Лотос Старейшины Илина

Довольно трудно сказать, как давно столь желанную тьму сменило весьма неожиданное бодрствование, коим Цзян Чэн не мог похвастаться, даже будучи одним из сильнейших заклинателей своего поколения. Впрочем, в одном молодой человек был как никогда убежден: желание открывать глаза, как и вновь видеть самодовольную физиономию Чжу Болина, что точно насмешкой вернул его к жизни, явно отсутствовало. Возможно, так в нем говорил капризный эгоистичный ребенок, а может, трусливая личность. Бог его знает. По крайней мере, столь обыденные оправдания уже в который раз служили утешением. И подавно, что возвращение из мира грез оказалось на удивление весьма воодушевляющим, так как впервые за свое прибывание среди бессмертных Цзян Чэн проснулся с приятной легкостью во всем теле в купе с вернувшимся душевным и эмоциональным равновесием. Еще ненадолго отсрочить неизбежное становилось все более заманчивой идеей. Посему, довольствуясь последними мгновениями мнимого спокойствия, Ваньинь решил погрузиться в размышления, проанализировав события минувших дней. Надо сказать, что вспоминать во всех красках свой недавний позор для заклинателя оказалось той еще пыткой. Ваньиню не то что со стыдом, а элементарно со страхом давались воспоминания, где он сам же буквально сдался на милость паршивой нечисти, решился на самоубийство, поддавшись влиянию кошмаров, при этом постоянно утопая в самобичевании и прочих позорящих честь заклинателя эмоциях. Неоспоримо темное пятно на его репутации! Прознай об этом недруги из прошлой жизни, в лучшем случае засмеяли бы. Да он и сам не прочь высмеять абсурдность своих мыслей и поступков, ведь буквально позволил твари одурачить и практически обесчестить себя, тем самым предавая чувства и человека, которому отдал сердце с душой в придачу. Только за это Ваньинь был готов склонить голову, добровольно подставляясь под Цзыдянь. Однако нельзя было все списывать исключительно на личное упущение. Благо, помимо родительских недостатков, с молоком матери он впитал и достоинства. Потому, как бы Цзян Чэн себя не корил, рациональная часть все же воззвала разум к рассуждению без предрассудков. В Загробном мире было весьма проблематично вычислить количество прошедших дней, а значит, без самого Чжу Болина Ваньиню не мог узнать, как долго он пробыл в Преисподней. Кому-то такая мелочь показалась бы совершенно неважной, но именно в ней заключалась загвоздка. Проживший сорок с хвостиком лет и вытерпев множество трудностей, Цзян Чэн знал себя как облупленного и понимал, что до такого постыдного состояния, в коем недавно прибывал, его еще нужно постараться довести. Желание смерти не на словах, а на деле, очернило разум лишь единожды, когда раскрылась правда о Золотом Ядром. Вот только этим мыслям не было суждено долго затмевать светлые помыслы, ведь, как оказалось, жизнелюбия в нем превышало любую другую эмоцию, кто бы что не говорил. При этом стоит учесть, что для этого казуса понадобилось больше, чем тринадцать лет. Довольно много в сравнении с практически двухдневной истерикой, сменившейся безграничным отчаянием, а после - дурной апатией. Выходило, что дело обстояло в чем-то другом. Например, яд. Вот только и тут было несколько «но» с которыми пришлось считаться. Возможность варианта с отравленной пищей Цзян Чэн отмел практически сразу, ведь во рту и маковой росинки не было с тех пор, как он оказался в руках Аугуана. Значит, ответ загадки заключался в благовониях. Аромат, столь навязчиво дразнящий тонкое обоняние. Такой вид убийства не был чем-то необычным даже среди смертных, но на раскрытие его возможностей требовалось от нескольких месяцев до полугода. Тем не менее, в данном же случае яд оказался столь сильным, что способен разрушить душу в считанные дни. Это прожало и ужасало до дрожи, тогда как сталкивался с чем-то подобным Ваньинь впервые. Ведь фактически избежав смерти, да еще и оставшись в таком прекрасном состоянии, не иначе как чудом не назовешь. И вот над этим стоило задуматься. «Для чего тогда эта тварь пытался меня отравить, при этом так страстно желая? Уж не для того ли, чтобы после предотвратить самоубийство, претворившись великим героем? Даже представлять не хочу его самодовольную физиономию с мерзкими губищами. Ведь и ежу понятно, что после гад потребует покорно ножки развести. Черт паршивый! – у Цзян Чэна рефлекторно возникло желание насупить брови, скривив лицо в гримасе полной отвращение. Благо, он вовремя сдержал сей порыв, так как чуткий слух и выработанное годами чутье подсказывали, что в комнате он не один. И пусть угрозы не ощущалось, но все равно Ваньинь еще не был готов пока себя раскрыть. Вместе с тем последующие мысли озадачили так сильно, отчего на мгновение он позабыл, как следует дышать: - Погоди-ка, а ведь слуга предупреждал о том, что Чжу Болин уехал на несколько дней, и в ближайшее время его ожидать не стоило. Уж вряд ли бы он вернулся так скоро, преднамеренно рассчитав, когда я сорвусь. Но тогда как выходит, что я жив и очищен от яда? Воспоминания подобны туману. Я помню только тот жуткий сон и разбитое зеркало, а дальше одна пустота. И это изводит своей недосказанностью. Ведь просто устранить источник недостаточно для пораженного. Из чего следует, что кто-то спас меня, проведя обряд очищения. И этот кто-то - заклинатель с высоким уровнем самосовершенствования, тогда как культиваторам с посредственными способностями столь блестящего результата не добиться. Но возможно ли... Да нет, бред какой-то! А может... Ах, если бы!» Догадки роем закружили в голове, будоража сознание, а сердце резко пустилось в пляс. Слабая надежда вновь пустила свои корни, расцветая в груди подобно цветам, и остановить ее уже не было желания, хоть страх ошибиться, все же присутствовал, болезненно сдавливая горло. Но разве теперь это являлось чем-то значимым, когда любящему сердцу достаточно всего лишь маленькой искорки света для новой борьбы и жажды жизни. Претворятся дальше спящим оказалось невмоготу. Ваньиню хотелось вскочить и со всех ног броситься на поиски своего спасителя. И подавно, что надежда может оказаться всего-навсего пустой мечтой. Для Цзян Чэна сейчас даже такая мелочь была на вес золота, поскольку отступать более недопустимо, а где бы найти веру в собственные силы, как не в надежде. Мучительно медленно открывая свои глаза, Ваньинь молился Небесам, чтобы никогда больше не видеть стены своей темницы. Руки непроизвольно сжались в кулаки, а дыхание участилось. Было бы ложью сказать, что он не испытывает страха. Отнюдь. Цзян Чэну казалось, что даже мелкая дрожь тела от волнения сейчас столь же очевидна, как солнце сменяет луну. Однако для него это не являлось чем-то постыдным, унижающим его достоинство. Наоборот, по-другому просто невозможно себя вести, тем более сдерживаться, особенно столь эмоциональному и довольно ранимому человеку, как он. Потому, когда, окончательно собравшись с духом и послав все сомнения к черту, Ваньинь, наконец, встретился лицом к лицу со своей судьбой, то в очередной раз забыл, как нужно дышать. Небеса все же внемлили мольбам, раз послали того, кто вырвал его из цепких лап жестокой твари. Тихий, полный счастья смех срывается с бледно розовых губ. Да, возможно, не стоит так поспешно радоваться такой удаче, ведь та может оказаться всего лишь жесткой иллюзией. Но сейчас никакому здравому смыслу не затмить бьющие ключом эмоции. Держать себя в узде становилось практически так же невозможно, как перестать дышать. Совершенно недостойно, как для достопочтенного главы целого Ордена, но не для весьма любопытной личности, Цзян Чэн подскакивает на кровати, точно ужаленный, всем телом припадая к деревянной опоре резной кровати. Огонь надежды в глазах и неподдельный восторг превращали даже старика в ребенка, что уж было говорить о юной душе, прошедшей через множество лишений и страданий, с таким воодушевлением рассматривала царившую вокруг обстановку. Незнакомое цзиньши, что в сравнении с кричаще вычурными убранствами прошлых покоев стало приятным дополнением к прекрасному самочувствию. Минималистично, но довольно практично обставленная резной мебелью комната гармонично сочетала в себе как роскошь, так и весьма скромные предметы интерьера, что придавали в глазах Ваньиня исключительно положительное мнение о хозяине этого места. Ведь только у благородного человека с чистыми помыслами мог быть столь утонченный вкус, особенно это ярко выражалось в инкрустации ниш для книг и миниатюрных ваз, чайного и письменного столов, нескольких табуретов, сундука и большого шкафа. Последний же бросался в глаза практически сразу. Вырезанный из черного дерева, залакированный и в отличии от прочей мебели, был инкрустирован перламутром. Изящные узоры в виде прекрасных дев, журавлей и цветов гибискуса влюбляли в себя с первого взгляда. Как высокий ценитель искусства в любом его проявлении, Цзян Чэн не мог не преклонить голову перед мастером, сотворившим такое великолепие. В какой-то момент он и сам не заметил, как босые ступни коснулись холодной, темной мраморной плитки, а ноги уже понесли к заинтересовавшему предмету. Длинные изящные пальцы благоговейно проводили по переливающемуся орнаменту, подрагивая от желания схватиться за кисть и немедля перенести увиденное на бумагу. Увлеченный своим небольшим исследованием, Ваньинь совершенно позабыл, что в помещении мог находится кто-то еще. Притаившийся за резной деревянной ширмой, что огораживала спальную часть комнаты от приемной, Се Лянь с неменьшим интересом наблюдал за очнувшимся гостем, ставшим на время своего пребывания в резиденции Призрачного Города его подопечным. Принц часто слышал рассказы о пылком и весьма серьезном юноше, но никогда до этого не видел, составляя образ красавца главы исключительно из слов Вэй Ина и супруга, которому посчастливилось однажды встретиться с возлюбленным темного заклинателя. Стоило ли говорить о том, что оригинал превзошел любые ожидания божества. Цзян Ваньинь являл собой поистине восхитительное зрелище, особенно когда так ярко улыбался. И Се Ляню был искренне жаль, что такому прекрасному юноше пришлось пережить столько невзгод. Его измученное бледное лицо до сих пор стояло перед глазами мужчины, так как именно он на протяжении почти недели излечивал Цзян Чэн от яда, пока Вэй Усянь сходил с ума от яда кальях и Тьмы, заточенный в подземной темнице, скованный магическими цепями. Весьма печальная судьба складывалась у двоих влюбленных, но на смену темной полосе рано или поздно всегда приходит белая. И пусть ярым оптимистом Се Лянь уж точно не являлся, но даже он верил в счастливый финал. Ведь когда-то и сам жил во тьме, не замечая рядом света. Долго скрывать свое присутствие мужчина не намеревался. Хотя бы из тех побуждений, что это было бы неуважительным к гостю, который пусть и выглядел весьма увлеченно, но все же должен прибывать в смятении. Однако не только чувство такта заставило уверенно шагнуть из-за ширмы. Буквально несколькими часами ранее Сан Лан принес добрую весть о самочувствии Вэй Ина. Пусть яд приспешницы Чжу Болина все еще отравлял кровь, но грязная Ци смогла полностью выйти на волю, очистив от себя меридианы и Ядро заклинателя. Как и Се Лянь, Хуа Чэн так же не покидал Усяня, силясь как можно скорее излечить того от недуга. О происходящем в темнице принцу не было известно, ибо демон всячески оберегал супруга от влияния дурной энергии и опасного состояния временного заключенного. Однако это не помешало мужчине слышать жуткий вой и злобное рычание всякий раз, когда альтруистичная натура брала над ним верх и тот спускался в подземелье. Даже страшно вообразить, через что пришлось пройти заклинателю, что бы сейчас, потеряв сознание, мирно лежать в уютных покоях в другом крыле резиденции. И раз Цзян Ваньинь очнулся, то ему стоило узнать о том, что Усянь здесь и пусть не в сознании, но все равно был бы счастлив его увидеть. Ведь, как известно, любовь способна свернуть горы. Может и от яда он также способна излечить. «Ну или хотя бы скрасит горечь событий. По крайне мере лучше держать руку любимого в трудный час, чем быть в дали от него. Тц-тц, бедолаги», - мысленно посочувствовал гостям Се Лянь, подходя к чайному столику, бережно опуская на него фарфоровую пиалу с настойкой из лечебных трав. Тихий, но весьма отчетливый стук тут же привлек внимание Ваньиня. Резко обернувшись на звук, молодой человек был пойман в ловушку обаятельной улыбки и приветливого взгляда. Представший перед его взором мужчина казался обманчиво юным и даже местами хрупким, что было весьма свойственно выходцам из дворянских семей. Красивая внешность сочетала в себе нежность черт, аристократически фарфоровую кожу, светло карие глаза, обрамленные густыми ресницами, густые темные брови и пленительный изгиб бледно розовых губ, изогнутых в мягкой улыбке. Но гордая прямая осанка, уверенный разворот плеч, внимательный взгляд выдавали в нем человека с опытом и затаенной силой. Цзян Чэн осмелился предположить, что заклинатель, а в этом сомневаться не приходилось, мог быть старше его самого. Ведь чем выше уровень совершенствования, тем моложавее выглядел культиватор. Возможно, если бы не резкие черты лица, как следствие усталости, недоедания и нервов, а также высокий рост, то Цзян Чэна бы определенно ставили по возрасту с его девятнадцатилетним племянником. Потому Ваньинь предпочитал сразу не судить по внешности и не обманывать на этот счет. Однако было что-то такое в этом мужчине. Что-то неуловимо знакомое. И это весьма заинтриговало Цзян Чэна, что вполне мог похвастаться хорошей памятью на лица, в силу своих обязанностей. «У него весьма запоминающаяся внешность, вот только никак не могу вспомнить, где я мог раньше его видеть. Но думаю, что в дальнейшем все равно станет понятно, кто он и что из себя представляет, а пока я бы предпочел держаться на расстоянии. По крайней мере, пока», - хмыкнул собственным мыслям Цзян Чэн, но действительно остался верен слову, не сократив неприлично разделяющее для официального знакомства расстояние. Конечно, у заклинателя не возникло и мысли о том, что бы хоть как-то оскорбить или выставить себя неотесанным грубияном перед гостеприимным хозяином. Но прежний опыт сказывался на нем сильнее, чем предполагалось. Благо Се Лянь, наслышанный о жизни и характере молодого человека, так же не любил делать поспешных выводов, прекрасно уловив смятение гостя, благоразумно не стал делать резких движений и никаких поползновений в сторону границ настороженной пантеры. Озарив культиватора ярчайшей из своих улыбок, мужчина склонился в приветственном поклоне, побуждая к ответным действиям. - Какое счастье, что вы очнулись! Хоть энергетические ресурсы вашей души оказалась достаточно впечатляющими для самостоятельного противостояния яду, пусть и не без помощи, но, признаться, я ожидал ваше пробуждение на день позже. И как же рад, что ошибся! - на правах хозяина начал знакомство принц. - К-хм, полагаю, это вас я должен благодарить за эту самую помощь. - Да что вы, это пустяки, - отмахнулся мужчина, для убедительности махнув рукой. – Позвольте представится и сразу же развеять любые подозрения на мой счет. Мое имя Се Лянь и я... Ой, право слово, не стоит кланяться! – воскликнул мужчина, видя округлившиеся от удивления глаза Ваньиня и как тот спешно склонил спину в подобающем статусу поклоне. В юности многие искали в ком-то кумиров, и Цзян Чэн не стал исключением. Вот только он никак не ожидал, что некогда прочитанное окажется правдой, а герой из книги будет стоять перед ним живой, из плоти и крови. «Черт! Теперь понятно, почему он показался мне знакомым. Четвертый стеллаж от восточного окна, шестая полка снизу, второй том с лева, сразу за нудным сборником стихов заунывного поэта, имя которого даже сейчас не помню, двадцать шестая страница. История вознесения Небожителей. В юности я обожал эту книгу и восхищался многими великими людьми. А изображение Его Высочества было столь прекрасным, что я имел дерзновение перерисовать его образ в свой давно сожженный альбом» - пришло осознание на место сомнений. Быстрым шагом сократив расстояния между ними, Се Лянь, мягко поддерживая заклинателя под локти, возвращает того в вертикальное положение. Было забавно наблюдать за сменяющимися эмоциями на красивом лице. От неверия и сомнения до благоговейного трепета. Искреннее восхищение и детский восторг в грозовых глазах подкупали, грея отвыкшую от подобного внимания душу. - Прошу простить невежество этого недостойного. Мое имя Цзян Ваньинь, Ваше Высочество, - не зная, как себя вести с божеством, Цзян Чэн сказал первое, что пришло в его голову. - Полно, полно. Никаких титулов и формальностей. Оставим это для скучных приемов и жеманных дворян. Мы же с вами другого рода птицы, друг мой. Если, конечно, позволите мне так вас называть? - Конечно. Как вам будет угодно. - Чудно! – довольно отозвался Се Лянь. – Предлагаю присесть и обсудить насущные вопросы за чашкой ароматного чая. Да, и у меня есть чем вас обрадовать. - Почту за честь. - Тогда прошу, - приглашающим жестом Се Лянь отвел своего дорогого гостя к столу, усаживая по правую руку от себя, и не забыл распорядится о том, что бы им подали все необходимое к скромной, но весьма сытной трапезе и чаепитию. Слуги словно только и ждали приказа своего господина. Появляясь один за другим, они выставляли на стол различные яства и чай с цветами жасмина в тончайшем фарфоре, украшенном необычным золотым орнаментом. Глядя на такое изобилие, Цзян Чэн невольно вспомнил о чувстве голода, но тут же устыдился собственных мыслей в купе с горящим в предвкушении взглядом, который, естественно, не ускользнул от внимательного и весьма понимающего Се Ляня. Сидящий перед Небожителем мальчик, а в сравнении с возрастом и опытом принца он таковым и являлся, подобен открытой книге. Принц видел абсолютно все: смятение, нерешительность, скованность, нервозность, трепет, любопытство. Все эти чувства создавали между ними пропасть, ведь Цзян Чэн в силу своего характера и воспитания старался сжаться, принизив собственную значимость в чужих глазах, хоть спина его подобающе главе пряма, а голова не опущена. Посему, прежде чем поднимать серьезные темы, Се Лянь желал установить дружеский контакт, показывая, что они равны, а титулы - лишь обычная формальность. Но перед этим, как следует накормив столь очаровательного гостя. Стоило слугам оставить господ одних, как те молча приступили к трапезе, чинно соблюдая правила. Вся атмосфера напоминала Ваньиню Гу-Су Лань. Чопорные господа с высеченными из мрамора лицами молчаливо поглощали пищу, не поднимая на соседей глаз – такими их сейчас видел Цзян Чэн, и это сравнение не могло не позабавить напряженного, подобно тетиве, заклинателя. Возможно, кто-то бы посчитал, что это из-за неумения вести себя с высокопоставленными лицами. Но нет. Не для человека, правящего целым Орденом многие годы. С чехардой событий и сменой персонажей, коих раньше считал сказкой либо детской страшилкой, Цзян Чэн попросту не знал, что теперь делать, окончательно растерявшись. Одно дело просто жить и делать вид, что веришь в тех, кого называют Небожителями, а другое – видеть, общаться и осознавать, что ты всего лишь жалкая песчинка в сравнении с величайшей историей и силой. Но, похоже, данная ситуация смущала только его. Сидящий напротив Се Лянь неспешно поглощал рис со свининой в кисло-сладком соусе, иногда заедая тушеными ростками бамбука с чесноком. Поглядев на хозяина, а после на собственную чашу с рисом и таким же аппетитно выглядящим мясом, Ваньинь плюнул на все сомнения, решив разобраться с ними позже, ведь ничто сейчас не могло пересилить в нем зверский голод. Казалось, что за столь короткий срок заклинатель совершенно позабыл, какова же на вкус еда. Честно, для Цзян Чэна стало неожиданностью, что даже после смерти души питаются как простые люди, а для него, вечно привыкшего недоедать, это и вовсе стало чем-то волшебным. Еще никогда обычный кусочек тушенного в вине и собственном соку мяса не казался столь божественным на вкус. Ваньинь держался, как мог, что бы не замычать от удовольствия, не выставив себя бескультурьем, когда языка коснулась теплая долька слегка обжаренного корня лотоса. Ох, этот незабываемый сладковатый привкус с тонким послевкусием специй и совсем немого соли, когда откусываешь хрустящую дольку, медленно пережевывая, ощущая, как упругая мякоть тает во рту, оставляя неземное блаженство. - Определенно, повар сегодня превзошел все ожидания. Стыдно признаться, но как же тяжело сдерживать себя, когда ешь что-то настолько вкусное. Честно, я поражаюсь вашей выдержке и стыжусь собственной невоспитанности, - смущенно признался Се Лянь, желая расположить к себе собеседника, разрядив между ними обстановку. - Ну что вы, - зарделся от столь незначительной похвалы Ваньинь, ощущая себя пятнадцатилетним подростком, но такая мелочь действительно заставила посмотреть на Небожителя другими глазами. Добродушный и весьма смешливый теперь и сам мужчина показался точно таким же юнцом, неловко хихикающим и отводящим взгляд, когда смотрят непосредственно на него. Откровенность тому была виной или что-то еще, но это и впрямь помогло Цзян Чэну расслабится, от чего даже его осанка перестала напоминать строго вбитый кол, а на лице заиграла мягкая улыбка. – Поверьте, мне самому с трудом дается сдерживать столь варварские, как бы сказала моя матушка, порывы. От сердца отлегло, когда вы поделились своей бедой. Но не могу не согласиться с тем, что ваш повар - мастер своего дела. Блюда поистине божественны на вкус. Особенно меня затронул корень лотоса. - Полагаю, это ваше любимое блюдо, – обрадовавшись результату, подхватил разговор Се Лянь, откладывая опустевшую чашу в сторону и пододвигая ближе к себе гайвань. - О да! – воодушевился Ваньинь, беря пример с принца. – Мой Орден славился лотосовыми озерами, и в сезон урожая мы заготавливали огромные тары, но бывало, даже этого не хватало для изобилия плодов. - Могу только вообразить, как красиво и благоуханно у вас в весенние и летние времена года. - Что правда, то правда. В эти сезоны Юньмэн, бесспорно, становится самым живописным местом среди остальных трех Великих Орденов. У людей даже ходило поверие, что когда-то нас одарили сами Небеса, отдав нам в достатке холмов, покрытых густыми лесами, могучих скалистых гор и чистых рек. Мало какой орден мог похвастаться такой драгоценностью, как плодородная земля. Но все же главной ценностью Юньмэна всегда были люди. Знаете, о юньмэнцах всегда говорили как о смелых, добродушных, веселых, открытых и весьма трудолюбивых людях. Любая проблема становилась не по чем, если рядом огромная семья, не по крови, но по духу. А уж как мы умеем веселиться! Любой праздник становится невиданным приключением на шальную голову. И пускай утром ждет вселенский стыд и косые взгляды выходцев из других кланов, но если ночью ты получил удовольствие, значит прожил ее не зря, - с нескрываемой гордостью и любовью в глазах рассказывал о своем доме Ваньинь, бережно лелея в памяти каждый кустик, камушек и цветок. Каждый дом в Пристани Лотоса, отстраиваемый собственными руками. Каждого ребенка, что более никогда не увидит угрозы смерти и голода. Ведь Юньмэн – нерушимая крепость, уж он для этого сделал все возможное и невозможное. И ему не было страшно тогда умирать, ведь в кого он точно верил, так это в свой народ, что продолжит взращивать величие предков. - Полагаю, вы были прекрасным главой, и народ, несомненно, вас обожал. - Почему вы так решили? Я ведь не упоминал о том, что являюсь... к-хм, то есть являлся главой. - То, с какой страстью вы описываете свой дом, говорит о многом. Поверьте, я встречал множество людей, и только малую часть могу назвать достойной своего имени и титула. Большинству важно богатство материальное. Золото правит миром, как однажды сказал один мой хороший знакомый. Но оно бренно в сравнении величия природы. Отбери у знати их богатство, и они останутся ни с чем. Ведь бедность заключается не в пустом кошельке, а в душе и сердце. Зачем человеку деньги, если у него нет фантазии? Но что есть фантазия и откуда мы ее черпаем? Из сокровищницы нашей души, что идет из энергии стихий, коими мы окружены с утробы матери. В них и заключается истинная ценность. А глядя на вас, Цзян Ваньинь, я могу сказать, что вижу духовно богатую личность, для которой материальная составляющая идет приятным дополнением к внутренней и внешней красоте. Вы истинный лидер и прекрасный управленец, с которого стоит брать пример. - Вы меня смущаете, право слово, - в очередной раз зардевшись, смущенно потупил взгляд Ваньинь. Столь громкая похвала от великого человека заставляла сердце трепетать от волнения и безграничного счастья. Ведь его, наконец, кто-то признал, не взирая на слухи, что плели злые языки. Но стоило отметить, что Небожитель мог о них и не знать, а потому составлял и делился исключительно личным мнением. – Я ведь всего лишь рассказал правду, но это не моя заслуга, ведь Орден делают люди. Они его душа. Да и вы никогда не видели меня в деле. «Зато много слышал», - благоразумно умолчал Се Лянь, скрывая хитрую улыбку за пиалой с чаем. - Глава – это разум и сердце любого народа, - стал ему столь непоколебимый в своей правоте ответ. – Глава Цзян, не стоит боятся или смущаться своих заслуг. Я не из тех людей, что разбрасываются комплементами ради пустого угождения. Слишком где-то даже предвзят в таких делах. Но с верхушки прожитых лет могу смело сказать, что иной раз достаточно одного взгляда для разгадки столь сложной головоломки, как человек. Полагаю, что вы такой же. Не зная, кто я, уже сделали определенные выводы. Иначе бы мы с вами не сидели за одним столом, ведя столь занимательную беседу. - Что же, признаю свое поражение. Этот бой за вами, - улыбаясь, салютует пиалой с чаем Ваньинь. - Ха-ха, весьма польщен, - салютуя в ответ, говорит Се Лянь, довольный тем, что сумел расположить к себе Ваньиня. – И все же вернемся к лотосам. Осмелюсь предположить, что юньмэнская кухня именно этим блюдом и славится. - Да, вы правы. Однако жареный лотос - это лишь малая часть от того разнообразия, коими пестрят местные лавки и трактиры. - Не могли бы вы назвать самые лучшие на ваш вкус? Если у меня выпадет время, то я бы с удовольствием наведался в Юньмэн, что бы отведать местных яств. - Конечно! Но мой вам совет: приезжайте к нам в начале лета. В это время еще не стоит удушающая жара перед сезоном дождей, а зелень имеет насыщенный изумрудный цвет, - участливо стал раздавать советы Цзян Чэн, растворяясь в одной из своих любимых тем. Ведь Юньмэн – его жизнь. – Из блюд же я бы посоветовал фаршированный корень. Корень в сладком и остром соусе, что прекрасно сочетается с терпким вкусом и легкой кислотцой сливово-персикового вина. Так же стоит попробовать маринованный корень. Он вымачивается в добротных сосновых бочках на протяжении нескольких месяцев. Для этого используется смесь из соленой воды и двух видов водки. Лучше всего подходит рисовая и гаоляновая. Также туда добавляется острый перец и чеснок для более пикантного вкуса. После выдержки в бочке корень хорошо промывается. Подавать на стол его следует предварительно нарезав идеально тонкими слоями, ведь именно так можно прочувствовать его идеально хрустящую волокнистую текстуру, не перебив естественную сладость послевкусием рассола. Но все же самым вкусным для меня является... - Суп из свиных ребрышек, - неожиданно даже для себя выпалил принц, заслушавшись столь приятным голосом и увлекательным рассказом. Но стоило только осознать собственную ошибку, как он моментально встрепенулся, прикусывая длинный язык, чем немало удивил Цзян Чэна. - Верно, но откуда вы... – растерянно проговорил Цзян Чэн, внимательно наблюдая за тем, как замялся мужчина. И чем дольше молчал Се Лянь, тем серьезнее становился заклинатель. Постепенно наблюдая за чужими метаниями, взгляд грозовых глаз начал приобретать привычную сталь и подозрительность. Возможно, было глупо со стороны Ваньиня цепляется к сущей мелочи, но вот он сам так не считал. Ведь, как говорится, именно в чем-то незначительном обычно и кроятся ответы на многие вопросы. В конце концов, если бы в свое время он оказался таким же дотошным, как в зрелом возрасте, то, скорее всего, смог бы переступить через подводные камни, о которые споткнулся, не углядев из-за стремительного потока . Но все, к сожалению, приходит с опытом. Разумеется, слова Се Ляня можно было списать на простую случайность или везение. Однако только две вещи не могли дать покоя, вызывая у Ваньиня вполне обоснованные подозрения. И к первой из них заклинатель отнес ту уверенность, с коей мужчина произнес о своей догадке или лучше было бы назвать это осведомленностью. Суп из лотоса не являлся чем-то экзотичным и дорогое время подавался на стол крестьян, а не знати. Многим позже более зажиточные люди, оценив по достоинству данное блюдо, стали готовить его из наваристого свиного бульона. Однако в семье бывшего главы Цзян сей суп продолжали считать за еду для слуг, посему Мадам Юй часто ругалась, когда ее старшая дочь сама готовила его для своих любимых диди. Правда, после смирилась, сменяя гнев на милость. Вот только о том, что это блюдо стало самым любимым для наследника, практически никто не знал, ведь было принято считать, что ярым ценителем простой сытной кухни стал именно Вэй Ин, заявлявший об этом чуть ли не на каждом углу, чего нельзя было сказать о более молчаливом и усидчивом Цзян Чэне, предпочитающем не особо разглашать о своих предпочтениях, ведь грозился неодобрения со стороны матери. После жуткой резни в Пристани Лотоса и последующей войны всем стало как-то не до того, чтобы думать о предпочтениях новоявленного юнца главы, которого старались скорее отравить, нежели накормить, отбивая всякое желание ,как в былые годы, в тайне от матушки набивать желудок до отказа. Постепенно голодание укоренилось входя в привычку, которую Ваньинь уже не стал исправлять. Время шло, и даже слуг перестало занимать, что действительно нравилось их непритязательному во многих бытовых вопросах главе. Посему только избранный круг людей мог знать о том, что же любил Ваньинь, коих он мог посчитать на пальцах одной руки. А рассказывая о блюдах, он опирался исключительно на воспоминания в довоенные годы. - Не сочтите меня бестактным, - складывая руки на груди, начал Цзян Чэн, когда молчание затянулось, - но я все же жажду поторопить вас с ответом. И раз вы осведомлены о столь личной информации, то так же должны знать и о моей нелюбви к увиливанию в разговоре. – поймав в ловушку чужой взгляд, заклинатель увидел какое-то смирение с легким налетом сожаления, что показалось довольно странным, но все это померкло, когда мужчина кивнул в знак подтверждения его слов. – Тогда постарайтесь объяснить, зачем был весь этот фарс в начале. - К-хм, что же... – все еще не зная, как лучше преподнести информацию, заговорил Се Лянь. Не так он ожидал начать их разговор, но, может быть, оно и к лучшему. Неловко почесав висок под пристальным тяжелым взглядом, принц виновато улыбнулся, надеясь не разрушить столь хрупкую связь, только начинающую образовываться между ними. В конце концов. Вэй Усянь предупреждал, что Цзян Чэн готов простить все, если в этом честно повиниться, пускай и поворчит недолго для верности. – Спешу заверить, что никогда не имел намерений одурачить или как-либо задеть вас. Данное недоразумение – исключительно мое любопытство узнать вас, Цзян Ваньинь, не с призмы видения других, а лично. Собственно, и решился на столь незначительную хитрость, хотя даже мне трудно назвать это таковым, исключительно из светлых побуждений. Посему прошу у вас прощения и вновь заверяю в искренности своих действий. Сделав поклон в подтверждении своих слов, Се Лянь принялся смиренно ожидать приговора. И в какой-то момент мужчина невольно напрягся, стоило давящему молчанию в очередной раз повиснуть между ними, пока не послышался усталый выдох. Разом потеряв всю внушительность, Цязн Чэн расслабленно потянулся к теплому чаю, делая несколько маленьких глотков. То ли запас возмущений исчерпал себя, то ли нежелание погрязать в выяснении отношений, то ли еще не пойми что за причина была тому виной. Но, глядя на принца, Ваньинь не испытывал каких-либо отрицательных чувств. Скорее наоборот, тот импонировал и вызывал желание потрепать по голове, словно нашкодившего щенка. Возможно поэтому вместо того, чтобы в свойственной ему манере разразится ворчливыми высказываниями, Цзян Чэн лишь отмахнулся, дружелюбно улыбнувшись, чем немало удивил собеседника. Ведь тот справедливо ожидал взбучки. - Забудем об этом недоразумении, – примирительно заявил Ваньинь, протягивая для пожатия руку. – Такая мелочь - лишь малая плата, коей я вам обязан за свое спасение. - Благодарю за понимания, - принимая дружеский жест и отвечая тем же, отозвался Се Лянь, радуясь столь удачному завершению, как было верно подмечено, недоразумения. – Но все же своим спасением вы обязаны не мне. Я лишь очистил Ци от яда и контролировал, пока вы были без сознания. За все остальное стоит благодарить другого человека. - Что же. Именно об этом я бы и хотел поговорить. Ранее вы упоминали, что много слышали обо мне, но навряд ли до Небожителей доходили мои молитвы, ведь всю свою первую жизнь я считал вас не более чем легендой. Ну или просто великими деятелями, коим приписали сверхчеловеческие возможности. А изменить свое мнение пришлось совсем недавно из-за весьма неприятных событий. - Я понимаю о чем вы. Во многом из сказанного вами есть доля правды. Ваши молитвы действительно никогда ко мне не доходили, да и не всегда могли. Как вы знаете, свою популярность среди людей, как божество, я вновь начал набирать не так давно. О вас же я узнал из-за дружбы моего мужа с вашим спутником на тропе совершенствования. - О чем вы говорите? Сичэнь же никог... – растерявшись, начал было Цзян Чэн. Ведь только Хуань мог считаться его официальным спутником, ведь они были женаты, хоть до парного совершенствования дело так и не дошло. Однако легкая заторможенность в мыслях от огромного количества информации, которую еще предстояло разбросать по полочкам, быстро прошла. Осознание накрыло Ваньиня обжигающей лавиной, от чего он неожиданно резко подскочил на ноги, не в силах справится с эмоциями, чем естественно напугал собеседника. – Вэй Ин! И тогда, и сейчас... Это ведь был он?! - Да. - Боги... – прикрыв ладонью рот, пораженно выдохнул Цзян Чэн, чувствуя, как волнение и томное ожидание расправляют свои крылья и тысячами пестрых бабочек взмывают ввысь в его животе. – Где он? С ним все в порядке? – взволновано залепетал заклинатель, подлетая к так же поднявшемуся из-за стола мужчине, хватая в немой мольбе его за руки. – Прошу вас, скажите, что он в порядке! - Не волнуйтесь, Ваньинь, он здесь, но не совсем в порядке, как хотелось бы, - потемнев лицом, сообщил Се Лянь, но улыбка ни на миг не исчезала с его лица. – Давайте успокоимся и присядем. - Но как же мне теперь успокоится, если он здесь и нуждается в помощи?! – праведно возмутился Цзян Чэн, но под строгим взглядом мужчины смирился, покорно делая так, как было сказано. - Пожалуй, начну с того, что почти неделю назад Вэй Усянь устроил жуткую резню в Дворце Забвения, разрушив большую часть резиденции. Думаю, вы понимаете, что именно вы стали причиной столь серьезных мер. – это был не вопрос, но Цзян Чэн все же кивнул с замиранием сердца, внемля каждому слову. – После этого он принес вас в состоянии жуткого искажения Ци в наш дом, где я и мой супруг, Градоначальник Хуа, взяли шефство над вами. Как вы сами понимаете, что вашим здоровьем занимался я, но с Усянем дело обстояло похуже. Хоть всех подробностей мне не известно, но могу сказать одно: он вобрал в себя слишком много грязной Ци, а после встречи с наемным убийцей, подосланным Чжу Болином, был ранен и отравлен сильным ядом, противоядия как такового у нас нет. На протяжении всего времени, что вы были без сознания, он находился в подземной магической темнице, где мой муж пытался облегчить его состояние. И хоть я поведал столь мрачные вести, но могу уверить, что сейчас Усянь находится вне опасности, по крайней мере, пока. Хуа Чэну удалось замедлить действие яда, а от отравляющей тьмы, слава Небесам, нам удалось избавить его меридианы и Ядро. На данный момент это все, чем я могу порадовать. Закончив свой весьма нелегкий рассказ, Се Лянь впервые за это время поднял на Цзян Чэна взгляд, так как ему было тяжело говорить о столь печальных вещах, при этом глядя в лицо человеку, который являлся непосредственным участником этого хаоса, и ужаснулся. На Ваньине не было лица. Подобно каменному изваянию, он сидел весь напряженный, смотря пустыми глазами куда-то сквозь принца. Не было слез, не было криков, а только тихая боль и обливающееся кровью сердце. Однако Се Ляня не обмануло столь обманчивое затишье, ведь, наслышанный от Усяня, он прекрасно понимал, что во всех бедах Цзян Чэн станет винить исключительно себя. И оказался прав. В душе Ваньиня разворачивался самый настоящий ад, сдавливающий горло невидимыми удавками. Наверное, если бы его вовремя не ударили по лицу несколькими приводящими в чувство пощечинами, то он бы задохнулся в водовороте вины и боли. - Немедля прекрати это! – рявкнул Се Лянь, хорошо встряхнув Ваньиня за плечи, от чего тот во все глаза уставился на принца, испугавшегося настолько, что совсем забыл о формальностях. – Не смей винить себя даже в малой части произошедшего! В том не было ничьей вины, кроме тех, кто ставил вам палки в колеса. Ты никак не смог бы изменить судьбу, даже если бы и знал, кто за этим стоит. Рано или поздно все равно пришлось бы столкнуться со всей этой чертовщиной и решить ее раз и навсегда. Сейчас, вместо того, чтобы утопать в самобичевании, ты возьмешь себя в руки, встанешь и пойдешь со мной к Усяню, который нуждается в тебе больше, чем в жизни. Только за тебя он и цеплялся все эти проклятые тринадцать лет, что считался мертвым, вспоминая твою улыбку, глаза, заботу и тепло! Усяню нужен ты и поверь, что точно так же он винил во всем себя, так бережно прижимая тебя к груди. Поэтому соберись и вспомни, что только вам решать, сломить вас или нет! - Я...я... – не зная что на это сказать, бессмысленно мямлил Цзян Чэн, жалея, что в прошлом у него не было такого человека, что бы смог вовремя привести его в чувство. Он был благодарен Се Ляню за это. – Спасибо, - слетело с его уст. - Всегда пожалуйста, - мягко улыбнувшись и похлопав ладонью по плечу, ответил принц, поднимаясь и утягивая за собой Ваньиня. – А теперь пойдем. Дорога к покоям Вэй Ина прошла для Цзян Чэна словно в тумане. С Се Лянем они больше не разговаривали, предпочитая молча обдумать произошедшее. Но после хорошей встряски голова было непривычно пустой, и как бы Ваньинь не силился, построить хоть одно связное предложение у себя в голове не получалось. Все мысли занимал только один человек, что был ему нужен как воздух. Однако все равно не оказался готовым к тому, что предстояло увидеть, стоило только пересечь порог комнаты и остаться один на один со своим сердцем. - Это изначально были его покои. Вас же мы разделили специально, что бы распространяющаяся Ци не смогла тебя коснуться. Теперь же я распоряжусь, что бы все необходимое перенесли сюда, и вы смогли вместе жить, пока не решится вопрос с Чжу Болином, - сообщил Се Лянь, когда они подошли к покоям Вэй Ина. – Ну а теперь тебя оставлю. Мое присутствие будет для вас лишним. - Я не знаю, как вас отблагодарить. - Оставь это и обращайся ко мне на ты, раз уж я первым позволил себе столь фамильярное обращение, - со смешком ответил принц, но тут же спохватился. – Совсем забыл сказать. Сейчас он спит под действием лекарств. Организм был слишком истощен. Проснется, возможно, ближе к ночи или же следующим днем. Если что-то понадобится, то позвони в колокольчик на чайном столике. Слуги всегда будут находится недалеко. И еще... Не удивляйся, когда его увидишь, такова была цена за проведение ритуала с использованием грязной Ци, - последнее было сказано весьма мрачным тоном, от чего у Цзян Чэна непроизвольно образовался комок в горле, а по позвоночнику пробежался холодок. - Хорошо и спасибо, - было последним, что он сказал Се Ляню, прежде чем тот его оставил. Кивнув друг другу головой, принц спешно удалился, здраво рассудив, что Цзян Чэну лучше было побыть одному, перед тем, как, мужественно собрав все силы, открыть дверь, разделявшую его с возлюбленным. Но все оказалось не так просто. Стоило еле слышным шагам перестать тревожить слух, как Ваньиня со всех сторон окутала звенящая тишина и иррациональный страх. Причем сам Цзян Чэн никак не мог понять, с чем конкретно тот был связан. Возможно, он боялся представлять, что его ждет за этой дверью, а может быть, из-за собственных чувств. Черт его знает. Только для уверенного шага вперед ему понадобилось несколько минут простоять в пустом коридоре, нервно заламывая пальцы и по-детски зажмуривая глаза, точно нашкодивший ребенок. «Ну же, смелее. А-Сянь ждет тебя», - подбадривает себя Ваньинь, сжимая и разжимая кулаки, прикусывая нижнюю губу, а после, не давая возможности себе передумать, резко распахивает злосчастную дверь. Комната встречает такой же тишиной, и только его тяжелое дыхание оскверняет темную идиллию. В помещении было достаточно светло, чтобы позволить цепкому глазу бегло все осмотреть. Обстановка и расположение мебели мало чем отличалось от его теперь уже прошлых покоев, разве что эти были побольше и явно рассчитаны не на одного человека. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Ваньинь поспешил к резной изгороди под ароматы лекарственных трав, пропитавших комнату, стараясь как можно меньше акцентировать на этом свое внимание. Ведь было больно думать о причине его появления. Так как значило о том, что родному человеку плохо. Оказавшись в проходе, разделяющим спальню на две половины, Цзян Чэн замер, становясь лицом белее снега. Перед ним открылась жуткая картина, от которой кровь стыла в жилах, а душа упала в пятки. Там, за слегка прикрывавшим шелковым навесом, лежал тот, в чьих обезображенных чертах едва узнавался всегда жизнерадостный и такой любимый Вэй Ин. Сорвавшийся из горла звук больше походил на сип умирающего, чем на крик, но даже его бы не хватило, что бы хоть как-то успокоить дрожащее, в миг ослабевшее тело. Наверное, если бы Цзян Чэн изначально не вцепился дрожащими пальцами в изгородь, то сейчас бы грузно осел на мраморный пол, ибо ноги отказывались держать своего хозяина. Ваньиню хотелось истошно выть и навеки ослепнуть, лишь бы никогда более не видеть этого ужаса. Хотелось забрать каждую рану себе, ведь так не честно! Почему страдает и жертвует всем только один Вэй Ин? Ведь он тоже причастен к происходящему, так почему же в крови лежит сейчас именно его А-Сянь?! Сквозь горькие слезы Цзян Чэн до боли кусает ладони, только бы не кричать во все горло от ломающей изнутри боли. - Да будь ты проклят, Чжу Болин! – тихо шипит змеей заклинатель, медленно подходя к возлюбленному. – Будь проклят за каждую каплю пролитой им крови, за каждую рану на его теле, за каждый стон боли. Ноги подкашиваются практически сразу, стоит только оказаться рядом с кроватью. Ваньинь падает на колени, бережно заключая в свои дрожащие руки ледяную израненную ладонь. Бледные, мокрые от горьких слез соленые губы нежно, практически невесомо касаются воспаленной бугристой кожи, сцеловывая с нее горьковатый вкус лечебной мази. К Вэй Ину было страшно прикасаться, что бы не навредить еще больше, чем есть. И пусть было видно, что раны начали заживать, подгоняемые восстанавливающимся потоком Светлой Ци, Цзян Чэна это успокоить, увы, не могло. Он проклинал себя за беспомощность. Чжу Болина за вмешательство в их жизнь, а Небеса - за отстраненность. Проклинал и умолял одновременно вернуть его солнце. Трепетные поцелуи ласкали каждую ранку, что покрывала руку любимого, а пальцы нежно поглаживали холодную ладонь, стараясь хоть как-то обогреть. Приподнимаясь с колен, Цзян Чэн присаживается на самый край, любовно оглядывая родимый лик. Рука сама тянется к влажным от пота смоляным волосам, бережно оглаживая, плавно опускаясь на изуродованное лицо. - Любимый мой, родимый мой. Никогда больше тебя не оставлю и никому не позволю тронуть, - ласково шепчет Ваньинь, закрепляя обещание трепетным поцелуем на желанных устах.