Лотос Старейшины Илина

- Хозяин просил передать, что бы в ближайшее время вы воздержались от прогулок по садам дворца, - безэмоциональным тоном говорила служанка, выставляя перед Цзян Ваньинем различные лакомства. – Так же он просил прощение за неожиданный уход и то, что в ближайшие пару дней не сможет вас навестить. Но так же заверял, что как только он урегулирует все вопросы, то сразу же будет проведена церемония бракосочетания. Девушка подняла на него внимательный взгляд, но наткнулась лишь на стену отчужденности. Ваньинь сидел в позе лотоса, вновь одетый в великолепное парчовое, нежно сиреневое ханьфу, которое подчеркивало красоту его грозовых с аметистовым отливом глаз и благородную бледность, мерно покачивая в руке чашу с легким зеленым чаем, и глядел в пустоту перед собой. Мыслями он был далеко не в этом кошмарном месте, где за столь короткий срок с ним случилось столько всего дрянного, что вся война с кланом Вэнь и падением Юньмэна теперь казались сущим пустяком в его глазах. И ладно бы ему было противно от происходящего, но нет. Ему было как никогда противно от самого себя. За то, что позволил этому случиться и не проявил характер, распуская нюни, как какая-то романная девица. Позволил собой манипулировать  вместо того, что бы голыми руками выцарапать болотные глаза, что так похотливо раздевали его взглядом. Позволил себе сомневаться в Усяне, который не единожды доказал, что за ним спуститься даже в Ад, а он сам разрешился себя касаться, разрешил себя взя... Ваньинь сморщился, прикусывая собственный язык даже в мыслях. Нет, он лучше себя убьет, чем в очередной раз напомнит о своем падении. Его решению нет оправдания или прощения. Можно было просто убить себя, чем позволять так играться с собой. И пусть он в мире духов, но ведь даже здесь души могут исчезнуть навсегда. Хочется закричать от досады и злости, выпустить Цзыдянь, которого больше с ним нет, но вместо это он сильнее сжимает тонкий фарфор, который только чудом не треснул под сильным напором изящных пальцев.  Не дождавшись хоть какой-либо реакции от Ваньина, служанка подошла ближе к юноше, легонько касаясь его плеча. Цзян Чэн вздрогнул от неожиданности, совершенно позабыв, что он не один в комнате, и девушка ему о чем-то говорила. Его лицо отображало крайнее смятение, которое, впрочем, совсем скоро сменилось полным спокойствием, что никак не отражалось на его душе. Ваньинь поднял на служанку вопросительный взгляд, слегка вздергивая тонкую бровь, на что девушка только поклонилась, вновь повторяя ранее сказанное. - Это все или есть что-то еще? – Ваньинь даже бровью не повел, когда смысл сказанного уложился в его голове, вытесняя мысли о самобичевании. - Нет, господин. - Тогда можешь идти. - Да, господин. Вновь поклонившись, служанка покинула покои, оставляя Ваньиня одного. Стоило резным дверям закрыться, как он тут же вскочил на ноги и тихо подошел к окну, слегка приоткрывая ставни. Вокруг дворца сновали туда-сюда стражники, от лиц которых хотелось скривиться. Насчитав около десяти вооруженных до зубов бесов или призраков, черт их знает, кто они такие тут, Цзян Ваньинь злобно усмехнулся. «Перестраховался старый черт, будь он неладен!» - с досадой Цзян Чэн осознал, что теперь побег действительно был невозможен. Нечисть заняла собой практически каждый цунь небольшого дворика. Он был в ловушке, из которой, к сожалению, выхода не было. Обреченно выдохнув и запустив пятерню в распущенные волосы, Цзян Чэн плотно закрыл ставни и оглядел унылым взглядом свою просторную спальню. Что же, раз он был вынужден жить здесь, то как-то следовало скоротать свои пока еще спокойные деньки. Ведь еще было не известно, где захочет его видеть будущий, да простят Небеса, муж.  Может, его, как младшего супруга, поселят вместе с Аугуаном, и тогда об отдельном уголке можно будет только мечтать. И пускай еще недавно Ваньинь корил себя за слабохарактерность, но ситуация была такова, что даже будь здесь Вэй Ин, то вряд ли он действительно смог бы его спасти, если и сам бы не пострадал. Так что для себя Цзян Чэн решил, что раз ему дается такая чудесная возможность побыть пока еще, слава Небожителям, одному, то глупо было бы отказываться. Поэтому сейчас, хоть и без особого энтузиазма, Ваньинь рассматривал свои покои, медленно расхаживая по ним. Спальня была богато убранной, в нежно коралловых оттенках с золотыми вкраплениями, но вот заняться в ней было попросту не чем. Книг не было, бумаги и каллиграфического набора тоже. Даже в его бывших покоях, в которых он проводил слишком мало времени, были самые необходимые для досуга вещи. Здесь же, кроме везде разбросанных подушек, чайного столика и огромного, даже для двоих ложа, не было ровным счетом ничего. И даром, что повсюду стояли роскошные букеты алых роз. Любование цветами рано или поздно все равно наскучит. Настроение стремительно ускользало сквозь пальцы. А ведь с того момента, как Аугуан оставил его одно, не прошло толком и двух часов. И то это время Цзян Чэн провел в состоянии транса после пережитого потрясения. Сейчас же просто хотелось лезть на стены. Однако Ваньинь старался не унывать и решил попытать удачу в еще одной комнате, что скорее всего, должна была быть кабинетом. И каково же было его разочарование, когда опять кроме подушек и одиноко стоявшего в по центру стола больше ничего не было. - Ха...да вы издеваетесь! – издал нервный смешок Ваньинь. «Если это какая-то специальная стратегия, что бы довести меня до состояния отчаяния, а после появится и ждать, что я буду счастливо к нему в руки падать, то пусть подавиться! Буду сидеть и медитировать, но последние остатки гордости и достоинства не дам втоптать в грязь», - шипел змеей Цзян Чэн, возвращаясь в спальню. К большому сожалению, ничего так и не изменилось. В комнате все так же царил приятный полумрак, а на столе стояла нетронутая еда и уже наверняка остывший чай. Не найдя в себе душевного отклика к пище, Цзян Чэн подошел к зеркалу, вновь рассматривая и узнавая себя прошлого. Или все же настоящего? С зеркальной глади на него смотрел молодой человек лет так восемнадцати. У него были изящные черты лица без единого изъяна. Прямой, аккуратный нос, заостренный подбородок, более пухлые губы. Привычные заостренные черты были более мягкими. Рука скользнула вверх к лицу и слегка огладила округлые, румяные щеки. Хоть к своим почти сорока годам, благодаря высокому самосовершенствованию, он выглядел очень моложаво, что некоторые ему и тридцати не давали, но отпечатки прошлого не спрячешь. Даже в свои восемнадцать он не выглядел так хорошо, как выглядит этот красивый юноша с отражения. Отчего-то Ваньинь стеснялся признавать, что это был именно он, так как никогда не считал себя достойным чьего-то внимания, с большим трудом улыбаясь Сичэню, когда тот восхвалял его опасную красоту. Старая привычка, которую он так и не смог искоренить даже с возрастом. Но такова уж была правда. В свои восемнадцать на его плечах был разрушенный орден и множество покушений, а так же буквально сбежавший из дома шисюн, с которым отношения разрушались на глазах, причиняя неимоверную боль. Он был замученным и исхудавшим, скрывая все это за более объемными вещами, что бы лишний раз не беспокоить сестру, у которой начинала налаживаться личная жизнь, но ни как не таким...таким...живым? Да, именно живым. Цзян Чэн с отражения был распустившимся цветком с блестящими, здоровыми волосами и без огромных темных кругов под глазами. У него не было впалых щек и острых скул, которые с годами становились более выраженными из-за укоренившейся привычки недоедать. Саньду-Шеншоу слишком сильно привык к тому, что почти каждый третий желал ему смерти, травя как кролика. Ваньинь смотрел на себя и с грустью признавал,  что вот такой бы он, возможно, имел больший успех среди заклинателей и заклинательниц. Возможно, Вэй Ин бы не захотел его оставлять, не обращая на Второго Нефрита никакого внимания еще со времен учебы в Гу-Су. Хотя, куда ему было тягаться с благородными и возвышенными Ланями. Он же, с его тяжелым характером, и близко бы не подобрался к небесам, куда все время стремился Усянь. Мысли об этом приносили привычную боль. И эту боль в нем выдавали глаза, портящие всю красоту цветка. Слишком уставшие и больные, слишком блеклые на остальном фоне, не скрывающие его истинный возраст и пережитый опыт.  Горько усмехнувшись, Цзян Чэн отвернулся, боясь, что и без того расшатанные нервы окончательно добьют его. Зачем гадать, каким он мог бы быть, если историю уже не перепишешь. Возможно, так будет даже и лучше, если его маленькая копия в скором времени умрет. Тогда он исчезнет и больше никому не принесет проблем, получив то, что действительно заслужил. Он был не без греха и сделал достаточно плохого, по локоть испачкавшись в крови и человеческих пороках. Не спроста же его меч и титул заключали в себе «Саньду». Три яда – жадность, гнев, невежество. Он был плохим сыном, плохим братом и другом, просто ужасным дядей и мужем. Так чем не расплата в виде мерзкого демонического супруга рядом? В самый раз для него. Одинокая слеза скатывается по щеке, но Цзян Чэн даже не пытается ее смахнуть. Зачем? Он в аду. Здесь грешникам принято раскаиваться в своих злодеяниях и ждать вечных мучений за них. И Ваньинь ждет. Ждет и не может сделать глубокий вдох, ведь крик застревает у него в горле. «Слабак!» - звучит в голове голос покойной матери, вызывая истерический смех. - Да! Да! Да! Я слабак! Вы ведь это ждали услышать от меня, матушка, преследуя каждую мою мысль?! – кричит в пустоту Ваньинь и со всех ног бежит к кровати, падая на нее и зарываясь лицом в пахнущее розой и бергамотом покрывало. – Слабак и неудачник, так и не нашедший себя в этом огромном мире. Слезы текли по румяным щекам, стираясь мягкостью алого покрывала. Кому бы рассказать, что злобный глава Цзян окажется самой настоящей плаксой. Все равно не поверят. Но таков уж он. В детстве горько рыдал из-за щенков и потерянного шисюна. В подростковые годы - из-за нехватки любви и несправедливого отношения родителей к нему, а после из-за их гибели, падшему ордену, Золотому Ядру, товарищам. В юношестве он проливал слезы по несбывшейся любви и ее утрате, предательстве, погибшей семье, несчастной доле его дорогого Цзинь Лина, одиночеству. Будучи молодым мужчиной, Ваньинь рыдал как мальчишка, когда вскрылась правда о Ядре, после тяжелого и, наверное, первого неудавшегося разговора с Вэй Ином, спустя два года, когда тот пришел к нему с ларцом, а так же перед и после свадьбы с Лань Сичэнем, когда он больше не мог оставаться один, но и любовь мужа была невыносима своей неправильностью. И последний раз, когда случился переворот и он чуть не потерял племянника. Это лишь малая часть тех моментов, когда Ваньинь больше не мог справляться со сдавившими его эмоциями. Ему бы посмеяться с себя, да только не получается. У него больше не было сил бороться и лепить из себя кого-то другого, кто не он. Он изливал свое горе достаточно долго, пока в какой-то момент Цзян Чэн совершенно не заметил, как погрузился в тревожный сон. *** - А-Сянь! – кричит Ваньинь, стремясь к играющему на флейте мужчине.  – А-Сянь, остановись, умоляю тебя! Но мольбы его были не услышаны. Смертельная музыка становилась только громче, отдаваясь эхом о темные скалы. За спиной Цзян Чэна слышались крики боли и лязг мечей, но его это не волновало, ведь все внимание было было обращено к одиноко стоящей фигуре на краю обрыва, вокруг которой бесновалась Темная Ци, вышедшая из под контроля темного заклинателя. Это было поистине ужасающе для любящего сердца наблюдать за тем, как разрушается душой и телом его возлюбленный, теряя с каждой новой сыгранной нотой свой разум. И Ваньинь умирал вместе с ним, спотыкаясь и падая, раздирая ладони и колени в кровь, но вновь поднимаясь на дрожащие ноги и продолжая свой бег. Он не мог опоздать. Не имел права упустить того единственного, при виде которого душа пела, а  мир имел смысл. Но, как на зло, дорога была невыносимо длинной, и казалось, что он топчется на одном месте, скованный невидимыми цепями. - А-Сянь, приди в себя! Молю! И он действительно молит, надеясь, что стихшая музыка была добрым знаком. Молит о том, что бы этот ужас прекратился, а его возлюбленный развел руки для объятий и лучезарно улыбнулся, как умел только он. Но этого не происходит. Вместо объятий он получает сильную пощечину и злой взгляд алых глаз. - А-Сянь? – теряется Цзян Чэн, прикладывая ладонь к покрасневшей щеке, но тут же весь сжимается, не успевая даже среагировать, когда хлесткая пощечина вновь обжигает его лицо. Ноги отказываются держать как-то разом потяжелевшее тело, от чего он падает на колени перед возлюбленным, ошалелым взглядом глядя на свои руки. Он не понимает, где провинился и почему любимый так холоден с ним. Ваньинь не поднимает глаз на Вэй Ина, но, видимо, именно это выводит темного заклинателя. Потому он больно хватает Цзян Чэна за растрепавшиеся от бега и падений волосы, заставляя того поднять раскрасневшееся лицо. Ваньинь вздрагивает всем телом, с ужасом осознавая, что возлюбленный никогда не смотрел на него так, словно он его предал. Взгляд Вэй Усяня был холоден и полон ненависти, от чего сердце Цзян Чэна билось загнанной птицей, грозясь разбиться от невыносимой боли.  -А-Сянь... – зовет темного заклинателя Цзян Чэн и не может узнать собственный голос, больше походящий на предсмертный хрип. Красивое лицо мужчины кривится, словно он увидел что-то омерзительное. Тем не менее, Усянь дергает Ваньиня за волосы, заставляя его встать на колени, а сам наклоняется прямиком к  напуганному шиди. - Это все твоя вина, - и это этого полного презрения голоса Ваньиню хочется взвыть в голос. - О чем т... Ай! – вскрикивает Цзян Чэн, когда острые зубы впиваются в его раскрытую шею. Горячие струйки крови окрашивают белый ворот рубахи, расплываясь некрасивыми темными пятнами. Но разве это сейчас важно, когда от такого отношения хочется по-детски надуться и расплакаться. Но он честно терпит, сцепив сильнее челюсть. – За что ты так со мной? - Могу задать тебе тот же вопрос, мой драгоценный А-Чэн. За что Ты так со мной? – холодная ненависть на лице сменяется искренним непониманием и разочарованием, словно перед Ваньинем был не взрослый мужчина, а ребенок, который действительно не понимает почему старшие от него отвернулись. – Я души в тебе не чаял, безмерно любя и мысленно лаская твой сладкий образ. Бросался в огонь и в воду, но только бы ты был счастлив, только бы обратил взор своих прекрасных глаз. За одну только улыбку был готов удавиться. Я столько лет преданно закрывал твою спину от невзгод, ожидая, когда же хозяин соизволит обратить внимание на свою ручную псину. Подарил тебе возможность летать, когда ты утратил крылья. Но что получил взамен? Нож в сердце. - Гэгэ...я не... - Закрой свой рот! – рявкнул мужчина, вновь давая пощечину, от которой зазвенело в ушах. Опечаленное лицо вернуло прежнюю маску ненависти и без того заостряя чужие черты, делая Усяня похожим на восставшую нечисть. – Из-за тебя вся моя жизнь была наполнена страданиями. Это из-за тебя омрачалась моя жизнь в ордене. Это из-за тебя я лишился Света и погряз во Тьме. Это из-за тебя мне пришлось связаться с Вэнями и принять всеобщее презрение. Это ты поднял против меня меч и повел целую армию,  чтобы убить меня. Это Ты растоптал мою любовь. Это из-за тебя надо мной издевались на протяжении долгих лет, превращая мою душу в кровавое нечто. Это Ты убил меня! - Я не убивал тебя! – не выдержав посыпавшихся обвинений, прокричал в лицо мужчине Ваньинь, хватаясь за темное ханьфу. – Я люблю тебя! - Лжец, - холодно, даже почти равнодушно, бросил Вэй Ин, стряхивая чужие руки, а после грубо бросил Цзян Чэна на каменистую землю. Ваньинь болезненно застонал, вовремя успевая выставить руки перед лицом. Его трясло от нахлынувших слез. Хотелось закричать, что не все сказанное правда. Что он никогда не просил чужого и был не виноват в семейных дрязгах, от которых и сам страдал. Что как раз таки он постоянно выгораживал Усяня перед другими орденами, когда он перестал соблюдать какие-либо нормы приличия. Что был оставлен в дураках, хотя не раз пытался вытянуть из шисюна правду. И повел он армию не из-за собственной прихоти, а неимения другого выбора. Ему пришлось стоять в первых рядах, что бы была возможность вновь поговорить с обезумевшим возлюбленным. Что бы окончательно убедиться в том, что их жизнь закончилась. Да, Цзян Чэн не стал отрицать и большой вес своих поступков, уходящих в разрез с мыслями и чувствами. Он тоже был не ангелом, но в их трагически известном прошлом были виноваты они оба, смолчав о важном и вовремя не подставив друг-другу плечо.  Но где он никак не мог себя очернить, даже в собственных глазах, так это в извращенной любви проклятого демона, выбравшего его своей целью. Здесь его совесть была абсолютно чиста. Он не просил и уж тем более не искал чужого внимания. И был в таком же неведении, как и Усянь.  Себя хотелось оправдать хоть в чем-то, но безумие в любимых глазах давало понять, что любые слова будут восприняты в штыки, а значит выставлены против него самого. От этого душа выворачивалась наизнанку, а сердце кровоточило. Хотелось сжаться под столь холодным взглядом, но вместо этого Ваньинь приподнялся на локтях, радуясь, что распустившийся иссиня-черный водопад прикрыл его лицо. - Я тебя люблю и в каждом из этих трех слов ты не найдешь и капли лжи, потому что они исходят от чистого сердца, бьющегося только для тебя. Да, я во многом виноват перед тобой, но никогда, слышишь, никогда я бы не смог всадить тебе нож в сердце. Ведь все, что ранит тебя, ранит и меня. Мы с детства были неразлучны, словно Инь и Ян идеально дополняя друг друга. И даже если этот чертов мир падет, мои чувства никогда не изменяться. Ваньинь не пытался кричать. Нет, он был уверен, что его тихая, но уверенная речь дошла до адресата. Вот только возымела она далеко не тот эффект, который он ожидал. Притихшая Темна Ци взбеленилась, придавливая и душа Цзян Чэна своей мощью. Выступившие и до этого момента сдерживаемые слезы хлынули по щекам, а рот непроизвольно открылся, желая ухватить спасительный глоток кислорода. Ваньинь пытался сопротивляться, но тело было таким отвратительно слабым, без капли Светлой Ци в меридианах и Ядре. Он хватал руками темный дым, но все было тщетно. Пока алые глаза горели жаждой крови, пытка будет продолжаться. Сознание стремительно ускользало сквозь пальцы, но у темного заклинателя были свои планы. Давление на шею резко прекратилось, позволив вдохнуть полной грудью и судорожно закашляться. Но его вновь грубо схватили за волосы, заставляя смотреть в чужие глаза. - Именно это я в тебе всегда ненавидел, - шипит Вэй Ин прямо в чужие влажные от слюны губы. – Ты жалкий лицемер, дорогой шиди. Мне клянешься в любви, а сам раздвигаешь ноги перед другими мужчинами. - Я не...м-мм, - возмущение сменяется болезненным мычанием, когда мужчина сильнее натягивает шелковые пряди.   - Ой-ли? – гадко скалится Вэй Ин, облизывая чужие губы. – Говоришь нет, а сам выглядишь, как дешевая шлюха. Взгляни на себя. И лучше бы он этого не делал. Сердце еще не успело обидеться на столь обидные слова, а разум в ужасе забил в гонг, когда взгляд пробежался по собственному телу. Он сидел перед Усянем совершенно нагой и отмеченный чужими цветами, украшавшими все его тело. Но самым страшным оказалось его явно говорящее возбуждение, которое он даже не почувствовал. Паника ударила в голову похлеще крепкого вина. Уже знакомое липкое чувство страха вновь подняло свою голову, вызывая неконтролируемую дрожь. - Этого не может быть... - в ужасе шепчет Ваньинь, но, к сожалению, его слова были услышаны. - Грязная, похотливая шлюха. Скольким же мужчинам ты давал, что выглядишь так объезжено? - Я никому не давал! - Лжец, все улики на лицо. Посмотри, как ты течешь, - слащаво улыбается мужчина, опуская свободную руку к его вставшему члену, большим пальцем размазывая по розовой головке выступившие соки. - Ах! – не выдерживает Цзян Чэн, закатывая от неожиданного удовольствия глаза, чем вызвал недобрый смешок. - Какой чувствительный. Ты так же стонал, когда тебя касались чужие руки? - Н-нет. А-Сянь, пожалуйста, прекрати это, - скулит Ваньинь, когда хватка на его возбужденном естестве становится сильнее. - М? Так тебе же нравиться, - усмехается темный заклинатель, впиваясь в раскрытые губы. Ваньинь мычит в поцелуй, разрываясь внутри на части. Пусть с ним сейчас действительно обращаются как с продажной девкой, но это все делает его любимый человек. Он смотрит на Вэй Ина и не может отвести больного взгляда от родного лица, что сейчас выглядело столь изможденно. От его вида умирало израненное сердце. Красивые черты больше не искажала издевка или ненависть, только боль и отчаяние. Вэй Ин отпустил чужие волосы и бережно, почти что еле ощутимо коснулся затылка, сменяя грубый напор мягкостью. Он обхватывает тонкую талию Ваньина, стараясь вжать того как можно сильнее в себя. И Цзян Чэн поддается, тянет к темному заклинателю руки, обнимая того за шею, сгорая от желания стать единым целым. Пусть через боль, пусть через слезы, но это все еще его Вэй Ин. Тонкие пальцы пропускают темные, слегка суховатые на концах волосы, иногда задевая алую ленту. Усянь довольно мычит, углубляя поцелуй. - Мой А-Чэн, мой прекрасный А-Чэн, - шепчет в сквозь томные поцелуи Вэй Ин, сильнее вжимая в себя Ваньиня. – Люблю. С ума схожу. Мой. - Ин-гэ, я так люблю тебя. Так люблю, - таким же шепотом отвечает Цзян Чэн, осыпая лицо любимого мелкими поцелуями. – У меня нет никого, кроме тебя, и верен только тебе. Верь мне, когда я так говорю. - М-мм, - неопределенно мычит Усянь, пряча свое лицо в изгибе чужой шеи. Цзян Чэн обнимает Вэй Ина, бережно поглаживая того по сгорбленной спине. Он совершенно забыл, что сидит сейчас нагой и неприлично растрепанный. Какая разница, если сейчас его обнимают родные руки, скрывая от всего мира своими широкими рукавами. Они молчат, но слова и не нужны, ведь сейчас они вместе. По телу проходит приятная дрожь, когда слегка обветренные губы начинаю целовать его шею. Новый виток забытого возбуждения дает о себе знать. Со стыдом Ваньинь признает, что согласился бы сейчас на все, если бы того захотел Усянь. Но тот не спешит менять их положения, иногда посасывая нежную кожу, перекрывая чужие отметки. Цзян Чэн не хочет знать, откуда они взялись на его теле, но вспоминает чужие руки и губы, ласкавшие его тело. Он действительно лицемер, но в свое оправдание мог сказать, что это было вынуждено. Ваньинь сильнее прижимается к чужому телу, желая стереть из памяти чужие руки. - Обними меня, - неожиданно подает голос Вэй Ин. - Но я тебя и так обнимаю. - Мне плохо, А-Чэн. Мне больно, - как-то безжизненно говорит мужчина, и Ваньинь чувствует горячую влагу, стекающую по ключице к груди. - Гэгэ? - Мне больно, сокровище мое. Ты меня убиваешь. - О чем ты, А-Сянь? Посмотри на меня, - взволнованно молит Цзян Чэн, ощущая вновь накатывающий лавиной страх. - Больно... – свистит Усянь, поднимая голову. Тело каменеет, а полный ужаса крик срывается с припухших после поцелуев губ. На Вэй Ине нет лица, только сплошная кровоточащая рана. Волосы в разных местах сожжены, оставляя на белесой голове ужасные ожоги. Вэй Ин заглядывает в саму душу своим замученным, но вполне осознанным взглядом, протягивая к побледневшему лицу окровавленную руку, на которой нет двух пальцев. Ваньинь дрожит и только чудом не отшатывается, подставляясь по чужие касания. - Ты убиваешь меня, - в который раз повторяет Усянь, но тут же содрогается всем телом, отталкивая от себя Ваньиня. Мужчину скрючивает в три погибели. Он кричит от боли, сплевывая сгустки крови и впиваясь в истерзанное тело руками, разрывая жалкие остатки кожи. Это было похоже на ад, где Ваньинь ощущал себя наблюдателем, чем действующим лицом. Он кричит вместе с возлюбленным, силясь поймать Усяня, что бы тот перестал вредить себе. Но стоило ему коснуться чужого плеча, как по округе раздался нечеловеческий вопль, заставивший Цзян Чэна отшатнуться от любимого. Усяня метало по земле, пока в какой-то момент все не замирает, озаряясь яркой вспышкой. Всего мгновение и теперь они находились не на Луаньцзан, а в каком-то темном подземелье, освещенным только двумя догорающими факелами. Рассмотреть его лучше не получается, ведь все внимание намертво приковывается  к подвешенной на цепях фигуре. Крик комом застревает в горле, мешая сделать даже вдох. Ведь там сейчас страдало его сердце. Замученный, истерзанный, со вспоротым животом, еще живой висел его Усянь. На нем не было живого места, где бы не прошлась рука мучителя. Слезы текут по щекам, а душа кровью обливается, но сорваться и побежать ему не дают чужие руки на талии, которые он до этого не ощущал. Но, к своему ужасу, Цзян Чэн осознает, что не замечал и отвратительно мерзкой заполненности у себя внизу. Внутренности скручивает тугим узлом, когда чужие руки смещаются к груди, ложась на отчего-то возбужденную грудь. - Прекрасная картина, - говорит ему на ухо приторно сладкий голос Чжу Болина, а после чужой язык проходится по мягкой мочке. – Желанный цветок теперь мой, а соперник повержен. Мужчина делает сильный толчок, от которого Цзян Чэн взвывает раненым зверем. Нет, было не больно, а наоборот, до одури сладко, что аж поджимались пальцы, но именно это и убивало. Ведь он не должен сгорать от удовольствия, наполнявшего его с каждым новым толчком, а должен был чувствовать боль. Но кроме отвращения к самому себе и ненависти ко всему живому, он больше ничего не ощущал. Слезы градом текут по горящим щекам,  а постыдные стоны срываются с закушенных губ. - Такой очаровательный, так честно принимающий удовольствие. Ты создан для этого, Ваньинь, - довольно говорит Чжу Болин, ускоряясь. - Ненавижу, - скулит Цзян Чэн, задыхаясь от каждого быстрого движения внутри. - Ненавидишь, но стонешь, как течная сука. Ваньинь озлобленно рычит, изловчившись, со всей силы пинает ногой демона. Тот замирает от неожиданности, слегка ослабляя хватку, но этого вполне достаточно, что бы соскользнуть с члена и как можно быстрее подскочить на ноги. Как спастись и чем прикрыться, Ваньинь не знает. Ему важно добраться до Усяня. Но за спиной слышится хмыканье, и вот уже сильные руки подхватывают его под бедра, поднимая над полом. Цзян Чэн сопротивляется, стараясь вновь ударить врага, но в его положении это практически невозможно. Однако все это оказывается мелочью. Ваньинь в неверии замирает, прекращая любое сопротивление, когда его подносят к подвешенному Вэй Ину, удерживая на весу в весьма однозначной позе. Неприлично раскрытый, обесчещенный, униженный – таким он предстал перед туманным взором возлюбленного, поднявшего голову на чужое передвижение рядом с ним. - А-Сянь, - тихо скулит Ваньинь, когда видит в любимых глазах огромную боль, вновь направленную на него. - Ты хотел видеть Вэй Усяня, Цзян Чэн? Что же, я исполню твое желание, - самодовольно говорит Аугуан, резко насаживая Ваньина на себя. По темнице разносится протяжный крик-стон удовольствия, смешанного с болью. Глаза закатываются, а перед глазами все темнеет. Всего становиться чересчур. Слишком плохо, слишком больно и мерзко, слишком хорошо и сладко. Даже в самом страшном сне он не мог себе представить такого ужаса. Даже в плену у Вэней он не был так морально уничтожен, как сейчас. Верно. Необязательно было причинять физическую боль, что бы убить. Вед было кое-что посильнее меча и кнута. Ничто не шло в сравнение с душевной болью и смертью. Чжу Болин меняет угол, прикусывая чужой загривок, и Ваньинь несдержанно стонет. Голова становиться невыносимо тяжелой, от чего невольно поддается вперед, ложась на окровавленное плечо. Цзян Чэн чувствует чужое тяжелое дыхание рядом со своим лицом, а после слышит тихий хрип: «Ненавижу». Его словно током бьет, когда он понимает, кто сказал ему эти слова. Ваньинь поднимает голову и лицом к лицу сталкивается с Вэй Ином, практически выстанывая в его разодранные губы. Любимые глаза полны ненависти и немого презрения, а в уголках скапливаются кровавые слезы. Вэй Ин плачет и он тоже, окончательно разрушаясь. - Правильно, Ваньинь, - одобрительно стонет Чжу Болин, доводя себя и свою жертву до грани, – смотри. Смотри в его глаза, когда будешь кончать, и помни, что это из-за тебя он страдает. - Нет... - Да, мое желание. Это все только твоя вина. Мужчина делает несколько глубоких толчков, изливаясь в жаркое нутро. К своему ужасу Ваньинь следует за ним, громко вскрикивая и пачкая семенем вспоротый живот Вэй Ина, так и не в силах оторвать взгляда  от любимых глаза. Мир для Цзян Чэна рассыпался на мелкие осколки, оставляя вместо себя зияющую дыру там, где должно быть сердце. Он чувствует, как на его плече оставляют очередной болезненный укус, а после ненавистные руки отпускают, ставя его на ноги. Но тело, словно лишенное опоры, обмякает, падая на колени перед преданным им же возлюбленным. Ему было страшно и стыдно поднять голову и посмотреть в родные глаза. Грязный, опороченный прямо на глазах у любимого человека, с вытекающим мерзким семенем, он ненавидел себя, желая прямо сейчас наложить на себя руки. Ваньинь не слышал чужих шагов, не слышал лязганье метала, не слышал злобного смешка. Но зато он чувствует и видит, как подгибаются ноги Вэй Ина, больше не удерживаемого цепями. Обессиленный и замученный, он падает прямиком в руки Цзян Чэна, успевшего его вовремя словить. К Усяню страшно прикасаться. Все тело - кровавое месиво, пачкающее обнимающее его чужое. Ваньинь дрожит, боясь сильнее прижать Вэй Ина, что бы еще больше не навредить. Но все решают за него. - Запомни этот день хорошенько, Ваньинь. Ведь именно ты стал виной всему, что сейчас будет происходить. - Чт... – вопрос так и не успевает слететь с его губ. В следующую секунду слышится характерный для метала звук, за которым следует свист, и после  от стен отскакивает сдавленный крик боли. Хоть и замученное, но все еще напряженное тело столбенеет, а после в раз обмякает, сползая с чужого плеча. Ваньинь замирает, боясь попустить голову вниз. Ему страшно. Очень страшно. Хочется закрыть глаза и представить, что все происходящее просто дурной сон, который вот-вот закончится. Что не было ни какого изнасилования, что не было чужих мучений, что они сейчас дома в Юньмэне, лежат в обнимку, о чем-то переговариваясь. Но все рушится, стоит только глазам опуститься вниз. Ваньинь срывается на крик, полный боли, отчаяния, неверия, ужаса и горя. На его коленях лежит обезглавленное тело, истекающее последней кровью. *** - Нет! – кричит Ваньинь и подскакивает на кровати, желая убежать, скрыться, исчезнуть. Грозовые глаза, словно застилаемые пеленой, выглядят неправильно пусто на практически белом лице. Цзян Чэн хватается за сердце, ощущая его загнанный ритм, все еще не осознавая происходящего. Ему страшно, ему плохо. Этот нескончаемый водоворот боли изводит, ломает, уничтожает. У всего есть предел и  он своего уже достиг. Дыхание сбитое, руки дрожат, но даже это не останавливает, когда он подрывается и в мгновения ока оказывается возле чайного столика, хватая первую попавшуюся увесистую вещь и со всей силы бросая ее в зеркало. По помещению раздается громкий треск и звон разбитого стекла, разлетающегося большими и мелкими осколками. На негнущихся ногах Цзян Чэн подходит к некогда красивой вещи и поднимает с пола тонкий, острый осколок, что мгновенно рассек нежную кожу ладоней и пальцев. Ваньинь смотрит ничего не соображающим взглядом на свое неполное отражение и сам не осознает, когда рука подносится к шее, надавливая острием туда, где смерть будет мгновенной. Еще секунда и бесконечным страданиям придет конец, но неожиданно кто-то сильно хватает его за талию, выбивая опасную вещь из дрожащей руки. Его разворачивают и со всей силы встряхивают за плечи, желая привести в порядок. - Что ты творишь?! – рявкает кто-то разворачивая Ваньиня к себе лицом и со всей силы встряхивает за плечи, желая привести в порядок. – Совсем из ума выжил?! Ваньинь силиться понять, кто повышает на него голос, но голова отказывается работать. По сильной хватке и низкому голосу Цзян Чэн определяет, что его спас мужчина, но на этом все и заканчивается. Этот некто сдавлено шипит, отпуская его плечи, но почти сразу же обхватывает руками его лицо, приподнимая и впиваясь в бесцветные губы. Поцелуй был полон отчаяния и щемящей нежности, но так и не отошедший от пережитых кошмаров разум воспринимает его как что-то дурное. По щеке вновь катиться слеза, исчезая в чужой ладони. В какой-то момент становиться так все равно, что с ним будет дальше. У него все еще стоит пелена перед глазами. И он все еще желает своей смерти. Но у нарушителя его желаний были совершенно другие планы. Так и не дождавшись какой-либо реакции от Ваньиня, мужчина, поджимая губы, подхватывает несопротивляющееся тело на руки, бережно прижимая к совей груди. - Прости меня, - как сквозь воду доносится чужой голос, обладатель которого нежно целует Ваньиня в лоб.