навсегда?

приоткрывая глаза, акумов всхлипнул, оборачивая голову вправо. на секунду ловит видение вчерашнего трупа кусакабе, которого сейчас уже здесь не было. зажмуривается и снова открывает глаза, замечая, что ничего уже нет перед ним. вспоминает вчерашние события вновь, прокручивая в голове, и его перекашивает, в животе все переворачивается, а истерика подступает огромным комом к горлу. жуткое зрелище перед глазами. ему чудится собственная смерть, не хуже участи бывшего однокурсника, так, что кишки внутри сводит, а живот закручивает болью от страха и голода, начиная жадно урчать. курсед, лежащий на нем и все еще жадно нюхающий его шею, пускает слюни, капающие на оголенные участки тела, чуть ли не рычит, тяжело сопит носом и ведет себя словно настоящее животное. — хочешь жрать? парень сверху отмыкает от шеи, услышав урчание, смотрит в глаза напротив, взгляд которых так и торопится улизнуть куда-то в сторону. грубо хватает его за челюсть и направляет лицо на себя. — смотри на меня, дерьмо! шипит сквозь зубы и приближается к самому лицу, соприкасаясь носами. сережа вздрагивает от громкого приказа и тут же сводит взгляды, заглядывая в кофейные очи. в них он ничего не может разглядеть, кроме злобы. а вот кир, читает акуму, словно открытую книгу, каждую страничку уже изучил, перечитал множество раз, оставив закладки в виде своих следов на чужом теле. укусы, засосы, синяки. все уже давно красовалось на чужом бледном теле. юноша молчит и смотрит лишь с умалишенной улыбкой, резко раздвигая чужие ноги и подтягивая к своим бедрам. упирает чужой тощий зад к своему паху, насмехаясь грубо и нахально. акума охнул, прижимая скованные наручниками руки ближе к оголенной груди. темные, грязные волосы его раскиданы на подушке, с ракурса кира все до безумия сексуально. и его это возбуждает. он оглаживает чужие тощие ноги, покрытые тонкими темными волосками, пыльные, в чужой и собственной засохшей крови, но ему так больше нравится. так аппетитнее. оглаживает широкой ладонью перевязанное колено, чуть надавливая, чтобы акума почувствовал боль. чужой впалый живот, урчащий от голода, покрыт укусами острых зубов, сейчас вздымается и подрагивает от волнения. темноволосый слишком податлив, покороен и спокоен и это курседу не нравится. хочется, чтобы жертва еще помучилась и побрыкалась, ведь раньше он был совершенно другим. другим, которого до безумия боялся кир. а сейчас они невольно поменялись местами. акумов прикрывает глаза, чувствует на своей плоской груди едкий взгляд, который будто разъедал, расщеплял его на атомы. слышит щелчок ножа-бабочки, отчего вздрагивает всем телом. смыкает веки, жмурится со всей силы, боится до ужаса. курсед ведет кончиком острого переливающегося хамелеоном лезвия по сплетению ребер, в самой середине груди, разрезая первый тонкий слой кожи. — пожалуйста..не надо. — скулит заложник, чувствуя неприятное пощипывание на коже. руками пытается оттолкнуть чужое холодное орудие. но курсед подцепляет цепочку, связывающую оба кольца наручников, и задирает чужие руки вверх, прижимая к стене руки. языком начинает слизывать выступающие крапинки-бусинки алой крови. надавливает на бедра сильнее, дабы их раздвинули еще больше. сережа брыкается, толкает ногами, стараясь не обращать внимания на боль в колене. — не дергайся, блять. — курсед хватает парня за щиколотку, прижимая ногу к матрасу, наваливается сверху на простреленное колено, чтобы тот не дергался. теперь ему нравится это сопротивление, отчего он расплывается в широкой улыбке. наконец смог зашевелить молчаливую куклу. — дай мне просто тебя трахнуть, шалава. — над головой сережи до боли простой механизм; ловко цепляя наручники над головой парня, он закрывает их замком. теперь парнишка не дотянется до него своими тонкими ручонками, что свисали. нож-бабочка ловко прокручивается в тонких пальцах, защелкиваясь. далее слышится звонкий вскрик сережи, в ступню которого, меж пальцев, впивается нож. он не задевает никаких важных сухожилий и связок, но проходит насквозь, утыкаясь в ткань матраса. — пожалуйста, дай мне трахнуть тебя. — безумный рык, насильник наваливается вновь, выдергивая нож из чужой ступни и заливаясь истерическим смехом. только курсед торопится стянуть с парнишки белье, как тот успевает лязгнуть его ногами в лицо. сережа плачет, боится до ужаса этого больного придурка, который отлетел даже в сторону, ударяясь головой о стену. — ты тварь! ты шлюха! — рычит сплитоволосый, зажимая в ладонях крашенные волосы и поднимаясь. в бездонных глазах его плещется злоба и агрессия, а заложник сжимается, пытается вбиться в угол и спрятаться, поджимая раненные ноги к груди. в стеклянных очах слезы и ужас. безумный страх из-за этого животного напротив. однако курсед в мгновение меняется в лице, больше не сжимая орудие в руке. он с минуту молчит, а после, отдышавшись, направляется к выходу. — сегодня останешься без жрачки, животное. подумай над своим поведением. — харкает в сторону парня, корчась и запирая его на тяжелые замки.

***

курсед не появлялся два дня. все это время акума пытался не сойти с ума, что явно выходило с трудом. оставить слабохарактерного парня наедине с собой в темной камере подвала, наедине со своими мыслями, наедине с голодом и видениями убийства, что раз за разом прокручивались в голове. замок камеры открывается и в нее молча заходит сплитововолосый парень, поднимая взор своих игривых темных глаз на заложника. улыбается, уголки губ тянет все выше. стоило ему выйти на свет — в глазах тут же черти в пляс пускаются, кончики пальцев приятно пощипывают и дергаются вместе со всей татуированной кистью. — скучал? развлекался тут без меня? он осматривает поникшего сережу, с поднятыми вверх руками, что были прикреплены к стене. тот выглядел заебанно и очень плохо, обмочился, видимо не раз, когда слышал крики в соседних камерах. страх пожирал его. — что ты, поник весь? обмочился, дурень. парень присаживается на корты перед сережей, хватая его за подбородок и поднимая лицо на себя. под глазами большие темные круги, очи уставшие, а на лице вовсе нет улыбки. курсед отстегивает чужие руки с содравшейся в кровь кожей на запястьях от того, что акума дергался, разрезая эпидермис железными наручниками. — убей меня..прошу. — шепчет темноволосый, не смотря в чужие глаза, опуская свой взор в пол. губы его бледно-розовые и еле шевелятся. — пожалуйста, уничтожь меня. прошуу..— парнишка сходит с ума. медленно, но верно он идет к тому, что его клинит. в мозгу щелкает что-то в последние часы и приходят те самые потаенные мысли, о коих он никогда не задумывался. веко подергивается, все тело содрогается от страха перед этим человеком. брюнет чувствует себя унизительно, разбито, настраивается уже так, будто заслужил все вот это. — хм, нет, сереженька, ты мне еще нужен. — он сладко тянет гласные, не расстегивая наручники, хоть у того и сил не хватит, чтобы сбежать. поднимает парня, дергая за копну каштановых волос. — я же люблю тебя. заложник вяло поднимается за ним, идет вслед, ведь тащат его за раненные руки. он не спрашивает, куда они, что от него хотят. он морально вымотан, убит, разложился, словно труп. морщится, еле перебирая босыми раненными ногами по бетонному холодному полу. курсед заворачивает в камеру, пропуская акуму вперед. комната пуста, стены такие же голые и с грибком по мрачным углам от влажности. в середине стоит белесая, потрепанная временем ванна. здесь холодно и намного сырее, чем в прошлой камере. крашенный сажает парня на пол и расстегивает наручники, полностью удостоверившийся, что тот не в силах дать отпор. голова парня опущена, пока с него стягивают грязную, кровавую рубашку и белье. бережно укладывают в ванну, молча включая теплую воду и поливая из лейки на грязное, истощавшее, раненное тело. сережа жадно бросается к лейке, начиная хлебать проточную воду. он обезвожен, ведет себя, как дворовая собака в сильную жару, что наконец отыскала источник воды. на это варварское действие получает пощечину. скулит, смотрит исподлобья и ложится в ванной, успокаиваясь. сложил руки на груди, подгибая колени, ведь ванная не для его роста. голова повернута в другую сторону, лицо прикрыто темными распущенными волосами, что буквально три дня назад были шелковистыми и мягкими. теперь нет сил ни на что, поэтому кир сам нежно и бережно мочалит с мылом грязное тело. касается всех интимных мест, потирает спинку, усаживая заложника в ванне с водой. — у нас сегодня важный день, ты должен выглядеть просто супер. сережа тихо хмыкает, поднимая уголок губ, прикрывая глаза, чтобы шампунь не попал в глаза. он сидит в ванной, прижав колени к груди, ноги ноют от боли, он повернут спиной к маньяку. — когда ты убьешь меня...? — мы сегодня идем в ресторан, ужинать. — проворные кисти курседа тянутся к паху сережи, оглаживая яйца и скользя с помощью мыла к промежности ягодиц. темноволосый морщится, ему противны все касания этого больного ублюдка. — ты порадуешь меня? подставь свою попку мне. я хочу трахнуть тебя. здесь и сейчас. акума возится, запястья его пощипывают от мыла, но он все равно отталкивает насильника локтями. сопротивляется, но о чем может идти речь, когда сил совершенно не было. он не ел уже трое суток, организм к такому совершенно не привык. для него это огромный стресс, как и все пребывание в подвале. сережа ударяется подбородком о стальную ванну, когда его с силой нагибают раком. ловкие, длинные пальцы противника скользят по аналу, вымывая его. кир смеется, хочет подразнить сережу. опуская джоггеры, вместе с бельем, с тощих бедер, он стояком упирается в мелкие ягодицы темноволосого. головкой елозит вверх вниз по расщелине, крепко надавливая на чужую шею, второй рукой, сжимая тазобедренную кость. член курседа стоит колом, он пытается протолкнуть головку в неподготовленное нутро. входит туго и болезненно для обоих. через минуту мучения и болезненных стонов, криков сережи, кир понимает, что порвал анал парня. — блять, нихуя с тобой не выйдет. отталкивая тело обратно в ванную, насильник надевает белье и штаны обратно. сережа тяжело дышит, с ужасом, с глазами на выкат и текущими слезами, смотрит в пустоту. он теряется. ничего не понимает. чувствует только боль в ногах и заднице. молчит, поджимает губы, пока его продолжают намывать. парнишка сломлен, сломлен под самый стержень, разбит, словно хрусталь, хранящаяся много лет в трельяжи, переходящая из поколения в поколение, он раздавлен, будто бутон только-только зацветшей розы. эти три дня растоптали его, размазали по асфальту мордой в кровь. смотрит на себя, сидя перед запотевшим зеркалом, худыми руками обвивает колени, заостряя внимание на кровавом бинте. кир стоит позади, он не смотрит на него, занят своим делом — состригает отросшие каштановые волосы, что безжизненно опадали на пол. прикусывает язык, чуть высовывая кончик изо рта, сосредоточен, в конце концов оставляя на парне короткую стрижку длиной по середину ушей. далее в ход идет намешанная тоника, что ложится ровным слоем на пушистые только что высушенные волосы. тут же смачивает их, скрепляет, разъедая своей химией и окрашивая. через какое-то время волосы станут угольно-черными, а не как прежде, что более походили на темный каштан или же терпкий кофе. у акумы нет сил. он смотрит бездушными, безжизненными глазами на свое отражение в зеркале. сам противится себе, унимая боль и уже даже не обращая на нее внимание. в груди черти воют, скулят, скребут, словно коты, расцарапывая душу и нежное сердце. он больше не человек. нет. он не жилец в руках этого умалишенного психопата. — вот и все. посмотри на себя, какой ты красивый. — тянет улыбку до ушей, шепча парню на ухо. за всеми мыслями, он потерял счет во времени, не замечал, не чувствовал, как его волосы уже вымыли, посушили. — красиво. — тихо отзывается сережа хриплым голосом с сорванными голосовыми связками. ему до тошноты не нравилось то, как он выглядит. теперь даже не скроешь лицо за волосами. — теперь тебя никто не узнает! — курсед разворачивает парня на себя и легонько целует его в лоб, оглаживая впалые щеки. прикрывает глаза и спускается к синеватым губам, заводит в сладкий поцелуй, перебирая пухлыми губами. улыбается в них, пуская тихий смешок и продолжая выцеловывать чужие губы. мерзко. отвратительно. сережа бы откусил ему губу или язык, что сейчас елозил по небу, оставляя свои слюни. насильник плавно поднимает оголенное тело на руки и несет в другое место, комната напротив, что уже больше походила на обыденное пространство. здесь в не аккурат поклеены обои, висит небольшая люстра с абажуром и таким же тусклым светом. впереди стены, по левую сторону от двери, находится огромный, широкий шкаф в три отсека. два из них, по краям бельевые, с ящиками и полками, тот, что посередине, с зеркалом в пол, — внутри с перекладиной для одежды. напротив этого деревянного великана кованная кровать, куда света попадало меньше всего. кир садит акуму на пуф, сам подходит к шкафу, открывая его дверцу и находя в выдвижных ящичках свои чистые вещи. — это вот тебе белье. потому что, когда ты ходишь голый, я слишком быстро возбуждаюсь. не делай так больше. — кир, кинув белье на пах парня, садится перед ним и хватает за голень, поднимая ногу вверх. широким языком проходится по коже, оставляя обильное количество слюни. смотрит пронзительно своими карими глазами на дрожащего сережу, а после в самые глаза взгляд переводит. смотрит, не отрываясь, облизывает не затянувшуюся рану на стопе, кончиком языка залезая в рубец, слизывая остатки крови и некого перегноя. пальцами обволакивает всю стопу, сжимая, чтобы не дергался. видит в зрачках напротив страх и отвращение, но продолжает. — молли. — хрипло отзывается крашенный, поднимаясь мокрым языком к голени, колену, после к бедру. — ты моя молли. мой наркотик, слышишь? — обводит ласково кончиком каждый пурпурно-желтый синяк, простреленное колено не трогает, упускает мимо и теперь вылизывает внутреннюю сторону бедра, попутно тонкими кистями натягивает на худощавые бедра темное белье. акума молчит. а в голове сумасшедшего маньяка играет плавная мелодия, он прикрывает глаза и резко встает во весь рост, утягивая сережу за собой.

— playboi carti - molly

шаг в сторону - хромой шаг вслед за ним, обвивая запястья, прокручивает пленника вокруг себя, заводя в медленный вальс. босые хромые ноги то и дело ступают на большого размера стопы цветноволосого. красное платье, шелк, переливается волнами в тусклом свете, поблескивающем в гранях бриллиантов. темные опущенные ресницы трепещут на закрытых веках. ладонь огибает чужую талию, они кружатся в вальсе просторной комнаты. в полной тишине. — yeah, look at these diamonds, they shinin', yeah. look at these bitches, they lyin', yeah. хриплый голос ломанным английским произносит строчки песни в голове, кружась с акумой в медленном танце. тот не поспевает за ним, еле перебирает раненными ногами и обессиленным телом. — я хочу пить. — сухие губы, потрескавшиеся от нехватки воды в организме, покрылись белесой корочкой с ранками от покусываний. казалось они скребут кожу не хуже наждачки. — we don't fuck with molly. we had to lay back on them pills. — откидывая крашенную голову назад, прижимается всем телом к парню, тяжело выдыхая. он под кайфом. — заткнись, сука, и не ломай мне момент. — его руки дрожат, движения хаотичны, а слова, казалось неразборчивы. только он сам понимал, что говорит, только он слышал эту музыку в голове, только он видит эти шелка, красное белье и блеск бриллиантов на сереже. но не только курсед сходит с ума. акума теряет равновесие, падает на грязный ковер, смотрит испуганными глазами на запрокинувшего назад голову парня. челюсть его елозит из стороны в сторону, глаза закрыты. он под кайфом, это несомненно. медленно приподнимаясь, сережа тихо спиной идет к выходу из комнаты, контролируя маньяка. в глазах слезы собираются, в жилах кровь стынет. он бежит. бежит в неизвестном направлении, стопа начинает кровоточить и ныть безудержной болью. закусывая губу с силой, сережа набредает на большое пространство. здесь темно, и желтый свет, отплескивающий от воды и отражающийся где-то в потолке - вовсе не помогал. темноволосый делает шаги вперед, в поисках другого выхода из этой холодной комнаты, привыкая к темноте. подходит к краю чего-то, опуская свой взор. перед глазами ужас. бассейн, наполненный жидкостью, а в ней безобразно плавают тела и останки неизвестных. раздается истошный вопль, что рассеивается по кафельной комнате, отражаясь от стен и больно ударяя по собственным ушам. парнишка опускается на колени, пальцами раздирая веки, хочет вырвать свои глаза, разрывая глотку в мясо от крика. — как жаль, я не хотел, чтобы ты это видел. — курсед стоит за его спиной, пугающе, держит в руках топор. — кажется, тебе пора укоротить твои ножки, чтобы ты не убежал. — широкая улыбка сводит с ума, одним пинком он отправляет сережу в бассейн полный формалина и мертвых тел.