Под тяжестью клятвы

Даэрон шёл к берегу озера, к их укромному уголку, где они изредка, по секрету от короля, проводили долгие часы в разговорах. Весенний день, когда он осмелился заговорить о своих чувствах, не разрушил их дружбы, связывающей их прочной нитью, но сделал её тонкой и хрупкой. Каждый из них теперь боялся сказать что-то не то и вернуть те сумерки, когда пьянящий аромат цветов кружил голову одному, а вторая ловила с тревогой его изменившийся взгляд. Даэрон остановился у края поляны, скрытый могучим стволом дерева, и замер, не в силах поверить собственным глазам. Рядом с Лютиэн был другой. Человек. Измождённый, оборванный, весь в крови и грязи, но она держала его руку в своих, говорила о чём-то тихо и ласково и смотрела так, что даже не разбирая её слов, можно было слышать её мысли, видеть её любовь. Это чувство, которого она ещё весной не понимала и не ведала, сейчас наполняло её душу, сияло в её глазах, было видно в каждом жесте, слышно в каждом слове. Даэрон хотел кинуться к ним, оттолкнуть человека от Лютиэн, ударить, закричать, чтобы убирался прочь, проваливал за горы, из-за которых, должно быть явился… но вместо этого он остался недвижим, стоял, прижавшись щекой к шершавой коре дуба и смотрел, как Лютиэн уводит воина под сень деревьев и дальше, в глубину леса. *** Человек был осколком иного мира, того, что раскинулся к северу за Завесой. Он не должен был проникнуть сюда, не должен был встретить Лютиэн… Сердце Даэрона болезненно сжалось, когда он подумал о ней. Тот мир опасен для нее, дочери волшебного леса, и если этот человек — лишь один порыв ветра с той стороны, то не станет ли он вскоре вихрем, что может разрушить всю ее жизнь? Даэрон почти решился идти к ней, упасть на колени, умолять прислушаться, но с невыносимой ясностью понял вдруг, что все слова будут бессмысленны. Она полюбила того человека, он видел это так же ясно, как холодные звезды в темном небе над своей головой. Она не откажется от своей любви, не пожертвует ей. *** — Говори, менестрель. Серые глаза короля были холоднее, чем льды Хелкараксэ, и Даэрону хотелось сбежать, лишь бы не чувствовать на себе этот пронизывающий взгляд. — Я пришел сказать вам о Лютиэн… — он переступил с ноги на ногу и сжал кулаки. — Она встретила в лесу человека, они сейчас вместе. — Что ты несешь?! Король вскочил на ноги и выхватил из ножен меч. Лезвие свистнуло в воздухе, прочертив дугу и коснулось шеи Даэрона. Тот не шелохнулся. — Я говорю лишь о том, что видел, — продолжил он. Сердце колотилось в груди испуганной птицей, но он не опускал взгляда. — Она была ласкова с ним, увела его прочь от Завесы вглубь леса тайными тропами. — Ты видно спятил, — проронил Тингол, медленно убирая меч в ножны. Даэрон провел рукой по шее, там, где лезвие касалось ее, и увидел на ладони кровь. — Я хочу лишь помочь Лютиэн, о мой король… — он почтительно поклонился. — Молись, чтобы все действительно было так, как ты рассказал. Эй, стража! — крикнул Тингол мечникам, стоявшим у дверей. — Приведите ко мне Лютиэн и того человека, я хочу видеть их и убедиться сам. *** В день, когда Берен, посланный — вернее сказать, изгнанный — королём, ушёл на север, Лютиэн убежала из дворца и пришла к Даэрону. Его сердце рвалось на части при виде принцессы — её возлюбленный ушёл туда, возвращение откуда было бы не меньше, чем чудом. Даэрон никогда не видел её в таком отчаянии и корил себя за то, что хоть косвенно, но стал его причиной. — Помоги мне, — горячо шептала она. — Ты единственный, кому я могу довериться. Берен погибнет… Он не ослушается отца, даже если ему будет грозить неминуемая смерть, и никто не поможет ему. В первое мгновение Даэрон не понял, о чём она просит. — Вы хотите собрать отряд, чтобы последовать за ним? — произнёс он, растерянный. — Но чем я, менестрель, могу помочь вам? Лютиэн покачала головой — Не отряд. Никто не станет рисковать жизнью ради человека. — Чего же вы хотите? — спросил Даэрон, желая и боясь угадать ответ. — Пойти за ним, догнать, образумить. Он послушает меня. По тому, каким неукротимым пламенем вспыхнули её серые глаза, Даэрон понял, что разубедить Лютиэн в этом решении невозможно. — Ваша мать, леди Мелиан, сойдёт с ума от тревоги за вас, — единственное, что, как он думал, могло остановить её. Лицо Лютиэн омрачилось на мгновение — лишь на мгновение. — Она знает мою судьбу и моё будущее. И моя судьба связана с Береном, иначе быть не может, — ога упрямо взглянула на Даэрона из-под упавшей на лоб пряди волос. — Ты поможешь мне? Ты ведь обещал тогда, весной… — Обещал защищать вас от опасностей и зла, — ему было тяжело произносить эти слова и видеть, как гаснут глаза Лютиэн. — Помочь вам сбежать — послать вас на смерть. Вы догоните Берена не скоро, и кто знает, кого встретите вы в северных предгорьях. Она медленно поднялась со скамьи и, оглянувшись на прощание, шагнула к двери. — Что ж, тогда прощай. Благодарю… — она коротко вздохнула, — благодарю, что выслушал меня. Лютиэн ушла, а Даэрон еще долго сидел, сжав руками виски и укоряя себя за нерешительность и трусость. Как не поступит он сейчас, ничем хорошим это не обернётся, это ясно как день. Решение было горьким — она возненавидит его и не простит никогда. Что ж, он это заслужил. Но разве это так важно? Только рассказав королю Тинголу, он сможет удержать её от побега, спасти. Она останется живой. *** Лютиэн сбежала из темницы на дереве, куда запер ее Тингол — упорхнула, как птица из приоткрытой клетки, оставив отца и мать, не находящих себе места от тревоги и безутешного менестреля. С того дня, как она покинула благословенный край и скрылась за Завесой, в Дориат словно пришла осень посреди цветущего лета. Для Даэрона не было часов темнее, чем те, в которые он бродил по лесам молчаливой тенью. Он хотел бы сложить песню о своей печали, плач, в котором мог бы спеть то, что терзало душу, но казалось, песни исчезли вслед за самым звонкоголосым соловьем этой земли. Порой ему думалось, что лучшим исходом была бы смерть от королевского клинка — Тингол в гневе мог казнить гонца, принесшего дурные вести — но тревога за дочь была в королевском сердце сильнее, чем ярость от слов менестреля. Дни тянулись так медленно, словно каждый час превратился в десять, и чем дальше, тем призрачнее становилась надежда на то, что Лютиэн вернётся домой.