День луны и солнца

Карин чувствовала... чувства. Много самых разных чувств — сожаление, легкую обиду, стыд, страх и наверняка что-то еще. Трудно анализировать ощущения, когда в душу заглядывают так искренне, так отчаянно, словно пытаясь отыскать там что-то — то, чего там нет и никогда не было. Куросаки уже сказала всё, что хотела. И, несмотря на собственное смятение, не собиралась больше ничего добавлять. Ей предстояло со многими вещами сначала разобраться самой. — Карин-чан, твои извинения... Они искренни? — слабым, бесцветным голосом переспросила Хару. Карин хмуро поджала губы и куснула щеку изнутри. Снаружи поднималось солнце, подсвечивая верхушки деревьев светлыми ореолами. Хитсугаи дома уже не было. — Да, — признаваться в этом даже во второй раз было тяжело. Но это был её выбор, в конце-то концов. — Но я извинялась не из-за вашего бога. Из-за вас. Бабуля выглядела так, будто готовилась снова расплакаться, и Карин обеспокоенно приподнялась — не понимая, правда, что собирается в таком случае делать. У неё не осталось больше слов, внутри царила опустошенность. Но Хару нерешительно покачала головой и глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Я рада, — призналась она, — рада, что твоего доверия хватает на нас обоих. — Я не верю ему, — резко возразила Карин. И тут же, спохватившись, смягчилась: — Это вы верите. Я же... — запнулась, но продолжила твёрдо: — Буду считать его невиновным и достойным своего положения. Пока не будет доказано обратное. Хару сощурилась на эту последнюю оговорку, но ничего не сказала. Интересно, понимала ли она, как много для Карин значила даже такая уступка? Знала ли она, как может ослабить всю концепцию всего одно исключение? Но Куросаки была готова пойти на это, она уже решилась. И не только из-за бабушки. Когда Ханатаро вывел её своими кроличьими тропами к святилищу, Карин еле удержалась от того, чтобы не оттаскать его за уши. Обещал ответы, а вместо этого вернул её обратно! Вот же мелкий пройдоха! Но, как оказалось, удержалась она очень правильно. У маленького ёкая запас сил был ему под стать — такой же небольшой. Даже на простой разговор на языке людей его хватило бы совсем ненадолго. От своих слов, впрочем, Ханатаро не отказывался: он предложил встретиться через два дня в том самом храме, с которого накануне начались все потрясения. В драконьей обители, по его рассказам, было так спокойно, как никогда не было в лесу, и каждый сантиметр там источал огромное количество духовной силы. Определённая логика в этом прослеживалась, так что Карин согласилась. Но был один момент, который она никак не могла понять: как мог владелец храма не замечать, что его энергией подкармливаются? Неужели он не возражал? Даже когда Ханатаро упрыгал обратно в чащу, Куросаки, прежде чем вернуться в теплый дом, еще какое-то время простояла перед входом в храм, размышляя. Ночью храм Хирю казался совсем заброшенным и одиноким. Зябкий ветер забирался под куртку, залетал в рукава, пуская по коже мурашки, но Карин впервые за эту неспокойную ночь чувствовала странную уверенность. В этом лесу было полно духов, судя по реакции Хару и Хитсугаи. Для них визиты ёкаев, очевидно, были совершенно обыденной вещью: Хару не ограждала святилище оберегами, не запрещала им приходить, когда вздумается. И наверняка многие из них бегали в храм за «подпиткой» — не существовало таких духов, которые не мечтали бы стать сильней. Но неужели хозяин этого места не был против? Это ведь была его жизненная сила, это ведь её духи копили на протяжении всего своего сознательного существования. Но Ханатаро оставался живым. И не видел в этом проблемы. Может быть, это божество и правда не было наглухо отбитой эгоистичной сволочью?.. Карин скрипнула зубами, когда поняла, насколько легко она снова пустилась в рассуждения о подобных вещах. И как быстро одному маленькому духу удалось заставить её сомневаться в своих суждениях касательно местного божка. Ей уже, наверное, никогда не искоренить эту способность разбираться в делах этого чуждого для простых людей мира. И никогда не вернуть ту беспристрастность, которой в детстве учила их с Юзу мама — ту способность относиться к кому угодно без предубеждения. Так странно было, что Карин не помнила сейчас даже её лица. Отцовский плакат с маминым портретом всё ещё висел в их гостиной, но это было не то — тот портрет всегда вызывал в ней желание сорвать его со стены и изодрать в клочья. Он не хранил память, нет — он всё время напоминал об их потере, показывал слепок какой-то другой, чужой, забытой жизни. Карин не могла вспомнить её лица, но как сейчас слышала мягкий голос, с бесконечной теплотой объясняющий им с сестрой, что даже в их прекрасном мире всегда найдётся кто-то, кому нужна помощь. Человек ли, дух ли — всё едино. Мама относилась к ним одинаково. И вот посмотрите, к чему это привело. — Я знаю, что ты не сказала бы тех слов без причины, — заговорила Хару, и Карин вздрогнула, возвращаясь в реальность. — И я сожалею, Карин-чан. — Не стоит, — быстро, глухо, отрывисто. Даже отнекиваться смысла не было. — Мы знакомы не так давно, но я уверена, что не ошиблась. И потому благодарю тебя за то, что даёшь мне и этому месту еще один шанс. Удивление пробилось сквозь пелену тоски во взгляде молодой девушки, и Хару грустно улыбнулась. — Мы с Тоширо живем здесь много лет. И, поверь, мы оба умеем распознавать дурные намерения. В тебе их нет, как бы я ни приглядывалась — ничего не увидела, — бабуля кивнула, словно подтверждая еще раз: да, она проверяла Карин. Неоднократно. — Я бы не хотела, чтобы ты ушла. И мне, и этому месту — нам одиноко. И пускай ты с собой принесла собственную боль; так будет даже справедливей. Шансы ответить что-то осмысленное неумолимо стремились к нулю, и Карин просто замерла в немом изумлении, открывая и закрывая рот, как выброшенная на сушу рыба. Возвращаясь в дом к бабуле, Куросаки готовилась ко всему: что её попросят уйти отсюда или хотя бы станут относиться к ней холодней. Но Хару почему-то зацепилась за неё. Отчего за неё цеплялась сама Карин было предельно понятно: её восхищало взращенное на этой земле умиротворение, ей нравилось тут жить и нравилось, что её принимают за взрослого человека. Здесь верили её словам, здесь считались с её мнением. Это определенно стоило всего того, что ей пришлось оставить в Каракуре. Если, конечно, не считать ёкаев, свободно разгуливающих по этой земле. Но что насчет Хару? Их знакомство длилось чуть меньше трех недель, что за это время она могла найти в ней, в Карин? К сожалению, её аналитические способности всегда начинали работать из рук вон плохо, когда дело касалось прочтения других людей. В любом случае, Куросаки собиралась с благодарностью принять это отношение, раз на то была воля старой женщины. В конце концов, Хитсугая говорил, что если Хару действительно захочет — ей не составит труда выставить её. К тому же не стоило забывать о том, что ей, в общем-то, не то что бы было, куда уходить. Вернувшийся под вечер Тоширо, увидев их с бабулей, мирно играющих в сёги перед камином — будто бы ровным счетом ничего не произошло, — лишь скептично хмыкнул. И пока он ходил туда-сюда по комнате, переговариваясь с бабулей, Куросаки усердно делала вид, что думает над следующим ходом, а не игнорирует его появление. Перед этим зазнавшимся засранцем она извиняться не собиралась, но то его вчерашнее я-же-говорил выражение лица никак не шло из головы и заставляло чувствовать себя неуютно. Карин не хотела признавать его правоту, не хотела оставаться в глазах этих людей связанной со служителями и не хотела, чтобы Хару считала её проблемной. И поперёк всех трёх «не хочу» стоял Хитсугая. Поэтому, не придумав ничего лучше, Карин решила снова делать вид, что его не существует. Она стойко игнорировала шаги у себя за спиной и ехидные взгляды, от которых шею обдавало неприятным холодком. И даже когда Тоширо — наверняка нарочно, чтобы её побесить — склонился над доской, якобы для того, чтобы подсказать бабуле, Куросаки упрямо пялилась в ровные клеточки и сбившиеся ряды фигур, не собираясь подавать признаки жизни и вообще хоть как-то реагировать на наглое вторжение. Откуда ей было знать, как со стороны выглядело её поведение. Она даже не заметила, как заблестел легким весельем взгляд бабули, которая наблюдала за всеми её потугами избежать контакта с Хитсугаей. Это было похоже на временное перемирие, держащееся на соплях, готовое в любой момент полететь ко всем чертям. И за него внезапно хотелось побороться. Несмотря на разногласия в том, что казалось Карин жизненно важным, в душе крепла уверенность: ей не хотелось, чтобы этими разногласиями всё закончилось. На следующий день она сама спустилась с холмов. В деревне ей не удивился только ленивый, и всё население, казалось, от одного ее появления морально к чему-то приготовилось. Но Карин так старательно и дружелюбно улыбалась, так отшучивалась, что в итоге большинство оттаяло. Люди удивлялись, говорили, что она не похожа на предыдущих воспитанниц Хару-доно, и начинали несмело шутить в ответ, внимательно отслеживая её реакцию. Слава небу. Куросаки уж боялась, что теперь та аура таинственности и непостижимой мудрости — хаха — будет её преследовать вечно. Карин надеялась найти в деревне почтовое отделение, но вместо этого волею народа случайно угодила в гости к Асано-сан — очень милой женщине, у которой было двое взрослых детей, которые постоянно ездили в Каракуру и обратно. И Карин решилась передать своё письмо вместе с ними. Младшего сына Асано-сан ей увидеть не удалось — по словам его матери, он был очень занят на своей новой работе в городе. А вот его старшая сестра, Мизухо, постоянно приезжала проведать мать. С ней-то Карин и познакомилась, успев за жалкие пятнадцать минут пройти целый путь от взаимной резкой неприязни до «ну ты как-нибудь заходи еще, лады?». Если верить Асано-сан, Мизухо была даже чуть-чуть старше, чем Ичи-ни. Но по ощущениям самой Карин она будто бы с ровесницей пообщалась. Так что на всякий случай она дважды попросила Мизухо не пытаться передать письмо лично — встреться она лично с Ичиго или Юзу, и Карин была готова поставить руку на то, что её нынешнее местоположение раскроют за считанные часы. Она потому и решила им написать. Карин не хотела, чтобы они излишне беспокоились — всё же это были её единственные родные люди. Но и возвращаться она не собиралась — что, собственно, и значилось в её послании. Всё в порядке, она не исчезла, не пропала, с ней всё хорошо. Ей есть, где жить; её не обижают. Обратно не ждать. Всё. Наверх Карин поднималась в гораздо более радужном расположении духа. Совесть отныне была чиста. Теперь можно было целиком сосредоточиться и на других вещах. Например, на предстоящей встрече с Ханатаро. Весь вечер Карин ходила как на иголках. Те полтора дня, что отделили ту ночь и нынешний вечер, будто стерли осознание неестественности всего случившегося. Когда Карин думала о том, что ей сейчас нужно будет опять разговаривать с кем-то мягким, маленьким и с пушистым хвостиком, ей казалось, что она окончательно превращается в сумасшедшую. Почему-то принять существование злобных духов ей было гораздо проще тогда, много лет назад. А еще она вдруг вспомнила, что запрет на посещение храма Хирю никто не снимал. Но выбор стоял довольно жесткий: плыть по течению и ждать, пока внешние обстоятельства не поставят её в безвыходное положение, либо же попробовать разобраться в том, что тут вообще творится. Ну. Наверное не стоило пояснять, что она собиралась выбрать, правда? Карин мысленно извинилась перед бабулей Хару. Снова. А вечером она, как и пару дней назад, решила дождаться, пока все разойдутся по комнатам, делая вид, что задумчиво что-то читает у еще теплящегося огня — и так старалась выглядеть «не при делах», что не заметила, какими скептичными взглядами обменялись Хитсугая и бабуля перед уходом. Уже много недель спустя, когда бабуля Хару, хихикая, рассказывала, как «ничуть не подозрительно» она пялилась в книгу в тот вечер, не перелистнув ни одной страницы, как «совершенно случайно» загорелась желанием остаться в гостиной поздно вечером, будто и не пыталась уже точно так же уйти на разведку пару дней назад... Только много-много вечеров спустя Карин, со стоном роняя голову на подлокотники кресла и фыркая от смеха, осознала, как глупо выглядела тогда. Но всё это случилось потом. Сейчас же Карин усердно держала серьезное лицо и готовилась хлебнуть еще немного хранящегося по другую сторону мира безумия. Когда часы тикнули чуть громче обычного, отмечая прошедший час, Карин отложила книгу, натянула одежду, обувь, и, стараясь не шуметь и не скрипнуть коварными седзи, снова вышла в ночь. Это становилось странной традицией — вляпываться во что-то по ночам. По собственной инициативе. За эти два дня храм не изменился. Осенние яркие звезды и почти полная луна заливали его белесым светом, и Куросаки вздохнула с облегчением — спасибо хоть, что не кромешная темнота. Карин вылила себе на руки очищающую воду, поклонилась перед входом в храм, сняла ботинки и, ступая по холодным, прожигающим носки ступеням и половицам, зашла внутрь. По праву занимающий центральное место деревянный алтарь казался выточенным буквально вчера. В воздухе стоял отчетливый запах свежей древесины, каждая подсвеченная луной дощечка выглядела едва шероховатой — будто её только-только обработали наждачкой. Резные столбы обвивали аккуратно стриженные зеленые деревца, пестрящие мягкими, широкими листьями, несмотря на осенний холод. А за алтарём на небольшом возвышении стояла статуя дракона, в которой не чувствовалось ни капли той возвышенной отрешенности, которая обычно читалась на лицах богов. Карин взглянула ему в глаза и невольно отшатнулась. Буквально на одно мгновение ей показалось, что дракон сейчас спрыгнет с подставки и, рыча, набросится на неё. Но потом она моргнула, и видение исчезло, оставив лишь образ бога на постаменте. Но от взгляда этой статуи Карин всё равно было не по себе. — Господин не трогает своих, Карин-сан, — раздалось в глубине храма, и Карин вздохнула с облегчением. Сейчас даже компания говорящего кролика успокаивала. Она никогда не видела таких... живых изваяний. — То есть не своих он всё-таки трогает? — напряженно спросила Куросаки, скользя взглядом по полу в поисках Ханатаро. — А как же, — выпрыгнувший на лунную дорожку кролик вздохнул совершенно по-человечески и приподнялся на задних лапах. — Иначе бы этот лес стал таким же мертвым, как и остальные земли вокруг. Ну, знаете... Как половина Японии. — Он действительно вас защищает? — Не только нас. Он защищает всех, кто просит его об этом. Прямо как мама. «Я не верю». Даже божество, даже высший дух не может себе подобного позволить. Но спорить с Ханатаро Карин не стала, только с тяжелым вздохом уселась прямо на пол рядом с алтарём, рассудив, что раз уж она уже здесь — нечего манерничать. И статую бояться нечего. — А ты часто видишься с другими духами? — вдруг спросила она. Но ответа на свой вопрос не получила. С трудом оторвавшись от разглядывания мелких чешуек на деревянных светлых крыльях, Карин недоуменно перевела взгляд на замолчавшего мальчишку-ёкая... и едва удержалась от крика. Кролик... Вернее, маленький дух по имени Ямада Ханатаро катался по полу, окутанный тусклым сиянием, и время от времени издавал странные фыркающие звуки. Но не успела Карин в страхе отползти подальше, как Ханатаро едва слышно застонал — голосом человека — и исчез. Просто пропал. Только небеса знают, сколько предположений разной степени ненормальности успело проскочить в голове Карин. Начиная от «вот вам и сила бога» и «а я знала, что ни один дух не отдаст силу бескорыстно» до «капец, прям телепортнулся». А потом тот же тусклый свет возник снова — но силуэт, объятый им, казался сильно больше, и парой секунд спустя Карин смогла увидеть на полу храма... настоящего ребенка. Он тяжело дышал, судорожно дёргал ногами, его иссиня-чёрные, достающие до линии челюсти волосы слипшимися прядками разметались по бледному мальчишескому лицу. Его лоб был покрыт испариной. Пацан приоткрыл глаза, вдохнул всей грудью и крепко закашлялся. Карин уже не реагировала. Она ждала, что будет дальше. — Ка-карин-сан... — новый приступ кашля, — К-карин-сан, это я... — в глазах Карин проскочила искра понимания, — это я, кха, Ханатаро... Зацепившись за алтарную подставку, он попытался подняться, но чуть не рухнул обратно: Карин успела подхватить его в самый последний момент. Она с тревогой, странно сочетающейся с вопящим на разные лады подсознанием, заглянула в лицо мальчику: тот явно совсем обессилел и чувствовал себя хреново. — Болван, — пробормотала она. Ханатаро слегка мотнул головой, недовольный таким определением, и посмотрел с каким-то... протестом, что ли? — Что? — сердито спросила Карин, не в силах промолчать. — Ты же угробишь себя такими превращениями, блин. И меня до инфаркта заодно доведешь... — добавила уже еле слышно. Серьезно. Нельзя так пугать неподготовленных людей. Сначала вся эта хрень со свечением — настоящим потусторонним сиянием!.. — в пустом храме, потом судороги какие-то, потом едва держащийся в сознании парнишка... Да кто вообще останется в своём уме после такого?! — У меня... Т-только недавно начало получаться, — выдохнул Ханатаро, сжимаясь на её руках и снова закрывая глаза. Как самый настоящий человеческий ребенок. Как Юзу когда-то. — И что, это стоит таких мучений? — Конечно, стоит! — пацан тут же вскинулся, вскидывая на неё свой совершенно не по-японски синий взгляд. «Что у них тут в лесу, генофонд особый, что ли?» — ненароком подумала Карин, отчего-то вспомнив совсем другие глаза — узкие и строгие, но тоже абсурдно ненатурального цвета. — Конечно, стоит... — шепотом повторил Ханатаро, и Куросаки поняла, что это, должно быть, что-то личное. И вздохнула обреченно. — Тогда, может, попросишь кого-то помочь тебе с этим? Я, конечно, не спец, но мне кажется, ты делаешь что-то не так, — Карин кивнула на его ослабевшее тело. — Если у вас такие... ээ, метаморфозы в порядке вещей, то сильно сомневаюсь, что тебе должно быть так фигово. Ямада наконец-то устроился на её коленях так, как ему было удобно, сложил всё ещё подрагивающие руки на животе и тоскливо уставился на деревянный потолок. — Я боюсь подходить к старшим духам, — признался он спустя какое-то время. — Они не такие, как господин. Если подойти невовремя, можно потерять все годы и снова стать немым... Маленьким... Совсем маленьким. — Ты же сказал, что каждый под защитой? Ханатаро улыбнулся с горечью. — Да, но забрать силы — не то же самое, что убить. И господин не может уследить за всеми. Нам не грозят павшие боги или дикие ёкаи, но свои, те, кто уже прижился... В общем, их стоит остерегаться. У меня никогда не получалось понять, что у них на уме. — А как же семья? Кто-то из твоего кроличьего клана, рода, или что там у вас... — Куросаки затихла, напоровшись на искреннее непонимание во взгляде мальчика. — Карин-сан, — неловко начал тот. — Семьи и кланы — это только про самых древних духов, которые изначально этими духами родились. А все остальные... О, небо. Карин почувствовала, как сдавило в груди. Это были совсем не те откровения, которые она ожидала услышать сегодня. Она совсем не собиралась узнавать о том, что такие, как этот мальчик-дух, растут в этом мире одинокими сиротами. — Ты так легко всё мне рассказываешь... И это казалось чем-то незаслуженным, учитывая то, как отзывался Ханатаро о своих сородичах. Если он так не доверяет другим духам, почему с такой готовностью пошел с ней на контакт? Они ведь даже не особо знакомы, Карин его чисто случайно заметила тогда, два дня назад. А теперь он спокойно лежит у неё на руках, кажется, не чувствуя ни малейшего дискомфорта от её присутствия, и в самом деле объясняет, как у них всё устроено. И, что самое удивительное, самой Карин тоже было... на удивление нормально. Ну, то есть, внутри она всё ещё верещала от абсурдности тех вещей, которые творились прямо у нее перед глазами, но в целом... Пока что она переносила всё довольно неплохо и ощущала себя точно не хуже, чем в той же Каракуре. — Да по вам сразу понятно было, что вы добрая. Карин вытаращилась на него. Чего-чего? Она ослышалась?.. — Да и госпожа гудзи не оставила бы у себя плохого человека... Госпожа гудзи? «Интересные дела тут творятся, Хару-сан», — с сарказмом прошелестело в голове. — Да и ваш духовный ранг, — неумолимо продолжал Ханатаро, — довольно высокий. Не сдержавшись, Куросаки закрыла лицо руками, примерно подозревая, что эти слова должны значить. Ну, приехали. Неужели каждый встречный-поперечный видит, что она..? — Мой ранг? — несчастно переспросила на всякий случай. — Меня же вы видите? И видите, и слышите. Да и, если честно, от вас так и несёт энергией... Как от госпожи гудзи. Энергия, духовная сила, всякие эманации... Тьфу, блин. Карин была бы готова заявить громкое и привычное «не верю!», но это был Ханатаро — который говорил совершенно бесхитростно, безо всякой задней мысли. И не спрашивайте, почему она была так в нём уверена. И, кстати. Одну минуточку. А Хитсугая, получается, узнал тоже каким-то схожим образом?.. Ошарашенная, Карин тут же замотала головой. Не может такого быть, чтобы в доме мико — а тем более гудзи — жил ёкай. Ну не бывает так. Хотя она и святилищ таких раньше не видела, но это был уже как-то... совсем перебор. Может, он типа медиум или что-то вроде, наверняка такие тоже существуют. Хотя даже Хару не догадалась сразу, что Карин — из храма... А этот вот, глядите-ка, будто заранее почуял. И он же был совершенно неотличим от человека! Ничем не выделялся, странного ничего не делал... «Как бы тебе сказать-то», — ехидно возразил внутренний голос. —«А передвижения в мгновение ока на другой конец комнаты считаются?» Карин окаменела. — ...сан? Карин-сан? — откуда-то издалека зазвучал чей-то обеспокоенный голос. — Что с вами? Ответьте, не пугайте меня! Ноющая боль охватила её предплечье, и Карин ойкнула, дёрнула рукой — укушенной рукой — и с несказанным возмущением воззрилась на мальчишку. — А ты не офигел ли часом, а?.. Тонкие темные брови упрямо сошлись на бледном детском лице. — А вы не отвечали! Я забеспокоился! Что мне еще было делать?! Карин уже открыла рот, чтобы от души возразить... и закрыла его обратно. Тяжелый вздох сорвался с её губ, сдув с глаз съехавшую прядь волос. — Ладно, — нехотя. — Принято. Несколько секунд они пялились друг друга — одна всё еще с негодованием, второй — с ослиной настойчивостью. А потом, не сговариваясь, оба приглушенно захихикали, до того дурацкой выглядела вся эта ситуация. — Что ж, — выдохнула Карин, отсмеявшись, — допустим, не так уж я и плоха. Но это всё ещё не объясняет, зачем я тебе понадобилась. Это ведь не просто так, да? Улыбка на лице Ханатаро вдруг превратилась в вымученную. Он, кряхтя и опираясь на руку Куросаки, всё же смог подняться на ноги — и теперь был похож на Ариэль, которая только-только поменяла свой хвост и была пока не в курсе, как можно пользоваться этими двумя тонкими палочками. Его пошатывало, он морщился, не понимал, что в какую сторону должно сгибаться, но в целом казался довольным тем фактом, что теперь выглядел почти как человек. — Понимаете, Карин-сан... Мне впервые удалось связаться с кем-то, кто близок госпоже гудзи. И я ужасно рад, что у меня получается с вами говорить! Если вы не против, я бы послушал про ваш мир тоже... Но вы правы, — он аккуратно прислонился к алтарному постаменту и принялся рассеянно трогать свои непривычно длинные для кролика волосы. — Это не всё. Моих сил за пределами храма не всегда хватает, чтобы с кем-то поговорить, не то что превратиться в человека. Я хотел попросить госпожу гудзи помочь мне — но она такая занятая, она всё время делает что-то очень важное и вряд ли найдёт на меня время. И когда я увидел вас, то подумал... Может, мне обратиться к вам? Может, вы не откажитесь? Глубокая синева робко и вместе с тем требовательно смотрела на неё с лица этого мальчика. Сюжет многих сказок оживал прямо перед Карин: юный дух хотел попасть в мир людей. То ли хотел встретиться с кем-то определенным, то ли просто измучился в одиночестве, прячась от своих более сильных соплеменников. Но он явно верил, что люди будут к нему более добры, чем ёкаи этого леса. В последнем Карин уверена не была, однако объяснять ему это смысла не было — Ханатаро всё равно продолжил бы искать другие пути, просто чтобы убедиться самому. Скорее всего. Не то что бы у неё был дар предсказания или что-то вроде. Но как она вообще могла ему помочь? Мысли кружили в голове роем пчёл, Ханатаро продолжал выжидающе смотреть на неё — так, будто от её ответа его жизнь зависела, черт подери. Карин потерла переносицу, еще раз покосилась на драконий алтарь и решила, что тянуть с ответом смысла нет. Да и обманывать Ханатаро не хотелось. — Видишь ли, в чем дело, — она прочистила горло и постаралась говорить как можно мягче, — я, может, и не отказалась бы... Если бы знала, что от меня требуется. Пусть ты говоришь, что я вся излучаю какую-то энергию, сейчас я — обычный человек. Всё, что я могу — поговорить с Хару-сан в надежде, что она что-то придумает. Повисло молчание. Дух выглядел окончательно сбитым с толку. — Так вы не ученица госпожи?.. — Нет. — Но вы так похожи! Карин пожала плечами. Может, и похожа. Какая сейчас разница? Она ничего не умеет, и, вообще-то, было бы неплохо напомнить самой себе, что вмешиваться во что-то подобное — это против данного себе обещания. — Я могу поговорить с Хару-сан, — повторила она. Ответом ей было рассеянное покачивание головой. — Не стоит... Моё желание слишком эгоистично, чтобы отнимать её силы. У госпожи много дел. Как я могу просить её об этом, зная, что тем самым отбираю её заботу у целого леса... Он выглядел настолько подавленно, что Карин даже не обратила внимание на его слова о Хару — всё в ней вдруг заболело от безрассудной жалости. Не похожий на других ёкаев, маленький, беспомощный. Было очевидно, что для него это желание — не простая прихоть. На одной чаше весов хранилось её стремление оградиться от всего ненормального. На другой — мальчик, так упорно ищущий кого-то, кто сможет ему помочь. Их разговор на этом не кончился. Ханатаро было больно пользоваться ногами и, попробовав несколько раз пройтись под руку с Карин по залу, он всё же признал, что в таком состоянии учиться ходить — отстойно. Они еще долго сидели там, на полу, бок о бок. Ханатаро рассказывал удивительные вещи — о том, что он видел в чаще Джунринан, о том, как он вообще туда попал. Он знал много слухов и о Хирю, и это было даже забавно — сплетничать про местное божество, черпая силу для этих сплетен в его же храме. Потом они менялись, и уже Куросаки описывала ему огни мегаполисов, как растут человеческие дети и откуда у них берётся семья. И в какой-то момент, рассказывая о преступлениях их мира, Карин поймала себя на мысли, что с точки зрения духов люди тоже были, наверное, премерзкими созданиями. За редким исключением. Оба народа смотрели друг на друга с презрением. И лишь очень немногие духи — вроде Ханатаро — были готовы увидеть в людях что-то достойное. — Карин-сан, — позвал мальчик, — нам пора. На улице рассветало. Она снова всю ночь провела не дома. С шипением и уже знакомым свечением Ханатаро из мальчика в льняных одеждах превратился снова в серого кролика. Карин раздумывала ровно одно мгновение — а потом ласково тыкнула его пальцем между ушей. — Мы... — она запнулась, — мы же еще увидимся, да? — Хотите быть моим другом, Карин-сан? — одновременно с ней спросил дух. Куросаки с облегчением фыркнула. И кивнула — с непривычно широкой улыбкой, от которой заболели скулы. Пушистый зверёк прыгнул на её ногу, потоптался там — только небо знает, что это значило на языке животных — и лениво поскакал к выходу. Карин направилась следом, на прощание лишь нехотя кивнув деревянному дракону — он всю ночь делился с Ханатаро силой, и за это нельзя было не выразить признательность. Однако стоило им выйти на ступени... — Ага, — сказал Хитсугая, с лицом мрачнее тучи наблюдая их явление. Ханатаро сдавленно пискнул и под возмущенное «эй!» от Карин рванул под своды деревьев. Мелкий трусишка, оставил её один на один с этим!.. — Ага, — повторил Хитсугая, закатывая рукава своего кимоно и выглядя как никогда более угрожающе. — Опять. — Да я первый раз! — не могла не попробовать оправдаться Карин с праведным негодованием в голосе. Какое еще нахрен «опять»? Тоширо медленно, не спуская с неё глаз, подошел ближе. Из-за пояса он вдруг достал небольшую метёлку. Карин непонимающе посмотрел на него, на метлу, снова на него... А потом чуть позорно не взвизгнула, когда её по пояснице стегнули жгучей вспышкой соломенные прутья. — Какого хрена?! — заорала она, перепрыгивая через перила и подобно Ханатаро пускаясь наутёк от этого чокнутого, закрывая спину ладонями. — Опять мой храм?! — Хитсугая тут же кинулся следом, разом растеряв свою холодную возвышенность. — Опять?! Сколько уже можно, это вам что, кают-компания?! В одних носках Куросаки удирала от неожиданно разгневанного мужчины и чувствовала какое-то странное веселье, поднимающееся глубоко в душе. — Построй себе новый! — прокричала она супер дельный совет и прибавила ходу, едва успевая перепрыгивать через коряги и еле сдерживая рвущийся наружу смех. Буквально на одно мгновение... Хитсугая перестал быть пугающим. Пока они бежали до дома — в душе Карин не было неприязни, только желание еще немного поддеть этого засранца. Это она еще пощадила его и не стала комментировать эту нездоровую тягу к присвоению храмовых сооружений. Ишь ты, его храм. А звезду с неба не хочешь, Хитсугая? А вот Тоширо щадить её не собирался, и Карин то и дело чувствовала, как до неё почти-почти дотягиваются острые соломинки. Она влетела в дом как метеорит и едва не сбила с ног бабулю Хару. Следом за ней вбежал Тоширо — но опоздал: Карин уже спряталась за бабушкину спину и теперь держала её за плечи перед собой. Как щит. Куросаки ехидно улыбнулась, и на лице Хитсугаи нервно дернулась белоснежная бровь. Ками-сама, ему очень шло — вот так сбрасывать свою заносчивость. И пока бабуля Хару успокаивала его, по-дурацки взвинченного, Карин украдкой сбежала в глубину дома. Подумать только. Она рухнула на свою кровать, даже не пытаясь анализировать прошедшую ночь и взбалмошное утро. Нужно было отдохнуть. Она определённо не будет думать о Хитсугае, который только что чуть не отхлестал её метлой — Ками, подумать только... — и который, предположительно, мог оказаться таким же ёкаем, как и Ханатаро. Который, в свою очередь, несмотря на отказ в помощи, всё равно хотел быть её другом. Ей, наверное, стоило многое переосмыслить. И с этой мыслью Карин провалилась в сон.

***

Всё живое вокруг медленно засыпало. Облетевшие листья шуршали и хрустели под подошвами, кора деревьев менялась, становясь толще. Каждый день солнце светило всё меньше и меньше. Близилась очередная зима. Просыпаться так же рано становилось труднее для Карин, а вот бабуля на пару с Хитсугаей, казалось, наоборот чувствовали себя лучше. Свободнее, что ли. Второго Карин видела теперь крайне редко и не особо грустила по этому поводу — с той памятной встречи с Ханатаро прошло ещё три недели, и за всё это время они с Тоширо ни разу не поцапались. Они как-то научились существовать рядом, не мешая и не раздражая друг друга — и стоило отдать ему должное: для подобного нейтралитета не хватило бы только её желания. Куросаки была рада, что её, наконец, оставили в покое. Если бы только она еще с самой собой к согласию пришла... Несмотря ни на что, теперь она бегала в храм с завидной регулярностью, чтобы успеть хотя бы недолго поболтать с маленьким пушистым другом. И теперь Карин вела себя на порядок умнее: Хитсугая смог поймать её на месте преступления ещё всего лишь раз. Ханатаро пока не пытался обратиться снова, и Карин с замиранием сердца на протяжении всех трёх недель ждала, когда же его нетерпение возьмет вверх и он снова начнет экспериментировать с превращениями. Но мальчишка пока держался, и Куросаки от всей души надеялась, что за это ожидание ему воздастся. Сегодня, например. — Карин-сан? — Йо! — улыбнулась девушка, мгновенно опознав в побелевшем пуховом шарике, скачущем по примороженной земле, своего знакомого. Сегодня они не пошли в храм. — А вы уверены, что нам стоит это делать здесь? Карин утвердительно закивала. Этот день грозился стать важным не только для Ханатаро, но и для неё тоже: сегодня она сможет выяснить, что произойдет, если её весы — одна чаша всё ещё заключала в себе желание сбежать, а вот вторая... — потеряют равновесие. Глубокий вдох — и облачко пара смешивается с потоками ветра. На её тихий хмык Ханатаро дернул ушами — он нервничал не меньше. — Если что-то пойдёт не так прямо в храме... Боюсь, мы привлечем много ненужного внимания, — Карин достала из кармана кучу бумажных листков и, на всякий случай сверяясь с записями в блокноте, аккуратно закрепила четыре из них на деревьях вокруг крохотной полянки, которую облюбовали они с Ямадой. — Так, ты помнишь, что надо делать, да? Кролик утвердительно кивнул и топнул лапкой в придачу. Еще один глубокий вдох. Еще один выдох. Замерший между четырьмя талисманами Ханатаро напряженно следил за ней своими черными глазами-бусинками, и Куросаки могла его понять: у самой тоже сводило живот от волнения. Она всё еще не верила, что реально собиралась сделать это. Её спина распрямилась тетивой лука, правая рука поднялась вверх, зачерпывая кусочек неба кончиками пальцев, и опустилась, указывая на Ханатаро. Щеки резанул порыв ветра. В голове птичьим щебетом зазвенели струны сямисэна. — Ямада Ханатаро, — кистью руки Карин вывела прямо по воздуху иероглифы чужого имени. — Своим именем — разрешаю тебе. В воздухе прозрачными линиями засветился узор последнего, пятого талисмана, что заключил в себя имя ёкая, отныне получившего разрешение жрицы. Ханатаро засиял — как тогда в храме, — издал какой-то свой особенный кроличий звук, затарабанил лапами по сухим листьям. И превратился. Упал, скуля, прямо на холодную землю. Сама Карин отшатнулась к ближайшему дереву, прикрывая ладонью глаза от слепящего света и пытаясь не свалиться рядом с очеловечившимся духом. — Получилось? — просипела она. — По-получилось! — прохрипели ей в ответ. Не зря тренировалась. Не зря прошерстила бабулину библиотеку. Не зря вспомнила о том, что умеет писать талисманы и что, вообще-то, умеет читать заклинания. — Карин-сан! Карин-сан, спасибо! — мальчишка попытался вскочить на ноги, навернулся, не сделав и шага, и в итоге ткнулся ей головой в колени, чуть ли не рыдая от радости. Выглядел он явно лучше чем тогда, когда пытался всё сделать сам. Хотя ему всё ещё предстояло научиться нормально ходить, не падая через каждые пару метров мордахой в грязь. — У тебя два дня, — предупредила Карин еще раз, сама при этом не прекращая с облегчением улыбаться. Это был первый раз за всю её жизнь, когда то, чему её учили, не принесло ей боли. Усталость — да. Но не боль. Черт возьми, в этот раз — оно того стоило. — Два дня это очень много, Карин-сан, — возразил Ханатаро. — И, может, в будущем у меня будет шанс уговорить вас провернуть всё еще раз. — Балбес, — беззлобно приструнила его Куросаки, — ты сначала этот раз переживи, а потом уже про следующий поговорим. Мальчишеское лицо просияло в ответ. На следующий день Ханатаро смог сам спуститься с горы.