чуть-чуть, и я бы этому консультанту в рот залил пенку для умывания. Чонгук думает, что он бы тоже с радостью сейчас кому-нибудь что-нибудь в рот затолкал, но он лишь кивает несколько раз, показывая таким образом, что слушает друга, и целиком запихивает в рот печеньку в виде какой-то зверюшки, чуть ли не подавившись. Джин продолжает ворчать, вынимая из обëртки ещë одну конфету. — Он ещë посмотрел на меня так надменно. Будто бы я почку продал, чтобы оказаться в их магазине. — Да-да. А вторая отказала при виде их говнопродукции. Сокджин согласно мычит, перебивая странное послевкусие от конфет из офисного буфета смачным глотком кофе. Чонгук в это время продолжал старательно жевать печеньки с максимально загруженным выражением лица. Джин всматривается в упаковку, которую Чонгук всë это время держал в руках. Он цокает языком и закатывает глаза, когда видит незамысловатые картинки и название печенья, которым младший уже не в первый раз давится при стрессе, до отказа набивая свои круглые щëки. И Джин, вообще-то, ничего не имел против детского печенья в виде зверушек, но Чонгук, проживающий свой третий десяток, мог бы не отбирать у детей хлеб. Серьёзно, Сокджину кажется, что именно из-за его друга на полках в магазинах скоро будет дефицит вина и детского печенья. Чонгук к тому же совсем не знал меры. Он уже едва мог жевать, настолько его рот был переполнен массой, которую он на данный момент всухомятку пытался проглотить уже несколько десятков секунд. Сокджин всë это время смотрел на него укоризненно, пока Чонгук наконец не оторвал взгляд от упаковки. На чужой, полный скепсиса взгляд, он только больше нахохлился. — Фто? — хмурый хомяк начинает жевать в три раза быстрее, грозно сведя брови к переносице. — Фто-фто? Перестань жрать детские печеньки, вот фто. — Отвали, а? Я заедаю ими взрослые проблемы. Сокджин выдыхает повержено, и просто протягивает другу свою кружку кофе, потому что свой тот давно допил, и теперь действительно не мог проглотить содержимое собственного рта. Так обычно делают маленькие дети, а потом выплëвывают всë либо на пол, либо маме в ладонь. Чонгук себе такой радости жизни позволить не мог, поэтому пришлось принимать помощь друга. Сокджин не мог его в чëм-то упрекнуть – каждый переживал стресс по-разному. Кто-то начинал много есть, слишком много времени спал, либо же наоборот загружал себя работой до отказа. У кого-то привычки были более локальными: Чонгук вот тоннами поедал печенье, причëм исключительно детское и только определëнной фирмы. Ну, либо выпивал что-то алкогольное. Очумительный разброс. Внутреннее состояние у Чона и правда было ужасным. Он сейчас буквально был бомбой замедленного действия, блокирующей конкретные мысли и копящей внутри нервное напряжение. Поэтому про утреннюю ситуацию они так и не поговорили. Сокджин тактично обходил эту тему всеми возможными путями, зная, что Чонгук сам всë расскажет, когда созреет. Сейчас же они просто пытались делать вид, что у них всë в порядке, чтобы не нарушать хотя бы иллюзию спокойствия. Кухня действительно была маленькой, в помещении даже не было столов и стульев, поэтому Чонгук сидел на подоконнике, а Сокджин стоял, опершись на кухонный гарнитур. Было тесно и не слишком удобно, поэтому они оба надеялись, что никто больше не догадается заглянуть к ним на обеденном перерыве, за время которого можно было сходить в одну из десятков кафешек, находящихся возле офиса. Конечно же, до Вселенной их запрос не дошëл, и на кухне появились ещë двое: Намджун и девушка-стажëр из отдела кадров, имя которой Чонгук даже не пытался вспомнить, потому что точно знал – бесполезно. Зато знал Сокджин. Он всех, кто крутился рядом с Намом, знал поимëнно, и некоторых уже проклял до третьего колена. Порча на понос и облысение, видимо, на эту особь не подействовала. Странно. Прабабка вроде ведьмой была, а Сокджину от неë только кривые пальцы достались. Михо вежливо здоровается и кланяется, но быстро возвращает своë внимание Намджуну. Сокджин на того даже не смотрит, потому что в этот раз он действительно обиделся. Хуй с ним, таким дохуя прекрасным и недоступным. Первое правило счастливой жизни – любить себя чуть больше, чем всех остальных, и ставить свои интересы выше интересов всяких там Ким Намджунов. Потому что с их появлением эта система "себялюбия" рушится, и чаще всего ничего хорошего в таком случае не происходит. Сокджин переживëт, ничего страшного с ним не случится – чувства постепенно притупятся и в груди перестанет тянуть. А Намджун пусть дальше выстраивает вокруг себя кирпичные стены, которые будет разбирать кто-нибудь другой. Чонгук продолжает сидеть рядом с другом, чувствуя лëгкое смущение из-за снова набитых щëк. На него, правда, никто и не смотрел, зато сам он с большим интересом наблюдал за Намджуном, бросающим неоднозначные взгляды на старшего Кима. Он смотрел заискивающе, с настоящей виной во взгляде, а Сокджин совсем не обращал на него внимания, продолжая пить свой остывший кофе. И без того тесное помещение с появлением ещë двух людей визуально будто бы стало ещë меньше. Намджун стоял буквально в нескольких сантиметрах от Джина, задевая его плечом, пока Михо тëрлась рядом, увлечëнно что-то рассказывая едва различимым шëпотом. Этот рослый, широкоплечий мужчина выглядел нелепо в своих попытках привлечь внимание старшего. За те минуты, что Михо варила кофе, он успел несколько раз неуклюже врезаться в чужой бок, что, конечно же, можно было бы списать на недостаток места, если бы не осторожные взгляды, которыми Намджун одаривал старшего после каждого такого столкновения. Он будто бы прощупывал почву, проверял, насколько сильно он проебался в этот раз. И наконец понял, что сильно, когда в ответ на неловкие касания не получил вообще никакой реакции. Чонгук, будучи хорошим другом, на Намджуна злился. Считал его последней сволочью, недостойным мужланом и далее по списку, но он всë же немного ему сочувствовал. Конечно, он знал этого мужчину слишком плохо, чтобы судить о чужих проблемах и страхах, но он почему-то был уверен, что Намджун не был таким уж плохим человеком. Было видно, что он действительно сожалеет о сказанном и чувствует свою вину, но этого, конечно, было мало. И его очевидных чувств к Сокджину – тоже. Старший, возможно, чувствовал и свою вину – он изначально не обозначил рамки дозволенного и всë говно в свою сторону терпел, переводя в шутку. Теперь уже всем было не до смеха – и Намджуну, который закопался в собственных внутренних проблемах так, что не заметил, как начал перегибать палку, и Сокджину, который не обозначил вовремя рамки дозволенного и позволил причинить себе боль. — Хуй я ему теперь хоть слово скажу, — Джин с очевидным раздражением в резких движениях отмывает свою кружку из-под кофе после того, как Намджун и Михо наконец уходят из кухни. — Ушлëпок. — Что ж он тебе такого сказал? — Чонгук задаëт риторический вопрос, не слишком рассчитывая на ответ. Он был уверен: раз Сокджин не рассказал вчера, значит и сегодня вряд ли решится. Но у старшего, доведëнного до ручки чужим поведением, вдруг лопнуло терпение. — Да много чего, — он саркастично хмыкнул, дëрнув бровями. — Пересказывать не буду, но суть была в том, что я слишком плох для него. И поговорить со мной не о чем, и шутки у меня идиотские, и характер тоже такой себе. Весь я ему, блять, не подхожу! — Джин явно психует, отбрасывает в раковину ту самую кружку и вскидывает руки. — Опиздоëбило это всё, не могу уже. Чонгук поджимает губы, сминая в пальцах пустую упаковку из-под печенья и опуская взгляд в пол. Он искренне сочувствовал другу и ощущал неприятную тяжесть в груди. Сокджин ведь всегда был тем самым человеком, у которого всегда всë было хорошо, потому что на всë плохое ему было похуй. Он обладал высокой самооценкой и здоровым эгоизмом, любил себя и знал себе цену. И даже в его жизни случились чувства, которые эту гармонию нарушили. Чонгук был расстроен, да и если честно, в последнее время он только и делал, что расстраивался. Не только из-за себя, но ещë и из-за близких ему людей. Просвета будто бы попросту не было, у всех вокруг всë было плохо, и проблески призрачного счастья ощущались только в те моменты, когда рядом был Тэхëн. Чонгук страдал из-за своих чувств, но без них всë было совсем плохо, блëкло, никак. Любовь выворачивала его наизнанку, но она же поддерживала тепло внутри, даже когда казалось, что ничего хорошего в жизни не осталось. Думать об этом не хотелось. По крайней мере, точно не сейчас. — Ну и хуй с ним. На нëм свет клином не сошëлся, — Джин нарушает тишину, усаживаясь на подоконник рядом с Чонгуком, и пытается вернуть себе былое спокойствие. Что-то он совсем расклеился. Это чувство уязвлëнности совсем не было ему свойственно. Чонгук только кивнул несколько раз, всë так же сжимая в руках шуршащую упаковку. Почему-то в этот момент он чувствовал себя так, будто бы его придавило сверху бетонной плитой. Даже тишина казалась давящей, хотя неловкости не было. Хотелось сказать что-нибудь глупое и смешное, чтобы разрядить обстановку, и Чонгук, кажется, даже набрал для этого воздух в лëгкие, но его перебил звук открывающейся двери. И если до этого Чонгук думал, что этот день вряд ли смог бы стать ещë хуже, то теперь над такими мыслями он мог только посмеяться. На кухню зашëл Дживон. — Здравствуйте, Сокджин-ши, — Кан кивнул в знак приветствия, и тут же перевëл взгляд на Чонгука, который моментально устремил глаза в пол и будто бы посерел. — Чонгук, можно тебя на несколько минут? Чужое раздражение ощущалось кожей и отзывалось давящей пульсацией в висках. Чонгук действительно планировал поговорить с Каном в ближайшее время, он хотел объясниться сначала с ним, а потом уже с Тэхëном, потому что он уже давно знал, чем закончатся их с Дживоном попытки создать отношения. И, возможно, их разговор даже состоялся бы в этот день, если бы не утренняя встреча с Кимом. У Чонгука просто не осталось сил на выяснение отношений, но уже сейчас он понимал, что Дживон в этот раз просто так не отступит. Гук выдыхает и на секунду прикрывает глаза. Господи, как он устал от всего этого дерьма. — Господин Кан, время обеда уже заканчивается, поэтому не думаю, что... — Ещë целых десять минут до конца обеденного перерыва, — Дживон перебивает, и одним своим тоном заставляет Чонгука напрячься. — Хватит бегать и искать отмазки, нам всë равно придëтся поговорить. Чонгук поëжился, на секунду скосив взгляд на Джина. Да, он был в курсе бóльшей части событий, происходящих в личной жизни Чонгука, но это всё равно было неприятно. То, что Дживон при чужом человеке позволял себе выставлять напоказ проблему их личных взаимоотношений. Возможно, Чонгук уже просто искал повод, чтобы придраться, чтобы не было так погано на душе. Он и не отрицал. — Мне оставить вас? — Сокджин спрашивает шëпотом, наклонившись ближе к другу. В ответ он получил едва заметный кивок головой. — Тогда, с вашего позволения, я пойду работать. До свидания, господин Кан. Сокджин неловко кланяется и, уже стоя в дверном проëме, жестом приказывает другу держаться. Чонгук ему слабо улыбнулся, а потом с тоской проводил взглядом чужую спину. Ему уж точно не хотелось сейчас оставаться наедине с Дживоном, у которого, по ощущениям, вскоре из ушей должен был пойти пар. Может быть, Чонгук бы чувствовал себя чуть лучше, если бы его вины в этом не было. — Чонгук, что происходит? — Дживон не оттягивает и после хлопка двери сразу же задаëт волнующий его вопрос. Он действительно злится, но злость уступает место растерянности и неприятному чувству тотального непонимания происходящего. Чонгук выдыхает грузно, опустив взгляд в пол. — Пустая трата твоего времени, — Чонгук видит, что Дживону от его ответа явно легче не стало. — Это всё, что происходило за последние несколько месяцев. Мне жаль. Чонгук не врëт, говорит искренне, хоть и понимает, что это ничего не меняет. Он жалеет, что в принципе решил снова попытаться построить с кем-то отношения, жалеет, что не сдался раньше и десятки раз отступал, когда хотел все эти муки закончить. Жалел о потраченном времени, жалел чужие чувства, потому что сам как никто другой знал, что это такое – влюбиться невзаимно. Он просто надеялся, что Дживону не будет слишком больно. Тот был старше, опытнее, он рациональнее относился к собственным чувствам и явно не был похож на человека, который собирался убиваться из-за неразделённой любви. Чонгук, конечно, не мог судить о чужих чувствах, но он хотел в это верить. — Объясни нормально, Чонгук, — Дживон, кажется, немного успокаивается. Он не понимает, что Гук имеет в виду. Либо же не хочет понимать. — Я хочу всë это прекратить. Чонгук на сей раз не чувствует никаких сомнений, он не отступит, потому что тянуть уже некуда. Наверное, даже хорошо, что Дживон решил поговорить именно в этот день. Нужно было наконец отодрать этот пластырь, потому что растягивать эту боль не было смысла. Теперь Чонгук смотрит в чужие глаза уверенно, и снова видит, как те меняются. Взгляд становится более мягким и обеспокоенным. Чонгук уже знает, что будет дальше. — Гук... — Нет, Дживон, — не даëт договорить, чтобы предотвратить любые попытки его переубедить. — Сколько раз мы начинали этот разговор, столько раз заканчивали его моими бессмысленными обещаниями. У нас ничего не получится. Прости меня. Чонгук всë ещё думает, что им необходим был спокойный продолжительный диалог, без спешки и всплеска эмоций. Они бы устроились поздним вечером в каком-нибудь ресторане и постарались без лишнего шума расстаться на мирной ноте. Было бы прекрасно, на самом деле, потому что Гук не хотел ранить чужие чувства. Но вышло так, как вышло. Оставалось только держаться до последнего и не дать усомниться в своëм решении. — Тебе нужно время, да? Поговорим позже? — Дживон отступает и тушуется, смотрит со страхом и надеждой, и Чонгук, ей-богу, не понимает, почему этот взрослый, статный, самодостаточный мужчина так за него цепляется. — Нет, — Чонгук встаëт с подоконника, тяжело, неровно выдыхая. Он смотрит в чужие глаза и видит там упрямое отрицание происходящего. Чонгук может лишь слабо ему улыбнуться. — Прости. Чонгук снова опускает глаза в пол и торопливо движется к выходу, и Дживон на сей раз его не останавливает, оставаясь позади. Возможно, эта точка не кажется пока что серьëзной, но на сей раз они оба чëтко понимают, что это действительно конец. Чонгук впервые за долгое время наконец чувствует облегчение, отзывающееся теплом внутри. Вдруг в голове появилось решение и для их с Тэхëном отношений. Надежда, свернувшаяся клубочком в израненном сердце, опасливо высовывает нос. Вдруг хоть в этот раз повезëт? Может, теперь всë станет хоть чуточку лучше?