ID работы: 12504024

навсегда?

Слэш
NC-21
Завершён
501
автор
Размер:
80 страниц, 12 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
501 Нравится 255 Отзывы 72 В сборник Скачать

***

Настройки текста
Примечания:
— у тебя приятно волосы пахнут, хи-хи, — курседов хихикает, прикрывая глаза и морщась, носом зарывается в короткие темные патлы, сжимая пальцами полосатый лонг на теле юноши.  и пусть тот не знает, на какие подвиги пошел сплитовый ради охапки этих роз, главное, что он видит улыбку напротив, после будет только понимать, что она отнюдь не настоящая, а наигранная, фальшивая. сейчас перед его глазами розовые очки, с разбитыми стеклами, покоцанной оправой, но они все же натянуты, как улыбка по самые уши.  — как ты чувствуешь себя? — парень все не унимается, ласкается, подобно дворовому коту, трется носом о чужую шею с засосами. закидывает ногу на чужие, прижимая парня к себе только ближе. — сойдет, а ты? — ради приличия спрашивает сережа, переводя взгляд на чужие кисти, что все были в царапинах и ссадинах. свежих. в голове сразу мысль - это от колких шипов роз, что каждый раз тягались оставить след на бледной коже с выпирающими венами.  — я в порядке, пока нахожусь рядом с тобой, — и замолчал. это молчание длилось долго, пока акума позволял маньяку прижиматься к себе, оставлять поцелуи на своей шее, касаться и сжимать бока, пусть раны и саднили, он терпел. терпел до тех пор, пока младший не предложил спуститься вниз и отведать чего-нибудь съестного.  сплитовый поднимается, усаживаясь на бедрах юноши, нежно отстегивает наручники от постели, после помогая тому встать, придерживая за ладонь.  романтик.  делает оборот вокруг себя, приглашая парня пройти в дверной проход, а далее спуститься по лестнице на первый этаж. придерживает за ладонь, будто джентельмен, сам робко выступает носками по скрипящим половицам.  тут же они попадают в небольшую, прибранную кухоньку. она вся в тонах светлой березы, с оттесанными досками на стенах и потолке, пол чуть темнее, видимо из ели или же темного, плотного дуба. сережа не особо разбирался.  перед большим панорамным окошком, с открывающимся видом на еловый, тонущий в молочном тумане, густой лес, - стеклянный стол, на поверхности середины которого стояла небольшая вазочка с засушенными подсолнухами. сама ваза на плетенном округлом коврике, а стекло приятно отражало пасмурную погоду за окном. казалось вот-вот пойдет снег.  — где мы находимся? — наблюдая за пейзажами за окном, акума потирает затекшие запястья. хоть они и были перебинтованы, сквозь марлю железные оковы доставляли дискомфорт. благо сейчас его освободили.  — это мой домик за городом, — курсед подходит к холодильнику открывая его и заглядывая на содержимое, чуть ли не залезая во внутрь. находит там несколько яиц и пачку открытого сырого бекона, — тебе нравится? — юноша держит в зубах упаковку свиного тонко нарезанного мяса, сам проходит к плите, укладывая шесть яиц, что зажимал меж пальцев обеих рук, на поднос, чтобы они не покатились на пол, — сейчас сделаю яичницу с беконом, надеюсь, тебе понравится. а не понравится, будешь дожирать ошметки своей блевоты, когда я тебе кишки выжму хорошенько, — парень, казалось, даже в лице не поменялся, а вот сережа вздрогнул.  — я люблю яичницу, тебе вот какая больше нравится? болтунья или глазунья? — выдавливая из себя улыбку по максимуму, акума неуверенно делает шаг к кареглазому, что только расправился с газом, выливая масла на сковороду. — мне с детства по нраву была глазунья, мне даже рассказывали, как я капризничал, когда малым был, и просил переделывать завтрак, лишь бы желтки были целыми, — темноволосый робко обвивает тощее тело маньяка, утыкаясь носом в его плечо. ткань была прохладной и пахла каким-то залежавшимся старьем, однако от самого тела юноши доносился аромат мужского одеколона и геля для душа.  — а моим всегда похуй было на меня, просто хавал че давали и как давали, — курсед повел плечом и на несколько секунд задержал дыхание от таких неожиданных порывов нежности от своего возлюбленного, что тяжело дышал ему в сгиб шеи, — но для тебя я постараюсь приготовить самую изысканную яичницу, какую ты только в своей жизни видел. — кир держит в руке деревянную лопатку, переворачивая со стороны на сторону уже с золотистой корочкой бекон.  — они не любили тебя? — косым взглядом каре-зеленых глаз юноша цепляется за большого размера кухонный нож, оглядывает рукоятку и продумывает, как он сможет им воспользоваться и сможет ли вообще. нужно тщательно все продумать, пока они в более менее благоприятной обстановке друг для друга.  — нет. никогда. отца я даже не помню, а эта шлюха на матери - мизофобичка ебаная была, и пальцем меня коснуться боялась, ха, — курсед усмехнулся, а на губах его расплылась улыбка, — а я как-то подрочил перед ней и спустил ей на лицо, пока она спала. вот это было ахуенно, — юноша стал разбивать яйца одно за другим, выливая из скорлупок все содержимое, — утром весь район слышал, как эта блядь орала. — замолк, подсаливая завтрак.  повел взглядом, чуть оборачивая голову, соприкасаясь носами, и заправляя прядь цветных волос за ухо пальцем. от таких нежностей краешек губ тянется вверх, парнишка чувствует на своей талии чужие ладони, отдающие теплом, сам разворачивается полностью, укладывая заледеневшие кисти на чужие щеки. сережа отводит взгляд, краснея сам не зная от чего. пытается опустить голову, чтобы не смотреть в эти пленительные карие глаза, но чужие ладони не дают, притягивая к себе для нежнейшего поцелуя. и юноша поддается, перебирая обкусанными губами уста напротив, прикрывает глаза, отдаваясь теплым чувствам. и когда он начал что-то чувствовать в ответ? когда угроза его жизни стал вызывать в нем трепет где-то под ребрами? акума не в силах ответить, ведь еще даже не задумывался об этом.  курсед резко подталкивает темноволосого в сторону, ловко усаживая парня на столешницу. разводит его ноги, устраиваясь между них, сладко целует, прикрывая глаза и лапая ладонями тонкие бедра в клетчатых штанах. возбуждение между парнями растет. сережа обхватывает чужие щеки, страстно отвечая на поцелуй, на подбородке и под носом у обоих слюни. тела жмутся друг к другу ближе, льнут. пока кир сжимает сережины бедра, переходя ладонями к ягодицам, под ухом журчит яичница, а тонкая кисть тянется к кухонному ножу. жуткий стук проносится по кухонке, когда орудие падает на пол, ведь юноша, пытаясь нашарить его сбоку от себя, только столкнул на пол.  неряшливо улыбается и снова примыкает к курседовским губам, делая вид, что все это было случайно. тот особого значения не придает, падкий на подобные страстные выходки юноши.  с учетом того, что жертва сидит на столешнице, они сравнялись ростом, смотрят глаза в глаза, когда кир отмыкает от желанной шеи. упирается лбом в лоб, смотрит пронзительно и улыбается. тонет в чужих зеленых глазах, с вкраплениями карего, пропадает полностью, теряется, заходясь истерическим смехом. он не верит в это все. нет.  акума нежно чмокает поплывшего парня в нос и спрыгивает со столешницы, подходя к плите. открывает крышку сковороды, начиная помешивать. будто все так и должно быть. страх за свою никчемную жизнь отступил, оставляя после себя лишь легкий шлейф волнения.  — может вина выпьем? хорошего, — кир включает на кухне свет, что тут же озарил комнатушку теплым светом, его лучи, словно мелкие мыши, тут же забежали во все щели и углы, прогоняя тень, — хотя, бля, надо было стейк приготовить для тебя. я их ахуенно готовлю.  — я и не сомневаюсь, — сережа усмехнулся, вновь накрывая сковороду стеклянной, заляпанной жиром крышкой, — а ты хочешь? наверно, я не против, — темноволосый, поглаживает свою руку в районе сгиба локтя, зажимаясь.  «— этой мой шанс! если он напьется, я точно смогу сбежать, хоть куда. кто-то все равно должен быть в этой глуши, кто-то, кто спасет меня» под ребрами неприятно кольнуло. но что это? неужели чувства сожаления и симпатии к маньяку пробиваются наружу? курсед так добр к нему в подобные моменты. его можно понять. он — отвергнут от мира, слишком мал еще, наивен, словно ребенок, по характеру напоминает даже. никто не воспринимает ни его, ни его блядские чувства всерьез. считают грубым и неправильным. не таким. но ведь он тоже человек, тоже имеет право на любовь. он ведь заслужил. и просто парнишка попал не в то время, не в тот момент, явись в жизни сплитового акума раньше, все бы у них было безупречно.  ну а что же сейчас? неужели сережа все же сдался, поддаваясь чужим чарам, окунулся в омут с головой, окончательно потеряв рассудок? сидит, опьяненный вином, смеется с чужих рассказов, что до боли в смещенных ребрах доводят. не задумывается о тяжести, боли, причиненной курседом, о том, что ведет себя так развязно с маньяком, недавно пытавшим его. будто и не было ничего подобного. выдумка. сон.  — много чего было в армии веселого на самом деле, ну, типа, там охуенно может быть даже, — кир замолчал на мгновение, подтягивая вторую полупустую бутылку красного полусладкого. делает глоток, переплетая пальцы с истощавшими, оглаживает каждую выступающую кость на ладони, взглядом мажет лишь по пейзажу за окном. — а потом меня изнасиловали, — легкий шоковый вздох со стороны акумы, что раскрыл рот от удивления. о таком он и не знал. — я же самым слабым был, отшельником, ничтожеством. уебищем полным, — тонкая цепь, сковывающая их переплетенные в пальцах ладони, звякнула, когда темноволосый решил подсесть ближе, укладывая голову на чужое костлявое плечо. — человек шесть наверное, а может и больше, я не ебу. я даже не ебу, нахуя тебе это сейчас рассказываю. чтобы услышать в очередной раз слова о сожалении? ха, нечего уже жалеть, я и жалости, блять, в своей жизни не заслужил, — еще один размеренный глоток, остатки вина стекли на черный лонгслив, пока курсед тупым взглядом упирается в свои босые ноги, перебирая пальцами, хрустя их костяшками, локтями в поднятые колени широко раскинутых ног упирается. вздыхает тяжело. голову укладывает на них, прикрывая глаза.  — не говори так. пиздец, все мы в этой жизни заслужили чего-то, да и ты, тебя, нахуй можно понять, многое пережил, — пьяный язык не следит за словами, лепечет, что первое выхватит из этого потока нити мыслей, что тянутся непонятно откуда. как и чувства сережи, берущиеся из ниоткуда. откуда-то изнутри, из самой глубины души, — я бы сказал, что понимаю тебя, но не могу, не могу в голову тебе влезть, — они сидят на дубовом темном полу, смотрят за проплывающими тучками на небе, что не смеют полную серебристую луну скрывать, обходя ее стороной. густой туман все так же лежит где-то у оснований елей, что в ночи прячут неизведанное. темнота и тишина комнатушки поглощает юношей, держащихся за руки, скованных одними наручниками.  — ты тоже это ненавидишь? — спустя какое-то время кир задает с усмешкой на лице свой вопрос.  — ненавижу что? — тут же летит ответный вопрос от зеленоглазого, что своим размеренным пьяным дыханием щекочет чужую татуированную шею.  — неловкое молчание. почему людям обязательно нужно сморозить какую-нибудь чушь, лишь бы не почувствовать себя не в своей тарелке? — курсед рассматривает лицо парня, свободной рукой поглаживая щеку юноши.  — не знаю. хороший вопрос. — акума пожал плечами, выпрямляясь и отбирая бутылку из чужих рук.  — но ведь именно в такие моменты понимаешь, что нашел по-настоящему особенного человека, когда можешь просто заткнуться на минуту и с наслаждением разделить с ним тишину. курсед переводит взгляд на парня, хлебающего остатки красного вина. бутылка ударяется дном о дубовый пол, катится куда-то в сторону, а губы обезумевших юнцов сплетаются в очередном поцелуе. кареглазый безмерно рад проведенному вечеру, ведь столь душевного вечернего разговора у него не было уже очень давно. замкнут и нелюдим, он - позабыл, что такое настоящее общение, то, в котором можно не скрывать своих эмоций, чувств и мыслей, зная, что тебя не осудят, а разделят точку зрения, или же правильно оспорят, выводя это на искусный диалог.  акума его первая и единственная любовь, а с каждым подобным случаем, сплитовый только больше и больше подкрепляет свои чувства, надеясь на взаимность.  поваливает и начинает пухлыми губами выцеловывать тонкую шею с выступающим кадыком, спускается к ключицам, покрывая их мокрыми поцелуями. оглаживает ладонями хрупкое тело. слышится снова лязг цепи, но маньяку только нравится это. аккуратно стягивает клетчатые штаны вниз и начинает целовать открывшиеся части бедер.  — как твои раны? кажется они наконец затягиваются — целует бинты, будто это залечит раны, что уже давно не кровоточили. затягивались по-тихому. — я очень рад, извини, что в порывах гнева нанес тебе эти увечья. — ласковые губы проходятся по ложбинке за коленом, спускаются по голени и опускаются на перебинтованную стопу.  упираясь острыми коленями в пол, полусидит, притягивая к себе чужую ногу, курсед начинает целовать босую ногу, языком проходится по пальчикам, обсасывает их, облизывает, вбирая в рот.  темноволосый охнул, прикрывая ребром ладони рот, надеясь, что его краснеющие щеки не видны в такой темноте. он упирается головой и спиной о позади стоящий диван, подтягивая костлявую ногу парню, позволяя ее слюнявить. второй стопой упирается сплитовому юноше между широко расставленных упирающихся коленями в пол ног, нащупывая крепкий стояк и чуть надавливая на него.  алкоголь мешает мыслить, заставляет млеть под напористыми действиями маньяка, отдаваясь ему.  длинные пальцы кира массируют стопу, широкий язык проходится меж пальцев ног, слюни стекают и тянутся от его рта. ему безумно нравится такой податливый сережа.  — я хочу..можно тебя побрить? — курсед сам весь покраснел от нарастающего возбуждения между ними и от сказанных им слов. — пожалуйста. — горбится, заледеневшими пальцами оглаживает короткие волоски на ногах. хотелось бы, чтобы они были идеально гладкими.  — ч-что? — темноволосый приходит в себя, с минуту смотрит на парня напротив. гулко сглатывает, подбирая слова и подтягиваясь ближе к спинке дивана. — ну, я не знаю, наверное можно.  — правда? — на лице кира сияет улыбка, он тут же поднимается, случайно дергая парня скованными руками. — ой.  — ну, я не уверен до конца, — сережина рука вздымается вверх за чужой рукой, оставаясь в подвешенном состоянии, отчего бывшие раны под бинтами от натертости неприятно за зудели. — ладно..в принципе, ты владеешь полностью моим телом.  курсед подтягивает парня за собой, полный энтузиазма ведет его в ванную, запуская внутрь комнаты. она выглядела совсем по-обычному. уютная даже. в углу за шторкой с дельфинами стоит широкая ванная, рядом умывальник, над ним зеркало, в которое себя оглядывает сережа, с ужасом совершенно не узнавая себя; по левую сторону белый унитаз, над ним какие-то полочки с разными тюбиками гелей и шампуней. на полу мягкий коврик, приятно опутывающий стопы парней.  курсед резво расправляется с наручниками, откладывая их в сторону. тонкими руками тянется к чужому полосатому лонгсливу, стягивая его с истощавшего тела.  — нужно тебя побольше кормить, — бурчит под нос кареглазый, приближаясь к чужим боксерам, ведь штаны остались в гостиной.  сережа поджимает алые после поцелуев губы, теряясь пьяным взглядом. его даже покачивать стало от резких движений. стесняться начинает, но вымолвить что-то ему трудно, просто смотрит за заботливым сейчас парнем, что прокрутил вентиля крана, уже набирая ванну теплой воды.  — у меня тут вроде пена валялась, сейчас, — закусывает губу и подходит к полкам, шаря там; некоторые бутыльки по падали на пол, что вызвало короткий смешок у акумова, зажимающего ноги вместе и прикрывающего пах ладонями. — а, вот, — подхватывает пузырек и выливает в уже набравшуюся наполовину ванную. жидкость тут же начала пузыриться, — бля, наверное много, ну похуй. — курсед наконец оборачивается на юношу и расплывается в улыбке. тот выглядел сейчас так мило. краснел и зажимался, смущаясь. поэтому юноша разбинтовывает его кисти, бинт под коленом и на стопе, после бережно помогает залезть в ванну.  — горячо, — акума шипит. попавшая в раны вода тут же реагирует, обжигая открытые части тела.  — потерпи немного, — парень прикусывает губу и начинает мылить парня, водя широкими согревшимися ладонями по худой груди. пену размазывает по бледному телу, сам свои пряди отросших волос заправляет за уши, дабы не мешали.  в воздухе витает аромат геля для душа. в наполненной ванне воды и с кучей пены лежит акума, которого от горячего разморило только больше.  курсед вытягивает чужую ногу из ванной, опирая на бортик. подхватывает пакетик новых одноразовых бритв, вооружаясь одной. бережно мылит голень, закусив губу, начинает вести лезвием против волос. тут же открывается вид на гладкую кожу.  сережа прикрывается ладонями. что сейчас с ним происходит? почему он лежит в ванной и потягивает ноги ближе к маньяку, резко решившему, что нужно его побрить. как до этого вообще дошло? почему акума не может его остановить? точно. тот может разозлиться, резво поменять свое настроение и вести себя с ним уже не так мило и доброжелательно.  снова темноволосый задумывается о своем отношении к сплитовому. закусывает губу.  в последние два дня тот ведет с ним себя так вежливо и по-настоящему доброжелательное. возможно, действительно стоило не перечить парню, а идти у него на поводу. не было бы этих ран и боли, принесенной парнем с неустойчивой психикой и агрессией.  но почему это все так происходит? почему тот ведет себя так? неужели только из-за изнасилования? неужели, над парнем всегда так издевались? они же раньше общались.  — можно и тут? — в аккурат спрашивает тот, легонько касаясь его плеча и выводя зеленоглазого из мыслей.  — а? — сережа встрепенулся, переводя пьяный взгляд на сплитового, — где?  — ну, вот здесь, — опуская ладонь под воду, касается паха, сам краснеет до самых ушей. видимо, и на него так алкоголь влияет.  — л-ладно, только аккуратно. — сам садится на бортик, чуть подрагивая от смены температур. чуть ежится, когда бритва проходит по паху, цепляя волоски. на ногах было проще. там и кожа менее чувствительная.  сплитовый же занят своим делом, закусывает язык, чуть хмурится, старается сделать все аккуратно и правильно, а когда все было сделано, кир нежно укутал того в махровое полотенце, утирая. целует сладко в обе щеки и несет в комнату на руках.  — хочешь кое-что попробовать? — непонятная улыбка сверкнула на пухлых губах, а в глазах сверкнул огонек. он вновь перебинтовывал все раны на теле парня, не забывая любоваться оголенным телом, принадлежащем ему, что сидело на постеле грациозно, пока он сидел на полу, подле кровати. акума опирался руками за спиной, ногу на ногу закинув, одну из них протягивал парню, для перебинтовки. взгляд размазан и соображает он долго.  это определенно не предвещало ничего хорошего.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.