From contempt to art

— Вот же...! Я не хотел, чтобы так вышло. — Обеспокоенно проговорил Осаму, аккуратно стирая своей ладонью с омежьего лица вязкую жидкость.       Собственноручное удовлетворение ни в коем разе нельзя было сравнивать со стимуляцией о гладкую горячащую полость, приносящую весомое наслаждение, хоть так и не казалось изначально. Как только альфу посетило осознание, контроль покинул тело, обрекая на бессовестное подчинение инстинктам.       Накахара довольно усмехнулся, устремляя игривый взгляд на растерявшегося напротив, точно пронзая того насквозь. Следующим жестом он приостановил неумолимые действия чужой руки, приближая блестящие пальцы к губам, тут же демонстрируя отчетливые поползновения разгулявшегося языка.       В голове Осаму тут же завертелся вопрос: "И как далеко он собирается зайти?"       Непоколебимый интерес окунуться в мир беспросветной похоти и природных инстинктов накатил с новой силой, затмевая осколки здравого мышления. Осаму, как никогда прежде, отдал всего себя во внимание безрассудного омеги, не зацикливаясь на ненужных вопросах, кои норовили стать безответными. — Господи-н-н? — Мягко протянул омега, подтягиваясь на чужие колени.       Белоснежные руки неосознанно упали на чужие плечи, непроизвольно смыкая кисти в замок позади. Омежье лицо придвинулось непозволительно близко к казавшемуся рыжеволосому - безучастному. Пышные ресницы открыли взор настолько, насколько возможно, заставляя рассматривать блеклые коричневые стеклышки. Мягкие алые губы стали отдалены от шершавых еле розоватых всего на пару сантиметров, заставляя желать вкусить себя еще больше. Чуе сталось, что поцелуй сейчас оказался бы абсолютным расточительством по отношению к неге предвкушения и осязаемой близости, не только тел, но и душ. Нагота не считалась более приоритетом цинизма, с точностью до наоборот - ненавязчивая щепетильность читалась в каждом действии, в каждом прикосновении, в каждом, пусть даже ненароком, брошенном взгляде. Именно последнее влекло омегу свыше остальных, оставаясь в радиусе необъятного разумом. Глаза, что сверкали, словно прозрачная луна проводила церемонию опьянительной песни, освещая небеса.       Полная уверенность в отсутствии отдачи с чужой стороны наносила с каждой минутой все более непоправимый урон. Омега желал принадлежать, сопоставляя сей факт с желанием полноценной принадлежности к себе, далеким от реальности и похожим на сказочной величины быль.       В голове рыжеволосого возникла лишь одна беспримерная мысль: "Отчего же так жарко?"       Температура тела нарастала с каждой секундой, еще больше разгорячая. Слипшиеся пряди рыжих волос нарочито разбавили отчетливый румянец на лице, заведомо приклеиваясь к нему. По какой-то неведомой причине Чуя на пару минут осел, не находя верного решения для дальнейшего хода. Язвительный страх закрался в самое нутро парня, вводя в ступор. — Чего остановился то? — Нарушил тишину Осаму, накидывая на лицо прямую язвительность.       Сталось ему, что его особенный слуга берет на себя с лишком, однако, отдать бразды правления для потехи собственного эго показалось хорошей идеей. Именно этому человеку он добавил несколько привилегий за воспоминанием давнего спасения. Одно лишь разрешение касаться собственного тела стоило ему отказа от внутреннего "я", сравнимое с предосудительным преступлением. А теперь смотреть на заметное промедление омеги в столь галантерейный момент у Дадзая не было никакого желания.       Не затягивая более прежнего, он произнес, — какова причина твоего ступора?       Накахара обеспокоенно сглотнул неприятный ком в горле, отвечая несколькими парами слов, — что-то не так... Жарко... внутри горячо и...       Очередная накатившая порция феромонов в конечном счете все же вырвалась вовне. Удар пришелся непосредственно по рецепторам альфы, тотчас вовлекая природные инстинкты в заведомо непотребную игру. За прожитое время Осаму неоднократно сталкивался с подобным, раз за разом отбрасывая излишнее влечение к не принадлежащему, однако, теперь он имел полное право посягнуть. Человек перед ним был в абсолютной его власти, совершенно беспрекословно обязанным выполнять приказы, полноценно зависящим от него, его слуга, его вещь.       Холодная кисть немедленно ринулась вперед, стискивая челюсть Чуи. С губ сорвался всего один вопрос, — почему ты не сказал?!       Голубые стеклышки забегали по сторонам, не находя объекта, за который мог бы уцепиться взгляд. Воздействие альфы от части помогло вернуть трезвый рассудок, отнюдь, верного решения определено не было. График был установлен несколько лет назад, не искажаясь ни при каких обстоятельствах. — Господин, все не так! Течка... Она должна была наступить через неделю. Я не знаю в чем дело! Прошу, поверьте!       Накахара безвольно сжимал нижний крой футболки, пытаясь оправдать собственное неведение. В глазах напротив не читалось ни толики доверия к озвученным отговоркам, исключительно обыденный холод с примесью подобострастия пронзил омегу насквозь.       Дадзая снова обставили, вгоняя в подлинное недоумение. Сквозь зубы он выпалил насущное притворство: — Уходи! Сейчас же!       Напряженная рука тотчас двинулась со значительной силой, отбрасывая разгоряченное тело на пол. Чуя с грохотом рухнул, обронив болезненный вздох. Естество заключалось в том, что альфа абсолютно не предвидел такого исхода событий, наравне не желая вот так разрешать сложившуюся ситуацию. Накахара терял контроль с каждой секундой, жажда сковала горло, заставляя сглатывать чаще прежнего.       Осознание названного отвращения к его телу посетило голову только сейчас, отчего парню сталось натянуть усмешку на лицо, выговаривая: — Господин... Разве не этого Вы желали прежде?       Омега отчаянно поднялся, передвигая дрожащие ноги в сторону влекущего. Затем взволнованно снял последнюю, оставшуюся на нем вещь, ступая шаг за шагом, навстречу жажде познать безудержное вожделение.       В глухой иллюминации глаза Осаму показались рыжеволосому необычайно живыми, готовыми поглотить одним созерцанием. Смешанный запах феромонов едко впитался в обонятельные рецепторы, заведомо оседая приторным оттенком на языке альфы. Некогда грубый язык стал бессловесным, а слюнные железы теперь вырабатывали жидкость в неимоверном объеме, заполняя полость рта вязкой слюной. Десны начали мучительно выть, обрекая на невыносимый свербеж сделать омегу своим, желание подчинить возвысилось на неотчуждаемое ему место. И без того сопутствующая по ходу жизни животная алчность беспрестанно заметалась изнутри, пожирая все на своем пути.       Как только Чуя достиг поставленной точки желаемого, ноги обессиленно подкосились из-за внезапно ударившего резкого потока феромонов сильного пола. Вот оно, истинное лицо омеги - саднящая слабость от одного лишь аромата, безудержный порыв похоти, жгучий позыв принадлежать.       Не давая Накахаре упасть, альфа схватил того за запястье, опрокидывая на мягкую поверхность. Вместо болезненного вскрика у Чуи вышел облегченный вздох, приправленный привкусом победы, тот раззадорил альфу более предварительного. Его одежда незамедлительно оказалась на полу за утратой прежней надобности.       Альфа склонился прямо к разгоряченному лицу своим, бережно проводя по зардевшимся щекам. От дражайшей близости кружилась голова. Сейчас, когда их губы разделял невидимый барьер. Накахара тут же закрыл наполненные неподобающей дерзости глаза. А после насильно повернул голову набок, точно в попытке обуздать собственные эмоции, поставить громоздкий камень на безудержное русло, моля не проявлять пустой заботы, не давать ложную надежду. — Не смей закрывать глаза. — Господин, прошу меня простить, но... — Мне не нужны извинения. Смотри на меня.       Осколки трезвого ума в голове омеги собрались в единый ход событий. Он желал этого альфу прямо сейчас, но собирался сделать это более изощренным способом. С губ сорвалась неуместная просьба: — Господин, пожалуйста, не надо… — Нет? Ты сам затеял эту игру, а теперь отказываешься. Ты в самом деле честен сам с собой?       Вот он, тот долгожданный момент, несомненно выглядящий так, словно это обусловливаемое побуждение Осаму. Рыжеволосый определенно знал, за какие нити нужно тянуть, без лишнего толкования понимая то, как сильно хозяину не нравятся беспочвенные приказы.       Больше не медля, Дадзай раздвинул ноги разгоряченного тела, разводя в стороны. Долгой церемонии подготовки он не допустил, взимая в расчет факт своего безудержного желания. Он не хотел, чтобы все заключилось в рамки заведомой циничности, желая надлежащей рьяности. Он не хотел, чтобы омега чувствовал излишнюю боль, а желал оставить благостный осадок. Он не хотел, но желал.       Эрегированный член протяжно протолкнулся внутрь Чуи, унося наполненный жгучей боли вскрик. Рыжеволосый забился, словно истерзанный зверь в клетке, немощно отталкивая чужие бедра в попытке заставить выйти член альфы хоть немного из своего нутра. Он всеми силами попытался вывернуться и уйти от леденящих душу прикасающихся кистей. Он отчаянно старался отвернуться, однако, не мог игнорировать прежний приказ, постоянно всплывающий в голове: "Смотри на меня", не оставляющий и малейшего шанса на освобождение от издевательской тяготы чувств.       Член альфы наконец проник полностью, завершая болезненный этап. От ощутимого толчка Накахара обреченно впился ногтями в и без того израненную спину. Ему просто не оставили и малейшего выбора, делая таким беспомощным. Та чуждая ему причастность воплотилась в реальность. Соленая жидкость скатилась по щекам от осознания безысходности.       Осаму провел липким языком от уха и вдоль щек, касаясь самым кончиком языка уголков глаз. Пышные ресницы, совсем не такие, как у остальных омег, от части пощекотали губы. Накахара напрочь утоп в чужих руках, изнеможенно дрожа, так сильно, как никогда. Ощущение не было похоже на мучительный страх, оно отличалось в разы с тем, что сейчас испытывал парень - угодное вожделение, отрадное лицезрение, то искомое осязание.       Осаму стал вбиваться значительнее, не давая воли дергаться, по-прежнему заставляя смотреть на свои безумные глаза и также неизменно прикасаться к нему.       Голубые стеклышки лишились последних проблесков рассудка - ипостась похоти застелила их подолом. Собственные стоны дурманили рассудок, обволакивая, а жажда скребла хладными когтями изнутри.       Чуя в который раз прошелся трясущимися пальцами по чужой спине, утыкаясь носом в грудь Осаму, однако, поднять глаз себе так и не позволил.       С мягких губ слетела просьба: — Еще. — Лисенок вошел в раж?       Вопрос остался безответным. Рыжеволосый так и не нашел излишнего воздуха в легких, только продолжая содрогаться от частых шлепков о свои бедра, непрекращающихся толчков, дарящих истинное наслаждение. Он захлебывался в собственной симфонии истошных ему стонов.       Истинно обманчивое лицо.       Он захлебывался от будоражащего восторга. Разъедающий жар пробегал по всему телу снова и снова, скликаясь импульсами внизу живота. Близость приобрела вкус меланхоличной надежды, обжигающий, разносящийся язвительным осязанием по горлу. И все же, колкое осознание ничуть не останавливало. Омега вновь невольно потянулся к партнеру, заключая того в аффективные объятия, цепляясь, словно утопающий за спасательный круг, словно это сможет чем-то помочь. Мало.       Жажда ядовитыми клыками тут же обуяла извращенное нутро Осаму, истекая едкой слюной. Она желала большего. Альфа слишком долго не дозволял. Животный инстинкт смешался с изощренным безумием, откинутое отчаяние - с истошной болью, совокупность составляющих одурманила так сильно, что удержаться становилось невозможным.       Он прошептал в самые губы, едва задевая их: — Ты принадлежишь мне. — Раз Вы это поняли, не останавливайтесь.       Ноющие клыки наконец впились в тонкую кожу, унося за собой желаемый вскрик. Кадык Дадзая нервно задергался, желая впиться сильнее, намного сильнее, кусать до неистового изнеможения. На мгновение рыжеволосый перестал видеть непотребную картину, чувствовать дражайшие прикосновения, ощущать теплоту внутри. Наступило безропотное смирение, носящее подлое название - "метка". Омега теперь вздрагивал от малейшего касания, не замечая ничего вокруг, лишь лицо охваченной волнением нужды.       Истинное безумство овладело Осаму, заставляя еще больше впитать в рыжеволосого свою суть. На основании члена набух узел, сцепляя партнеров на бесконечно тянущееся для Накахары время. — Господин, б-б-больно, — надрываясь, выговорил рыжеволосый. Внутренности содрогались от непрекращающихся импульсов тепла, в то время, как узел альфы увеличивался в размерах, причиняя тянущую болезненность. Эти два ощущения совершенно разнились, заставляя разрываться на части. — Прости. Потерпи.       Осаму нечем было аргументировать собственное подчинение коварным животным инстинктам. Дурман до сих пор не прошел, обрекая на непростительную провинность. В голове вертелась несоизмеримая туча мыслей, исход каждой был одинаков - неукоснительная ненависть к самому себе. Только теперь стало подлинно тягостно, именно этого он страшился.       Промелькнула взбалмошная мысль, тотчас ввергшая в растерянность: "Все не должно было произойти так."       Определенно, телесного контакта избежать было нельзя, вот только Дадзай собирался наполнить воспоминания обоих теплой мелодичностью. Все произошло внезапно, но тянулось весьма продолжительно. Он хотел прекратить, но не мог.       Как только матка перестала впитывать в себя новые и новые порции семени, отторгая и выбрасывая наружу, пара наконец смогла расцепиться друг от друга. Из-за истощения сил рыжеволосый уснул, даже не заставая извлечение инородного из себя.       Перед Дадзаем Чуя всегда был хрупким на вид, но теперь, лежа вот так, казалось, вовсе беззащитен. Осаму собрал вьющиеся больше обычного из-за пота рыжие волосы, убирая те в сторону. Только взглянув на тонкую шею, он ощутил явную победу - въевшийся кровавый след от по-настоящему варварского укуса.       Сегодня Осаму снова окунулся в давнее злоключение, вновь испытал те томительные ощущения.       Иногда бывают моменты, когда жизнь внезапно дарует дивное восхваление, а затем так же стремительно сбрасывает с обрыва, в самую нишу потворства. Напоминание о твоем месте в системе мироздания. Покорный. Потерявший все.