Грешник

Мириады рассыпанных по бескрайней черноте звезд смотрели прямо на лежащего в спальном мешке Гайласа. Во всяком случае, ему казалось именно так, а не наоборот. Он смотрел на них в ответ и думал как же редко он глядел на небо в этой жизни, вот просто так. Его старая «работа» часто проходила под крышей. Было уже часа два ночи, а он все никак не мог заснуть. В его ногах посапывали гончая со свинкой, рядом с костром храпели Алот с Эдером, и еще чуть дальше кряхтел Стоик, стоящий в дозоре. Гайлас не хотел, чтобы огненный клерик заметил его бессонницу. Но, по крайней мере, Гайлас отлично знал причину, и в этот раз он мучался не из-за странных снов. Мысли роились и бесновались, сменяя одну за другой. Правильно ли он поступил, отпустив преступную сладкую парочку, которая спланировала и совершила убийство в медведьей пещере? Женщина говорила, он плохо с ней обращался. Домашний тиран тот же тиран, ведь так? А, может, все не так просто?.. Еще мельника убедил цены снизить. Может, надо было убить его за такой эгоизм? Кто знает, он уже давно не получал ответов на свои молитвы. Сила была с ним, но его бог — не был. Даже сейчас, когда Гайлас почти у порога деспотичного владыки, он молчал. Он всегда молчит. Единственным доказательством тому, что он не оставил Гайласа, была дарованная богоподобному сила. Гайлас взглянул на свою руку. Он чувствовал под кожей магию, которую мог призвать. Но вот решимость с какой он начал свою миссию? Он так устал переспрашивать молчаливого бога и себя самого, правильно ли он поступает, что даже крепость, чьи башни крепкой каменной мощью виднелись за лесом, крепость, которую они завтра будут штурмовать, внушала ему страх и неуверенность. Он все твердил себе, что это действительно его миссия, и ничто не собьет его с пути. Пока помогало. Сколько бы сомнений и проблем его ни атаковало, он держался изо всех сил. Даже против… — Ты в первый раз идешь проливать кровь, Хранитель, или хочешь сменить меня в этом ночном бдении? Даже против Стоика. Гайлас покачал головой, отгоняя неприятные чувства. — Непривычно спать в компании. Слишком много звуков. — Слова Гайласа были похожи на оправдания, и он ненавидел это. Он резко сдернул с себя одеяло и встал на ноги. Потревоженные животные заворочались, но быстро вернулись обратно ко сну. Зато Стоик с прожигающим вниманием изучал фигуру Гайласа с головы до пят своим диким некрасивым глазом. Гайлас, не выдавая своего неудобства, обернулся в сторону крепостных башен. — Подойди к огню, Хранитель. — В голосе Стоика послышалось приглушенное рычание. Гайлас развернулся к нему. Из всех компаньонов Стоик нравился ему меньше всего. Ему казалось, что священник Магран видит его насквозь — все его страхи, все его секреты. Или, по крайней мере, усердно пытается все это вытянуть. К добру или к худу, Гайлас с трудом и далеко не всегда понимал, что несет этот жуткий человек с его чрезмерно вычурной речью. А еще он посмел бросить вере Гайласа вызов. Гайлас подошел к огню. В свете его неопрятные волосы Стоика отдавали рыжиной. — Я слушаю твои натужные вздохи вот уже целый час. Неужели клерик Бераса не может себя успокоить? — проговорил второй священник негромким, но твердым голосом. — Мне мешает твое кряхтение, — огрызнулся Гайлас, не меняясь в лице. Стоик фыркнул и пробормотал что-то себе под нос. — Возможно, твоя бессонница не случайна, — таинственно ответил он, заглянув в огонь. Искры убаюкивали, волны теплоты оседали на щеках. — Ты думаешь, это испытание?.. — богоподобный уже не мог отвести взгляд от пламени. — И что же боги испытывают? — Твою способность лгать. Гайлас вздрогнул и резко перевел взгляд на Стоика. Тот, в свою очередь, провел пальцами по своему посоху и вслед за его рукой начала загораться гравировка. Пламя от костра и посоха будто соединилось воедино, и Гайлас взволнованно подумал, что такой свет потревожит спящих компаньонов. — Скажи мне, какая веревка стянула твои запястья так, что на них остались багровые следы. — Я сидел в тюрьме, — ответил Гайлас, разглядывая свои шрамы на руках и поморщился от неприятных воспоминаний. Стоик хмыкнул. — И там ты обрел Бераса? — В темных глазах жреца плясали искры. Гайлас задрал голову к небу. Одна из звезд сорвалась и упала. Смотрят ли на него сейчас боги, слышат ли, что он сказал и скажет? — А кому еще я нужен? — пробормотал, наконец, богоподобный смерти. — Я задолжал ему свою жизнь после того, как освободился. А теперь я набрел на этих еретиков, которые порочат его имя. Ответ должен быть простым. — Отчего же сейчас тебя терзает малодушие? Гайлас опустил голову и, кажется, заглянул Стоику прямо в саму его суть. — Он не говорит со мной. Не дает мне знаков. Тебе этого не понять. Стоик, вдруг, побагровел и раздраженно заворчал что-то себе в бороду. Его каменные плечи расслабились, а посох, который давал ему возможность получше разглядеть богоподобного, быстро погас. —… Иди спать, Хранитель. Завтра этот карточный домик, называемый крепостью, сгорит. Но вот сгоришь ли ты вместе с ним?.. Таинственная речь прервалась ворчанием Эдера, сменщика Стоика, в которого тот потыкал посохом. Сам Гайлас забрался обратно в свой мешок. Еще одна звезда упала с неба. Остальные продолжили на него смотреть. Сгорит он завтра или нет, но зато сейчас испытание он прошел. Вердикт: он приличный лгун.