Лотос Старейшины Илина

Дворец полыхал в таком прекрасном и одновременно ужасном танце шалуньи смерти, чья сила и власть сейчас была сосредоточена в руках того, кто с торжествующим блеском в алых глазах шествовал по усеянной трупами дороге. Человек, чей вид походил на самого дьявола, внушал животный ужас и раболепный трепет у каждого, кто смог удостоиться великой чести быть свидетелем начала его кровавой мести. Старейшина Илин во всем своем великолепии шествовал по залитым кровью дорожкам, равнодушно наступая на обезображенные останки низшей нечисти, некогда служившей его врагу и своих павших марионеток. Мужчине было достаточно пошевелить одним только пальцем, что бы те вновь восстали, но уже под его знаменем. Вот только это уже было лишним. Бой был практически завершен, большая часть недругов была убита, а жалкие остатки были схвачены его слугами. Грех был совершен одним, но за его проступок должны поплатиться все, включая виновника, что не соизволил явится на столь замечательное торжество, однако темный культиватор позаботился о том, что бы отправленный им весьма занятный подарочек достиг своего адресата. Уж в этом Старейшина был более чем уверен. Посему, отсутствием Чжу Болина заклинатель опечален не был. Наоборот, это лишь облегчало мужчине задачу и растягивало удовольствие от будущей весьма желанной расправы. Все пространство было заполнено криками предсмертной агонии, что точно триумфальные фанфары знаменовали победу названного дьявола, перед чьим величием и мощью склоняли головы мертвецы, а нечистые силы торжествующе ликовали. Старейшина Илин, на совесть сравнявший большую часть резиденции с землей, с легким удовлетворением в алых глазах наблюдая за тем, как догорает былое величие. Темные языки пламени любовно охватывали каждый камушек, обжигающе лаская  попадающиеся на их пути жертвы.  То там, то тут появлялись жалкие уродливые твари, на которых мужчина смотрел с нескрываемым презрением и отвращением, моля о пощаде, в надежде цепляясь за черные, как сама ночь, одеяния. Это даже забавляло, утоляя темную эгоистичную жажду превосходства и власти. Да только их ничтожные мольбы были всего лишь пылью под ногами и тонули в крови, когда рука заклинателя вырывала сердца из груди своих жертв, а после бросала на корм своим мертвым псам, что радостно выли, раздирая друг другу глотки, лишь бы желанное лакомство досталось кому-то одному. Эта весьма премерзкая картина должна была бы вызвать отвращение, но заклинатель лишь злорадно смеялся, беззаботно отряхивая рукава от невидимой пыли. Месть вершилась и эта резня была только началом его дальнейшего триумфа. Однако все это меркло в  глазах Старейшины, что безустанно пытался найти свой прекрасный цветок, который не должен был гнить в столь мерзком месте. Он искал везде, самолично переворачивая жалкие руины верх дном, но возлюбленного так и не нашел. Такой расклад не на шутку выводил и пугал мужчину, что боялся опоздать и узреть самый худший исход. Старейшина Илин не молился Небу. Зачем им жалкие молитвы отступника, чья душа с каждым мгновением все больше и больше погружалась во тьму. Зато мысли и глаза излучали отборные проклятья вперемешку с угрозами, если с его сердцем что-то случится. И в этом он не шутил. Проведя несколько часов в бесполезных поисках и глубоких думах, заклинатель стал приходить к одному неутешительно скверному, но вполне верному выводу. Цзян Чэн все же находился в резиденции, но благодаря силе демона на его ханьши могла быть наложена печать, способная исказить пространство, что приводило к идеальному скрытию ценного. Разрушить такую печать было невероятно сложно, но вполне выполнимо. Вот только цена за снятие такой печати, если это был не демон, грозила для любого заклинателя, пусть даже самого сильного, помутнением рассудка на ближайшие несколько дней. И это было в лучшем случае. Ведь принцип снятия столь мощного барьера чем-то отдаленно напоминал практику очищения от грязной Ци. Культиватор должен был впитать в себя всю духовную мощь, а после, постоянно подпитывая, направить ее на печать. С одной стороны, может показаться, что это довольно таки просто, но с другой – эта практика по мере своего продолжения разрушала заклинателя, доставляя ему наивысшую степень боли. Это очень рискованное занятие, которое не каждый, даже самый сильный культиватор сможет вынести. Ведь цена за его неправильное проведение - смерть. На своем опыте Вэй Усянь сталкивался с подобным дважды за несколько жизней, но снимал такую печать единожды и то это было, когда он считался мертвым и не без помощи Хуа Чэна, разделив удар заклинания между собой. Но сейчас ситуация была совершенно иной. Он был один, еще и смертным, что, несомненно, усложняло задачу и последствия, которые ему придется испытать на собственной шкуре, уже будучи и так до краев переполненным гнилой Инь. Однако это ни в коем разе не умоляло его решимости пойти на любые жертвы, только бы спасти возлюбленного. Как тогда, так и сейчас он сделает все возможное, что бы обезопасить Цзян Чэна, даже если это будет стоить жизни.  Не став более тянуть кота за хвост, заклинатель изящно покрутил между пальцев флейту, поднося ее к губам,  призывая с помощью незатейливого мотива несколько темных сгустков, чем-то отдаленно напоминавших крохотные язычки пламени, радостно закруживших вокруг мужчины. Небольшие образования Ци были своеобразными ищейками, что подчинялись молчаливой воле своего хозяина, ища брешь в пространстве. Призыв таких малюток не отбирал много энергии и был, наверное, самым безобидным из всех возможных практик, что предлагал Темный Путь. В бою они были совершенно бесполезными, так как не несли никакого урона, но и не были пригодны для поиска чего-то физического. В общей сложности выходило, что годны эти малютки были исключительно для обнаружения таких вот печатей, которые использовали достаточно редко. Посему о таких ищейках многие забывали, а некоторые и вовсе могли не знать за ненадобностью. Однако стоило отметить, что работали эти крошки очень быстро, а главное качественно. В какой-то момент мужчина даже обругал себя за то, что не прибегнул к их помощи раньше, по глупости потеряв драгоценное время. Но дело было уже сделано. Меленькие крошки действительно очень быстро нашли брешь в пространстве, а после и печать, что создавала своеобразный купол над немаленькой, по предположением мужчины, территорией.  Выйдя на нужную тропу и подойдя ближе к предполагаемому барьеру, мужчина вновь поднес флейту к губам, концентрируясь на Ци, быстро текущей по телу и вокруг него. Ментальным зрением он видел каждую душу, ощущая пока еще кипящую жизнь, что в скором времени станет своеобразным жертвенным агнцем. Темная Инь давала возможность видеть многое, но за это он многим и платил. Набирая в грудь больше воздуха, а после медленно направляя его в инструмент, заклинатель представлял, как темные нити, исходящие от помутненного Золотого Ядра, плавно перетекают от нижнего даньтяня к среднему, концентрируясь в области сердца, размеренно бившегося за грудиной. Мужчина чувствовал как сконцентрированная энергия начинает болезненно обжигать внутренности, желая вырваться на волю, но еще было слишком рано. Мелодия текла плавно, заполняя собой все в округе, достигая и затрагивая струны чужих душ. С каждой новой  нотой жизнь утекала из всего живого, превращаясь в прах, а духовная энергия попадала прямиком к темному заклинателю, еще больше наполняя того силой. Сейчас он был подобен вулкану, в котором бушевала темная лава из чужих пороков и страданий, готового вот-вот взорваться и испепелить собой все живой, включая себя. Час платы за могущество наступал всегда неожиданно и намного быстрее, чем того хотелось. Чудовищная боль от перенаполнивших духовных сил раздирала тело Вэй Ина на части, но мужчина, сцепив сильнее зубы, продолжал свою смертельную песню, не обращая внимания не вытекающие из глаз и уголков рта струйки крови. Он был обязан сломить демоническую печать ценой всего. В глазах стояла кровавая пелена, но Вэй Ин оставался слепым к боли и непреклонным к трудностям. Точно могучая скала, не подвластная стихиям, заклинатель стоял на смерть, ощущая, как чужие скрипучие, а иногда и визжащие, голоса заполняют его разум, стараясь сбить и навлечь погибель. Каждая нота, точно плачь сердца, гонгом отдавалась в постепенно мутневшем рассудке, но даже так мужчина продолжал уверенно играть печальную песнь, страшась ошибиться. Ведь в это была суть таких демонических печатей. Смертный муж жертвовал жизнью только из-за одной неправильно сыгранной ноты. Но он не был бы Старейшиной Илин, если бы боялся смерти. Сконцентрировав достаточное количество Ци, заклинатель ускоряет мелодию, от чего трель флейты получается ломано-писклявой. Вэй Ин вновь делает глубокий вдох и прикрывает свои теперь уже полностью красные глаза. Удар по печати был такой силы, что земля затряслась под ногами. Мощный энергетический поток отрикошетил в сторону мужчины, поднимая волной землю и камни. Однако очередная резкая трель флейты останавливает его, удерживая и напитывая для очередного удара, незамедлительно последовавшего, стоило только мелодии резко оборваться. Так повторялось из раза в раз, от чего заклинатель уже не смог бы сказать сколько раз он наносил стремительные атаки по барьеру, который идеально подстраивался под окружающий вокруг пейзаж. Из-за постоянного потока воздуха, смешанного с пылью, что летела прямиком в заклинателя, видимость была просто отвратительная, но мужчина упорно продолжал смотреть вперед в надежде, наконец, добиться трещины в печати. В перерывах между ударами, когда музыка на несколько мгновений прекращала окутывать собой пространство, Вэй Усянь, шипя, сплевывал на землю кровь. Инь, что сосредотачивалась в среднем даньтяне, постепенно уничтожала своего нового хозяина, медленно разрывая плоть. То тут, то там по телу стали появляться небольшие надрезы, неспешно расходясь, делая идеально ровные раны ужаснее и опаснее. Чем дольше мужчина применял столь опасное заклинание, тем сильнее страдал, опустошая свои силы. Он чувствовал, как мелкая дрожь, подобно виноградным лозам, оплетала его руки и ноги, от чего стоять становилось сложнее с каждым разом. Хотелось осесть наземь и перевести хоть ненадолго дух от сжигающей заживо боли. Но прекращать играть уже был нельзя. «Хах, теперь понятно из-за чего старый черт так и не соизволил показать свою мерзкую физиономию. Он был уверен, что если меня не сможет убить кальях, так уничтожит печать. Как умно и глупо. Даже будучи присмерти я продолжу бороться, достигая невозможного. И черта с два проиграю, отдав Цзян Чэна этой твари! – мысленно рычал Вэй Ин, в который раз захлебываясь кровью, но продолжая играть. - Родной мой, только дождись меня, еще немного и мы снова будем вместе. Только дождись». Время текло отвратительно медленно, а силы истощались так быстро. Невесело улыбаясь, когда в очередной небольшой промежуток между игрой он сплевывает кровь, Вэй Ин с горечью признает, что уже давно бы умер, если бы не его высокий уровень духовных сил. Боль от ран и темной Ци была столь невыносима, что перекрывала помутненный от чужих голосов разум. И только грозовые глаза с необычайно красивым пурпурным отливом заставляли держать спину ровно, а взор прямо. Их история не могла закончится вот так. Только не теперь, когда они, наконец, обрели друг друга. Любовь все преодолеет и эту черную полосу в том числе. Наверное, это было единственное, во что он продолжал верить. Верить и наедятся, что они будут счастливы. Что он сломает эту чертову печать и найдет свою драгоценность, заключая в крепкие объятия, а после бесконечно нежно и долго будет пить губами чужое дыханье. Цзян Чэн, его Цзян Чэн. Только мысли о нем придают сейчас сил, продолжая наносить удары за ударом, пока неожиданно мужчина не слышит треск, а после не видит трещину в пространстве. Дыхание на мгновение замирает от переполнивших грудную клетку чувств. «Получилось!» - заликовал мужчина, почти неверяще глядя на все больше и больше расползающуюся брешь, чувствуя как за спиной расправляются невидимые крылья. Вэй Ин прикрывает глаза, собираясь в последующую атаку вложить как можно больше Ци. Раны начинают расходится с огромной скоростью, от чего кровь окрашивает собой все лицо. Мужчина не может сдержать болезненного шипения, но уже тогда, когда последний сокрушительный удар был нанесен. Тело вздрагивает от финального аккорда адской боли и против воли Усянь устало падает на одно колено, беспрерывно начиная кашлять кровью. Он даже не пытается стереть с лица весь тот ужас, в которое оно превратилось, ведь руки были в таком же состоянии. Про все остальное тело он даже не заикался. Одежда была полностью пропитана кровью, болезненно натирая и прилипая к открытым ранам. Голова гудела, а голоса, преследующие его на протяжении всего заклинания, затихли. Однако заклинатель понимал, что это было ненадолго. Последствия еще ждали его впереди, а пока, стиснув от боли и усталости зубы, Вэй Ин поднялся на ноги, наблюдая за проделанной работой. Купол трещит и разлетается осколками, подобно стеклу, открывая перед взором мужчины вход лабиринт, что точно насмешкой стал для уставшего разума. Глаза расширяются от удивления, а после сужаются от злости и досады. - Проклятье! – рявкает Вэй Ин, недобро сверкая глазами. Заклинатель достает из  рукава талисман и бросает его к вратам лабиринта, после чего направляет в него Ци, снося одним ударом сразу несколько стен. Ярость ядом бежит по венам. Он слишком устал от козней Аугуана на своем пути к заветному счастью, а потому не жалел талисманов, выпуская таким образом еще и свой гнев. Вэй Ин шел вперед, не видя  преград и даже бровью не повел, когда на его пути предстала очередная партия пока еще живой нечисти, охраняющей виднеющееся за несколькими неразбитыми стенами ханьши. - А ну стой, тварь! Еще шаг и ты покойник! – шипит на него один из стражи, выставляя вперед меч, но мужчину такая детская угроза совершенно не впечатляет, а потому он не задумываясь продолжает идти вперед прямиком на вооруженную толпу. - Это же Старейшина Илин! – пораженно восклицает один из стражников, признавая в залитом кровью мужчине темного заклинателя, чем вызвал немалый переполох среди товарищей. – Нам конец! - Черта за ногу, если это будет так. Быстрее убьем его, пока он не заиграл на своей пищалке! – вновь подает голос первый бес, ринувшись на заклинателя.   - Ну попробуй, - скалится Усянь, даже не думая использовать флейту. Рука резко достает меч из ножен и с молниеносной скоростью мужчина рвется в бой, сразу делая выпад. Стражник вовремя блокирует его, успевая спасти свою голову. Однако тут же теряется, когда на него с огромной скорость обрушивается череда ударов. Заклинатель не оставался на одном месте, грациозно перемещаясь из стороны в сторону. Рука его была тверда, а взгляд холоден и остр, точно лезвие его клинка. Будто танцуя, он выбивает чужой меч, перехватывая на лету его в левую руку и им же отсекает первую голову. - Кто следующий? – усмехается заклинатель и сплевывает поднакопившуюся во рту кровь. Оставшиеся стражники тушуются под тяжелым взглядом, но все же кидаются на мужчину с грозным кличем. – Поганая шваль. Вэй Ин даже не двигается с места, когда на него со всех сторон устремляются сверкающие клинки. Он только злобно ухмыляется, дождавшись нужно момента перед тем как сделать прыжок в верх, кидая вниз талисман, который взрывается сразу же, стоило только одному из клинков задеть его. Предсмертный крик жалких тварей становится для мужчины приятной наградой за все его старания. - Ничтожества, - брезгливо кидает Вэй Ин через плечо, вонзая приобретенный клинок в отрубленную им же голову. Не сказать, что он ожидал чего-то большего от этих бездарей. В конце концов они нужны были лишь за тем, что бы следить за Цзян Чэном и не более. Основную защитную функцию на себя брал барьер. Однако мужчину несколько поразило переоценивание Чжу Болином собственных сил. По крайней мере, это прямое оскорбление ему как заклинателю. Преодоление печати было действительно той еще задачкой, однако даже так это не стало чем-то невозможным для него, с чьей силой в Преисподней уже давно считаются. Наверное, это было его упущение, раз договором, заключенным с Императорским Дворцом, реши так нагло пренебречь.  Но все в жизни поправимо, уж после он постарается напомнить о важности таких вещей. Последнее на пути препятствие исчезает так же быстро, как и все предыдущие. Ноги сами ускоряют свой ход, срываясь на бег, только бы быстрее оказаться у заветного ханьши. Сердце взволнованной птицей трепещет в груди в ожидании сладостного момента воссоединения с возлюбленным. Вот только вся трепетность момента рушится приглушенным криком родного голоса и слишком отчетливым звоном стекла, стоит мужчине выбежать на небольшой дворик. Липкий страх окутывает все тело, точно кокон. Вэй Ину хотелось бы ошибиться в своих догадках и никогда более не вспоминать мертвое лицо шиди даже как страшный сон, но память злобно подбрасывает новые фрагменты, давая возможность заклинателю сполна окунуться в проклятый омут воспоминаний с головой. Не помня себя, мужчина срывает с петель дверь волной Ци и стремительно врывается в просторное помещение, окутанное достаточно густой дымкой от зачарованных благовоний, которые он узнает из тысячи. Очищающий или искажающий сознание – таково название этого яда, медленно разрушающего душу, пока та добровольно не захочет закончить свою бессмертную жизнь самоубийством, а когда мнимая смерть происходит, душа навсегда лишается памяти о своей земной жизни. Жуткое в своей сути заклинание, которое на нем когда-то испытывал Чжу Болин, доводя до края изнывающую от сожалений и сердечных страданий душу, но не давая перешагнуть грань смерти. Эта пытка длилась долгих семь лет и только одним Небесам было известно, чего это Вэй Ину стоило. То была безуспешная месть и попытка Аугуана показать свое превосходство над истерзанным, но не поверженным соперником, которому уже тогда была закрыта дверь в цветник Цзян Чэна, ведь он, Вэй Усянь, всегда был единственным для столь прекрасного, но стойкого цветка. Однако сейчас наличие приторно сладкого аромата бергамота, ванили и кардамона буквально кричало о том, что опоздай заклинатель хотя бы на мгновение и тогда бы действительно все было бы кончено, ведь вернуть отравленной душе память уже невозможно.    Желание закрыть нос рукой заклинатель задавливает в зачатке, ведь зоркий глаз тигра цепляется за дрожащую, но такую любимую фигуру. У Вэй Ина спирает дыхание только от одного вида Цзян Ваньиня, что подобно прекрасному Небожителю стоял посреди просторных покоев, окруженный разбросанными по дощетчатому полу сверкающими осколками, одетый в самую роскошную парчу, был до боли напуганным и потерянным. Цзян Чэн сейчас как никогда напоминал маленького, брошенного котенка, которого хотелось взять на руки и пригреть рядом с сердцем, защищая от невзгод, что навалились на его плечи. Его великолепный лотос впервые оказался полностью сломленным и это было до невозможного неправильным и запретным, ведь так быть категорически не могло. Но причина тому одна. Мечущийся по комнате, ничего не соображающий взгляд стал самым что ни на есть красноречивым знаком того, что яд завладел разумом Цзян Чэна, толкая на самый страшный грех. Острый осколок, который мужчина замечает не сразу из-за того, что Ваньинь стоит вполоборота к нему, безжалостно режет нежную кожу бледных рук, пуская рубиновые дорожки по изящным кистям. «Нет!», - ревет точно раненый зверь разум и Вэй Ин чувствует как земля уходит из под ног, стоит только дрожащей руке поднести злосчастное стекло к шее, с целью оборвать свою жизнь, а следом и их связь. - Цзян Чэн! – кричит мужчина, срываясь  с места, на ходу выпуская хищника, который того только и ждал. Рывок - и уже к обезумевшему Ваньиню бежит огромный черный тигр, грозно рыча и сверкая алыми глазами. Ничтожное расстояние в данный момент как никогда казалось непозволительно огромным, а время убивающе медленным. От чего у заклинателя складывалось впечатление, что он бежит на одном месте, ни разу не приблизившись к заветной цели. Над ним явно насмехались Небеса и Преисподняя, как маленького котенка тыча носом в его самые потаенные страхи. Но он был выше этого и не собирался прогибаться по гнетом судьбы, наплевав на все в попытке переписать их жизни. Мужчина лучше вырвет собственное сердце, чем вновь позволит ужасу прошлого повториться. Рев, полный невысказанного отчаяния, срывается с клыкастой пасти, однако даже это не привлекает никакого внимания со стороны Цзян Ваньиня, что точно в бреду, постоянно что-то шепча себе под нос, медленно наносил своей шее вред. Тигр стискивает челюсть и с приглушенным утробным рыком преодолевает остатки расстояния между ними одним прыжком, обращаясь обратно в человека. Вэй Ин даже не задумается над тем, с какой силой он дергает Цзян Чэна на себя, выбивая из холодной руки проклятую вещь и достаточно ощутимо встряхивает того за плечи. Все теперь не имеет смысла, ведь он успел, не дав возлюбленному завершить начатое. Вздрогнув от неожиданности, Ваньинь поднимает на Усяня не просто ничего непонимающий, а  неузнавающий взгляд, от чего мужчина, обуреваемый страхами и пробужденным безумием после изматывающего ритуала, а так же обращения, непроизвольно выходит из себя, сверкая на возлюбленного глазами полными гнева. - Что ты творишь?! Совсем из ума выжил?! – грубо рявкает Усянь, тряся несопротивляющееся тело, точно тряпичную куклу. Страх за родную жизнь перекрывал здравый смысл, а в груди разрывалось сердце от такого возлюбленного. Юное, до невозможного прекрасное лицо было мокрым от слез, а любимые глаза пусты, словно из них забрали саму душу. На это было просто невозможно смотреть, параллельно не вспоминая все самые жуткие мгновения, когда его цветок был на грани срыва. Но даже тогда в нем теплилась жажда жизни, что скромно дожидаясь своего часа на задворках израненного сердца. А сейчас тот был попросту пуст. Проклятый яд благовоний делал свое дело исправно, отбирая у Вэй Ина самое дорогое. Заклинателю хочется заорать во все горло, что бы его крик был слышан даже на Небесах, равнодушно наблюдающих за ними. Но вместо этого он шипит на себя, стоило только разуму слегка проясниться. Хватка на дрожащих плечах мгновенно ослабевает в нежелании причинять еще больше незаслуженно боли тому, ради кого он был готов отдать свою душу. Мужчина смягчает свой взгляд и с щемящей нежностью в каждом своем движении бережно обхватывает мокрое от слез лицо. Ваньинь на это никак не реагирует, только судорожно втягивает ртом воздух, а после едва слышно выдыхает имя, от которого по телу Вэй Ина пробежала сладкая дрожь. - Вэй Ин... – звучит так обреченно, точно всхлип, но этого было достаточно, что бы мягко, почти невесомо коснуться бледных, но все таких же маняще-сладких губ, срывая с них тихий вздох. Цзян Чэн замирает в его руках, напрягаясь всем телом, словно был готов вырваться и убежать. Однако совсем скоро расслабляется, будто смиряясь с неизбежностью и с какой-то болезненной отстраненностью закрывает свои прекрасные глаза. Он не узнает Вэй Ина и от этого в груди мужчины замирает трепещущее сердце. Заклинатель с отчаянием целует безвольные губы, желая забрать себе чужую ношу и передать всю любовь, на которую только способен. Уверить, что Ваньинь больше не один, что он теперь рядом и никуда не уйдет, укрывая собой от сильных ветров судьбы. Они преодолеют все невзгоды, только бы руки и души были навсегда переплетены, более никогда не размыкаясь. По бледной щеке скатывается горячая слеза, утопая в холодных руках Вэй Ина, что ласково оставляет взамен нее мягкий поцелуй на бархатной коже. - Я рядом, - тихо шепчет Усянь, бережно лаская губами любимый лик. Ему не нужно было, что бы его услышали, тем более, что сейчас это было невозможно. Но было важно, что бы почувствовали, откликнулись, доверились. Мужчина подхватывает несопротивляющееся тело на руки, трепетно прижимая Цзян Чэна к груди. – Прости меня. Вэй Ин целует возлюбленного в лоб и тот впервые поднимает на него свой затуманенный взгляд. На мгновение мужчине кажется, что в грозовых глазах проскальзывает осознанность и узнавание.  Внутри мужчины все переворачивается, когда Ваньинь тянет к его лицу руку, которую он мягко перехватывает губами, запечатлев на ладони мягкий поцелуй. - А-Сянь? – еле слышно говорит Ваньинь, оглаживая израненную и все еще кровоточащую кожу. - Да, родной. - Это правда ты? – дрожащим голосом спрашивает юноша, а у Вэй Ина кровью сердце обливается. - Да, А-Чэн. Я здесь, я рядом и больше никогда тебя не оставлю. - Живой, - выдыхает Ваньинь, нежно поглаживая мужчину по лицу. - Ты все-таки смог выжить. Смог. Я думал, что он забрал твою голову, а мне бы оставалось оплакивать твое безголовое тело. - О чем ты, родной? – тело непроизвольно напрягается, а черты лица заостряются, но Цзян Чэн, казалось, этого совершенно не замечал, будто был погружен в какую-то свою реальность. - Он так смеялся, когда отсекал твою голову, а я не смог ничего сделать. Я действительно предал тебя, ведь не спас, не защитил. - А-Чэн... - Но я не изменял тебе! Я верен только тебе и буду, даже если он опять меня принудит. Пусть мне страшно, но лучше так, чем еще раз тебя потерять! -  Цзян Чэн вцепился в черное ханьфу, словно боялся, что его выбросят, как ненужную вещь. Грозовые глаза наполнились слезами, которые быстрыми ручейками побежали по щекам. – Люблю тебя! Люблю, люблю, люблю... Лучше умру я, чем ты. Внутри Вэй Ина что-то безвозвратно ломается. Цзян Чэн бредил, ведь слишком долго находился под действием яда. Однако такие жуткие признания не могли появится на пустом месте, а значит с ним что-то произошло, что сподвигло к ускоренному влиянию благовоний. Заклинатель бледнеет, когда, дословно прокрутив в голове каждое слово, сказанное его лотосом, выцепляет нужные. «Даже если он опять меня принудит, - и этого достаточно, чтобы ненадолго усмиренный гнев вырвался из под контроля, разрушающей волной вокруг них. – Я уничтожу тебя, Чжу Болин. И поверь, та смерть, что тебе уготована от моих рук, будет самой жуткой в истории. И в этом я клянусь».