навсегда?

гречка была самой отвратительной на вкус. такой сережа не ел, даже когда учился в самой проебанной школе города. но нет ничего хуже, чем то, что сейчас его выворачивает наружу от котлеты, явно пролежавшей два или три дня. даже было непонятно из чего она. — ты, блять! какого хуя ты творишь? — курсед явно недоволен поведением темноволосого. тот видимо еще не понимает, в каком положении он находится, поэтому кир решает напомнить, утыкая акуму лицом в тарелку с гречкой и его же слюнями. — еще одна такая выходка и ты будешь доедать грязь с пола, ты меня понял?! — парень грубо вжимает темную макушку в алюминиевую тарелку, а сережа молчит. лишь кривится, дыхание задерживая, чтобы вновь не стошнило от запаха. — сиди здесь. — дергая за отросшие патлы, заставляет встать. — и ебало свое вытри, паскуда. акума утирает руками лицо, после и рубашкой подчищает насухо, когда кир снова уходит. если честно, надоело, что тот постоянно уходит и слишком быстро возвращается. юный полицейский даже не успевает осмотреться и хоть что-то разузнать об этом здании. теперь решает начать прямо сейчас, не теряя времени. оглядываясь по сторонам, только в данном положении замечает небольшую дверь в темном углу комнаты, куда тусклый свет еле-еле попадал. в наивной надежде, что это выход, он ту же стремится подойти к ней, дико хромая простреленной ногой, но все же добираясь до объекта. открывая деревянную потрепанную дверь, с пауками на ней, разочаровывается, замечая лишь пространство примерно метр на метр со стоящим посередине унитазом. вокруг все в бело-серой, уже изрядно запачканной плитке. по углам, на потолке грибок от сырости и плотно сплетенные старательными паучками - паутины. фыркая, парнишка, преодолевая небольшое расстояние до стола, берет тарелку, выкидывает все в санузел, после чего тут же смывает, морщась. — такое даже собаки жрать не станут. не то, что человек. а ведь еще несколько часов назад он был обычным человеком, который жаловался на свою несчастную и несправедливую жизнь, угнетенную отчимом и одногруппниками. но даже они никак не сравнятся с этим больным и наглухо отбитым ублюдком. и только сейчас акума прикидывает в голове то, насколько же курсед изменился. из тихого парня, стал таким чудовищем. хотя, кто знает, может в его пустой голове всегда были такие мысли и планы, не зря ведь ходили слухи, что он ненормальный. и улыбка у него эта..жуткая, только мурашки вызывала и холодок на спине. «меня хоть ищет кто-нибудь?» — вмиг пролетает мысль в голове парня, что забился в угол, прижав колени к груди и уткнувшись в них головой. хоть кому-то сдался этот забитый и угнетенный парнишка, которого только и знали, что чмырить? «игрушка для битья, не более. может, я пропал для всех, как и кир, о котором никто больше и не вспоминал, после его ухода? кажется, никто даже и не заметил его отсутствия все эти полгода.» вот этого сережа не хотел больше всего. он всегда боялся уйти из мира и не остаться в памяти людей, исчезнуть вот так вот бесследно и напрасно. он ведь еще не успел ничего сделать такого знаменательного, чтобы гордо распрощаться с жизнью. даже мечту матери не исполнил, насколько же он ничтожен. — родился неудачником по жизни, блять. — горячие слезы стекают по грязным щекам. все вокруг жутко давило на него, заставляя разреветься, как сука. нет, он не был нытиком, хоть и терпила, но ревел он только тогда, когда эмоции уже через край выходили. когда уже невозможно было терпеть этот эмоциональный всплеск. сейчас он даже не знал, сколько времени находится в этом подвале. казалось, уже приличное время, ведь на теле проявлялись понемногу синяки, видимо оставленные, когда его тащили сюда. значит без сознания он лежал около десяти часов. опуская взгляд, замечает на запястьях красные пятна стертой кожи от тугой веревки. тоже самое и на босых ногах. — да за что..блять. шепчет сережа, утапливая себя же в своих раздумьях и пожирающих мыслях. в темной голове мелькают разные яркие картинки событий из его кажется такой короткой жизни. и грустные, и веселые, скудные и постыдные, а самые запоминающиеся отдавались теплом где-то в груди. хоть и помнил он мало, но все самое дорогое и теплое осталось сохранено сердцем. воспоминаний было мало, а все из-за одного случая. в прошлом году, когда по весне началась стажировка, темноволосый попал не в очень приятную ситуацию.

/flashback/

— смена закончена, я думаю, мы можем идти. — парнишка, с которым тогда патрулировал акумов, потянулся, вздыхая и поправляя фуражку на голове. чуть пощурился на закатном солнце. сережа даже не помнит его лица. — а, окей. сейчас я, последний чек остался. — пока его напарник, перейдя дорогу, сел в машину, дабы завести ее, юноша оставил последний чек за парковку на лобовом стекле дорогой иномарки. — опять время за парковку не продлили. — бурчит себе под нос акума, ведь изрядно уже устал за весь день, проведенный под палящей звездой. утыкаясь носом в электронный прибор и пересчитывая количество чеков, которые сегодня он выписал, делает шаг на дорогу, не удосужившись осмотреться по сторонам. легковая машина, как только красный свет светофора сменился на зеленый, видимо очень уж торопясь куда-то, тут же стартанула в одно мгновение, с тем, как патрульный ступил ногой на дорогу. секунда, две. расстояние между ними сокращается. обыденные вещи происходят в этом мире. и очевидно, что сережа становится отчуждением этого мира, сборником всех его проблем и неудач. красная машина со свистом тормозит, но все же сбивает темноволосого парнишку, протащив за собой метра два. после этого он пробыл в больнице около месяца, восстанавливаясь. серьезного ничего не было, обошлось без переломов и сотрясения, но врачи выявили частичную потерю памяти. сам юноша не чувствовал огромной потери части своей жизни, поэтому это не сильно помешало ему в дальнейшем. он все так же помнил своих знакомых и преподавателей, врагов и ненавистников, знал, как пользоваться обыденными вещами и общаться с людьми. жизнь его продолжалась, как и обычно. но было одно «но», которое он забыл при потери памяти.

/flashback end/

— акума! — громкий задорный возглас разбудил темноволосого юношу, что задремал сидя. проспал он кажется несколько часов. это парнишка понял по затекшей шее и онемевшей ноге. — я принес тебе твой сюрприз! ты рад?! — курсед, с тяжестью тащивший что-то по коридору, словно мешок картошки, отпирает дверь. взгляд у него безумный, глаза чуть ли из глазниц не выкатываются от содеянного, а психическая улыбка до самых ушей тянется. за спиной он что-то держит, но заложник не видит в потемках коридора и даже представить себе не может, что это. в ответ молчит, поджимая тонкие искусанные губы, не зная даже, как ему стоит правильнее реагировать на выходки маньяка. — ты рад?! ты любишь подарки? — голос слишком переполнен яркими эмоциями и чувствами. чересчур даже, сказал бы акума, который испуганными светлыми глазами следит за действиями этого садиста, проходящего в камеру глубже, затаскивая за собой тело неизвестного парня. в одной руке у него охотничий топор, а второй крепко держит человека за копну черных волос и тащит за них прямо к сереже. последний хмурится, начиная слегка подрагивать и царапать ноготками руки, нервничая. сколько же нужно иметь сил, чтобы вот так тащить человека свободно одной рукой. — смотри, кто это! ты узнаешь его, да? — бросая тело прямо перед акумовым, сплитововолосый не может сдержать своей пляшущей чертами улыбки, гордясь собой, вздымает нос вверх. он уверен, что его заложнику такой подарок понравится. ему же нравится, значит и юноше понравится. перед дрожащим акумой лежало тело, все в синяках, кровавых ранах, ссадинах и явных следов избиения. человек был без сознания, а лицо его хорошенько изуродовано, видно, как изрядно издевались над ним, вымещая злобу и ненависть. но даже так сережа узнаёт его. — к-куса-кабе? нервно сглатывает, поднимая неуверенный дергающийся взгляд на курседа, дрожит всем телом, чувствуя, как сердце ускоряет ритм от страха. перед ним сейчас лежит его главный враг, мудак, который издевался над ним вот уже на протяжении трех лет. но даже так, юноше до скрежета в душе больно смотреть на его изуродованное, все еще живое тело. — з-за что ты так с ним? темноволосый утирает слезы. его тоже ждет такая участь? видимо, миша хорошо ему насолил, раз тоже оказался в грязных лапах этого отшибленного маньяка. но почему здесь тогда сережа? разве он сделал киру что-то плохое? они ведь даже не общались. может он забыл о чем-то важном, после потери памяти? стало тяжело. на виски что-то начало давить. в горле вмиг пересохло и собрался огромный не проталкиваемый ком боли и сострадания к врагу. как бы сильно он ненавидел кусакабе — тот тоже человек и чувствует боль. и, видимо, он прилично настрадался, раз на лице его нет и места живого. — он обижал моего сережу. я не мог это просто так оставить, ты че, блять, тупой? — кир говорил слишком наигранно и задорно для подобной ситуации. будто спектакль какой-то. в его карих и глубоких глазах ни капли не читалось сострадание. только полученное веселье и удовольствие от содеянного. истинный актер. — я сломал ему двенадцать ребер, выбил несколько зубов, а еще руки! я сломал ему каждую кость на руках. — воодушевленно и явно горделиво произносит бывший одногруппник. — хочешь отомстить ему? а! за все, что он сделал тебе плохого. — монолог так и сыпался из поганого рта кареглазого, который снова схватил полуживого парня за длинные черные патлы, приподнимая над бетонным полом. — давай, давай поиграем с ним. хочешь ударить его? а может мне выебать его? чтобы он знал, какого это, когда тебя унижают, блять! — тон становился все грубее и истеричнее. голос все ярче, с каждым словом громче и громче отскакивая о голые стены помещения, образовывая глушащее уши эхо. — я хочу, чтобы он знал, что за то, что вытворял с тобой, расплатится сейчас своей жизнью. — кир приподнимает топор с остро заточенным лезвием, что сверкнул даже при таком тусклом освещении. сережа оцепенел, все тело его онемело, а он и взгляда не мог отвести от бедного одногруппника, которому досталось из-за него же. а может это карма? может так судьба решила, что сережины страдания закончатся на этом? неужели вселенная решила устроить ранг правосудия, где все получат по заслугам? — пожалуйста, прекрати.. акумов шепчет, прикрывается дрожащими руками, боясь, что курсед резко передумает насчет миши и начнет издеваться уже над ним. он все еще хочет пожить. хотя в его случае проще будет оказаться на месте михаила. — ты убьешь его? ответа не следует. курсед лишь истерично заливается смехом на просьбы остановиться, высмеивая его глупость и наивность. широкая улыбка с хищным оскалом на лице психопата, что замахивается топором. сережа жмурится, крепко-накрепко закрывая стеклянные глаза и сжимаясь всем телом. даже внутри все перевернулось, когда послышался дикий хруст реберных костей и тихий последний хрип истощавшего тела, после чего кровь заполнила рот мертвеца. топор во второй раз с очередным лязгом рассекает грудную клетку в солнечном сплетении несчастного черноволосого парня, а кир замахивается в третий раз, водит инструментом из стороны в сторону, раздвигая податливую плоть. слышится возня, кареглазый что-то бурчит себе под нос, утирая его и шмыгая. топор кладет на пол и, если бы акумов был сейчас в состоянии, то скорее всего бы смог воспользоваться этим орудием, чтобы сбежать. но он даже пошевелиться не в силах после такого шока. сплитововолосый садится на колени, окунает руки в грудную клетку, раздвигая в стороны чужую плоть. руки вмиг окрашиваются в багровый цвет, а лужа под телом не заставляет себя ждать, растекаясь во все стороны с желанием заполнить эту комнатушку. хлюпанье мяса от того, что в теле начинают возиться, режет слух и темноволосый стремится закрыть уши. поджимает ноги к груди сильнее, а кир в это время накручивает на тонкие пальцы сосуды сердца, с огромным интересом рассматривает их, возит пальцами по языку, пробуя кровь на вкус, и пытается оторвать тромбы органа. — твою мать..— спустя какое-то время, выходя из оцепенения, шепчет темноволосый, с округленными глазами смотря на то, что происходит перед ним. брызги густой крови попали и на его бледное от страха лицо. это же просто кошмар, да? ему все снится, вероятно перетрудился на прошлой неделе. зажмуриваясь вновь со всей силы, через минуту где-то понимает, что шум возни стих. все еще не может в это поверить. тяжелый выдох и он начинает опять приоткрывать тяжелые веки. — э-это..это для тебя. теперь курсед стоит перед ним, руки его по локоть в крови, джинсы пропитаны багряной жидкостью, на лице далеко не нормальная улыбка, уголки которой тянутся чуть ли не до самых ушей. а жуткие округленные глаза с безумным взглядом пугали не меньше всей этой ситуации. пряди волос перепачканы в крови, как и лицо, видимо тот руками убирал челку за уши. — т-тебе нрави-тся? чуть заикаясь, сплитововолосый протягивает ему, чуть ли не в лицо пихая, орган. еще теплый человеческий орган — сердце. сердце, которое еще минуты две назад делало последние свои жизненно важные удары. опуская взгляд сквозь курседа, видит уже труп кусакабе, отчего истошно начинает кричать, держась за голову руками. надрывно кричит, раздирая горло, заливается истерическими воплями, пока не получает пинок в живот, заставляющий его закашляться от боли. мысли превращались в кашу, не хуже той гречки, а курсед, стоящий перед ним все в той же позе и наклоняющийся, чтобы вложить чужое сердце в ладони, разгибается в полный рост. сережа не понимает, что происходит, смотрит на него жалобно и ревет. хочется верить, что это просто ужастик, который слишком уж правдоподобный и детализированный. последним потрясением для парня было то, что кареглазый, сев перед ним на колени и смотря прямо в глаза, без колебаний проходится широким языком по еще теплому куску мяса, слизывая с него темно-алую кровь. перепачкав рот, кир, кладет свои ладони поверх сережиных и тянется к нему за поцелуем. мгновение и их губы сплетаются в танце, пока юноша под ним не теряет сознание от шока вовсе. вылизывая чужие губы и рот, маньяк, с пронзительным карим взглядом, отстраняется от заложника, что все еще сжимал орган, впиваясь пальцами в него. — это только начало... шепот, с небольшой усмешкой, слетает с чужих губ, обладатель которых сейчас полностью адекватен.