Лотос Старейшины Илина

Зима окутывала Юньмэн белоснежным покрывалом, бережно храня от лютой стужи новую жизнь, что вот-вот должна была проснуться от сна.  Тот, кто хоть раз задумывался о смысле бытия не мог не заметить того, как интересно и продуманно был устроен этот мир. Времена года так походили на скоротечную человеческую жизнь. Неважно кем ты был - заклинатель или же простой смертный, но все мы были подвластны смене сезонов своей жизни от детства до глубокой старости. Все мы рождаемся и умираем, но никогда не придаем значение тому, как важно каждое время года для нас. Весна – рождение и наше беззаботное детство, знакомство с этим огромным миром, где так страшно заблудится, оставаясь один на один со своими демонами. Лето – цветущая юность, пора обжигающей страсти и безграничной любви. Именно в эту пору мы не боимся совершать безрассудные поступки, которые потом оборачиваются в ужасающие ошибки, играющие с нами злые шутки, лишая в один миг всего, что мы так бережно хранили. Осень – время остепенения и продолжения рода. Ведь нет ничего прекрасней на свете, чем оставить в мире частичку своей любви, взращивая ее, как самую главную ценность. Зима – логическое завершение, когда прощаешься со старым и подытоживание прожитого. Но что делать, если среди этого привычного круга жизни ты выбиваешься? Что делать, если твоим мечтам и планам никогда не суждено сбыться? Остается быть тенью.  На нее никто не обратит внимание, она никому не нужна. Ведь легче пережить все тяготы в одиночку, чем видеть фальшь чуждых чувств. Но отчего на душе так болит? Почему так хочется спастись от безграничного океана одиночества, что поглощает в свою пучину с каждым днем все сильнее, не давая сделать столь желанный вдох. Он не знает и в этом лукавит. Ведь именно из-за глупых чувств, что разрывают его беспокойную душу, он ищет эти бесполезные отговорки и оправдания своим мыслям и поступкам.  Каждый шаг по белоснежному покрывалу сопровождается тихим скрипом. Природа была так прекрасна в своем тихом сне, что невольно захотелось навсегда запечатлеть ее в своей памяти и на холсте. Пушистые, белоснежные верхушки окутали крыши домов и голых деревьев, придавая им сказочный вид, но больше всего завораживал вид лотосовых озер. Покрывшаяся голубоватой коркой льда водная гладь, так красиво сверкала под уходящими лучами закатного солнца. Он прикрывает глаза, вдыхая морозный воздух и вспоминая цветущие лотосы, отражающиеся на воде фиолетово-белыми красками. Как жаль, что эти прекрасные цветы не растут зимой, а увядают. Это так печально, но в тоже время так трепетно. Ведь они вновь расцветут, как и любовь. Юноша открывает свои прекрасные глаза цвета грозового неба и тут же жмурится, пытаясь их прикрыть от сильного порыва ветра, который так бесцеремонно скидывает меховой капюшон. Холодно, но не настолько, чтобы оставить такой красивый пейзаж. Пытаясь надеть обратно слетевший капюшон дрожащими от холода руками, он совершенно не замечает подошедшего сзади человека, который мягко касается его плеч и помогает укрыться от ветра, меняя их местами и прикрывая его собой. Юноша удивленно вздрагивает и поднимает голову, чтобы посмотреть на своего спасителя, который легким движением руки возвращает слетевшую вещь на голову. Дымчатые глаза смотрят с такой непривычной нежностью и заботой, которая была попросту несвойственна для его шисюна, но именно этот взгляд заставляет глупое сердце пуститься в пляс. - Что же ты, мой милый шиди. – мягко журит его Вэй Усянь. – На улице не весна, а ты по улице без капюшона и рукавиц гуляешь. Цзян Чэн заливается стыдливым румянцем и безгранично благодарен морозу, который окрасил его щеки в алый цвет, не позволяя шисюну увидеть его смущения. Юноша опускает свои грозовые глаза, лишь бы не видеть такую непривычно любящую улыбку, на любимом лице. Усянь никогда на него так не смотрел. - Так получилось. – тихо буркнул он, вызывая легкий смешок. - Верю. – говорит шисюн. Вэй Ин смотрит на своего милого шиди, который сейчас так очаровательно смущается и вовремя себя одергивает, когда рука тянется к любимому лицу, желая заставить обратить на себя свой взор. Он стискивает ладонь в кулак, которая так и не смогла коснуться прохладной кожи. Вмиг дымчатые глаза мрачнеют и юноша отходит от замершего брата, который все же заметил одернутую руку. Цзян Ваньинь в удивлении смотрит на старшего, но от былой нежности не осталось и следа. Шисюн вновь привычно улыбается, освещая мир своим светом, будто бы ничего не произошло.  Вэй Усянь заводит руки за голову и с игривыми искорками в глазах окидывает ледяную гладь. - Чэн-Чэн, а как на счет того, чтобы проверить этот лед на прочность? – заговорщицки спрашивает он. - На это нет времени, скоро нужно идти на ужин. – в привычной манере отвечает Цзян Чэн. Губы шисюна моментально надуваются, а сам он становится похожим на обиженного щенка. Это зрелище не может не умилять. Цзян Чэн подносит ладонь к лицу, скрывая непрошенную улыбку под видом зевка. На самом деле ему тоже ужасно хотелось покататься на льду, но время действительно приближалось к ужину,  а получить очередной выговор от матери ему очень не хотелось. Но Вэй Ин решает в очередной раз поступить по-своему. Он хватает шиди за руку и в один широкий шаг утягивает того на лед. Цзян Чэн тихо взвизгивает от неожиданности, но в очередной раз мысленно благодарит брата за то, что тот его вновь не послушал.  Усянь, не отпуская руку младшего, начинает скользить по льду, ведя своеобразный танец, где были только они вдвоем. Молодые люди кружили, выписывая различные фигуры, проявляя чудеса ловкости и изящества. Когда-то давно, когда они были еще совсем детьми, им довелось увидеть прекрасный танец на мечах, где двое заклинателей были продолжением друг друга, а их мечи действительно были душами. Тот танец невероятно завораживал и запомнился молодым людям навсегда. И вот сейчас, когда  Вэй Усянь делает прыжок и разворот в воздухе, им обоим вспоминается то незабываемое единство души и тела. Не сговариваясь, они оба вынимают мечи из ножен и делают разворот друг к другу, направляя свои мечи, словно те были продолжением их протянутых рук. Их глаза горят неистовым огнем тайной любви и жгучей страсти, но через этот танец тел они приоткрывают завесу запретов и оков своих душ. Вэй Ин делает разворот, а Цзян Чэн делает изящный прыжок и приземляется на острее меча, касаясь его кончиком сапог. Он был таким прекрасным, словно неземное божество. Слетевший в очередной раз  капюшон открыл миру сверкающие глаза и прекрасную улыбку, которую Ваньинь так редко показывал, делая ее столь манящей и невероятно желанной. Слегка растрепанные  волосы, румяные щеки, маняще приоткрытые алые губы. Вэй Усянь смотрел на наследника Цзян глазами, полными неприкрытого обожания, но тут же одергивал себя, пряча пылки взгляд и запрещая желать. Хуже и прекраснее запретной любви ничего невозможно найти. Вот только он не знал, что в своем безумстве он не одинок. Он не знал, что в этот момент его прожигают грозовые глаза, которые так же боятся показать большее, чем подразумевает дружба и братские чувства. Очередной прыжок, разворот и их руки переплетаются, а мечи скрещиваются. Они улыбаются друг другу, а внутри сгорают адским пламенем чувств. Сталь звенит от каждого удара, заглушая бешенное сердцебиение, но разве это важно, когда спины соприкасаются, обжигая близостью любимого человека, завершая танец. Заклинатели тяжело дышат, но с их лиц не сходит счастливая улыбка. Мир замирает для них двоих. Каждому из них хочется нарушить грань, что так бессовестно их разделяет, не давая двум любящим сердцам соединиться и наконец стать одним целым. Но нельзя. Цзян Чэн первым отстраняется от любимого, пряча меч в ножны. - Это было потрясающе! – восклицает Вэй Ин, поворачиваясь к улыбающемуся шиди. - Да. Никогда бы не подумал, что мы сможем повторить его. - Я тоже, честно говоря. Но признаю, что был поражен, когда ты вытащил меч, будто прочел мои мысли. – воодушевленно говорит Усянь, но тут же его взгляд сменяется, а на губах появляется хитрая ухмылка. Он грациозно скользит к шиди и приобнимет того за плечи. -  Все же мы идеально подходим друг другу, даже совместно самосовершенствоваться не нужно. Цзян Чэн тут же вспыхивает от таких постыдных слов и отталкивает от себя наглеца. Вэй Ину не удается сдержать равновесия и он падает на попу, заливисто смеясь, когда ему в след прилетает «бесстыдник». Цзян Чэн сопит обиженным ежиком, хотя на самом деле сгорает от этих слов, скрещивая руки на груди. Он смотрит на хохочущего шисюна и жалеет, что не может кинуть тому в лицо горстку снега. - Задавить тебя мало. - Да ладно тебе, шиди. Я ведь просто пошутил, но твое смущенное лицо стоило моих отбитых ягодиц. - Дурак. – беззлобно огрызается Цзян Чэн, но все же протягивает руку своему непутевому шисюну. Вэй Ин с улыбкой хватается за протянутую руку и пытается подняться, но нога невольно заскользила и подвернулась. С криком и ругательствами Вэй Ин утягивает за собой Цзян Чэна, который падает шисюну на грудь. Оба замирают от такой неожиданной близости и оба понимают, что надо бы отстраниться, вот только это равносильно страшной пытке. Вэй Ин дрожащими руками придерживает замершего шиди за плечи, а сам так бесстыдно вдыхает запах цветущего лотоса. Цзян Чэн всегда был более миниатюрней, чем тот же Вэй Усянь или же другие молодые адепты, хоть под множеством слоев ханьфу это было мало заметно, но сейчас, когда он мог держать свое сокровище в руках, Вэй Ин понимал насколько хрупким и ранимым существом был его шиди. Цзян Чэн поднимает на шисюна свои невозможные глаза и Вэй Ин непроизвольно взглатывает. Как же они сейчас близко и далеко одновременно. Оба влюблены, оба  смущены, оба так юны и так безжалостно разделены. Почему же жизнь так не справедлива? Почему им никогда не суждено быть вместе? Один будущий глава, а второй лишь слуга, не ровня. И ладно бы только это было преградой, да только они были еще мужчинами и братьями, пусть и не по крови, но братьями, семьей, лучшими друзьями, но никогда не любовниками и тем более супругами. Им никогда не суждено было быть вместе. Оба это понимали и внутри выли ранеными зверьми. Они отстраняются одновременно, не в силах терпеть эту адскую муку. - Прости. – без былой игривости говорит Усянь, даже не пытаясь взглянуть на брата. - Да ладно, я тоже виноват в произошедшем. Цзян Чэн невольно поежился от пронизывающего ветра и посмотрел на небо. Солнце почти скрылось за горизонтом, а это значило, что они почти опоздали на ужин и выговора им не избежать. - Скандала опять не избежать. – с тяжелым вздохом сказал он и поднялся на ноги, отряхивая ханьфу от снега. Вэй Ин сначала не понял о чем речь, а потом на его лице проступило осознание и досада. Уж что-что, а вот раздувать из мухи слона Мадам Юй умела. Настроение начало медленно ухудшаться, как и желание идти в дом. Юноша поднялся вслед за младшим, не считая нужным отряхнуться. Зима же. - Чтобы там не было, но я не жалею о сегодняшнем вечере. – будто между прочим сказал Вэй Ин и проскользил в сторону заснеженного берега, не дожидаясь друга. - Я тоже. – тихо прошептал ему в след Цзян Чэн и с грустью посмотрел на небо. – Я тоже. Первая снежинка коснулась его щеки, а затем еще одна и еще. Ноги не хотели двигаться, будто как и их хозяин не хотели возвращаться домой. Дома холод и одиночество, ссоры и ругань. Замерзнуть посреди лотосового озера казалось намного лучшей перспективой, чем вновь видеть недовольные лица. Но юноша одергивает и ругает себя за такие мысли. Как бы там не было, но это его семья, пусть и такая неправильная, но семья. Для него становится неожиданностью, когда горячая слеза скатывается по холодной щеке. Цзян Чэн тут же ее стирает, но на ее месте появляется еще одна. Так хочется разреветься в голос, но он только сильнее сжимает челюсть, не позволяя ни единому всхлипу сорваться со своих уст. Все будет хорошо, нужно только подождать – каждый раз говорит он себе и каждый раз понимает, что безбожно лжет сам себе. Пусть так. Лучше хвататься за призрачную надежду, чем окончательно разбиться о суровую реальность. Еле переставляя ноги, которые будто наполнились свинцом, он бредет по заснеженному льду. Щеки кусает мороз и тут же обжигают слезы, которые он остервенело вытирает. Как же хочется наконец стать свободным от всех уз и обязательств, которые так безжалостно тянут его на дно, но он упорно идет вперед сцепив зубы и залечивая кровоточащее сердце. Неожиданно его взгляд цепляется за еще неорошенный снегом участок льда. Там в его толще застыл невероятно красивый лотос. Цзян Чэн  смотрит на цветок, который распустился слишком поздно и теперь сохранил свою красоту только благодаря сковавшему его льду. Ведомый странным порывом, он достает меч и вонзает его в замершую гладь, вырезая из нее замерзшее чудо. Лед поддается слабо, но и он не привык отступать. И вот цветок в его руках. Каково же было его удивление, когда он увидел, что стебель не сгнил, а цветок продолжал жить. Цзян Чэн с замиранием сердца проводит кончиком пальца по нежному лепестку и вдыхает сладкий аромат. Лотос похож на весну. Такую же прекрасную и чувственную в своей невинности и чистоте. Лотос похож на него. Он так же продолжал цвести, хоть его и сковывал лед. Лотос похож на его чувства. Кто-то может назвать их пустоцветом, как и этот цветок, да только они не лгут, говоря о любви, как и цветок продолжая цвести и нести радость. Цзян Чэн бережно прижимает лотос к груди, обещая выстоять и наконец расцвести. - Пусть мои чувства замерзнут как этот цветок, но придет весна и они вновь явят себя миру. *** Вэй Ин открывает свои дымчатые глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на мерцающем потолке и собрать мысли в кучу. Этот сон... Он помнит тот день, который окончился очередным скандалом. Мадам Юй тогда очень сильно накричала на опоздавшего Цзян Чэна и выгнала из-за стола, когда он попытался себя защитить от гнева матери. Но он никогда не думал, что причиной его опоздания был цветок. В этом сне он увидел прошлое, но глазами Цзян Чэна. Однако не это вызвало в нем бурю эмоций и желание закричать от дикой боли, что вновь пронзила его сердце и душу. Для него стало откровением, что А-Чэн тоже его любил. Любил такой трепетной и нежной любовью, что становилось физически больно. Он впервые смог посмотреть на себя со стороны глазами его сокровища. И от себя стало одновременно тошно и смешно. Разве он не знал, что А-Чэн был слишком пуглив и неумел, когда дело доходило до проявления чувств. Боги, как же он не смог раньше заметить этот влюбленный взгляд? Отчего он такой слепец? Если бы он признался, если бы разглядел, то они могли бы быть сейчас вместе и никто бы не закончил свою жизнь так трагически. Он бы никогда не посмел бы отречься от клана и возлюбленного, никогда бы не позволил всех тех оскорблений и унижений, которые пришлось перенести его драгоценному шиди по его вине. Его А-Чэн был таким хрупким, таким ранимым. Неудивительно почему он ушел к Лань Сичэню. Тот смог в нем это разглядеть, оберегая и лелея, а не сыпал осуждениями, как из рога изобилия. Боги, какой же он дурак! Злые слезы потекли по впалым щекам. Он не был достоин еще одного перерождения, он не был достоин этого Цзян Чэна, который был еще совсем крохой. Вэй Ин всхлипывает, чем привлекает к себе внимание стоявших недалеко людей. - Он вновь очнулся! – слышится голос Фэнмяня. - Лекаря! – голос так смутно похож на Мадам Юй, но без стальных ноток в нем. Вокруг него начинается метушня, а ему так все равно. Он сейчас себя настолько сильно ненавидит, что готов выхватить меч из ножен Фэнмяня и пронзить им свою грудь. Но тело кажется таким тяжелым, что он не может пошевелить даже пальцем. Единственное на что хватает сил, перед тем, как в очередной раз провалится в беспамятство, на то, чтобы устремить свой взор на вдалеке стоявшего ребенка, который взволнованно следит за снующими туда-сюда взрослыми, пока их взгляды не пересекаются. Вэй Ин горько улыбается, от чего малыш невольно вздрагивает. Темный заклинатель не может отвести взгляда от такого родного лица, пока не давится воздухом от увиденного. Детское личико неожиданно становится взрослым, приобретая так хорошо знакомые черты. Цзян Чэн мягко улыбается, как это было на горе Луаньцзан. - А-Чэн.– одними губами шепчет он. Цзян Чэн улыбается еще шире, смотря так нежно и любовно. Боги, он не был достоин этого человека. – Прости...