Часть 45
6 июля 2024 г. в 23:21
- Что ты, позволь спросить, вытворил?! – рычит мать, недовольно буравя взглядом.
В какой-то момент Ваньиню показалось, что его сейчас просто разорвет в клочья разъяренная фурия, а не родной человек. Разумеется, он ожидал выговор за свое поведение, однако тот больше походил на некую грань между словами и рукоприкладством. Складывалось ощущение, что еще немного, и он получит хороший удар по измазанному лицу. Стоило сказать - это никак не пугало. Где-то на задворках совести юноша частично признавал свою вину, но не более, ведь победа была за ним. В груди бушевала гордость, а на языке осталось сладкое послевкусие счастья. Его признали! И не какой-то подзаборный альфа, коих в каждом Ордене водилось как грязи, а действительно могущественный и невероятно...интересный?
Ваньинь невольно выпрямляется, замирая каменным изваянием. Юноша совершенно не ожидал таких мыслей в собственной голове, особенно в отношении кого-то. Пускай с наступлением шестнадцати лет ему каждый день говорили о важности замужества, продолжении рода и подчинении супругу или супруге в зависимости от того, кем в итоге окажется альфа, вот только омега всегда сторонился любых отношений, лелея так и не свершившуюся любовь. Еще с детства Вэй Ин говорил, что сделает его своим супругом и заберет далеко-далеко, где будут только они вдвоем. И Цзян Чэн ждал своего совершеннолетия, как падающей звезды, бережно нося на груди символ их будущего счастья. Вот только ни альфы, ни счастья он так и не получил, а вместо прекрасных далей – одинокий, холодный надгробный безымянный камень. Забавы судьбы, да и только. Потеряв судьбу единожды, омега страшился пытать счастье в объятиях другого. Ему казалось, что этим он предаст покойного возлюбленного. Но вот в привычном одиночестве появляется альфа, которого внутренняя самка удивительно впервые не отвергает, а лишь довольно урчит, мечась в клетке души. Еще никто и никогда не приводил юношу в подобное состояние, которое попросту невозможно описать одним словом. Что-то между шоком, оцепенением, волнением, смущением, интересом и до селе неизведанным томлением. Причем последнее вызывало неподдельный страх.
- Ты меня вообще слышишь, негодный мальчишка?! – распинается мать, только сильнее выходя из себя, видя чужую отрешенность.
Ваньиню бы что-то ответить, но он не может, растерянно глядя на собственные руки, сминающие темный пурпур дорогих одежд. Он честно прослушал все гневные речи, полностью погрузившись в собственные мысли. Однако настойчивые руки матери, схватившие за напряженные плечи и ощутимо тряхнувшие, заставляют очнуться от непонятного для него марева. Цзян Чэн вздрагивает и впервые за все время поднимает на женщину свои растерянные глаза. В нем сейчас боролись две неожиданно оказавшиеся совершенно разными личности. Никогда до этого омега еще не шла в конфликт с его собственным «я». Пантера желала еще хоть раз увидеть того мужчину, почувствовать его руки на своем теле, подчиниться. В то время как сам Ваньинь зарекался еще хоть раз с ним встречаться. Ни к чему хорошему это не приведет. Все эти противоречивые чувства изводили молодого человека, желавшего сейчас поделиться с матерью своей бедой и получить совет, ведь такое с ним происходит впервые, а не слышать ее гневные речи. Он даже согласен на любое наказание, но только бы она помогла разобраться в рое мыслей, царивших в голове.
- Матушка... – едва слышно и даже как-то совсем жалко зовет он, желая потянуться в родные объятия, но женщина, получив нужную реакцию, начинает браниться пуще прежнего.
- А я думала, что ты уже совсем позабыл, кто я, мелкий негодник! Разве так я тебя воспитывала? Как ты только смел так позорить семью?! Каждый должен знать свое место, но, похоже, мы слишком разнежили тебя, раз позволяешь себе такую дерзость при главе Ордена и знатном господине, что так любезно предложил нам помощь. Спешу напомнить, что ты всего лишь незамужняя неразумная омега, которой надлежит с почтением относиться к закону и порядкам, установленным Императорским Домом.
- Я не сказал ничего дурного! – не выдерживает Цзян Чэн в отчаянии. – Защита чести Ордена - прямая обязанность любого наследника. Я лишь выполнял свои обязанности. Он не имел права относиться к нам как к жалкому отребью, даже если он приближенный Первого Принца. Для нас этот мужчина не более, чем чужак, а протянутая рука помощи – насмешка над нашим горем. Да и как вы, матушка, можете обвинять меня в преданности Ордену, когда я единственный выступил на его защиту, в то время как все вы когда-то добровольно отдали его на растерзание вэньским псам, предав того единственного, кто боролся за наши жизни! Так в чем моя вина?!
Звук хлесткой пощечины звонким эхом разносится по цзинши. Ваньинь не сразу понимает, что щеку обожгло от боли, несколько запоздало закрывая ее рукой. Он в неверии уставился на мать, выражение лица которой прекратило быть для него понятным. Женщина хватает его за шкирку и, как котенка, тащит за ширму, где стояло огромное зеркало, а рядом на небольшом столике кувшин с водой и пиала для умывания. Она толкает несопротивляющегося мальчишку на пол и наклоняет его голову над пиалой, быстрыми движениями свободной руки освобождая убранные волосы.
- Матушка, что вы делаете? – растерянный от ее действий, Ваньинь пытается подняться на ноги и оттолкнуть далеко не нежные руки, но несколько разрядов от Цзыдяня причиняют боль, заставляя подчиниться чужой воле.
- Молчи, негодный мальчишка! – шипит женщина, распутывая последние крупные косы, полностью освобождая иссиня-черный водопад, рассыпавшийся по спине и полу вьющимися кольцами. – Ты еще смеешь дерзить и указывать на наши ошибки, паршивец?! Я тебе сейчас покажу, кто ты и где твое место! Об обязанностях он мне говорит.
Закончив с волосами сына, Мадам Юй переходит на лицо, старательно отмывая от уродливого макияжа. Вода в перемешу с красками неприятно затекает то в глаза, то в нос, то в рот. Приходилось постоянно отплевываться, но любые попытки увернуться жестко пресекались. Когда прекрасный лик более ничто не скрывало, Госпожа Лотосовой Пристани, схватив сына за волосы, потащила того к зеркалу, крепко зафиксировала голову омеги так, чтобы он не смог отвести от себя взгляда.
- Смотри внимательно, негодник! Смотри и запоминай то, что видишь.
И Ваньинь смотрит, подчиняясь приказу. С огромного куска стекла на него взирало юное, дышащее жизнью и красотой лицо, обрамленное шелковыми, слегка влажными волосами. Юноша прикусил губу. Намек был слишком явным, чтобы не понять, о чем идет речь. Он скосил взгляд на мать, глядевшую на него так, словно уже победила. И это резало по живому.
- Ты был создан для великих целей. Прекрасный небожитель. Чистота и невинность переплетены в тебе. Только поведи рукой, и все Ордена падут ниц, только бы хоть раз коснуться чего-то настоль прекрасного, - женщина наклонилась и взяла Цзян Чэна за подбородок, заставляя вновь посмотреть в проклятое зеркало. - Взгляни на себя, – с нажимом сказала Цзыюань, когда юноша попытался отвернуть голову. – Взгляни на себя хорошенько. Аметистовые глаза, чувственные губы, что так и жаждут поцелуев, тонкая шея, стройное, требующее жарких ночей тело, а волосы, - она нежно, словно поглаживая, спустилась рукой по шелковому водопаду, – подобны ночи.
Женщина заглянула в зеркало, разглядывая отражение сына в нем. Да, неудивительно, что за этим мальчишкой уже выстроилась очередь из альф, ожидающих его совершеннолетия. Ангельски красив и совершенно непорочен. Лучшее их с мужем творение.
- Встань! – говорит мать, отпуская темные локоны.
Ваньинь, решивший было вновь воспротивиться чужой воле, получает болезненный удар Цзыдянем по спине. Он глухо воет, дрожа все телом. На глазах невольно выступают слезы унижения и предательства. Ноги еле держат непослушное тело, но поднимают хозяина. Цзян Чэн не знает, что опять задумала мать, но против нее он оказался совершенно бессилен. Однако женщина не перестает удивлять. Столь же грубыми и резкими движениями она сдирает многочисленные одежды, и впервые Ваньинь хватается за них, как за спасательную соломинку.
- Матушка, мама, прошу вас, прекратите! Умоляю... – чуть ли не скулит юноша, проглатывая горькие слезы, стараясь хоть как-то прекратить это унижение.
- Замолчи и продолжай смотреть! – рявкает мать, вновь пуская болезненный разряд, а после сдирает последний халат, оставляя омегу в одних нижних штанах. Цзян Чэн едва ли успевал прикрывать грудь падающими слоями некогда полноценного наряда.
Низко опустив голову, так, что влажная длинная челка закрыла измученное лицо, Ваньинь кусал губы в кровь, только бы не завыть в голос. Как же все так обернулось? Где его добрая, ласковая матушка, к которой он постоянно прибегал и делился всем на свете? Почему с ним так поступают? Он уже ничего не понимал. Хотелось просто исчезнуть. Но, увы, изощренная пытка продолжалась, только добивая трепетное сердце.
- Скажи мне, разве у наследника может быть столь тонкое тело? Сколько бы ты тайно не тренировался, а мышечной массы так и не набрал, оставаясь просто подтянутым и не более. Тело без единого шрама, с молочной кожей и даже для омеги узкой талией. Ты никакой не наследник и не альфа. Твой младший брат - да, но не ты, омега, чья судьба решится через несколько месяцев. Твой цзюбяо-сюн уже давно желает приклонить с тобой колени и многое обещал твоему отцу, лишь бы ты принадлежал ему. И поверь, отец сдержит слово. Он уже отправил бабушке в Мэйшань гонца с согласием, чтобы в начале осени они забрали тебя к себе до наступление совершеннолетия, а после Юй Хань сделает официальное предложение. Вся наша семья согласна.
- Нет! – кричит Ваньинь, отскакивая от матери как можно дальше. Впрочем, женщина уже и не старалась как-либо удержать сына. Нужный воспитательный эффект она уже возымела. - Я не собираюсь быть ни чьей подстилкой, тем более этого недалекого свина!
- Твое мнение будет самым последним, что я решу услышать, Цзян Ваньинь. Ты возьмешь фамилию Юй и продолжишь наше наследие, как и подобает наследнику. Будущая война может затянуться на несколько лет, а до тех пор никто не станет менять законы в отношении омег. Пора тебе уже очнуться и прекратить грезить детскими мечтами. И если для твоего будущего счастья мне будет необходимо проявить жестокость, то я, не раздумывая, так и поступлю. Готовься к тому, что с этого дня для тебя начинается совершенно новая жизнь. Больше никаких прогулок верхом, никаких тренировок с мечом, праздных гулек и тому подобного. Донгэй на слишком многое закрывал глаза, скрывая все твои шалости от меня. Но теперь такого не будет. До осени твоим воспитанием займусь я, а после - бабушка. А сейчас брысь к себе в комнату.
Цзян Чэну не стоило повторять дважды. Наплевав на одежду, он о обернулся грациозной пантерой и выскочил прочь. Он не слышал ни чьих окликов, только загнанное сердцебиение. Перед ним стояла одна цель – сбежать куда подальше из этого ада, что когда-то был его домом. Юноша не помнил дороги, ни как добрался до заветного места, вновь обращаясь человеком. Единственное, что для него было важным - сохранить остатки растоптанной гордости и чувств. Подумать только, родная мать чуть ли не прямым текстом обозвала его шлюхой, а отец, который говорил, что он был достоин самого лучшего, отдает замуж за самого недостойного человека. Юй Хань хоть и являлся старшим наследником и в скором времени должен перенять у бабушки пост главы Мэйшань Юй, но при этом оказался сказочно глуп, жаден, болтлив и выглядел как самый настоящий свин. Жирный такой, вонючий свин. И это мерзкое животное станет его... Ваньинь до крови кусает губы, только бы не закричать во все горло. Он сильнее этого, но у всего есть предел. Даже страшно вообразить, как эти жирные липкие ручонки тянутся к нему, касаются кожи, а здоровенная, едва помещающаяся за столом туша по ночам будет накрывать его тело. Казалось, что все самые жуткие сны стали явью.
Босые ступни бегут по изумрудной траве к так давно знакомой беседке. Нет, он не станет терпеть. Ему еще нет восемнадцати, а уже хотелось на стенку лезть. Все словно посходили с ума, пытаясь задавить в нем «себя». Он не будет подчиняться глупым альфам, не будет покорной глупой подстилкой. Даже сама мысль об этом вызывала тошноту. Подбегая к могиле Вэй Ина, Ваньинь падет на колени, обнимая нагретый теплым днем камень, и, наконец, отпускает себя. Горькие слезы орошают прекрасное лицо. Истерика берет власть над разумом до такой степени, что в какой-то момент дыхания катастрофически стало не хватать. Цзян Чэн в ужасе начал хвататься за горло в попытке сделать вдох, но что-то словно сдавило грудь, не давая легким раскрыться, а спазм в горле болезненно душил. В начале он даже обрадовался перспективе задохнуться. Уж лучше смерть, чем жить, как скот. Однако за этим пришла другая, более разумная мысль. Он слишком любил жизнь, чтобы из-за каких-то тварей так глупо лишиться ее. И мало того, у него остались дорогие сердцу люди, которые всегда ждали его, где бы он не находился. Перед затуманенным взором предстали лица Хуа Чэна и Се Ляня, мягко улыбающиеся ему. И от столь сладкой иллюзии стало вдвойне больней. Страшно вообразить, как они огорчатся, если он навсегда исчезнет. Юноша хотел бы, что бы они оказались сейчас рядом, но вот незадача, заветных костей под рукой не оказалось, ведь убегая из дома, он был практически наг. Так он и остался совершенно один на один, со страхом смерти, погребенный под своими кошмарами, пока из этого водоворота страданий его не выдирают сильный руки и взволнованный голос.
- Дыши! – взволнованно говорят ему, заглушая звон в ушах, а по телу начинает бежать удивительно мощный поток Ци.
Ваньинь в страхе цепляется за чужие плечи, совершенно не понимая происходящего. Перед глазами все еще стояла пелена из слез, однако крепкие нежные руки бережно прижимают дрожащее тело к груди, постепенно вырывают из лап разлучницы. В какой-то момент, переполненный произошедшим, Цзян Чэн теряет сознание, погружаясь в спасительную тьму. Боль отступила, а на душе воцарился мир, что так был ему необходим.
***
Марево желанного забвения пугливо уступает властвованию неминуемого пробуждения под уверенными движениями длинных огрубевших мозолистых пальцев, нежно скользивших по юному лицу. Мягкие поглаживания по, наконец, окрасившимся персиковым румянцем щекам плавно перетекали на все еще сомкнутые веки и трепещущие длинные ресницы. Тонкие дуги темных бровей, ровный невысокий лоб, неярко выраженные скулы, ровный тонкий нос, припухлые, истерзанные белоснежным рядом ровных зубов алые губы – ничто не ускользнуло от чужого внимания. Казалось, что некто, завороженный красотой спящего, не мог сдержать своего восхищения, подобно художнику, оставлял невидимые витиеватые узоры на молочной коже. Доселе не известные, эти ласки не походили ни на отеческие, ни братские, ни даже на мягкие касание старших гэгэ. Слишком чувственными и интимными они казались непривыкшему к такому телу. Еще никогда Ваньинь не испытывал столь сладкой истомы, тая в чужих руках. Обнаженная кожа постепенно начинала гореть, стоило только руке соскользнуть с лица на тонкую шею, большим пальцем задевая вздрагивающий кадык, а после, бегло спустившись ниже, огладить грудь и поджарый живот, достигая каемки белых штанов. Большая обжигающая ладонь на мгновение замирает, слегка вжимаясь в мягкость юного тела, и вновь скользит на верх, целомудренно, не задевая затвердевшие темные горошины. Но и этого хватает, дабы неизведанная жажда взяла верх над разнеженным разумом. Алые губы приоткрываются с тихим сладким стоном, моля о большем. Омега внутри него довольно урчит, ластясь под эти немилостивые руки, а тело моляще выгибается, зудя в самых сокровенных местах. Грудь тяжело вздымается, мечась между желанием прижаться как можно ближе к крепкому, пышущему жаром телу или же призвать незнакомца обратить на нее свое внимание. О, Небожители, он сходил с ума, раз желал чего-то подобно. Вот только природа брала власть над разумом, а омега, вечно отталкивающая альф, призывала подчиниться, отдаться, позволить себе расслабиться в этих руках. Как же странно, но упоительно сладко.
- Глупый-глупый прекрасный цветок, - с легким смешком говорит альфа, будоража кровь непростительно низким, с хрипотцой голосом прямо у самого уха, опаляя обжигающим дыханием.
Ваньинь желает возмутиться и согласиться одновременно. Очнувшись окончательно, юноша, поддаваясь неизведанным страстям, продолжал держать глаза закрытыми, желая пролить сладостный морок. Забавно, совсем недавно сам же зарекался принадлежать кому-то, но оказался совершенно беззащитным перед альфой, которого предпочла омега внутри. Такого просто не могло быть, ведь единственным избранным для него всегда был Вэй Ин. Но, видать, у судьбы дурное чувство юмора, раз она припасла кого-то еще. Между тем, смутно знакомый голос продолжал ласкать слух, спускаясь ниже, к призывно раскрытым губам:
- Такой прекрасный, смелый и в тоже время беззащитный, невероятный и самый желанный омега из всех, что я когда-либо встречал. Мой омега. Поразительно, что судьба привела тебя ко мне только сейчас, - сухие губы оставляют россыпь томных поцелуев по всему лицу, но никак не касаются трепещущих губ.
О, как же Ваньинь жаждал ощутить эти губы на своих, еле сдерживаясь, чтобы не притянуть голову этого наглого мужчины к себе. Он был словно сам не свой. Пантера, получившая свободу, радостно брала контроль над ним, превращая строптивца в покладистого котенка.
Наконец властные губы, сжалившись, накрывают трепетные уста, вкладывая в поцелуй всю возможную нежность и страсть, переполняющую мужчину. Да, определенно, он нашел сокровище, что само упало ему в руки и так честно ластилось, принимая все, что он мог ему дать. Альфа давно раскусил хитреца, недолго позволяя поиграть в неизвестность. Но теперь, когда эти чувственные лепестки роз так отзывчиво-невинно тянулись к нему, мужчина терял голову. Крепкие руки притягивают стройное тело, прижимая к крепкой груди, зарываясь пальцами в шелк струящегося водопада. Альфа пил чужое дыхание, вдыхая полной грудью дурманящий аромат лотоса. Омега в его объятиях дрожал и изнывал от желания, подвластный инстинктам животной страсти. И, Боги, как же он сводил с ума.
Поцелуй с каждым новым глотком тихих вздохов и стонов становился все более неистовым. В какой-то момент мужчина настолько отдался ощущением дурея от вседозволенности, что совершенно упустил взирающие на него аметистовые глаза. Ян Цзиан был тем, кто сейчас целовал Ваньиня, кому еще с самого первого мгновения подчинился его омега, признавая в этом мужчине желанного альфу. Первичный шок складывается в понимание своей растерянности после той встречи, объясняя смятение и слабость. Все в который раз решили за него. Отец и мать выбрали ему спутника, прекрасно зная, как Цзян Чэн к нему относится, а Пантера предала чувства хозяина к истинному, подчиняясь другому. Чувство преданности вновь вонзилось тысячами игл в самое сердце. Титаническими усилиями юноша берет контроль над разумом, мысленно рыча на непутевую омегу внутри. Марево страсти спадает, но не утихает. Омега внутри противится, скалится и кричит о том, что этот мужчина способен дать утраченный покой, но Ваньинь не желает ничего слышать. Памятуя, как выглядел Цзиан на встрече, юноша опускает руку к поясу мужчины, вынимая из ножен кинжал. Альфа неожиданно вздрагивает и открывает глаза, ощущая, как горло полоснуло болью. Губы кривятся в ухмылке, принимая условия игры, отстраняясь, но все же перед этим оставляют последнее слово за собой, жадно выпивая чужое возмущение.
- Так еще ни одна омега мне не была рада, - все также ухмыляясь, говорит мужчина, однако, не смотря на лезвие клинка, ни на цунь не сдвигается, крепко удерживая напряженное тело.
- А я и не каждая омега, - шипит Ваньинь, сверкая лиловыми глазами. – Какого черта вы вытворяете?
- Целую тебя, - с самым невинно-наглым видом отвечает Цзиан, опустив руки на непозволительно тонкую талию.
- Вот и вопрос, какого черта?! Как вы смеете пользоваться моей слабостью!
Неожиданно мужчина смеется, но даже не пытается уйти от холодного лезвия, чем поражает Ваньиня. Сколь же сильно непоколебим этот альфа?
- Я лишь спас тебя от неминуемого удушья, а это моя маленькая награда. Но, признаться честно, еще никогда меня так сильно никто не восхищал. Причем несколько раз за день, - и действительно, весь вид мужчины показывал его заинтересованность и приятное удивление от сложившейся ситуации, или же было лучше сказать, от омеги в его руках.
- Польщен, а теперь отпустите, - смущенно буркнул Цзян Чэн, отводя глаза.
- Ну уж нет, - довольно скалится альфа, без предупреждения подхватывая юношу под ягодицы, и усаживает себе на колени.
Цзян Чэн забавно пискнул, только и успевая убрать кинжал от чужой шеи, чтобы действительно ненароком не убить наглеца. Однако этим замешательством и пользуется мужчина, выбивая оружие из тонкой ладошки. Ваньинь недовольно шипит, сверкая убийственным взглядом, но опять получает добрый смех и мягкий поцелуй в губы, от которого все приятно замирает внутри.
- Еще никто не желал так рьяно вырваться из моих объятий. Особенно бьет по гордости, что меня не принимает мой же омега.
- Что за чушь вы несете! Я не ваш омега и не собираюсь быть в ваших объятиях, - и в подтверждении своих же слов Ваньинь начинает активно вырываться из мучительного плена, однако мужчина даже бровью не ведет на эти ничтожные протесты, просто заключая строптивца в медвежьи объятия, от чего омега невольно утыкается носом прямиком в изгиб чужой шеи.
Всего на мгновение Цзян Чэн замирает, всего на мгновение позволяет представить себе, что так его мог бы обнимать Вэй Ин, но тут же отметает эту мысль. Они, ни капли, не похожи с его альфой, однако от этих объятий веет теплом и защитой. Возможно, поэтому юноша окончательно перестал брыкаться, позволяя огромным ладоням гладить его по спине, словно успокаивая.
- Я не причиню тебе боли, - спустя какое-то время говорит альфа, оставляя на виске легкий поцелуй. – Позволь еще немного вольности с моей стороны.
- Зачем вам это? – смирившись, спрашивает омега, тяжело вздыхая.
- Я уже сказал, что ты моя омега, - немного отстраняясь, мужчина, как и в самый первый раз, поднимает лицо юноши за подбородок, вглядываясь в прекрасные очи. – Омега, с первого взгляда покорившая мое сердце.
- Даже с тем жутким макияжем? - хмыкнул Ваньинь, наконец расслабляясь.
От альфы веяло теплом и спокойствием. А мужчина в целом не вызывал отвращения, напротив, завлекая. И пускай Цзян Чэн еще помнил о своем обещании, но почему-то сейчас хотелось хотя бы на мгновение забыться, позволив себе маленькую слабость.
- Даже с ним, - посмеиваясь, фыркнул мужчина, мягко улыбаясь.
Мелкие морщинки вокруг его глаз сложились в небольшие лучики, смягчая острые черты. Ян Цзиан не был красавцем, однако ему это не мешало. Внутренняя харизма, смешанная с недюжинным обаянием, просто не давали жертве шанса, чтобы не потеряться в этом пронзительном взгляде бездонных глаз.
- И тем не менее, мечтайте дальше, я уже обещан другому, - Ваньинь досадливо поджимает губы, вспоминая о своем женихе, будь он не ладен.
Мужчина непонимающе хмурится, отпуская острый подбородок омеги, как-то по-новому взглянув на юношу, словно выискивая ответы в его потускневшем лице.
- Кому?
- Разве это важно? Вы же мне никто и никогда...
- Я спросил кому? – с нажимом сказал Цзиан, явно недовольный ответом.
- Да какая разница! Это уже не вы, так что отпустите и дайте мне уйти, - Ваньинь ощущал досаду и отвратительное бессилие, а неожиданно собственнические ноты в голосе альфы, по которому уже грезила омега внутри, ситуации не помогали.
Однако мужчина перед ним думал совершенно иначе. Он хватает юношу за плечи, немного встряхивая, а после впивается в алые губы, не давая ни шанса на сопротивление.
- Не смей противиться моим словам, Ваньинь. Я твой альфа, и только мне решать, уйдешь ты или нет, - рычит мужчина, вновь набрасываясь на истерзанные уста, но на сей раз Ваньинь все же пытается дать отпор, хоть и дрожит от собственнической хватки и власти альфы над ним.
- Мой альфа уже давно погиб, а вы же лишь случайный проходимец, - сквозь поцелуи протестует омега, в отместку получая болезненный укус.
- Глупый, упрямый мальчишка! Наши вторые сущности уже признали нас парой, а тебе все еще нужны другие доказательства?! Я твой альфа на веки вечные. Я и никто больше! – рычит мужчина прямо в желанные губы.
- Раз так, тогда спаси меня! – восклицает Цзян Чэн, отчаянно хватая альфу за грудки. – Спаси меня о этого брака, - на сей раз уже тише, а голова падает на крепкое плечо. – Я готов пойти на все, лишь бы избежать своей участи.
- Тогда заключим контракт, - отрезает Цзиан, вновь поднимая лицо юноши. – Сразу по окончанию войны, а это будет как раз в середине осени, во всеуслышанье я объявлю о нашем браке. Никто, даже твой отец, не сможет воспротивиться моей воле.
Ваньинь горько усмехается, выворачиваясь из хватки цепких пальцев. Сколь же нужно быть самонадеянным, чтобы решить, что Вэней так легко одолеть? Даже Вэй Ин не смог. А тут едва знакомый человек говорит о столь абсурдных вещах с таким уверенным видом. Как же смешно. Из брака в брак. К побегу он еще не готов. Ли Я будет в Юньмэне не раньше чем через полгода, а до тех пор он будет под строжайшим контролем матери. Она точно ничего не упустит из виду, просто запрет его в покоях и поставив охрану у дверей, а потом все равно выдаст замуж. Потому, возможно для него такой вариант был куда лучше, чем жалкий свин. По крайней мере, этот мужчина хотя бы уважал и смотрел на него как на Божество. Вот только эта самоуверенность раздражала.
- Вэнь Жоханя так просто не одолеть. Вы глупец, раз считаете, что все закончится за пару месяцев. Да и что вы получите взамен? Мне нечего предложить.
- Не недооценивай меня, мальчик, - холодно пресекает альфа. – Если я что-то говорю, значит, не безосновательно. Не смей подвергать сомнениям мои слова, запомни это раз и навсегда. А что же до выгоды, то в этом ты был не прав. Я жажду тебя, Цзян Ваньинь, с первых минут знакомства и сверну любые горы, только бы ты был моим. Тем более, что у тебя есть, что мне дать.
- Что же? – тяжело сглатывает Ваньинь, уже догадываясь, что попросит мужчина.
- Твое тело, - звучит как приговор, но на сей раз уже не такой болезненный.
Верно, как и говорила мать, он всего лишь шлюха благородных кровей. За все необходимо платить. И раз за свободу от нежеланного брака ему придется заплатить телом, что же, значит так тому и быть. В любом случае этот мужчина в итоге все равно попросит его у отца, так смысл строить недотрогу, когда в итоге окажешься под кем-то. Ваньинь жмурит глаза, прикусывая изнутри щеку. Счастье не для него, пора бы уже смириться.
- Хорошо, - отрешенно говорит он, даже не пытаясь взглянуть на мужчину. – Я стану для вас кем угодно, взамен же
сдержите свое слово.
- Глупый, я не собирался и не собираюсь относиться к тебе, как к распутникам из весенних домов, - с нежностью говорит альфа, ласково огладив нежную щеку. – Я лишь хочу, когда мы одни, как твой альфа, иметь возможность делать все то, что делаю сейчас. Разве до сих пор я сделал что-то, что тебе не пришлось по вкусу?
- Нет, - честно ответил Ваньинь. Ему в самом деле все понравилось и даже больше.
- В таком случае наш договор заключен, и с этого момента ты мой.
