Роман на три минуты

Ева

      В который раз за последние три дня я смотрела на этот чертов лист, присланный Максимом. Это была моя выписка из медицинской карты за 2015 год, как раз за тот год, в котором и родилась Сонечка. Но как он ее нашел? И что хотел этим сказать? Мне было страшно, ужасно страшно, что своим присутствием он нарушит только начавшую налаживаться жизнь. Если бы не Егор, я не знаю, что вообще делала бы. Этот мужчина… Да, теперь я считала его действительно мужчиной, как самый настоящий рыцарь, взял на себя обязанность избавить меня от проблемы в виде придурка Максима.       Егор ходил в магазин, покупал продукты, отводил Сонечку в школу и забирал, ведь каникулы уже кончились. Чаще мы забирали ее вместе. В такие моменты мы выглядели как настоящая семья, и я ловила себя на мысли, что не отказалась бы от такого мужчины рядом. Но открываться полностью все равно было страшно. Я не знала, что в его голове, хоть он и доказал мне, что не мудак, что способен быть другим, но начинал ведь он так подло… А я так ненавижу, когда мне врут, когда лезут в мое личное. Егор перешел ту черту, извинился, однако след все еще остался внутри. И я не знала, как забыть про его поступок.       На улице заметно похолодало. Ноябрь активничал, и я в очередной раз поежилась от легкого мороза, коснувшегося кожи лица. Я стояла у ворот школы, дожидаясь Сонечку.       Детишки помладше выскакивали из дверей учебного заведения и бежали прямиком к своим родителям. Они радостно делились впечатлениями о прошедшем дне, брали их за руки и ласково называли мамой или папой. Мое сердце рвалось на части, ведь я не могла получить такой реакции. Сонечка считала меня старшей сестрой. И в этом была только моя вина.       Малышка вышла под ручку с подружкой, весело распрощавшись с ней, она подошла ко мне. Расстройство на лице дочери не знало границ.       — А почему ты без Егора? — она уже приготовила свой розовый рюкзачок, чтобы всучить его Егору, и когда не обнаружила последнего, чуть ли не разрыдалась.       — Егор уехал на свадьбу своих друзей, — уточнила я, забрав рюкзак и перевесив через плечо. — Ты мне не рада?       — Рада, — детская улыбка заиграла на лице Сонечки, и я улыбнулась ей в ответ. — Просто он обещал, что мы пойдем кушать бургеры… Ева, а мы с тобой пойдем?       — Ох уж этот Егор! Наобещает тебе вечно всего, — я недовольно помотала головой, но взгляд Сонечки, полный мольбы, заставил разжалобиться. — Хорошо, мы пойдем.       Девочка радовалась так сильно, что все мои опасения ушли на второй план. В самом деле, Максима не было уже три дня, ничего не происходило, и пора бы просто о нем забыть. Видимо, планы его нарушились, а другие он придумать не смог и, чтобы не упасть в грязь лицом, решил отстать. Это было к лучшему. Можно было отпустить ситуацию и перестать бояться всего. Мы зашли в бургерную через улицу, расположившись за самым удобным столиком у окна. Сонечке нравилось наблюдать за людьми, идущими туда-сюда, и за природой. Она смотрела за тем, как деревья колыхались от порывов ветра, и ещё не упавшие листья разлетались по дороге. Она казалась мне такой взрослой, когда сосредотачивалась на чем-то, анализировала происходящее в голове и выдавала мысли, явно не подходящие ей по возрасту. Малышка кушала с особым аппетитом. Так она ела разве что мамину еду или мои блинчики. Ей больше нравилась вредная еда, и я даже немного завидовала ей. Она ещё ребенок, ей не надо следить за фигурой, ведь от ее фигуры не зависит дальнейшее продвижение в профессии. Хотя, если у Сонечки все же больше моих генов, то она будет худышкой. — Ев, а почему я похожа на тебя, а не на маму? — неожиданно для меня спросила она.       Вот он — мой шанс рассказать ей всю правду. Я уже даже набрала воздуха в лёгкие побольше, готовясь к рассказу, но передумала. Стало страшно и стыдно. Я оставила ее родителям, я не видела ее детства. Первые шаги, первое слово, первый рисунок. Не слышала ее плача по ночам и ее прикладывала к груди, чтобы успокоить. Я была рядом лишь тогда, когда кормление грудью было необходимым. А потом… Потом я сбежала. Приезжала на выходные и то только через год, когда стало чуть проще, и ситуация немного отпустила. А свое желание воспитывать маленькую обнаружила лишь год назад.       Разве можно меня оправдать? Нет. Я трусиха. Самая настоящая трусиха. Сбежала от собственной дочери, испугавшись ответственности и того, что она может быть похожей на того, чье лицо снилось мне в кошмарах. Настоящая мама так не поступила бы. Я не настоящая. Я просто биологическая. Не я ее воспитывала, совсем не я… Зачем ей нужна такая?       — Ну, просто… Так вышло, гены, — протянулась рукой и погладила дочь по голове. — А почему ты спрашиваешь?       — Просто тот дядя, который тогда с тобой был, которого Егор выгнал, он вчера…       Сердце упало в пятки. Максим не остановился. Он продолжает. Господи…       — Что он сделал? — испуганно посмотрела по сторонам, боясь, что обнаружу его здесь.       — Вчера он подошел ко мне на качелях, когда мама ушла на пару минут поговорить с папой по телефону. Он сказал, что я похожа на тебя, потому что ты мне не сестра, а мама — не мама. Я ничего не поняла и сразу убежала, он какой-то очень недобрый… Но потом я долго думала и смотрела в зеркало. Я правда похожа на тебя, а на маму совсем нет. Этот дядя мог сказать правду?       Паника захлестнула меня с головой. Зачем он это делал? Почему говорил все Соне? Что мне теперь ей отвечать? Меня начало трясти. Снова. Я попыталась взять себя в руки, сделала несколько глотков воды из стакана и глубокого вдохнула. Помогло раза с третьего.       — Он очень плохой, малышка, он говорит неправду. Не слушай его, а если ещё увидишь, кричи на всю улицу как можно громче: спасите! Потому что этот дядя непредсказуем, он может тебя обидеть.       Сонечка кивнула, а я снова осмотрелась. За соседним столиком, прямо напротив меня, сидел он. Улыбался противно, ухмылялся, и мне захотелось расплакаться. Я не знала, что делать. Егора не было, он на свадьбе друзей. Я могла бы позвонить и совершенно точно уверена, что он примчался бы со скоростью света, но не хотела его отвлекать. И так отказалась идти с ним, потому что иначе Соню некому было бы забрать.       — Евочка, ты почему дрожишь? — Сонечка встала и быстро пересела на диван, совсем рядышком. Ее голова легла мне на грудь, а руки крепко обняли. — Тебе холодно?       — Нет, солнышко, — я чуть успокоилась. Надо было что-то делать, и единственный вариант — позвонить Дане. — Я сейчас позвоню Дане, помнишь его? — она радостно кивнула. — Он приедет с Ксеней, и мы поедем домой, хорошо?       — А кто такая Ксеня? — заинтересовалась она, став перебирать мои волосы в руках. Я ощутила, как малышка напряглась, это выразилось в ее глазах. Она шепнула мне в ухо: — Там тот дядя, и он мне машет. Давай уйдем отсюда.       — Мы дождемся Даню и уйдем, иначе он пойдет за нами, — я усадила ее на свои колени лицом к себе. — Не смотри на него, смотри на меня.       Караваев ответил, но, как выяснилось, они с Ксеней уехали к его родителям за город, и он просто-напросто не сможет приехать так быстро. Руки предательски затряслись сильнее. Взгляд злых глаз за столиком напротив разъедал изнутри. Он потешался надо мной. Как самый настоящий моральный урод… Ему приносили удовольствие мои страх и страдания.       Я не смогла больше терпеть и, мысленно извинившись перед Егором, набрала ему. Он ответил практически мгновенно. Свадьба проходила в двадцати минутах езды от кафешки, и Широков обещал прибыть совсем скоро. У меня чуть отлегло от сердца.       — Приедет Егор, — решила обрадовать дочь, чтобы улыбаться с ней, чтобы ее милая улыбка грела меня изнутри.       — Ура! Я ужасно соскучилась, — малышка захлопала в ладоши.       Мне хотелось быть ребенком, чтобы даже в такие сложные эмоциональные моменты уметь радоваться хоть чему-то. У Сонечки отлично получалось переключаться со страха, переданного ей мною, на радость от предвкушения встречи с Егором. Пожалуй, я тоже радовалась, что Егор скоро будет. Еще никогда я так сильно не ждала Широкова, как сегодня. Он буквально стал моим спасительным кругом, за который хотелось ухватиться и больше никогда не отпускать. Может, дать ему шанс?       Мы просидели почти пятнадцать минут, разговаривая с Сонечкой о ее любимых школьных предметах. Малыхе нравились русский и математика, а еще окружающий мир. Она с удовольствием занималась рисованием на уроках труда, а еще вышивала крестиком на салфетках. Соня была похожа на меня своим трудолюбием и усердностью, ей не давалось все просто так, она добивалась этого упорным трудом и усидчивостью, прямо как я в ее возрасте.       Оставалось чуть меньше пяти минут, когда стул за соседним столиком со скрипом был отодвинут, а через пару секунд Максим уже сидел за нашим столиком на противоположном от меня диване. Лыбился, как чертов маньяк. Рука была на пульсе, я готова была в любую секунду вытащить из сумки свой перцовый баллончик и прыснуть им в лицо этому никому.       — Привет, Соня, — пролепетал он нежно, но я ощутила в его голосе презрение и ненависть.       Соня молчала, и я гордилась ей. Правильно, разговаривать с этим…не стоит тратить свои драгоценные минуты на него.       — Уходи, — громко бросила я, надеясь, что у него хоть раз проснется совесть, и он просто уйдет, как мужчина. Но мужчиной он никогда не был.       — Сонечка, а ты говорила уже с Евой о том, что я у тебя спрашивал?       Он давил на то место, которое так сильно интриговало Соню, как ребенка. И она развернулась, а у меня внутри вновь все запылало от чувства страха и стыда. Я не хотела, чтобы кто-то раскрывал мою тайну сейчас. Это должна сделать я.       — Вижу, что да, но тебе не дали толкового ответа. Давай я тебе кое-что покажу, ты же умеешь читать? — Соня кивнула, а я насторожилась. Что он собрался ей показывать?       — Я буду кричать, если ты хоть пальцем коснешься ее, — предупредила, посмотрев на часы.       Прошло семнадцать минут из двадцати. Егор, ты где? Где ты, родненький?       — Она взрослая девочка, сама решит, брать ли ей то, что я хочу показать.       Максим вытащил из нагрудного кармана куртки лист бумаги. По зелёному обрамлению я узнала в нем свидетельство о рождении… Черт! Прежде чем родители оформили опекунство над Соней, я успела получить свидетельство о рождении с моим именем в графе матери.       — Будешь смотреть? — искусно манипулировал он, завлекая ее.       Нервы сдали. Я чуть грубо схватила малышку за руку и собралась увести ее из кафе как можно скорее. Дождемся Егора на улице. Но Сонечка неожиданно вырвалась. В ее глазах плескался интерес. Она, держась на расстоянии, забрала лист у Максима и принялась его читать. По мере чтения на ее лице изменялись эмоции. Сначала она была шокирована, а потом очень зла.       — Это правда? — громко спросила она.       Я не знала, что говорить. Я не думала, что окажусь в подобной ситуации.       — Ева, скажи, это правда? Правда, что ты моя мама? — начала тыкать в меня кулаком с листом и смотреть своими огромными глазами, постепенно наполняющимися слезами. — Ева, не молчи! Пожалуйста!       — Малышка… Понимаешь, — я присела на корточки рядом с ней и хотела взять ее за руку. Она оттолкнула мою ладонь. — Я не могла тебе сказать. Я боялась… Просто мне было сложно, я была ещё ребенком, когда ты родилась…       — И поэтому ты меня бросила?!       Соня расплакалась, и я уже ничего не понимала. Видеть ее слезы и осознавать, что я их причина, — двойной удар. Я хотела прижать ее к себе и успокоить, но она не подпускала к себе. Отталкивала, причиняя тем самым боль, сила которой несравнима ни с чем.       — Зачем? — тихо спросила у Максима.       — Лучше горькая правда, чем сладкая ложь, Василевская. Запомни это, — он поднялся из-за стола вальяжно, радостно даже как-то. — Кстати, Сонечка, меня Максим зовут. Я не против с тобой подружиться.       Но Соня не слушала его, не смотрела и на меня. Она громко плакала, что-то причитая себе под нос. Я снова села перед ней на корточки и ласково коснулась маленькой ручки. Она посмотрела на меня сквозь пелену слез, взгляд чуть просиял. Я слегка улыбнулась, но малышка даже бровью не повела.       — Зайчонок, я тебя не бросала… Знаю, я ужасная мама, да, меня не было рядом так долго, но я так сильно тебя люблю и мне очень стыдно. Стыдно за то, что была такой слабой и отказалась от тебя — моего главного счастья. Я исправлюсь, обещаю, ты теперь будешь жить со мной, хочешь? Мы будем настоящие мама и дочь, ты все для меня, — практически плакала я. Я не хотела потерять ее доверия и любви, я действительно желала быть ее настоящей мамой.       — Ты мне не мама… Ты меня не воспитывала, — сложила руки в боки, надувшись еще сильнее, чем прежде, — ты жила своей жизнью. Тебе было плевать!       — Не правда! — переборщила с силой голоса, и фраза получилась криком. Соня испугалась еще сильнее и вновь заплакала.       Я просто не понимала, что делать. Меня трясло. Хотелось лечь на пол и больше не вставать, а еще лучше — стереть из памяти этот день. Она меня ненавидела, это было видно в ее голубых огоньках. Я ничего не могла сделать, чтобы ее успокоить. Ничего…       — Что случилось? — услышала обеспокоенный голос Егора.       Пришел… Поздно, правда, но пришел. В костюме, прямиком со свадьбы. Сорвался. Мило, спасибо, но сейчас я была не в том состоянии, чтобы что-то говорить.       Сонечка, увидев Егора, подбежала и уткнулась лицом в него, еще громче заплакав. Каждый всхлип, каждая слезинка малышки доставляли мне боль, и я была готова взять нож со стола и воткнуть себе куда-нибудь в сердце, чтобы быстро и не мучиться. Мой ребенок… Моя кровь и плоть, мое маленькое счастье плакало, потому что я когда-то была трусихой. Потому что мне не хватило смелости взять на себя то тяжелое бремя и воспитать ее, стать для нее мамой, а не прикрываться званием старшей сестры.       — Он ей все рассказал, — выдавила из себя кое-как, потому что слезы самопроизвольно уже текли и из моих глаз.       — Солнышко, — Егор поднял малышку на руки, ласково ей улыбнулся. — Ну-ка, вытирай слезы. Я тебе кое-что купил, сейчас отдам. Пойдем ведь в машину? Я отвезу тебя к Еве, будем пить чай.       — Я хочу к маме, — шмыгала носом малышка, утирая глазки локтем. — Я не хочу к ней, — указала пальцем на меня, и меня словно в сердце ножом от ее тона, полного ненависти. — Я ненавижу ее! Она оставила меня! Врала все время! Я никогда не была ей нужна… Пожалуйста, отвези меня к маме и папе… Пожалуйста!       Егор виновато посмотрел на меня, спросив взглядом разрешения. Я едва заметно кивнула, пытаясь не плакать. Описать тот ураган эмоций, что творился внутри, я была не в силах. Знала лишь, что должна сказать Егору адрес родителей. Написала смс, а сама, выйдя за дочерью и Широковым, осталась сидеть на скамье, наблюдая за тем, как Сонечка была усажена в детское кресло. Егор вручил ей огромного плюшевого медведя, и она перестала плакать. Вдруг посмотрела на меня и сразу отвернулась. Я была ей противна. Противна собственной дочери…       — Я приеду за тобой через полчаса, ладно? — Широков беспокоился, видно было по тому, как суетился.       — Она меня ненавидит… — озвучила мысли, отдающиеся набатом в голове, вслух.       — Она в шоке, Ев, ей нужно время, — успокаивал Егор, поглядывая на машину.       — Меня ненавидит моя дочь…       Я не слышала его. Он что-то еще говорил, потом кому-то позвонил. Через пару минут приехала желтая спортивная машина, и из нее вышел Сережа. Они с Егором помогли сесть мне назад, и Сережа, без вопросов, куда-то меня повез. Я не различала дороги, не видела ничего и не ощущала, кроме всепоглощающей боли и ненависти к себе. Я отвратительная, ужасная… Я не должна была жить. Стоило совершить самоубийство еще тогда, на крыше, когда была возможность. Когда шанс покончить с никчемной жизнью и только развивающейся беременностью был так близок, но я не смогла и этого. Я всегда была трусихой!       Мне было очень плохо, снова затрясло, поднялась температура. Меня будто бы жарили в адском котле, хотя, это, пожалуй, было бы самым приятным наказанием за то, какую боль я причинила собственной дочери. Перед глазами вдруг забегали маленькие кружочки света, а потом все потемнело, как ночью. И стало так хорошо. Спокойно, словно и не было этого дня.