Бунтарь

— Четыреста сорок тысяч — три! — молоток аукциониста ударил по деревянной подставке. — Продано! Господину в белом пиджаке. Дорогие гости, с превеликим удовольствием представляю лот номер двести шестьдесят один. Золотой медальон, датируемый концом шестнадцатого века, с изображением льва и оленя — гербов домов Мальборо и Басет; подаренный герцогом Мальборо своему мужу-альфе в день свадьбы. Начальная стоимость — сто тысяч фунтов стерлингов. Найджел меланхолично рассматривал увеличенную гравировку медальона на большом экране, отвлекаясь лишь тогда, когда кто-то поднимал руку или кивал, повышая ставку. Лев и олень. Смешно. В геральдике олень символизирует смелость и отвагу, но какое до них дело, если рядом свирепый хищник, способный догнать тебя в два прыжка и за секунду разодрать зубами шею. Зажмурившись от слишком яркого слепящего света, омега задержал дыхание в попытке хоть на секунду перестать чувствовать запах красного дерева, исходящий от сидящего рядом Генри. Запах, въевшийся за последние три дня буквально под кожу. Семейство Стаффордов любезно пригласило будущих родственников погостить в их поместье в Дербишире, и уже четвёртые сутки Найджел видел лицо жениха чаще, чем собственное отражение в зеркале. И, конечно, чаще, чем экран оставшегося дома телефона, на который наверняка пришло уже не одно сообщение от невесть что думающего Киллиана. — Продано! — воздух сотряс стук молотка, и Найджел снова взглянул на переплетающиеся то ли в танце, то ли в схватке фигуры льва и оленя на древней гравировке медальона. — Продано господину в третьем ряду. А теперь я представляю вашему вниманию последний лот на сегодня. Гордость нашей коллекции: «Портрет омеги в красном», работа ученика самого Бенвенуто Челлини. Начальная стоимость — миллион фунтов стерлингов. Двое альф с осторожностью внесли в зал большую тяжёлую картину и медленно опустили на подставку. Со старинного полотна в золотой раме на Найджела тут же уставились огромные печальные глаза темноволосого омеги. Про вечер Ренессанса в аукционном доме «Сотбис» папа сообщил за месяц, и даже заказал Найджелу у портного особый костюм цвета берлинской лазури. «Ты похудел», — одобрительно кивнул Адриан, осмотрев сына с ног до головы перед выходом. — «Но главное, чтобы эта тенденция сохранилась до свадьбы». Найджел мельком взглянул на сидящего с другой стороны папу: изящным кивком головы тот повысил ставку на «Омегу в красном» уже до полутора миллиона. — …три! — стук молотка. — Продано! Виконту Адриану Эддерли. — Удачный улов, Адриан, — послышался шёпот Лоуренса Стаффорда, папы Генри. — И где вы повесите эту красоту? — Я как раз присмотрел для неё чудесное место в восточной гостиной нашего поместья в Уайтфилде. — Ох, Уайтфилд! — восторженно вздохнул Лоуренс, наблюдая, как двое альф бережно уносят картину обратно. — Я видел фотографии дома и сада, они просто волшебны. — Думаю, мы могли бы провести там первый уикенд лета. Будем очень рады видеть вас у себя в гостях. — Достопочтенные господа, — немолодой альфа-аукционист с благородно посеребрёнными висками заговорил ещё более торжественно и церемонно. — От лиц наших спонсоров я благодарю вас за посещение сегодняшнего вечера Ренессанса. И в честь этого, мы хотели бы предложить вам отведать десерт, приготовленный по древнему рецепту Эпохи Возрождения — марципановый торт с горьким миндалём. Прошу вас пройти в банкетный зал. Глаза Найджела по привычке искали светлую макушку Бенджамина среди зализанных причёсок английских джентльменов и искусственных локонов их напудренных омег, но друга нигде не было видно. Странно, обычно семья Дастинвилль не пропускает таких мероприятий. — Даже не думай, — Адриан появился из ниоткуда и горящим взглядом уставился на потянувшуюся к торту руку сына. — Лучше иди к Генри. Почему он стоит там один? Быстро. — Но мы же провели вместе три дня… — Я сказал. Иди. К Генри, — отрывисто повторил папа и, грациозно подхватив высокий тонкий бокал с подноса, уплыл к стоящей неподалёку компании знакомых. — Вина, милорд? — прямо за спиной вырос официант в белой рубашке с чёрной бабочкой, но Найджел только мотнул головой. В последний раз осмотрев зал в поисках Бенджамина, омега обречённо повернулся к жениху. Его фигура одиноко маячила на широком балконе с видом на горящие в темноте вечерние огни Королевской Оперы, и Найджел на негнущихся ногах двинулся к нему. Этой ночью он наконец-то будет спать в своей комнате — вдали от Стаффордов и запаха красного дерева. Этой ночью он наконец-то сможет прочитать сообщения от Киллиана и написать ему ответ. На сердце стало теплее от мысли о чистых и светлых голубых глазах, острых скулах и небрежном хвосте длинных пшеничных волос. А щёки покрылись румянцем при воспоминании о том, как чужие губы касались его кожи — нагло и абсолютно беззастенчиво. — Конечно, малыш… Найджел замер перед балконом, как вкопанный, с трудом расслышав приглушённый голос Генри. — Сегодня наконец-то смогу. Ты не представляешь, насколько мне осточертел этот толстяк… Грудь сдавило, а в горле образовался ком. — Солнышко, я не знаю… да у меня на него даже во время его течки не встанет… Да, мой хороший, ты прав… буду представлять тебя и твою маленькую упругую попку. Найджел чуть не врезался в того же самого официанта, когда почти бежал из банкетного зала в картинную галерею. Тишина и отсутствие людей — только пара омег стояла и обсуждала висящее на стене громадное полотно Вермеера — подействовали совершенно противоположно ожиданиям. В носу защипало, глаза увлажнились, и Найджел почувствовал, как вот-вот разревётся прямо посреди основанного в далёком восемнадцатом веке аукционного дома «Сотбис». Торопливо отвернувшись к одной из картин, он закусил кулак, но горький всхлип всё равно вырвался на волю. — Прошу прощения, — раздался чей-то голос, и вздрогнувший Найджел узнал того самого альфу-аукциониста. Мистер Бронтон, кажется? Папа часто упоминал его в разговоре, как своего довольно хорошего знакомого. Пара омег в стороне по-прежнему спокойно вели беседу о Вермеере. — У вас всё в порядке? — Извините, — Найджел торопливо смахнул слёзы. — Слишком проникся картиной. Чудесный портрет… — Согласен, — улыбнулся альфа, хоть взгляд и остался напряжённым. — Работа шведского портретиста Кристиана Сундберга. «Молодой парижанин». Реализм, конец девятнадцатого века. У вас прекрасный вкус, как и у виконта Адриана — он тоже всегда им отличался. — Благодарю. Я передам ему ваши слова, мистер Бронтон. — Броутон, — мягко поправил он. — Боже, я так сильно извиняюсь… — А почему вы без бокала? — вдруг поднял брови альфа. — Разрешите, я принесу. Шампанское или вино? — Ой, что вы, не стоит! — Это вам не стоит переживать, виконт. Для меня будет честью принести вам выпить. Так что предпочитаете? Ещё раз взглянув в насмешливые карие глаза «Молодого парижанина», Найджел набрал в лёгкие воздух и неожиданно для самого себя выдохнул: — Белое вино. Совсем немного. Спасибо. Броутон учтиво поклонился, и уже через минуту пальцы Найджела сжимали бокал на длинной ножке, а сам омега делал первый глоток, ощущая на языке тонкую кислинку зелёного винограда. — Этот портрет понравился вам больше всего? — альфа кивнул на полотно, тоже отпив вина. — Если честно, у меня не было времени осмотреть здесь всё. — Тогда прошу вас! Время — это то, чего у нас этим вечером в достатке, не так ли? Интересно, какую работу вы выберете… — Боюсь разочаровать вас, но в искусстве я разбираюсь далеко не так же хорошо, как виконт Адриан. Не хочу вводить вас в заблуждение и завышать себе цену. Уверен, вам как аукционисту, достаточно одного взгляда, чтобы увидеть подлинную стоимость вещей. И людей. — А вы самокритичны и остроумны, — с лёгким смешком заметил Броутон, окинув омегу оценивающим взглядом. — Отменное сочетание. Даже сам Дали повторял, что занимается ничем иным, как портит свои картины и потом говорит «сделал, что хотел»… Кстати, пользуясь случаем, позвольте поздравить вас с помолвкой. Увы, после её объявления, мне довелось встретиться только с вашим отцом. С лордом Генри, к слову, мы знакомы только заочно. Ни разу не имел чести вести с ним беседу. Да, потому что Генри абсолютно равнодушен к искусству. — Что ж, — вежливо улыбнулся Найджел, — тогда это значительная потеря для лорда Генри — он лишился интересного собеседника. — Знаете, виконт, я тоже до ужаса самокритичен, — вдруг вернул ему улыбку Броутон. — Но, к моему глубокому сожалению, абсолютно не остроумен. Слава богу, хоть для моей профессии это не требуется… Вам же повезло гораздо больше. — А сколько лет вы занимаетесь аукционами? — В «Сотбис» я почти двадцать лет. А в искусстве с тех самых пор, как семнадцатилетним юнцом поступил на такой, совершенно не альфий факультет как искусствоведение. Я был единственным альфой среди тридцати омег, представляете? А, впрочем, вернёмся к теме картин. Как известно, платой за искренность служит искренность… Поэтому, как вы относитесь к тому, если я первый покажу вам своё любимое полотно в нашей коллекции? Или… боитесь, что семья вас потеряет? Найджел тут же отвёл взгляд от выхода из галереи, куда действительно напряжённо смотрел последние несколько секунд. В далёком дверном проёме он, казалось, даже различил знакомые фигуры: тонкий и изящный силуэт папы, широкий разворот плеч Генри… Новый глоток вина вышел намного больше предыдущего и обжёг горло перед тем, как Найджел произнёс: — Думаю, даже в этом случае найти меня не составит труда. Я же не покидаю здание. — Резонное замечание, виконт, — улыбнулся Броутон. — Тогда прошу вас. Картина находится в соседнем зале. До большого тёмного портрета, величественно висящего в самом центре стены, они шли молча. А когда остановились, не проронили ни слова ещё с минуту: Броутон лишь обвёл картину рукой, призывая Найджела рассмотреть лицо изображённого на ней угрюмого альфы внимательно и вдумчиво. — Ганс Гольбейн, — наконец нарушил тишину Броутон. — Безымянный портрет. Многие историки утверждают, что на нём мы видим Джона Локсли. Но я отношусь к тем эксцентрикам, которые считают героя портрета Ричардом Олдманом. В юности участвовавший в кровавых средневековых войнах, но затем вернувшийся домой и заживший спокойной светской жизнью. Но вы заметили, что у него на поясе висит кинжал? Тонкий и ровный. Он называется мизерикорд, что в переводе означает «милосердие». В средневековье такой кинжал на войне имел каждый, чтобы добивать раненых — милосердно прервать их мучения. И очень странно, что он носит мизерикорд спустя тридцать лет после войны, не находите? — Да, — смотреть в хмурое, сморщенное лицо альфы на портрете Найджелу было до странного неловко, — наверное. — На войну он отправился под гнётом общественного мнения и чувства долга перед родителями. Но за время его долгого отсутствия омегу, с которым они собирались обвенчаться, выдали за другого. И мизерикорд Ричард Олдман носил всю оставшуюся жизнь, чтобы вечно помнить о собственной ошибке. Найджел поджал губы, в последний раз взглянув на потемневшее то ли от времени, то ли от боли изображённого на нём героя полотно, а затем повернулся к Броутону. — Простите, — вдруг первым отозвался аукционист. — Наверное, это было крайне невежливо… Дело в том, что я видел, как вы выбежали с балкона, где стоял ваш жених. Глаза на секунду растерянно расшились от удивления, но омега мигом взял себя в руки. — Прошу прощения, мистер Броутон, — Найджел отшагнул назад, в сторону выхода из зала. — Видимо, вам что-то показалось. От жениха я не убегал. И не сочтите за грубость, но боюсь, мне уже пора возвращаться к родителям. Броутон слабо кивнул, а затем улыбнулся неожиданно грустно: — Кстати, вы похожи на виконта Адриана намного больше, чем думаете… Примите мои извинения, милорд. Значит, мне и правда показалось. У меня есть очень вредная привычка помогать тем, кто этого не просит… Это даже хуже, чем курение, знаете ли. Но, как говорится, когда человек нам неприятен, мы найдем любые поводы отказать ему в помощи, а если он нам нравится, мы всегда убедим себя, что ему необходимо помочь. «Я поседел! Клянусь тебе, я полностью поседел! Не знаю уже, что и думать! У меня один ответ — твои предки узнали про наше общение и засунули тебя в монастырь. Других объяснений у меня нет, но я оооочень надеюсь, что ошибаюсь, пирожок!!!» Последнее сообщение, отправленное тринадцать минут назад, светилось на телефоне тревожным посланием из другого мира, и забравшийся под большое пуховое одеяло Найджел торопливо разблокировал экран. Сто три новых сообщения за четыре дня. — Господи… — только и смог выдохнуть омега. Всё написанное Киллианом можно было поделить на три группы: «я обязан вытащить тебя на второе свидание»; «почему ты молчишь, больше не хочешь общаться?»; «пирожок, скажи, что ты цел и невредим, умоляю!» Киллиан, один день назад, семнадцать минут четвертого — ночи, разумеется: «Я всё-таки залез к тебе в окно! Ну, как залез — вскарабкался по дереву и пытался заглянуть через стекло, но у тебя были задёрнуты шторы. Я очень переживаю, что родители нашли телефон… Или ты просто больше не хочешь меня видеть? Даже не знаю, чего я боюсь больше, чтоб мне провалиться». Закусив губу, чтобы сдержать странную улыбку и рвущийся наружу непонятный счастливый смех, Найджел по привычке принялся печатать «здравствуйте» которое сразу же стёр. «Привет. Прости, что долго не отвечал, я уезжал из дому на пару дней и не мог взять с собой телефон. Родители его не нашли, не переживай, пожалуйста». И, конечно, Найджел до вспотевших ладошек и учащённого сердцебиения хотел бы увидеть этого альфу снова. Но написать такое он бы точно не смог… Киллиан: Святые угодники!!! Ты жив! Жив!!! Киллиан: А я уже собирался брать твой дом штурмом и вызволять принца из заточения. Киллиан: Чтобы потом похитить и утащить в своё логово. Киллиан: Нет, вот уж заставил ты меня понервничать… Я чуть с ума не сошёл! Думал, больше никогда тебя не увижу! «Прости, мне очень неловко». Неловко… Потому что Найджел совершенно забыл про запланированную через два дня поездку к Стаффордам, когда переписывался с Киллианом в следующую после их свидания ночь. Потому что первое, что написал ему альфа, проводив до дома было «прошло всего пятнадцать минут, а я уже по тебе соскучился, пирожок». И потом, отправленное около одиннадцати утра, но которое Найджел смог прочитать только в полночь в своей кровати: «а ты мне сегодня снился, представляешь?» И теперь Найджел кусал губы и нервно теребил воротник своей шёлковой ночной рубашки, чтобы согнать с лица глупую улыбку, а из головы нелепые мысли о том, что в его жизни наконец-то появился… друг. Да, друг. Киллиан сам так сказал. Но ведь Бенджи тоже друг! — прошептал голос в голове, но Найджел тут же ответил сам себе: это другое. Другое. Киллиан — это что-то совершенно иное, пугающее и интригующее своей непривычностью одновременно. Киллиан: В качестве извинений я приму только новое свидание! :) Киллиан: И у меня есть прекрасная идея, куда мы могли бы сходить. «Это как-нибудь связано с едой?» Киллиан: Ура! Я ожидал, что ты ответишь что-то вроде «прошу прощения, сэр, но отвалите от меня, будьте так любезны!» Киллиан: Нет, в этот раз без еды, обещаю :) Киллиан: А я могу не рассказывать тебе раньше времени? Хотел бы устроить сюрприз. «Признаюсь честно, я немного нервничаю. Лучше узнать хоть что-то — чтобы я мог подготовиться». Киллиан: Нервничаешь? Со мной тебе точно нечего бояться, малыш! Киллиан: Но раз переживаешь, то не смею спорить. Я хотел бы показать тебе Лондон. Есть одно место, откуда открывается потрясающий вид на город. Тебе понравится, обещаю. Улыбка Киллиана казалась ещё хитрее, а глаза — ярче, когда Найджел спрыгнул с дерева прямо в сильные руки. — Боялся, больше с тобой не встретимся, — шёпот опалил ухо, вынуждая омегу смущённо вжать голову в плечи, не решаясь снова поднять взгляд на слишком высокого альфу. Совершенно не мешкая, Киллиан взял его за ладонь и уверенно потянул к припаркованному за углом мотоциклу. — Держи, — альфа вручил Найджелу новенький блестящий красный шлем. — Я заметил, что мой тебе немного великоват, и решил прикупить более подходящий по размеру. Но не знал твой любимый цвет, вот и взял этот. Нравится? — Очень, спасибо. Но… — Опять «но»? — Просто… телефон, поход в кино, теперь это… Киллиан, тебе правда не стоило. Даже полумрак ночной улицы не смог скрыть, какой широкой стала улыбка альфы. Не удостоив сконфуженное бормотание Найджела ответом, он просто надел на него шлем и игриво щёлкнул по носу. — Ты в байкерском шлеме — это то, что снится мне уже две недели, пирожок. Огни лондонских улиц мелькали перед глазами, пока омега вжимался в широкую спину и всеми силами заставлял себя не испытывать такого явного удовольствия от запаха спелых сладких яблок и жара чужого тела под кожаной курткой. А затем и вовсе задержал дыхание, чувствуя, как Киллиан подхватывает его за талию, чтобы наконец ссадить с мотоцикла. — Кудрявый, как ирландские барашки, — довольно заметил альфа, сняв с Найджела шлем и непозволительно долго перебирая пальцами мягкие вьющиеся волосы. — Итак, ваше высочество, мы на месте! Только сейчас омега осознал, что даже не представляет, куда именно его привезли. Несмотря на фонари, вокруг было темно, но Найджел сумел различить невысокий заборчик, за которым виднелись цветастые карусели, американские горки и автоматы с игрушками. — Парк аттракционов? — удивился он. Киллиан стоял так близко, что пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в его лицо. — Именно! — альфа кивнул и, снова беззастенчиво взяв Найджела за руку, повёл ко входу. — Увы, я не смог договориться, чтобы специально для нас посреди ночи включили «Лондонский глаз», — он хохотнул. — Но я твёрдо решил покатать тебя на колесе обозрения! — Колесе? — Ага. Мой друг работает здесь и запустит его для нас. На огромную движущуюся железную махину Найджел смотрел со смесью ужаса и восторга. Но страх отошёл на задний план, уступая место интересу, когда пальцы Киллиана ободряюще сжали маленькую ладошку. — Тебе понравится, — шепнул низкий голос, и Найджел кивнул как заворожённый. Однако, забравшись в покачивающуюся неустойчивую металлическую кабинку, сразу перепугано вцепился в сиденье: — А мы точно не перевернёмся?! Высота стремительно увеличивалась, и, пытаясь отодвинуться, как можно дальше от края, омега прижался к боку тут же приобнявшего его за плечи Киллиана. — Не перевернёмся, поверь мне, — выдохнул тот прямо в ухо, и у Найджела даже не хватило сил возмутиться тому, что чужие губы невесомо коснулись его кожи. — Главное, чтобы голова не закружилась, смотри не вниз, а на город. Вот, мы уже достаточно высоко. Всё как на ладони, видишь? — Ой! — кабинку тряхнуло, и омега спрятал лицо в ладонях, плотнее прильнув к Киллиану. — Тише, малыш, ну что ты… Мы не перевернёмся, обещаю! Ты же такой смелый кроха — на лошадях даже ездишь. — Не так уж и хорошо я на них езжу, — пискнул Найджел, уткнувшись альфе в грудь. — Так, мы опускаемся. Может, сейчас попробуешь взглянуть? Но если боишься, просто закрой глаза, а я позвоню Сэму, скажу, что мы передумали кататься. — Не знал, что это так страшно… — Ты раньше никогда не был на аттракционах? Разве у вас, сильных мира сего, не бывает всяких летних карнавалов? — Бывают, но там мы танцуем вальс и полонез, ведём беседы, заводим новые знакомства… — Звучит безумно весело, — хохотнул альфа, и Найджел тоже невольно улыбнулся, робко отняв ладони от лица. — Ой, я вижу Биг-Бен, — изумился омега, хоть пугливо прижиматься к Киллиану не перестал. — И Букингемский дворец. — А вон там Тауэрский мост, смотри. — Точно… — И Трафальгарская площадь. — Господи, аж дух захватывает от такой высоты… — Очень страшно? — одна рука Киллиана обнимала за плечи, а другая взялась за омежью ладонь, переплетая пальцы. — Если что, сейчас же остановимся. — Не знаю… — сладкий запах яблок ласково окутывал и успокаивал, и Найджел внезапно задумчиво уставился на их пальцы, замечая, насколько длиннее они у Киллиана. — Наверное, уже не так страшно, как в начале. Просто я не ожидал, что мы поднимемся настолько высоко. — Это второе по величине колесо обозрения в Лондоне. Ты — смельчак, пирожок. — Снова ты надо мной смеёшься… — Совершенно не смеюсь! Самый что ни на есть настоящий смельчак. Боже, да если честно, я переживал, что ты натравишь на меня своих охранников, ещё когда я пробрался в вашу конюшню! А тут уже на второе свидание решился. За что я вам бесконечно благодарен, милорд. — Если честно, — Найджел неловко улыбнулся, — я и правда был немного в шоке, там, в конюшне. И действительно уже собирался звать Джефферсона. — Это тот, который самый здоровый? Ой, чуть ему не попался в первый день… Серьезный альфа, сразу видно, что хороший боец. Я, конечно, и сам не промах, но всё же… — Господи, а ты ведь писал, что тебе на работе разбили нос. — Да. Но я дал сдачи! И за это получил от своего начальника сначала нагоняй, а потом «молодец, парень, можешь за себя постоять, но в следующий раз бей не так сильно — страховки у нас не предусмотрены». Ох, у меня есть столько историй про мордобой, пирожок… что страшно тебе рассказывать! — Тогда расскажи, почему тебе не нравится Лондон. — Не нравится? — Киллиан лукаво взглянул на всё ещё пугливо жмущегося к нему омегу. — Думаю, мне здесь даже слишком нравится, малыш. — Но ты писал, что размышлял, не вернуться ли в Ирландию… — А-а… Да, я планировал, что в Лондоне всё сложится немного… по-другому. Я ехал сюда на работу, но меня кинули в первый же день. Ну и что делать в такой ситуации? Правильно — давать в морду! Но тогда я был совсем щенком, и просто напился. Да ещё и так, что имени своего вспомнить не мог. Но зато каким-то чудом нашёл дорогу в Букингемский дворец. — Букингемский дворец? — Ага, представляешь? Принялся ломиться в ворота и требовать аудиенции у короля — уж больно хотел поведать ему о своей нелёгкой жизни и посетовать «что же это такое творится у вас в стране?!» Вот такие дела… — О, Господи! И что с тобой потом сделали?! — Скрутили, естественно, и назначили пятнадцать суток исправительных работ. В общем, скучнейшая история… Так что лучше ты мне что-нибудь расскажи. — А о чём бы ты хотел услышать? — Ну, раз неприличные вопросы задавать нельзя… — Киллиан! — Тогда расскажи… О! А вот ты с королём виделся? Ну наверняка же виделся! Только честно. — Ну… да, — отчего-то смущённо кивнул омега. — Пару раз на балу. — Чёрт, да я встречаюсь с настоящим принцем! — Виконтом… — Пирожок, — альфа мягко потрепал его по щеке, — для меня ты всегда будешь принцем. Кабинку тряхнуло, но Киллиан успел прижать к себе омегу раньше, чем тот снова испугался. — Не волнуйся, — успокоил альфа. — Такое иногда случается, всё в порядке. И Найджел снова кивнул — абсолютно бездумно, заворожённый светлыми голубыми глазами и острыми скулами, до которых вдруг так захотелось дотронуться. Коснуться, пробежаться пальцами по впалой щеке — интересно, она такая же гладкая на ощупь, как у него, или более грубая, как у тех альф, о которых пишут в книжках, что ему давал Бенджи? — по упрямому резкому подбородку и опуститься к жёстким, будто нарисованным твёрдым карандашом губам. Внезапно Киллиан наклонился. Его рука скользнула с плеча омеги на кудрявый затылок, мягко зарываясь пальцами в волосы, и альфа вдруг оказался так близко, что, ощутив его дыхание на своём лице, Найджел почувствовал разряд тока, волной прокатившийся по позвоночнику. — Думаю, ты уже можешь звонить своему другу… — сбивчиво затараторил омега, быстро отворачиваясь и заливаясь краской до самых кончиков ушей. — Уже немного кружится голова… от этого… колеса… высоты… Стоило отдать Киллиану должное: он сразу набрал Сэма и сделал вид, что ничего не произошло. Только вот сердце Найджела не могло перестать барабанить в груди от понимания, что Киллиан хотел его поцеловать. Ладонь альфы собственнически легла на талию, стоило омеге спрыгнуть на землю из прощально лязгнувшей цветастой кабинки. — А теперь, — улыбнулся Киллиан, — если ты ещё не устал, тебя ждёт небольшая экскурсия. Готов немного пройтись? По ночному городу они гуляли, взявшись за руки и смеясь: Найджел тихо и смущенно, Киллиан запальчиво и звонко. Альфа не замолкал ни на секунду, продолжая не только рассказывать байки о своей жизни, но и пытаться вытянуть хоть какое-то их подобие из омеги. И вот уже незаметно для самого себя Найджел делился историями о детстве и взрослении, любимом бывшем гувернере и о том, как долго он знаком с Бенджамином. Говорил, что капитан их охраны Джефферсон не такой уж и страшный человек, что папа Адриан в свои восемнадцать был признан самым красивым дебютантом Лондона и страшно разочаровался, когда выяснилось, что Найджел и рядом не стоит с тонким белокурым красавчиком Роджером Монтгомери. — Альфы не собаки, — тут же заметил Киллиан с умным видом, — на кости не бросаются. Омега только кивнул, хоть в памяти и совершенно непрошено всплыли жестокие слова Генри: «Ты не представляешь, насколько мне осточертел этот толстяк… буду думать о твоей маленькой упругой попке…» Но Найджел всеми силами попытался отогнать от себя болезненные воспоминания. Улицы сменяли одна другую. Волны Темзы играли в лунном свете, пока Киллиан сжимал маленькую ладошку, чуть поглаживая тыльную сторону кисти большим пальцем, а затем и фонари Трафальгарской площади игриво подмигивали Найджелу, когда альфа притянул его к себе. — Интересно, какое впечатление я бы произвёл на твоих родителей, — хохотнул Киллиан. — А вот моим бы ты точно понравился. Очень! Папа бы пришёл в полный восторг… — У тебя с ними хорошие отношения? — Не то слово… — ностальгически вздохнул альфа. — Папа вообще добрейшей души человек. И как он только терпит нас с отцом? Хотя «как-как»… Любовь! Вот и все дела. Они с отцом любят друг друга просто до безумия, а знакомы ещё с детства, представляешь? Жили в соседних домах в Лонгфорде, обвенчались чуть ли не в семнадцать лет. Всю жизнь вместе, на других альф-омег и не смотрели никогда. — Вот это да… — Ага. Так что пример у меня перед глазами был ещё тот — планка теперь ого-го какая высокая. Менее счастливую и крепкую семью я создавать не намерен. Найджел поджал губы и вдруг тяжело выдохнул: — Но разве можно спланировать счастье? Мне кажется, каждый человек, вступая в брак, ожидает, что станет счастливым… Но такие союзы, как у твоих родителей получаются крайне редко. Если не сказать, никогда… — Та-ак, пирожок, — Киллиан нахмурился и, обхватив пальцами подбородок омеги, приподнял его внезапно погрустневшее лицо. — Что это ещё за депрессивные мысли? Родители дома ссорятся, что ли? Но если их устраивают такие отношения, это совсем не означает, что тебя ждёт такая же жизнь! Она уже такая. С женихом, который почти не скрывает своего любовника и явно продолжит это делать, даже когда станет мужем. — Да, ты прав, — Найджел опустил бы голову, но получилось только отвести взгляд, так как длинные пальцы до сих пор держали подбородок. — Мы сами кузнецы своего счастья. — А вот это ты сейчас зря. — Что? — Пытаешься отделаться от меня рядовой фразочкой! Кузнецы своего счастья… Утро вечера мудренее… Поживём — увидим… Нет, не могу я смотреть на твою расстроенную мордашку! Давай, выкладывай, что случилось! — Прости, Киллиан… — Найджел всё-таки освободился из захвата и уставился альфе в грудь. — Но всё сложно… — Так сложно, что нельзя даже рассказать? — Пожалуйста, не заставляй меня. Не хочу портить такую… чудесную ночь мыслями о плохом. — Я понимаю, пирожок, — кивнул Киллиан, хоть по голосу и было слышно, что продолжить он хочет просто неимоверно. — И не давлю. Киллиан, действительно, больше не вспоминал о родителях и до самого мотоцикла болтал о всякой всячине, а когда сидя за рулём болтать стало сложнее, лишь изредка интересовался у Найджела, не слишком ли быстро они едут. — Я почти привык с тобой на нём кататься, — смущённо улыбаясь, признался омега, сняв свой новенький красный шлем на углу помпезной Итон-сквер. — Даже скорость не так сильно ощущается. — А хотел бы сам на него сесть? Вернее, повести? — Ой, это, должно быть, очень сложно… — Ничуть, — Киллиан протянул ладонь, и Найджел без колебаний взялся за неё, зашагав к дому. — Ты мог бы попробовать проехать пару метров где-нибудь, где нет машин — в парке, например — а я буду сидеть сзади. — Киллиан, мне кажется, ты переоцениваешь мою смелость. — Это ты себя недооцениваешь, причем по всем фронтам, пирожок! Ты вообще — настоящий бунтарь. — Для бунтаря, — Найджел тихо засмеялся, — я слишком часто молчу в тряпочку, вместо того чтобы высказать собственное мнение. — Зато на моей памяти ты уже третий раз удрал из дома! А ведь я ещё не знаю, часто ли ты сбегал до этого. Так что, малыш, — Киллиан перешёл на шёпот, остановившись под громадным белым особняком, — ты намного смелее, чем думаешь. — Жаль, этой смелости не хватит на что-то позначительней, чем побеги на пару часов. — Нет, ты точно сегодня какой-то необычайно депрессивный… А ну-ка иди сюда. Найджел успел только растерянно распахнуть глаза, когда Киллиан сгрёб его в объятия, беззастенчиво утыкаясь носом в макушку, а затем и в шею — неприкрыто вдыхая запах корицы. — Не грусти, пожалуйста, — пробормотал альфа, заставляя тысячи мурашек пробежать вниз по спине. — Что бы ни происходило у тебя сейчас — всё временно. Любые трудности рано или поздно заканчиваются, помни об этом. Найджел стоял, не в силах сделать хоть что-нибудь — ответить, оттолкнуть или, наоборот, прижаться щекой к широкой груди и жадно вдыхать пьянящий аромат сочных спелых яблок. Прошло несколько долгих и непозволительно приятных для обручённого омеги минут, прежде чем Киллиан прошептал: — Беги к себе, а то я точно не сдержусь и съем тебя. Мой пирожок… Куцый остаток ночи Найджелу снилось то самое колесо обозрения — в кабинке которого альфа позволял себе оставлять на его губах такие наглые, но бесконечно нежные поцелуи. Впервые за много лет он просыпался без чувства тревоги перед грядущим днём. Да, гувернёр, как всегда, торопил, напоминая о планах на день, завтрак, как всегда, был скудным и невкусным, а профессор Хаксли, уже ожидающий в библиотеке, казалось, говорил ещё скучнее обычного. — Виконт, куда вы? — удивился гувернёр, когда вместо столовой Найджел свернул в коридор, где располагались комнаты Адриана. — Мне нужно поговорить с папой. Идти со мной не надо, я скоро вернусь, спасибо. И, не дождавшись никакого ответа, с небывалой прежде уверенностью омега двинулся вперёд. Наверное, он дурак, раз поверил альфе, который знает его всего пару недель. Но почему-то слова Киллиана, что Найджел смелее, чем сам о себе думает, запали в сердце слишком глубоко, чтобы просто от них отмахнуться. У Генри есть любовник. Эта мысль крутилась в голове с самого аукциона и наконец-то вылилась в то, что можно было хотя бы с натяжкой назвать решимостью. У Генри есть любовник, и никто, кроме Найджела, об этом не знает. Будь это известно папе, он бы возмутился. Он бы пришёл в негодование и заявил, что его сын не может выйти замуж за такого бесчестного альфу. Приближаясь к двери, Найджел услышал негромкую музыку — Адриан всегда включал Дебюсси, если был чем-то расстроен — но даже это его не остановило. Он уже почти ухватился за ручку, когда за мелодичным ноктюрном различил папин голос — злой и недовольный. — Прекрати мне звонить, между нами больше ничего нет и быть не может!.. Я заплатил тебе уже целое состояние, подавись этими деньгами!.. Оставь меня в покое! Дышать вдруг стало трудно, и Найджел так и замер — с протянутой рукой и расширенными глазами. А затем, отшатнувшись от двери, как от ядовитого насекомого, бросился бежать. Остановился он только у своей спальни, растерянный и полностью сбитый с толку. Обед и гувернёр, который будет причитать за опоздание, напрочь вылетели из головы, уступая место другому. «Между нами больше ничего нет»… Да, Найджел целовался только один раз — и то пару недель назад, по инициативе (наглости!) Киллиана — но неопытность не равняется глупости. Даже он понимает, что значат такие слова. Неужели, папа…? Нет. Нет, такого просто не может быть. Не может! Глаза запекло от накативших слёз, а грудь сдавило от чувства… обиды? Предательства? Предал ли Адриан сына, изменяя мужу? Предал ли всю свою семью? — Милорд? — стук в дверь Найджел даже не заметил, и только когда в комнате появился недовольный гувернёр, омега наконец-то сфокусировал взгляд на одетой в чёрный строгий костюм фигуре. — Милорд, мне придётся доложить о том, что вы сбежали! Ми… милорд? — бета вдруг нахмурился. — Вам плохо? Позвать врача? — Я… — заикаясь начал омега, — неважно спал этой ночью. Небольшая слабость, вот и решил прилечь… Ничего серьёзного. — Тогда вам тем более следует поесть. Но… так уж и быть, я попрошу, чтобы обед принесли в комнату, — дверь за гувернёром закрылась, но Найджел успел услышать тихое брюзжание. — Вот ведь эти новомодные диеты… совсем мальчика заморили… Остаток дня прошёл в раздумьях — тяжёлых и мрачных, как осенние английские туманы. С единственным человеком, которому Найджел мог довериться и рассказать о случившемся, не было никакой связи. Личный телефон Бенджи не отвечал, а набрав номер его отца, Найджел получил неожиданно сухой короткий ответ, что тот болен и не может подойти. Трубку повесили так же сухо и быстро, и Найджел, даже не успевший спросить, не слишком ли всё серьёзно, просто остался сидеть на диване, растерянно глядя на увешанные картинами стены. Значит, пока ему остаётся только молчать. Про папу, про Генри, про весь этот ужасный адюльтер — как оказалось, такой реальный и осязаемый в лондонском высшем обществе — и про собственные чувства. «А ещё мы можем сходить на ночной рынок Камден! Там продают столько всяких безделушек, а ещё разные вкусности. Бургеры есть не будем, обещаю». «Я узнал, что если ты умеешь кататься на велосипеде, то и на мотоцикле будет легче. А ты ведь катаешься на лошади — это даже круче!» «Слушай, как ты думаешь, тебе можно будет выпить сидр? Это же не бургер. Натуральный яблочный сидр в пабе моего хорошего приятеля». «Я узнал, что в Лондоне в каком-то парке есть открытая обсерватория. Можно просто прийти и посмотреть на все эти звёздо-планеты. Я в них, правда, ни черта не смыслю, но зато смыслит мой сосед. И, если ты согласишься, я могу попросить его устроить мне быстренький ликбез, чтобы я, как в романтических фильмах рассказывал тебе, что созвездие какого-то там Ориона издревле покровительствует влюблённым. Ну, как тебе идея?» С той самой встречи в переулке пролетел уже месяц, и Найджел понимал, что становится зависимым. Как люди, употребляющие алкоголь, чтобы забыться, так же и он терял память на несколько часов, незаметно для всего особняка выбираясь из своего окна и спускаясь в объятия альфы. Объятия, которые становились крепче и нескромнее с каждым днём. Киллиан прижимался грудью к его спине, сидя сзади на мотоцикле, когда Найджел всё-таки неуверенно и боязливо сел за руль. Накрывал своей широкой ладонью омежью, лежащую на ручке газа. Шептал на ухо, беззастенчиво касаясь губами, «всё будет хорошо». Добродушно смеялся, если Найджелу не удавалось справиться с управлением, заверял, что во второй раз уж точно получится, и награждал поцелуями в щёку после каждой маленькой победы. Хотя, чего уж врать: зацеловывая щёки красного от смущения омеги, Киллиан награждал в первую очередь самого себя. Они всё-таки отыскали открытую обсерваторию, и альфа, не выучивший про звёзды абсолютно ничего, придумывал все легенды на ходу, то и дело заставляя Найджела хихикать над очередной историей про Персея или Змееносца, которые на самом деле играли роли его бывших одноклассников, попадавших в разные передряги. Дождь зарядил совершенно неожиданно для потерявшейся в пространстве и времени пары — хотя чего-чего, а именно этого в Лондоне всегда следовало ожидать. Ближайшая уютная беседка послужила укрытием, чтобы переждать самый разгар ливня, и забежав под навес, Найджел тут же ощутил, как на плечи легла пропахшая яблоками и всё ещё тёплая от жара чужого тела куртка: — Чтобы принц, не дай бог, не заболел. Омега уже было улыбнулся, собираясь ответить «спасибо», но, повернувшись к Киллиану, замер. Глаза заскользили по больше не прикрытым рукам альфы, сплошь усеянным росписью различных рисунков: от сухощавых запястий и по крепким предплечьям вверх до самого рукава тёмно-серой футболки на коже почти не было свободного места. — Так, ты главное не пугайся! — сразу же усмехнулся Киллиан, но в голосе скользнуло заметное волнение. — Никогда раньше не видел татуировок, да? Омега мотнул головой. — Не стесняйся: рассматривай, изучай, — альфа подмигнул, — трогай… Эту я набил первой, в шестнадцать лет. Вот скандал же был, папа просто рыдал от горя. Но через пару дней смирился, он у меня отходчивый. Эти две — в семнадцать, в честь окончания школы. А дальше понеслась душа в рай… Всего их у меня двадцать восемь. — Двадцать восемь?! — Да, ещё на груди, на спине, парочка на ногах… Так, малыш, ты же точно не в шоке? А то, кто тебя знает… ты у нас такой впечатлительный… — Я-я… — Найджел запнулся, стараясь престать так откровенно пялиться на руки альфы, но получалось скверно. — Я в порядке, просто не ожидал. А вообще… вообще вот эта очень даже красивая, — он смущённо указал на чёрного ворона. — Её я сделал последней, кстати. Это одновременно и тауэрский ворон, и ворон Хугин, который был у скандинавского бога Одина. Каждая из татуировок что-то для меня значит. — А что значит скелет? — Что все мы рано или поздно умрём, поэтому нужно спешить: жить, любить, рисковать, ничего не бояться. И в первую очередь — не бояться любить. Почувствовав на себе внимательный взгляд, Найджел поднял глаза. Киллиан смотрел пристально и даже в чём-то жадно. — Я вижу клевер… — засмущавшийся омега вернулся к татуировкам. — Это в память о доме, да? И все эти узоры… они кельтские, верно? — Верно. Это трикветр и трискелион, а здесь — Зелёный человек. Персонаж кельтских легенд. — А что означает буква «М»? — В честь папы — Морис. — О, а тут четыре коня… Так ты тоже любишь лошадей? — Конечно, люблю, но именно эти — из ирландской легенды. — Красивые, — засмотревшись, Найджел заворожённо провёл подушечками пальцев по рисунку, очертив силуэт благородных животных, как вдруг одёрнул руку. — Ой! Прости, пожалуйста! Я просто задумался… — Да трогай на здоровье, — расплылся в улыбке Киллиан. — Я только рад. Омега так же несмело улыбнулся, но от греха подальше спрятал руки за спину. Хоть потом всю ночь видел сны, где скользил ладошками по сильному телу, изучая такие непривычные изображения на чужой коже. Но с окончанием ночи Найджел чувствовал себя персонажем сказки, где карета превращается в тыкву. Бал дебютантов и дата свадьбы стремительно приближались. Отношения с Адрианом, и прежде сложные и напряжённые, с каждым днём становились всё холоднее — стоило Найджелу увидеть папину фигуру, в памяти всплывали услышанные под дверью слова. А отсутствие связи с Бенджи окончательно омрачало настроение и вселяло нешуточную тревогу. Ответ его отца, лорда Дастинвилля был прежним: «Бенджамин болен и не может подойти к телефону. Ничего опасного, просто недомогание, но навещать его нельзя». Киллиан проницательно замечал все тщетно скрываемые эмоции омеги, но, к удивлению и благодарности Найджела, с расспросами не лез. Только энергичнее порывался развлечь его на очередной встрече, заставив хоть на несколько часов забыть о всех проблемах и невзгодах. И Найджел действительно забывал. О том, каким презрительно-равнодушным взглядом смотрит на него Генри на игре в гольф по четвергам и чаепитиям по вторникам. О том, как отчитывает его папа, замечая, что Найджел набрал пару-тройку фунтов после ночных прогулок с Киллианом, на которые тот начал приносить угощения в виде свежей выпечки: яблочные пирожки и булочки с корицей. Даже о письме, отправленном Бенджамином, где друг внезапно просил Найджела не волноваться и перестать звонить. Рядом с Киллианом заканчивалась одна жизнь и начиналась другая — свободная. Лишённая тысячи вечных правил и предписаний, лёгкая и абсолютно безрассудная по сравнению со всем, что Найджел делал прежде. — На район ты не смотри, — говорил альфа, шагая вдоль оживлённой даже ночью улицы, пока его ладонь уверенно покоилась на мягкой талии омеги. — Да, это не трущобы, но местечко всё равно сомнительное. Поблизости парочка мотелей для любовных утех, а на углу вообще стрип-клуб… Но, пирожок, честное слово, паб просто отменный! Сидр там лучший в городе, без преувеличений. Я давно предлагал Карлу сделать этот… как его… ребрендинг, вот! И заняться всяким там самопиаром, но он только отмахивается, и говорит «я художник, а не рекламщик». Тоже мне художник — пиво варит! Ну ладно, его личное дело… Внутри было темно, шумно и пахло так насыщенно, что у Найджела чуть не закружилась голова, но Киллиан тут же притянул его к себе, позволяя повиснуть на плече. — Порядок? — ухо опалил горячий шёпот. — Здесь так много людей… — Нам придержали лучшее место — в укромном уголке. Там будет поспокойней. Отшвырнув табличку «зарезервировано» куда-то в сторону, альфа придвинулся к растерянно разглядывающему потрёпанное меню Найджелу и по-хозяйски положил руку на спинку его стула: — Так, вот этот сидр, о котором я говорил. Насчёт закусок… хм… бургеры отпадают, жареная картошка тоже… Может, попробуешь фруктовый десерт? Вскоре к столику подошёл добродушного вида рыжеволосый альфа, представившийся тем самым приятелем Карлом, и, принимая заказ, пытался незаметно, но очень заинтересованно разглядывать Найджела. — Два сидра, два фруктовых десерта… — подытожил Карл и, вдруг улыбнувшись, уже открыто посмотрел на омегу. — Я очень рад за Килла. Надеюсь, ты от него не сбежишь. Найджел смутился, но всё равно кивнул, тогда как Киллиан наградил друга крепким словцом. — Не обращай внимания на этого болвана, — хохотнул он после ухода Карла. — Но я тоже всей душой верю, что мой маленький принц никуда не исчезнет. Сидр принесли быстро, и вскоре омега с удивлением ощутил на языке кисло-сладкий привкус яблочных пузырьков. — Сыграем в десять вопросов? — лукаво сощурился Киллиан, одним глотком осушивший половину своего стакана. — Спрашиваем друг друга о чём угодно и отвечаем абсолютно честно. — А можно пять, вместо десяти? — Можно, но ты должен дать клятву, что будешь говорить правду и ничего, кроме правды! — Хорошо, только… — Найджел смущённо сжал пальцы в замок. — Только обещай, что вопросы будут приличными. — Как ты мог такое обо мне подумать?! — наигранно возмутился альфа. — Тогда клянусь. — И я клянусь. Давай, ты первый. — Какой твой любимый цвет? — Пирожок, — Киллиан рассмеялся так, что на него обернулся соседний столик. — Ты можешь спросить меня обо всём — обо всём что угодно! Понимаешь? — Понимаю… — омега пристыжено потупил взгляд. — Тогда… эм… Хотел бы ты сделать себе ещё одну татуировку? — Ну, это уже получше… Да, хотел бы. То ли фигурку маленького принца, то ли курсивом «Найджел», — альфа хохотнул. — На груди. — Я думал, мы должны отвечать только правду… — А это и не враньё. Так, всё, теперь моя очередь! Скажи, я тебе когда-то снился? — Киллиан, — щёки вспыхнули, и Найджел торопливо сделал новый глоток сидра, ещё больше закруживший голову. — Ты же обещал приличные вопросы… — Малыш, если это для тебя «неприличные», то даже не знаю, что и спросить! Ладно, можешь не отвечать, сейчас придумаю другой… — Да, — вдруг выпалил омега, поражаясь самому себе. — Да… снился… Лицо альфы впервые за всё время их знакомства приобрело растерянное выражение. — Серьёзно? — Киллиан придвинулся ближе, заглядывая прямо в глаза. — И что я делал? — А вот это уже точно неприличный вопрос… — О-о, так я правда делал что-то непристойное? — Моя очередь… Какое твоё любимое животное? — Красная панда — милые и пухленькие, прямо как ты. Что я делал в твоём сне? — Киллиан, я не буду отвечать… — Неужели настолько интимное? — Киллиан! — Найджел неожиданно вскочил на ноги, но тут же смущённо сел обратно. — Хватит, я же сказал, что не буду… — Тише, малыш, прости. Всё, извини, пожалуйста. — Здесь душно… — омега нервно потёр горло. — Дышать нечем… — Мы можем выйти на террасу. Давай я попрошу у Карла ключи. — Тут есть терраса? — Ну, так её Карл называет… У него есть доступ к крыше, вот там и стоит парочка стульев и пепельница. У Киллиана были светлые глаза, яркие, как весеннее небо, всегда смотрящие в самую душу. У Киллиана был длинный хвост пшеничных волос, приятно щекочущий нос Найджела во время объятий. А ещё у него были широкие ладони, заразительный смех и вечно одна и та же кожаная куртка, которую он снова накинул омеге на плечи, защищая от гуляющего на крыше холодного ветра. — Извини, Найджел, — голос альфы звучал непривычно глухо. — Я не должен был давить, просто ты мне нравишься. Очень… Я никогда такого не испытывал. Такого… настоящего, чистого, правильного. Будто раньше я видел жизнь только в кино, а сейчас впервые вышел в реальный мир. Будто до тебя ничего и не существовало… У Киллиана были длинные пальцы и тёплые руки, опустившиеся Найджелу на талию. — Мне кажется, — альфа попытался поймать прячущийся от него взгляд, — именно это люди и называют любовью. — Киллиан… — Если я тебе не нравлюсь, так и скажи. Но ты снишься мне каждую ночь… Не могу думать ни о чём, кроме тебя. Продавец в пекарне в моём доме, наверное, считает меня психом — столько булочек с корицей я покупаю каждый день! — Киллиан, перестань… — наконец-то с трудом выдохнул Найджел. — Умоляю, хватит. — Я тебе не нравлюсь? — Это не важно. — Важно! Что вообще может быть важнее?! Посмотри на меня, пожалуйста… Омега закусил губу, чтобы сдержать всхлип. — Пожалуйста, Найджел. Пожалуйста, пирожок… Меньше месяца. До свадьбы с Генри Стаффордом оставалось меньше месяца, а Найджел поднял полные слёз глаза на успевшее стать таким родным лицо с острыми скулами. — Очень нравишься, — одними губами прошептал омега, перед тем как неожиданно ощутить на них обжигающий поцелуй. Через три недели Найджел поклянётся перед алтарём в верности и покорности своему мужу, но сейчас он беспомощно цеплялся за чужие плечи, пока руки Киллиана настойчиво и бережно прижимали его к горячему сильному телу. С детства Найджела учили, что он не должен сутулиться, класть локти на стол, закидывать ногу на ногу и оставаться с другими альфами наедине. И теперь Найджел точно не должен был разрешать Киллиану мягко скользнуть языком в его рот, заставляя испытать абсолютно незнакомый трепет в груди. Не должен был, но разрешал и падал в сладкую темноту, потому что губы Киллиана тёплые и нежные, с привкусом сигарет и яблочного сидра. Потому что личный запах альфы стал таким густым и ярким, что колени омеги предательски подкосились. — Я хочу всегда быть рядом с тобой, — Киллиан взял его лицо в свои ладони, на секунду разрывая долгий поцелуй. — Всегда, малыш. Все слова застряли где-то в горле — «я обручён», «я выхожу замуж», «у меня есть жених» — а альфа снова коснулся губ Найджела своими, окончательно путая любые мысли. В паб они уже не вернулись. Спрятали ключи под полуразбитым цветочным горшком (Киллиан заверил, что Карл их найдёт) и спустились по боковой лестнице прямо на улицу: не перестающий прижимать омегу к себе Киллиан, и всё ещё смущённо кутающийся в пропахшую яблоками кожаную куртку Найджел. Кругом сновали люди, носились машины, но даже огни мотеля «для любовных утех» не могли нарушить счастье, что настоящими бабочками из омежьих романов закопошилось у Найджела внутри, когда альфа мягко приподнял его подбородок. — Послезавтра первое июня, — Киллиан остановился посреди улицы, задумчиво перебирая пальцами кудрявые тёмные волосы, — и я хотел бы встретить первый рассвет лета с тобой. — Это было бы чудесно, — робко улыбнулся омега, как вдруг похолодел. Из остановившегося у тротуара чёрного кэба, вышли две фигуры. — Пирожок, всё хорошо? Снова тошнит? — обеспокоенно прозвучал голос Киллиана, но Найджел уже его не слышал. Только ошарашенно пялился в разъярённые глаза Генри Стаффорда, стоящего перед «любовным отелем» с каким-то повисшим на его плече размалёванным омегой. Глаза, которые смотрели прямо на Найджела так, что тот почувствовал себя тем самым затравленным оленем с древнего медальона. Так, что будь взгляд способен убивать, Найджел бы уже давно лежал ничком на асфальте.