Роман на три минуты

Егор

      Малышка плакала, сколько бы я не пытался ее успокоить. Все твердила, что искренне ненавидит Еву и что видеть ее больше не хочет. Серега же прислал сообщение, что Ева вырубилась у него в машине, и он еле занес ее ко мне в квартиру. Осталось дело за малым — успокоить ребенка и объяснить родителям Евы, почему я привез их плачущую дочь, ну, то есть внучку, и кто я такой, собственно говоря.       Когда мы остановились у нужного дома, Сонечка все же успокоилась. Обняла покрепче медведя ростом с нее и внимательно на меня посмотрела. Я стер ей слезы платочком, с тех пор, когда Ева стала ездить с малышкой у меня, в моем бардачке имелись все средства, которые могли бы понадобиться ребенку.       — Егор, а почему она мне не говорила? — вдруг тихо спросила она.       — Потому что понимала, что ранит тебя. Знаешь, Ева… Она сама себя ненавидит за то, как поступила с тобой, и это ее худшее наказание. Это все равно, что ты, когда ведешь себя некрасиво, потом ведь внутри неприятно? — девочка кивнула, внимательнее вслушиваясь в мои слова. — Вот, а у Евы так каждый раз, когда тебя видит. Она любит тебя. Часто мне рассказывала, что хочет тебе сказать правду, просто не знала как.       — Но если ей так плохо, почему она меня оставила? — на лице девочки выразилось разочарование.       Маленький мир рушился. Она жила все время во лжи и хоть еще не понимала природу и причину своего настроения, это было видно по ней.       Как сказать ребенку то, что произошло на самом деле? Ведь я уверен, знай она бы всю правду и понимай ее, реагировала бы совсем иначе. Но она еще слишком мала, чтобы понимать то, что произошло, да и стоит ей это знать вообще? Это Ева должна решать.       — Просто…у Евы тогда случилась большая неприятность, и она бы не смогла тебя воспитывать. Эта неприятность сильно ее разбила. Она бы не кормила тебя, не поила бы, потому что сама была не в состоянии делать это с собой. Вот и оставила тебя. Для твоего же блага, но теперь она хочет исправиться и забрать тебя обратно, стать для тебя настоящей мамой.       — Это так сложно, я пока не понимаю, что надо говорить. Я люблю ее, но мне так обидно, что она была ужасной эгоисткой. Что сделал бы ты?       — Я бы простил ее, но это я, а ты должна принять решение сама, — помог малышке вылезти из автомобиля, и мы успешно поднялись на нужный этаж. Я уточнил, как зовут родителей, и позвонил в дверь. Открыла женщина — точная копия Евы, но с более морщинистым лицом и другим цветом глаз. — Добрый день, Маргарита Львовна, — обратился к ней. — Я привел Сонечку и еще должен кое-что рассказать вам про Еву.       Меня пропустили, когда Соня сказала, что это тот самый Егор, о котором она, оказывается, прожужжала им все уши. Мол, я такой хороший и прекрасный, и она меня ужасно любит. Малышка ушла переодеваться, а я в подробностях поведал Маргарите Львовне и Сергею Дмитриевичу о произошедшем. Мужчина, выглядевший грозно и строго, с сединой на висках и лучезарной улыбкой, теперь превратившейся в оскал, сжал руки в кулаки.       — Снова этот урод! — прошипел он, и я разделял его чувства. — Егор, вы можете остаться с Евой на время? Мы пока проведем беседу с малышкой и попытаемся дать ей верную интерпретацию ситуации.       — Без проблем, — улыбнулся я, чуть замявшись, а потом все же добавил. — Вы знаете, я влюблен в вашу дочь, поэтому время с ней приносит мне только радость. И раз мы все же познакомились, хоть и при таких ужасных обстоятельствах, — сам удивлялся, откуда во мне только приличности, — вы не могли бы подсказать мне, как понять, взаимны ли мои чувства? Просто Ева… Она такая колючая временами, и я хотел хотя бы чуточку понимать, что действительно симпатичен ей, тогда, клянусь, сделаю ее самой счастливой.       Сергей Дмитриевич лукаво улыбнулся, подозрительно глянув на свою жену. Они молчали, но я видел, что внутри у них рождался какой-то план. О чем они думали? Как отвадить меня или как помочь мне?       — Раз вы имеете доступ к правде о Соне, думаю, вы ей симпатичны, — мягко ответила Маргарита Львовна. — Но имейте в виду, что с ней будет сложно. Психика травмирована, а занятия с психологом не принесли плодов, Ева бывает невыносимой, однако, если она вас полюбит, вы ощутите это сразу. Она все делает так, словно в последний раз. Любит тоже.       — Спасибо вам за совет и за вашу дочь, — принял решение все же уйти, чтобы не досаждать родителям Евы. — Я обязательно сделаю ее счастливой, вот увидите, вы не узнаете ее.       — Хотелось бы верить в это, — по-доброму улыбнулся Сергей Дмитриевич, похлопав меня по плечу, как всегда делал мой отец. Такой теплый жест. — Пускай Ева заглянет к нам через пару-тройку дней. Сонечка тогда отойдет.       — До свидания!       И я умчался окрыленный скорее к Еве. Через полчаса, купив продуктов, а то в моем холодильнике повесилось несколько мышей, уже был дома. Василевская по-прежнему спала в моей спальне и, обменявшись с Серегой несколькими фразами и вкратце объяснив ему ситуацию, поблагодарил его и отпустил к себе домой.       Стал готовить ужин. Готовить я, по правде говоря, не любил, но чего не сделаешь ради Евы? Я умел это делать и делал хорошо, но мне просто не нравилось проводить у плиты много времени, поэтому чаще я заказывал готовую еду из ближайшего ресторана. Сделал пасту карбонару, она легка в приготовлении, и ее точно все любят, а так как я предпочтений Евы не знал, понадеялся на то, что она доверяет мировому рейтингу самых вкусных блюд.       Пошел переодеваться, приготовив, и когда снял с себя брюки, услышал:       — Черт возьми, Широков, твоя задница точно — не первая вещь, которую я хотела увидеть после пробуждения, — прошипела она. Кусается, значит, ей уже лучше.       — Ну прости, я думал, ты еще в отключке, — быстро надел спортивные штаны и сменил рубашку на футболку. — Ты как себя чувствуешь?       Да, я беспокоился. Она потеряла сознание, и хоть признаков для чего-то серьезного не нашлось, я все равно успел себя накрутить.       — Все нормально, — она села на кровати, осмотревшись. — Миленько, очень даже неплохо. Стильно. Но почему ты привез меня к себе?       — Хотел, чтобы ты была рядом, чтобы… в общем, не хотел оставлять тебя одну в таком состоянии, — признался честно, сев на корточки напротив нее. — Я малышку увез к твоим родителям. Сказали, что поговорят с ней и попросили прийти тебя через пару дней.       — Ясно, — однозначно ответила она и, встав с кровати, прошла по квартире вперед, оказавшись на кухне. — Я могу поужинать этим?       — Я для тебя и готовил, садись.       Отодвинул стул, положил на тарелку как можно больше, чтобы она могла восполнить запас энергии, а сам сел напротив со своей тарелкой. Еще налил нам чаю. Ромашкового. Говорят, он успокаивает. Ели в тишине. Василевская иногда посматривала в мою сторону то ли с недовольством, то ли с благодарностью. Я не понимал ее взгляда, честно говоря.       — Спасибо, вкусно, — безэмоционально выдавила из себя. — Ты не мог бы отвезти меня домой?       — Оставайся у меня, будешь спать в спальне одна. Я лягу в гостиной на диване.       — Спасибо за предложение, но я не хочу. Хочу побыть одна, подумать, — категорически не соглашалась она. — Да и, в общем, Егор, ты очень милый со мной, стал таким приятным, я бы даже так сказала. Вот только мне все это не нужно, давай договоримся, что между нами исключительно дружба?       Ну приехали, она издевалась? Ага, разбежался и стал ей просто другом. Ну да, делать мне больше нечего. Только любимый человек, и никто больше, иначе, клянусь, сделаю харакири, если не выйдет ничего.       — Если ты думаешь, что я соглашусь на твое предложение, то глубоко ошибаешься, — тяжело вздохнул. — Какая еще дружба? Ев, я как бы люблю тебя, это тебе что-то говорит?       — Ага, что ты идиот, — пожала плечами. — Разве меня есть за что любить? Я трусиха, невыносимая. Меня испортили еще подростком. Я ужасный человек, а еще отвратительнейшая мать. И я не хочу, чтобы меня любили. Я не достойна этого.       И с этими словами она разрыдалась, уткнувшись головой мне в грудь. Дурная она, а не ужасная, вот ей богу, что у нее в голове? Понимаю, что это так ситуация с Сонечкой повлияла, но, черт возьми, ее есть за что любить. И если сравнивать нас, то я ужаснее человек, чем она.       Обнял ее крепко, стал гладить по голове, пытаясь успокоить, при этом шепча в ухо:       — Ты прекрасная, Ева, — провел кончиком носа по ее влажной щеке, — тебя есть за что любить. Просто за то, что ты такая красивая хотя бы, и это только самое первое, что приходит в голову. Ты одна из самых добрых и чудесных женщин, что я встречал когда-либо. У тебя доброе сердце, а еще ты прекрасная мама. Просто Сонечка этого еще не поняла. Ей нужно чуть больше времени, а тебе терпения. И не говори так, ты достойна любви больше, чем кто-либо другой. Тебе столько зла причинили, к тебе должно прийти добро, и это будет любовь.       — П-правда так думаешь? — шмыгая носом, подняла свои заплаканные глаза на меня.       — Я не просто думаю, я вижу и говорю, что вижу, — чмокнул ее в щеку. — А теперь пошли умывать твое лицо, потом примешь душ и будешь спать.       — А ты можешь… — запнулась, раздумывая над чем-то. — Ты можешь со мной остаться?       Ей нужна была нежность, и в моих объятиях она получала ее сполна. Конечно же, я готов остаться, на самом деле я так и планировал, но думал, что это я буду упрашивать, а тут она сама попросила. Тает моя снежная королева, потихоньку тает.       — Сие непременно, — подмигнул расстроенной девушке. — Душ там, где спальня. Я дам тебе что-нибудь из своей одежды для ночевки.       — Спасибо тебе…за все спасибо, — сглотнула она, направившись в комнату.       Я вошел в спальню лишь тогда, когда Ева позвала. Не хотел смущать ее своим присутствием и терпеливо ждал, как самый настоящий рыцарь. В глазах ее блестела неподдельная благодарность за мою терпеливость, а наградой мне служила совместная ночевка. Я тоже быстро принял все необходимые водные процедуры и вышел к ней в боксерах. Она стыдливо опустила взгляд в пол, однако спустя пару секунд быстро пробежалась изучающе и, судя по легкой улыбке, ее все устроило.       Лег рядом, залез под одеяло и потянулся ладонью к талии Евы. Она не сопротивлялась, лишь примкнула ближе, растворившись в той любви, что я ей дарил. Я был нужен ей, как тот самый глоток живительной воды в пустыне, и от одной только мысли меня сводило с ума. Она не отталкивала, не кусалась, напротив — охотно принимала ласку, и мне надо было не переборщить, пока есть возможность показать ей, что я именно тот, кого она ждала всю свою жизнь.       — Думаешь, она сможет меня простить? — тихо поинтересовалась малышка, развернувшись ко мне лицом так, что наши взгляды были друг напротив друга, а лбы практически соприкасались.       — Да, она любит тебя, — не удержался и нежно коснулся подушечкой большого пальца аккуратной левой брови, сначала по линии роста волос, потом — против. — Она уже спрашивала меня, что я бы сделал на ее месте. Я сказал, что простил бы. Раз просила совета, значит, хотела понять, в верном направлении ли думает. Ребенок еще, но очень смышленый.       — Я так устала от всего, — прикрыла глаза, а я продолжил водить пальцем то по одной брови, то по другой. — У меня такое чувство, что кто-то меня проклял и стер из моей жизни белые полосы, перекрасил их в черные и упивается сейчас над тем, как я страдаю.       — У черных полос нет срока продолжительности, но стоит только им кончиться, появляются белые — в сотни раз длительнее черных. Твоя уже совсем рядышком, надо еще немного потерпеть.       — А если я никогда не буду счастлива?       С полными страха глазами спросила Ева. Внутри нее все еще сидела маленькая испуганная девочка — та самая, которую разрушили давно. Она все интуитивно боялась, что мир страшен, и что все ее используют. Но я видел, как сильная женщина пыталась пробиваться наружу, как она боролась с собственными страхами, как теперь подпускала меня, а не шипела, как дикая кошка. Уже проделана огромная работа, а дальше — со мной — будет еще больше.       — Будешь, — обхватил красивое лицо ладонями, — обязательно будешь. И я буду рядом, потому что я подарю тебе это счастье.       — А ты уверен, что у тебя получится? — часто заморгала моя снежная королева.       — Я точно это знаю, — желание поцеловать эту нежную и такую прекрасную появилось буквально за секунду, а за еще одну — возросло до степени невозможного терпения. — Я об стену разобьюсь, я через шторм пройду, сгорю и восстану из пепла, но я сделаю все, чтобы ты была счастлива рядом со мной. Всегда. Слышишь меня?       Не знаю, услышала ли она меня вообще. В ее глазах сейчас был весь мой мир, я смотрел в них и видел, как сильно я ее люблю, как хочу, чтобы она всегда смотрела на меня вот так — искренне и трепетно — и я бы умирал каждый раз от этого взгляда ее, нет, моих глаз. Сам не понял, что произошло, и почему я сделал так, но я не жалел. Ни секунды. Ни одной чертовой секунды, ведь то, как мои губы коснулись ее, и как она охотно отозвалась на эту несмелую ласку, выбило из головы все плохие мысли.       Я просто целовал ее. До потери сознания. Сначала несмело, все боялся, что оттолкнет и снова выставит иголки, я уколюсь, но не сдамся, но она не отталкивала. Она углубила поцелуй. Так отчаянно я был ей нужен сейчас. Зарылась ладонями в мои волосы, пока я осторожно передвинул свои на талию. Хотел ее всю, ужасно хотел, в районе паха буквально жгло от желания, но я не позволял внутреннему зверю выйти наружу. Я не собирался ее торопить. Мне было достаточно и этого поцелуя, который говорил много больше, чем любая другая близость.       Ева оторвалась первой, стыдливо отвела взгляд в сторону, и только через секунду я понял, почему она так сделала. Мы оказались слишком близко к друг другу и не ощутить мою эрекцию она бы не смогла. Меня слегка бросило в пот, я почему-то испугался, что она сейчас закроется от меня, решит, что я хочу только ее тело, когда я хотел ее душу, хотел, чтобы она просто всегда была счастлива. Но Ева только чуть отодвинулась.       — Кажется, тебе надо немного проветриться, — только и выдала она, слегка усмехнувшись и указав взглядом на явный бугор в области паха.       — Да, — улыбнулся ей, осознав, что она все правильно поняла, и встал с кровати. — Пойду воды выпью, тебе принести?       — Нет, спасибо, — я разглядел на ее щеках легкий румянец, и дабы не смущать ее более, покинул комнату.       Когда вернулся, она уже спала. Как настоящая принцесса. Так осторожно, совсем с краю, с мирным выражением лица. Я хорошенько ее укрыл, тихо лег рядом и крепко обнял. Мне не нравилось, что так произошло с Сонечкой, но Ева, которая реагировала на меня, как сегодня, — лучшая награда за все. Я понимал, что проснусь и снова столкнусь с ее негодованием, колючка в ней в очередной раз выиграет неженку, но те минуты, что мы провели сегодня вместе, прочно поселятся в моем сознании и будут давать еще больше сил для ее завоевания.       Я обещал ей, что она будет счастлива. А я мужчина, значит, слов на ветер не бросаю.       Значит, пройду через огонь, воду и медные трубы, но сделаю все для нее. Для нее и Сонечки. Для моих любимых женщин.