Сектор Бадзик. Система Либея. 2ПБЯ 09.12
— Надо усилить именно психологический тренинг, — сказала Мон Мотма, смотря за толстый транспаристил панорамного иллюминатора. Там, в необъятности космоса, казалось, зависли громады астероидов - спасительное поле, в котором Альянс повстанцев, заключив союз с несколькими чинами из преступного синдиката «Краймора», щедро расплатившись сведениями о логистике передвижения имперских конвоев, удобно расположил не только свою базу, но и медицинский центр, заправочные терминалы, а на верфях криминальных воротил ремонтировались корабли повстанцев. Астероидное поле практически было непроходимым, со сложнейшей навигацией, сведения о которой охранялись строжайшим образом. И разведка Альянса, и разведка одного из самых мощных и жестоких синдикатов преступного мира Галактики рьяно следили, чтобы не было утечек. — Психологический барьер не должен мешать нашему великому делу и впредь, Олси, если уж вы докладываете об очередной операции, потрудитесь оперировать точными данными! Меня не устраивает обтекаемое количество. Я должна точно знать, какое количество свидетелей было уничтожено! В отличие от проникновенных речей, наполненных пафосным воодушевлением и страстными эмоциями, призывающими сбросить иго ненавистного режима Имперской тирании, сейчас голубые глаза Мон Монтмы смотрели со смертельной морозной стужей, а не светились задушевной трогательностью и прочувствованной искренностью, покоряя сердца внимающих этим пылким призывам. Правда, Мон Мотма себе не изменяла, строго выдерживая имидж скромного руководителя, в просторном и без изысков, но из самой дорогой и роскошной ткани туалете, стоившим почти две тысячи кредитов и пошитым у лучших портных Галактики. Смотрелась, как всегда, эффектно и харизматично, однако именно эта стужа во взгляде и жесткость, с которой она держала в своих аристократичных ухоженных ручках весь Альянс, не обманывали тех, кто знал ее ближе, чем рядовые бойцы своего героического лидера, выстроившись на какой-нибудь базе ровными рядами, внимая вдохновляющим речам Мон Мотмы. Говорить то, что нужно слушателям в данный момент, она умела. Собственно этим и занималась всю сознательную жизнь, ожидаемо в девятнадцать лет заняв указанное родней место в Галактическом Сенате, и защищая нужные интересы для нужных людей в нужных системах. Чандрила была кузницей политиков, так как, собственно, политикой и был выкован менталитет чадрильцев. Сама планета имела чудный климат, где никогда не случалось засухи или природных катаклизмов, всего два континента, жестко регламентируемая рождаемость (не более одного ребенка, а кто не желал или не стремился следовать этому закону, вынуждены были покидать мир), гармония с природой (не более 1,2 миллиарда населения на всю планету, чтобы не навредить экологии), чандрилизы обслуживали чандрильцев, так как занимались сельским хозяйством, производя самые дорогие и качественные продукты питания в Галактике, конечно, не для работяг с какого-нибудь Малого Хейпса. А чандрильцы, раскинув свои имения по берегам морей, так как жили только в малых городах (любили попивать каф на плэнере), учили Галактику, как правильно жить. Даже дети в школах учились убеждать, спорить, быть политиками и уверенно лавировать в грязном мире политических интриг. Богатство правящего Чандрильского дома равномерно распределялось между гражданами, правда, чандрильцы против работяг чандрилизов были более равномернее. Оно и понятно, трындеть на улицах, часто с мордобоем о свободе и демократии, это не на полях от рассвета до заката спину гнуть. Маменька Мон Мотмы рулила самой Чандрилой, одним из богатейших миров, а папенька был главным судьей Республики. Так что, родившись в самой богатой и влиятельной семье Чандрилы, Мон Мотма была обречена стать политиком и взобраться во власть по ступенечкам наследственности. И взобралась. Но вот незадача… Палпатин порушил всю карьеру, выпихнув Галактический сенат, как бесполезный балласт из пустобрехов и взяточников, на обочину истории. Взял под контроль и корпорации, которые отстегивали сенаторам свой процент для продвижения нужных решений, и национализировав монопольные права особо ретивых и жадных, надев удавку на безграничное и безнаказанное выкачивание ресурсов из планет себе на карман, да еще и создал какое-то правительство, которое теперь жестко контролировало и банковский клан, и все, что творили сильные мира за пределами Центральных миров, заставив платить налоги в казну Империи даже воротил Корпоративного Сектора, которые до сих пор посылали с этим вопросом Республику далеко и регулярно. Установил главенство имперских законов на всех мирах, подчинив планеты общему исполнению этих законов. А кто, по привычке, желал делать то, что хотел и привык, просто сверг с престолов и тронов, поставив работоспособное правительство. Теперь не каждый мир живет по тем законам, какие ему вздумается, а всех уравняли! Единая финансовая система, единый основной язык, единые правила торговли, и таможенных пошлин для ВСЕХ? Это удар по демократии! Это иго Империи, это произвол и тирания! Мон Мотма кричала на всех углах, используя свои привилегии как сенатора, встав в открытую оппозицию к Императору, поднимая своих более осторожных коллег на борьбу, чтобы вернуть все, как было. Терпение Императора закончилось только спустя почти шестнадцать лет, и она едва избежала ареста в 3 ДБЯ. За организацию и поддержку (финансовую) террористических ячеек. С тех пор о роскошных апартаментах на Чандриле, шикарной даче на острове Са,хот, где устраивались пышные приемы, а сиятельная публика, сверкая драгоценностями и возмущаясь урезанными правами вседозволенности грабить миры, открыто и повсеместно покупать и использовать рабов, скидывалась на борьбу против тирана, пришлось подзабыть. Зато Мон Мотма встала у руля Альянса, когда Бейл Органа погиб на Альдераане. Решение Органы и Мон Мотмы уничтожить систему Билбринджи с помощью баррадиевого расщепителя аукнулась Альдераану выстрелом Звезды Смерти. Гарм-Иблис, и раньше конфликтовавший с Мон Мотмой, а после решения об уничтожении Билбринджи, обоснованного необходимостью, открыто обвинил ее в диктаторских претензиях и желании занять место Палпатина. За это она исключила его из Альянса, и он ушел, уведя свой флот и свою армию. Мон Мотма в истерику не впала, но приказала каждые два года подтверждать свою кандидатуру на посту лидера Альянса выборами. Чтобы блюсти демократию. С тех пор никто не рисковал выдвинуть свою кандидатуру против, и Мон Мотма избиралась на свой пост главаря повстанцев единогласно. Конечно, уход Гарма-Иблиса ударил довольно сильно по боеспособности и внес некоторые разногласия, но Мон Мотма это быстро урегулировала, послав тех, кто задавал ненужные вопросы на самые опасные, но важные участки борьбы с Империей. Больше их никто не видел, да и ротация кадров была постоянной. На пути к великой цели ее возвращения во власть, что значили жизни тех, кто сам решился встать под знамена Альянса, чтобы восстановить то, что было? Насквозь гнилое, смертельно больное коррупцией, казнокрадством и бюрократией государственное устроение Республики, где заправляли влиятельные семьи Галактики, где уже тысячи лет все было поделено и распределено, где криминальные лорды так плотно сотрудничали с сенатом, что даже дворцы преступных авторитетов на Корусанте соседствовали с дворцами сенаторов. Простому обывателю знать это было не обязательно, а потому воевали они за идею. Свободы, равенства, братства. Как будто это достижимо среди миллионов населенных планет при том абсолютно лживом устройстве, которое было при Республике. «Эта великая борьба — борьба народа: борьба между силой и слабостью, между богатством и бедностью, между жестокостью и добротой», — речи Мон Мотмы всегда были горячи, наполнены искренностью и страстью. И все знали, что общественное для нее превыше личного. Сейчас, в свете последних военных неудач и провала переговоров о союзе против Галактической Империи с Верховным советом хаттов и Гильдией охотников за головами, Альянс повстанцев готовился провести разведку изысканий и производства Гильдии добытчиков. Что-то предстояло показательно взорвать, что-то необходимо было оставить для себя. А тут эта неприятность, когда пришлось приступить к ликвидации населения во избежание утечки и явных доказательств очередного преступления Альянса в Голонете! — Вы должны понимать, что, если на Нолте остались свидетели ликвидации, то это может обернуться для нас очень неприятными последствиями! — Мон Мотма была крайне озабочена. — Мы зачистили все! — решительно убедил ее Олси Тренго, коммандер, один из отдела спецопераций Альянса, — Абсолютно! Трупы были собраны и утилизированы, поселения подверглись бомбардировке, так что картина предстанет как результат военных действий. Наша пресса в Голонете уже активирована, готовя почву для подтверждения, что население Нолта встало на сторону Альянса, за что и было уничтожено имперскими вооруженными силами. — Каким образом была допущена ошибка, последствия которой вам пришлось ликвидировать? — Мон Мотма прошлась по кабинету, ступая мягко и грациозно. Даже здесь, наедине с человеком, который только что руководил резней на Нолте, она не могла себе позволить выйти из образа радетельницы за свободу и демократию. — На Нолте не было имперского гарнизона, обычный тихий мир, производство продуктов питания. За время Империи, конечно, хозяйства расширились и стали востребованными, но, в целом, население образ жизни не меняло, эдакое спокойно-апатичное. Работа-дом-работа. Служба поиска удостоверилась, что наличие большого лесного массива нам подходит, ближайшие поселки радиально довольно далеко от предполагаемого места строительства базы… Сначала никаких сложностей не возникало. Под предлогом освоения новых земель, с помощью наших глубоко законспирированных высокопоставленных агентов мы получили разрешение, стали завозить материалы, почти отстроили модули… Но… Элементарная халатность… Кое-кто из горячих голов, которые уже прибыли на базу, отдыхая в местной кантине, несколько грубо повели себя с местными же девушками… — Насколько грубо? — Мон Мотма резко обернулась от иллюминатора и уставилась голубой стужей в глазах на Тренго. — Приказ был дан использовать только проституток! Но проституток в кантине не оказалось, а парням надо было выпустить пар! Они заинтересовались местными девицами, а девицы им отказали, что, как вы понимаете, для ребят из подразделения спецопераций совсем неприемлемо! Они высказались некорректно, в смысле, что они имперские подстилки… — Понятно, — Мон Мотма снова вернулась к лицезрению астероидного поля, — я понимаю, что отряд спецопераций имеет специфические… моральные качества, если это можно так назвать, но этот случай уже на пределе моего терпения. Я принимаю, что в своей боевой деятельности у них нет границы нравственных критериев, потому-то они так нахальны, дерзки и делают то, что считают нужным, не согласовывая свои действия с командованием. Это необходимо, потому что любая, я подчеркиваю, любая подрывная деятельность против Империи нам нужна. Я принимаю то, что в основном это наемники, которым все равно кого убивать, но, в конце концов, Тренго! — тут Мон Мотма снова развернулась, тщательно уложенные в прическу каштановые волосы даже всколыхнулись, а в глазах сверкнули ледяные молнии, — То, что у них особый статус, не дает права тому же Джоду Касту, как члену синдиката «Черное Солнце» и профессиональному убийце, ставить под удар НАШИ планы! Наше сотрудничество обоюдное! А так мы вынуждены уничтожить ВСЕ население на определенном участке материка на Нолте чтобы прикрыть их желание, как ты говоришь «выпустить пар»? И главное — потрачены ресурсы и кредиты для устройства базы! — Согласен, — кивнул Тренго, — это потраченные впустую средства… Плюс…- тут он замялся, но Мон Мотма уже пронзала его холодом взгляда, — Наше прикрытие разведки на мирах, как вы знаете, сопряжено именно с большим шумом, чтобы эта самая разведка, у которой что-то пошло не так, могла вовремя покинуть планету, ту или иную. Но, однако, разногласия между их подразделением и подразделением отдела спецопераций стали выливаться… в конфликтные ситуации. И повлекли за собой случаи дезертирства… — Я знаю об этом, — недовольно сказала героиня Альянса, — я уже говорила об этом с Кракеном. Он, как глава разведки Альянса согласился, что они начинают понимать, что им, как агентам, отдают приказы не укладывающиеся в понятие благородной борьбы за светлое будущее, а это, в свою очередь, ведет к сомнениям! И я обеспокоена,! Нам нужны только такие агенты, у которых не будет возникать сомнений в выполнении любых, я подчеркиваю, любых приказов командования! Они должны быть твердо уверены, что ради правого дела, ради великой цели, никакая цена не высока! Мон Мотма помолчала, давая Тренго мгновения, чтобы прочувствовать эту ее обеспокоенность, что означало провести чистку в рядах, чтобы никаких сомневающихся в правильности приказов не осталось. — Что по моему вопросу? — уже другим, спокойным тоном спросила Мон-Мотма, напустив расположение и доверительность во взгляд. — Он отказался. — Тренго ответил отрывисто, прекрасно зная, что вот этого «отказался» Мон Мотма не приемлет. — Вы назначили цену? — Да, как вы и оговаривали. Руководитель Альянса, подняла изогнутую бровь: — Слайк отказался служить Альянсу за восстановление Республики? За все те преференции, которые он получил бы после победы? Мы предложили ему больше, чем даже высокопоставленным офицерам и чиновникам! И они согласились сотрудничать с нами! — Да. Он вел себя… я бы сказал, вызывающе, хотя, тут можно и не сомневаться. Я по вашей просьбе изучил его дело, могу сказать только, что, если, он решил отказать в такой грубой форме, то это убежденное решение. Никакие добавки к цене ему не нужны. Да и флота у него почти нет. Мы осторожно узнали, осталось всего несколько кораблей. Они договорились с Имперцами и охраняют Прэстилин. Видимо, по старой памяти. Голубые глаза Мон Мотмы сверкнули вызовом: — Что конкретно он говорил… в грубой форме? Олси Тренго перевел взгляд за транспаристил иллюминатора, несколько секунд, чтобы как-то сгладить формулировку отказа Слайка. — Что он прекрасно помнит вашего отца, при котором коррупция в Судебном департаменте задушила правосудие, что он помнит, как его объявили преступником и послали джедаев убить его, хотя он сражался за Республику, когда сама Республика просто равнодушно смотрела, как погибает сектор Слуис. Что он прекрасно понимает, зачем вам лично снова нужна Республика. Император сенат разогнал, а вам хочется власти, чтобы вновь усесться на теплое местечко в сенате в чине уже канцлера и чтобы все было как прежде. А он как прежде не хочет. — Тренго замолчал, глядя, как Мон Мотма смяла в кулаке край своей роскошной накидки, — Ликвидировать его? — Не сейчас, — сквозь зубы процедила блистательная Мон Мотма, — Прэстилин - это Межгалактический коммуникационный центр… Что ж, двадцать лет назад он там сражался с сепаратистами… за Республику! Теперь будет сражаться с Империей! — Но имперцы… — Значит, мы сделаем так, — жестко заявила Мон Мотма,- что имперцы уничтожат коммуникационный центр! А заодно и планетарные силы безопасности. Вы меня поняли, Тренго? Готовьте операцию. И компанию в Голонете. Галактика должна узнать об очередных зверствах Империи. Уверена, те из «Сыновей и дочерей Свободы», кто еще жив и не с нами, будут с нами! Чтобы отомстить за смерть Зозридора Слайка! А это очень нужные нам кадры!Сектор Слуис. Система Калаб.
Роуз так и не поняла, что ее обожгло, холодная вода или что-то еще. Впервые оказавшись под водой, она запаниковала, потому что не знала, что ей делать. Открыла глаза, которые тут же защипало, но увидела только мутную стену воды вокруг. И она совершенно потеряла ориентацию, дрыгая ногами и одной рукой, изо всех сил пытаясь не раскрыть в крике рот. Эта мутная масса давила холодом со всех сторон и Роуз казалось, что она сжимает тиски, пытаясь ее раздавить. Правая рука была зажата Хаксом, и он сильно дернул Роуз куда-то вверх, так, что ей показалось, что плечо хрустнуло. Еще рывок, еще, она не выдержала и закричала, от боли, от того ужаса, что словно облепил ее этой мутной водой… И вода хлынула в рот, в нос, Роуз забилась в панике… вынырнув на поверхность, задыхаясь, надрывно кашляя, выплевывая воду, все равно задыхаясь. Ноги не доставали дна, но она не уходила под воду, потому что Хакс тянул ее за собой, загребая одной рукой. Почти хрипя от напряжения, перевернувшись на спину и пытаясь справиться с тем, что одежда мешала, а в сапогах было невыносимо трудно, и с течением, которое относило их все дальше, и с Тико, которая пыталась вырвать руку и билась, как припадочная. В глазах сумасшедший какой-то страх и оторопь, она явно нахлебалась воды и теперь кашляла и судорожно вдыхала, вода опять попадала в рот, она фыркала, но уже сознательно вцепилась в его руку, смотря этим своим черным ужасом во взгляде… Он собрался, как умел делать всегда. Слишком часто ему приходилось собирать себя для удара, сколько себя помнил. Еще стоя над обрывом, мысль о том, что там, внизу, острые камни, невидимые под водой, накрыла липким секундным страхом. Через секунду эти камни распорют ему живот, или он сломает шею, позвоночник, и наступят те жуткие мгновения, когда твое сознание понимает, что это конец. Что это и есть смерть, и больше ничего и никогда не будет. Он отогнал эти мысли, заставив себя прыгнуть как можно дальше, и приложив усилия, чтобы дурковатая не вырвала руку. Это он зря. Он зря решил, что нужно взять ее за руку. Крифф возьми, на кой эта Тико сейчас, если ему нужно спастись самому? Но что-то внутри было против, чтобы он отпустил ее запястье, потом понял. Его несокрушимое упрямство восстало. Он забрал ее с собой, потому что так решил! И его цель — доставить ее к Рену, ткнув того носом в неспособность добиться хоть каких-то результатов в поиске и уничтожении оставшихся террористов. Потому что их нельзя оставлять в живых. И Хакс приволочет эту дикую ксаву на свой флагман, а это — результат! А Армитаж всегда добивался того результата, который ставил перед собой. Слишком много было в последнее время поражений… Теперь — нет! Поэтому он тянул ее, сцепив зубы, выдыхаясь, но от этого злясь еще сильнее, и эта злость не давала ему возможности сдаться и отпустить ее руку. Только с каждым метром, с каждым гребком Армитажу становилось тяжелее. Течение вдруг развернуло их и теперь стремительно несло за поворот, однако это было и удачей. Хакс понимал, что еще немного, и он выдохнется, поэтому прорычал Тико: — Просто не дергайся! То ли она как-то стала соображать, то ли поняла, какие движения помогают ей держаться на воде, то ли само течение несло вперед, но Роуз немного успокоилась, и даже перестала хаотично молотить руками и ногами. Только одежда и ботинки тянули вниз, она замерзла, рука, которую держал Хакс, занемела. Она понимала, что ему тяжело, хоть немного и помогал герметичный ранец, который стал своего рода надувным мешком, но генерал погружался в воду, выталкивал себя, снова подтягивал Тико. И только на самом повороте реки ему удалось выбраться за границы основного срединного течения, преодолев его с огромным трудом. Он устал, устал так, что сам себе казался камнем, который только из упрямства не идет на дно. И в то мгновение, когда он решил, что сил больше нет и его пальцы почти разжались на запястье Роуз, носок сапога толкнулся в грунт дна. Река не отпускала, пыталась снова забрать с собой, но Армитаж уперся сначала носками сапог, потом полной стопой, натужно дыша, но выбираясь из течения. Крупнозернистый песок перемежался сначала с мелкими камешками, а ближе к берегу сапоги Хакса, которые, как ему казалось, весили, как штурмовой истребитель, скользили по мокрой круглой гальке. И река отпустила их из своих холодных объятий, отчего генерал, тяжело дыша, встав на колени прямо в воде и бросив, наконец, руку Тико, просто стоял так, пытаясь унять бешено колотившееся сердце и отдышаться. Чуть повернул голову, сквозь налипшие на глаза волосы видел, как Тико ползет, передвигая руки по дну, и какая-то бурая вода позади нее, видимо от поднявшейся мути… Теперь-то ее не унесет. Армитаж закрыл глаза, слыша, как дикая ксава волокла себя к берегу, хрипло и натужно выдыхая воздух. Сейчас главное — выбраться из воды… Он встал, пошатываясь, побрел к кучно расположившимся у самой воды валунам, почти сплошной полосой тянувшимся по берегу. Река, сделав поворот, действительно, недолго, но неслась между обрывистыми склонами холмов уже с двух сторон, а вот дальше… Армитаж помотал головой, стряхивая воду с волос, приводя себя самого в чувство. Дальше все получалось наоборот. Этот берег постепенно становился пологим, и там, вдалеке, уже виднелись кроны каких-то деревьев, росших у воды, а противоположный, напротив, обрывался почти отвесными скальными стенами. Значит, надо добраться до приемлемого отрезка пути, чтобы остановиться… Хакс поднял голову, смотря на небо, сориентировался. По времени что-то долго они шли. Перевалило на вторую половину. Остановиться надо не на передышку, а до завтра. Слишком много всего за сегодня. И надо решить вопрос с едой. Генерал уселся на валун, чтобы вылить воду из сапог и как-то отжать китель. Намокшая ткань стала тяжелой, вытащил перчатки из карманов, проверил. То, что забрал у Тико, на месте. Разложил китель на валуне, чтобы стекала вода, снял рубашку… Бакта-пластырь оказался водостойким. Сутки еще не прошли, но боль от ожога лазера он уже не чувствовал. Или ему казалось, что не чувствовал. Тико полусидела, привалившись к камню почти у самой воды, подогнув под себя ноги и упираясь рукой в гальку, по-прежнему дыша тяжело. Мокрые волосы, выбившиеся из заколки, облепили лицо, плечи, с комбинезона стекала вода, но сама Роуз не обращала на это никакого внимания, смотря перед собой, точно на гальке было что-то важное. — Давай, Тико, — уже своим обычным сухо-холодным тоном сказал Хакс, натягивая отжатую и мокрую рубашку, — вставай, надо идти. Мозг Хакса уже просчитывал все варианты дальнейшего продвижения, поиска места для ночлега, а также способы добычи пищи, когда память открывала нужные файлы в сознании, вспоминая все, что когда-то давно Арми усвоил из уроков Джавта Тубрика и личного опыта выживания. Армитаж снова надел сапоги, потопал, чтобы стопа правильно вошла в мокрый сапог, надел китель… Она так и сидела, прислонившись к этому камню, так и дышала, тяжело. Почему-то сам вид маленькой дряни, такой вот, беззащитной, потерянной, снова заставил «ба-ам-ц» внутри, и нечто острое и колкое обожгло в области сердечной мышцы, отдавшись тоскливым и сжавшись в пульсирующий комочек внутри. Это обескуражило Хакса, но он тут же рассудил, что странные чувства - это от перенапряжения. «Надо отдохнуть и обязательно найти пищу, слишком много потрачено энергии», — подумал Генерал, но тоскливое нечто не уходило из этой самой области сердца. — Я… не … могу…- как-то сипло выдавила из себя Роуз, не поднимая головы, — я… устала… мне… плохо… Хакс мгновенно задушил это тоскливое… Он что, ее ПОЖАЛЕЛ? ЕЕ? Эта дурковатая чуть его не утопила, пффаск! Он пер ее по реке, почти выдохся, почти, уже подумал, что это конец! А она ... УСТАЛА? Все его четко просчитанные действия сейчас вот лот-коту под хвост? Потому что она, видите ли, устала? Плохо ей! Как будто ему хорошо! Накатившее раздражение наложилось на усталость, ноющие мышцы, ситуацию форс-мажора и совершенно туманное будущее. Ясно вырисовывалась только конечная цель — берег моря между материками. Там просто не может не быть хоть какого-то движения транспорта в атмосфере, а, значит, если он грамотно зажжет костер, его увидят… Тогда останется только ждать. В конце концов, можно придумать и соорудить плавсредство… Но! Это только конечная точка пути! Этот путь надо пройти и остаться живым. Во что бы то ни стало. И он пройдет и останется! О! Эта мелкая сопротивленская дрянь! Его, Хакса, амбиции и желание утереть нос Рену… Какого криффа он потащил ее с собой? Да пусть бы ее уже раз двадцать сожрал кто-то, да пусть бы она утонула, да пусть бы… Злость нахлынула высокой волной, захлестнув генерала. Его решение было правильным! Если бы на этом корыте было топливо! Все бы сложилось, как надо! И он уперто тащил диверсантку, потому что так решил! Что теперь? Она ломает все его планы и все расчеты. Вывод? Тащить ее с собой в лес было НЕВЕРНЫМ решением задачи. Выход какой? Самому придушить ее, заставив рассказать то, что знает, вытянув грамотными вопросами то, что ему нужно? Можно. Но на это уйдет время. А время терять он не мог себе позволить. Она шла за ним в надежде на встречу с родителями. Хорошо, попробовать еще раз? — Тико, ты должна встать и идти! Иначе ты никогда не увидишь своих родителей! Роуз подняла голову, глаза бездонные и больные, ей было холодно, она дрожала, он видел, усмехнулась еле-еле: — А я и так их не увижу… Ты же все соврал… Я не могу больше… идти… Вспышка в сознании Хакса. Ее НЕПОДЧИНЕНИЕ, его злобная досада, потому что он все рассчитал, а эта Тико… Помеха! Препятствие! Вот сейчас Армитаж задавил свое упрямое желание что-то доказать Рену, потому что уже не до противостояния, потому что он должен ВЫЖИТЬ! — Ну, да, — ехидно заметил генерал, — сил хватает только в том случае, когда речь идет о том, сколько бы еще солдат Первого Ордена убить, чтобы ты, Тико, и твои дружки осчастливились… — Как же я тебя … ненавижу, — прошептала Роуз, закрывая глаза и откидываясь вновь спиной на камень. Генерал в полемику вступать не стал, развернулся и стал пробираться между камней поближе к склонам, где было посвободнее, и можно было двигаться не спотыкаясь на каждом шагу. В сознании творилось непонятно что. С одной стороны он негодовал, шипел, костеря эту мелкую дрянь на чем свет стоит. Ненавидит она его! А уж как он ее ненавидит! Бешеная ксава, впившаяся в его руку при всем строе! И как он удержался, чтобы не расквасить ей физиономию! Стоп. Хакс остановился. А он и не удерживался. Вот этому предателю вмазал бы от души, а этой…. Мелкой дряни… Тут в памяти всплыло, как он вошел в дом к Тселу, а Тико стояла посредине комнаты, держа руки за спиной, смотрела с вызовом, торжествующе… а потом шарахнула его шокером. И все! Теперь Хакс здесь и ему придется очень постараться, чтобы не сдохнуть. А эта мелкая дрянь … Он с размаху пнул камешек, тот отлетел и ударился о скалу, а в сознании Хакса вдруг с невероятной скоростью закрутились картинки, раскручивая какой-то водоворот, куда затягивало и его злость, и досаду, и желчное торжество, что эта мелкая дрянь получит сполна… Да куда она денется! Поднимется и поплетется за ним, одна точно не останется! Ненавидит она! Больше он на нее отвлекаться не станет. Захочет жить, значит, через «не могу» пойдет! А не захочет, да и крифф с ней! «Вы не можете!... Это неправильно! Остановитесь же!... Я выведу тебя, скажу, что ты сбежал… Почему ты такой?… Мне страшно, мне так страшно…» И этот ее запах… солнечного утра из его забытого детства, когда он еще не был ТАКИМ, и голос, звавший его из сада: «Арми!» Словно в самом Хаксе сейчас, как сердитая волна неистово билась о камни утеса, оглушая грохотом прибоя, нечто неосознанное, необъяснимое, сокрушало и перемалывало его озлобленность и ожесточенное желание просто уйти и забыть об этой Тико, потому что ему нужно думать о себе. А он думал о ней! ПОЧЕМУ она так дышала? Почему вдруг погасла, как будто ее накрыло ночной тенью? Она кидалась на него с яростью и не собиралась сдаваться! Она вспыхивала за доли секунды, она… Взгляд Армитажа остановился на каких-то ползучих растениях, оплетших нечто, напоминавшее дыру в склоне холма. Из-за беспорядочно наваленных, отколовшихся от скального основания камней, выглядывала пышная зелень. Цветущая зелень, а за ней — кроны высоких и стройных деревьев с серебристо-голубой листвой… Генерал метнулся чуть вверх, зажав в руке шокер, осторожно раздвинул эти ползучие лианы, прислушался, принюхался, хищниками не пахло. Судя по нанесенной гальке, вода поднималась сюда, видимо во время дождей, так что… Армитаж шагнул, как ему казалось, в темноту, такую тень образовывали лианы, но все оказалось не так страшно. Это не пещера, просто глубокий грот. Обвалившиеся камни породы, плюс разливы реки вымыли эту пустоту в склоне. Животных грот не привлекал, потому что они чуяли опасность реки. Он быстро обежал взглядом углубление, никаких нор не заметил, прошел внутрь, осмотрел камни, видимо отвалились от стены совсем недавно, прикинул, что вполне подойдут под костер, таскать не придется, нащупал в кармане нить моноволокна и эти зажимы… Тягучая какая-то, тревожная досада не давала спокойно мыслить… И долбило пульсом в висках что-то муторное и беспокойное… Никаких шагов он не слышал, а должен был слышать! Она не могла идти по гальке бесшумно! Да какое ему дело! Он принял решение! И оно правильное! И… Хакс сорвался с места и, сначала обычным шагом, а потом все быстрее и быстрее, направился обратно. И точно подгонял кто-то невидимый: «Скорее!» Когда она поняла? Наверное, когда Хакс отпустил ее руку и она уперлась коленом в дно реки. Рука занемела и болело плечо, страх, борьба с течением и боль в плече перебивали другую. Или Роуз просто думала, что это от того, что генерал дергал ее руку, таща за собой. Оказалось, что это не рука. Когда у берега, уже в спокойной воде, она увидела, что справа эта вода окрасилась красновато-бурым. И боль совсем другая, остро-жгучая, и не рука это вовсе, там, что-то… Роуз с трудом завела руку за спину. Комбинезон был порван, а ладонь стала красной от крови. И Тико закусила губу, чтобы не крикнуть от соприкосновения с раной. Только теперь чувствуя и эту боль, и неимоверную слабость, и как тяжело дышать. Все вокруг плавно шло по кругу, как только она пыталась поднять голову. Она хотела сказать, что там, у нее на спине… Видимо, все же камень был под водой. И она не разбилась, только потому, что острый край чиркнул вскользь, что сейчас Роуз не могла идти, она вообще ничего не могла. А Хакс опять с насмешкой, со своим этим брезгливо-презрительным тоном, словно она заразная какая… Зачем тогда тащил ее? Бросил бы и все, она бы утонула. А теперь? А теперь все равно бросит. И он бросил. Она смотрела, как он уходил, пыталась смотреть. Хаксов стало двое, потом и они исчезли за валунами. Он не оглянулся. Почему ей так холодно? Солнце еще не уходило за горизонт, только клонилось к вершинам холмов, а ее трясло, и она ничего не могла сделать. Она хотела отползти от реки, и даже получилось, немного, потому что сил не было. Совсем. Роуз кое-как подтянула себя к тому валуну, где сидел Хакс. Тут не было тени, и солнышко пригревало, и камень был теплый. «Это все? Я умру здесь, на Калабе, так что Финн и По скажут правду…» Почему-то она так ясно увидела себя там, в прошлом, дома, когда все еще были живы, а бабушка Этта гладила ее по голове, подкладывая ей на тарелку еще один кусочек своего кекса: «Рози сладкоежка у нас, моя бабушка говорила, значит сердце доброе…» Мама и папа смеялись, а Пейдж… Пейдж… Тот день, когда они улетали, расставаясь родителями и бабушкой… навсегда… Потом не стало Пейдж, теперь и Рози не станет. Она накрыла ладонью медальон на груди, закрыла глаза. Бок жгло и дергало болью. Сколько еще? Надо остановить кровь! Если прижать ткань комбинезона, попытаться прижать… Роуз так долго снимала верх, что обессилела окончательно, почти упав на гальку. Пыталась отдышаться. Один рукав удалось снять, теперь второй. Надо же, там, на базе, остался бакта-пластырь.. Один она … Она так старалась не сделать ему больно… Потому что видела, что сделал лазер Финна с его кожей, уже добравшись до мышечной ткани. И этот страшный лопнувший пузырь… И совершенно не могла представить, что еще не пройдет и суток, а она останется одна… Зачем она отпустила генерала? Если бы она не сняла ограничители, она бы не оказалась здесь. Его все равно бы казнили, казнили бы эти бандиты раньше… Там, на базе… ну и что? «Нам нужна его голова…» Роуз вдруг вспомнила, как он сидел там, у подножия холмов, облокотившись руками на согнутые в коленях ноги. И рыжая челка упала на глаза. И он совершенно не был похож на того, другого Хакса… Только не похож внешне. А внутри… Зачем она отпустила его? Тогда колокольчик внутри Роуз зазвенел вновь. Этот колокольчик ее бабушка Этту называла ее маячком: «У нашей Рози есть маячок, сигнал такой. Она все время хочет кого-то спасти, это же так прекрасно!» Она хотела его спасти… Потому что так было правильно, даже если он ее самый главный враг… Роуз отдышалась, закрыв глаза, голова кружилась, но потом все равно сделала то, что хотела — второй рукав поддался, и верх комбинезона она все же сняла, тут же скомкав мокрую ткань, зажав ее плотно между спиной и камнем. Боль усилилась, Роуз застонала, но решила терпеть, сколько можно… Сейчас в ней самой словно столкнулись две волны. Одна упрямая и толкающая Роуз на сопротивление неизбежности, а вторая, сонная и апатичная, успокаивала, убеждая, что не зачем дольше продлевать то, что неизбежно. И вторая накрывала Тико слабостью и желанием просто лечь и уснуть… Боль не давала. Сейчас становилось просто невыносимо от соприкосновения ткани и раны… «Зачем, Рози? Что ты сможешь одна? Прожить лишний день, час? Для чего? …» Нет, ей не было себя жалко, просто подумала, что той, другой жизни было так мало, а потом… только ненависть и месть. Разве можно ненавидеть все время? Она услышала шаги, повернула голову, закружилось все вокруг, небо, скалистые склоны холмов, камни у реки и сама река… Хакс остановился у валуна, смотрел на нее странным взглядом… Золотые искорки в зелено-голубых глазах. Роуз не сразу поняла, он … озадачен? Злится? ЗАЧЕМ он вернулся? Добить? Ну, уж НЕТ! Добивать себя она ему не позволит! Мелкая дрянь переползла от воды, упиралась спиной в камень, совсем бледная… И взгляд какой-то мутный, осознала, что это он… И в этом взгляде вспыхнуло, понял, как тогда, на «Господстве», непримиримостью! Он остановился, потому что бежал, чтобы она не подумала… Что не подумала? ЗАЧЕМ он вернулся? Что-то гулко и больно ударило по сознанию, когда он увидел ее… такой… Хакс был обескуражен. От того, что думал одно, а делал другое, точно кто-то другой в нем самом, помимо его рассудительности и обоснования, помимо его расчетов и решений, обойдя все никогда не нарушаемые правила, заставил Хакса не только сомневаться, заставил Хакса … чувствовать? Тико сняла свой верх комбинезона, оставшись только в каком-то темно-сером топе, обтягивающем грудь, еще мокром, и это очертание ее груди, высокой и спелой, резко выделявшееся на бледном теле, шарахнуло не хуже стимулятора из запасов доктора Юдрега. Тико вцепилась в свой медальон, почему, собственно, Хакс и уставился… куда не надо бы было. Потом он увидел то, что должен был увидеть и понять раньше, но не обратил внимания. Справа от ребер бок ксавы был вымазан кровью…Неизведанные регионы. Система Иркалла. 17. 8 ПБЯ
Он устал так, что больше идти не мог. Душная влажность облепившая, как пластоткань, выпивала из его тела все силы. Второй день он шел на северо-восток. Переночевал на развилке толстенного бодшо, вспомнив, что Тубрик раздельно и четко произнес: «Это ваше спасение. Змеи на бодшо не обитают, потому что его кора покрыта мелкими колкими чешуйками, а листья выделяют отпугивающий их аромат. Открытые участи кожи, конечно, покроются волдырями, но это пройдет, зато останетесь живы…» Открытые участки кожи, то есть кисти и, правда, нещадно горели и чесались, и половина лица, той, которой он прислонялся к стволу, зато гнусная мошка почему-то отстала. Еще день пути, вооруженный только рогатиной, которую смастерил с третьего раза из подходящей ветви (остальные были слабые и гнулись), Армитаж упрямо шел, прислушиваясь и принюхиваясь. Обходя, как учил Тубрик, густые заросли, груды оплетенных лианами камней, скопление поваленных ветром или временем деревьев. Если к голоду он притерпелся, то вот пить хотелось отчаянно. Только никаких, даже захудалых ручейков не было. Но по карте, которую им дали изучить пред тем, как каждого вывезли на аэроспидере и высадили в джунглях, он точно помнил — ручей есть, даже не ручей, маленькая речушка. Пройдя вдоль русла, он должен выйти к плато, спуститься, и дальше… Крихвак прыгнул сверху, Армитаж успел увернуться, заметив движение, но клешня четырехлапого членистоногого чиркнула по спине, рассекая кожу от лопатки почти до нижних ребер. Жгучая боль, только Армитаж уже развернулся, припечатав крихвака к стволу рогатиной, а потом, нащупав первый попавшийся камень, выдрал его из земли и ударил в незащищенное брюхо. Синяя жижа брызнула на Хакса, крихвак задергался, Армитаж убрал рогатину и добил хищника уже на земле. Потом… потом он чувствовал, как горячая кровь стекала по спине. Его кровь. Потом он снял одежду, утрамбовал между собой и стволом дерева, прижавшись, чтобы остановить эту кровь… Трембок не зря считался лучшим инструктором по выживанию. Он знал о мирах Галактики столько, что Хакс мог только удивляться. А уж за десять лет на Иркалле изучил местную флору и фауну досконально. Преодолевая отчаяние и чувство безысходности, обвязав нижней рубашкой кое-как рану, Армитаж потратил много времени, потому что ослаб, потому что в глазах было темно, голова кружилась, но он нашел то, что нужно, пережевав листья лоэди, сглатывая невыносимую горечь сока, а потом затолкал кашицу из листьев под рубашку. Он был совсем один, и знал только одно — на аварийный маяк он не нажмет ни за что!Сектор Слуис. Система Калаб.
Теперь он смотрел на мелкую дрянь и четко понимал, что кваднивая сталь истончается, плавится, шипя и плюясь: «Да пусть сдохнет тут!» Только откуда-то издалека, из самых темных глубин подсознания, из его памяти, медленно поднималось нечто, запретное. То, что Хакс-старший выбивал из него жестокостью, заставляя это запретное умереть навсегда… И он сам считал, что любое сострадание - это слабость, недостойное чувство, вытравленное… до этого мгновения. Эта девушка, оставшись совсем одна… она прижимала рану, как он когда-то, она пыталась… выжить, во что бы то ни стало, зная, что никто не придет ей на помощь. И никакого аварийного маяка у нее не было. У нее вообще ничего не было. Тико опустила голову, потому что ей было тяжело напрягать мышцы и смотреть на него, но сгребла в ладонь мелкую гальку. — Не стоит, - едко заметил генерал, подходя, — раз уж ты решила вцепиться мне в горло, лучше направь этот свой очередной порыв на то, чтобы собрать силы. Они тебе понадобятся… еще. Роуз оперлась на одну руку, так и не повернув голову. Медальон качался, бликуя на солнце, грудь ее вздымалась, дышала Тико часто. Она ничего не ответила, только пальцы разжались, отпуская песок и камешки. Черные, как крылья лоро, все еще не просохшие волосы, накрывали плечи. Она снова откинулась на камень, медленно подняв руку и отведя пряди с глаз. Хакс присел перед ней, положив ладонь на ее руку. Холодная. Но Тико трясло не от холода… — Мне надо посмотреть, — приказным тоном высказал свое желание генерал, тут же разворачивая ее за плечо. Скомканный верх комбеза упал вниз… Видимо, острый край камня рассек не только кожу, но и мышцы, кровь практически остановилась, сама рана была не слишком обширной, но точно болезненной и хорошо покровила, судя по состоянию Тико. Он еще окинул взглядом ее спину, вздрагивающие плечи… Призыв изнутри: «Да пусть сдохнет тут!» затухал, как залитый ливнем пожар… Теперь генерал знал, что нужно делать, и совершенно забыл о своем твердом, решительном и бескомпромиссном желании спасти себя самого, потому что мелкая сопротивленская дрянь мешала его планам. Роуз молчала, соображая, что, если она сейчас развернется и как-то исхитрится ударить его… «Зачем?» — спросил колокольчик внутри. И зазвенел совсем по-другому. Тико пыталась понять, что это? Даже несмотря на то, что она ненавидит Хакса всей душой… Разве? Она почему-то именно сейчас почувствовала, что это осознание, когда ты не одна, когда кто-то пришел, когда ты считала, что это конец, пусть враг, но он… вернулся… ЗАЧЕМ? Она была уверена, что Хакс просто бросил ее тут, отказавшись от своего плана притащить Тико в Первый Орден… Армитаж расстегивал китель, она смотрела глазами, наполненными слезами, потом эти слезы покатились снова по щекам, потому что генерал сдернул с себя бакта пластырь, снова присев перед Роуз: — Он рассчитан на двое суток. Сутки еще не прошли, значит, состав действует. Не дергайся, Тико, хуже не будет. Она опустила глаза, с ресниц закапали слезы, и кивнула, всхлипнув. Почему-то ей стало легче дышать, вот когда он вернулся, когда она поняла, что он не желает причинить ей зло… Да с самого начала, с этой аварийной посадки, ведь он мог убить ее раз сто, мог бросить раз двести… Мог просто отпустить ее руку в воде и все… Но он же все равно ушел! Тико все же дернулась, когда он довольно жестко прижал пластырь с целительной бактой к ране, отодвинув край топа. Надо было еще придержать, чтобы лег плотно, все же он уже использовался… «Крифф возьми», — думал генерал, прижимая пластырь, смотря на ее плечи, — «сначала она шлепнула эту бакту мне, теперь я ей. Один пластырь на двоих… Что я делаю? Зачем?» — Зачем? — прошептала Тико, когда Хакс уселся рядом на гальку, снова злой на самого себя и на проклятую диверсантку, которая еле держалась, но, опершись на валун, смотрела сейчас своими слезами в глазах, безуспешно пытаясь натянуть комбинезон. — Живая террористка, которая уничтожила двенадцать экипажей, это лучшее доказательство, в моем случае, — желчно ответил Хакс, смотря туда, где виднелись верхушки крон деревьев, — кадры твоей встречи с семьями убитых тобой пилотов увидит вся галактика. Крупным планом покажем глаза детей… Роуз бросила свой рукав, который почти натянула и, на волне подкатившей ярости, швырнула в Хакса пригоршню песка и мелкой гальки. Армитаж успел закрыться рукой, отбивая камешки, но песок попал на волосы и лицо. Хакс потряс головой, отряхнул китель, повернулся к Тико: — И с большим удовольствием я посмотрю сюжет, где вдовы пилотов таскают тебя за волосы… — Уы-ы-ы-ы, — зарычала мелкая дрянь, уже двумя руками захватывая песок и гальку, — Ты-ы-ы… Я бы тоже посмотрела как миллионы тех, кого ты убил на Хосниане… Я бы… - тут Роуз вскинула руки и порция ее ярости в виде песка и гальки полетела в Хакса. Однако, в силу того, что ее действия были лишены стремительности, Армитаж , вскочив, просто дернулся в сторону, а потом уселся с другой стороны Тико, слушая, как она часто и возмущенно дышит, однако повторить маневр не смогла, потому что нужна была передышка. — Значит, умирать ты передумала, — констатировал генерал, не глядя на Роуз, но очень желая, потому что точно знал, через несколько минут бакта начинает действовать, снимая боль и обволакивая рану, — это правильно, Тико. Есть шанс, что тебя посадят в ту же тюрьму, что и твоих родителей. А твои дружки, такие идеальные и так тобой обожаемые, уверен, уже забыли о твоей гибели, потому что ты уже… как и все остальные, впрочем, отработанный материал. У них вон, охотник есть, и теперь ему будут сказочки о светлом будущем и непримиримой борьбе в мозги впаивать. Так что тюрьма для тебя, просто возможность остаться в живых, потому что это ваше Сопротивление я найду и уничтожу. — Какой же ты подлец, — прошипела Роуз сквозь зубы, не открывая глаз. Изматывающая ее боль стихала, давая злости наполнять освободившееся в сознании место. Вскипавшее неумолимое, негодующее противостояние растекалось теперь по крови, унимая эту дрожь, от которой она тряслась, как в лихорадке. Роуз открыла глаза, небо осталось на месте, она скосила взгляд, увидела плечо генерала, тоже, на месте. — Не стану спорить,- ответил Армитаж, вставая, — а вот теперь, Тико, ты пойдешь вперед, вон до тех деревьев. И ты пройдешь этот путь, иначе снова тут останешься умирать. Только теперь дольше, продлишь себе удовольствие поплакать о своей паршивой жизни… Тут он неожиданно присел прямо перед ней, смотря совершенно без насмешки, с ожесточенной решимостью и холодным любопытством: — А если ты сейчас начнешь тут мне героически сопротивляться, то просто потащу тебя по камням, упираться у тебя сил хватит не надолго, так что лучше подумай… считаю до пяти… В черной ночи ее глаз взрывались звезды, вся ее душа протестовала и отчаянно сопротивлялась, не желая подчиняться этому гадкому Хаксу. Только Роуз понимала уже, что он как сказал, так и сделает. И почему-то колокольчик в ней тренькнул жалобно и почти не слышно, когда с лица генерала исчезла усмешка и, пусть на мгновение, но она увидела, как в его взгляде мелькнуло что-то, другое, словно его глаза ПРОСИЛИ, чтобы она пошла… Разозлилась, снова пылает желанием драться, это хорошо. Хакс был доволен. Знал, насколько злость и это ее запальчивая жажда ответить ему, добавляют сил. Она смогла вытащить себя из отчаяния, сможет и сейчас! Еще немного привнести смятения, чтобы нужное количество адреналина впрыснулось в кровь… Кринк мо! Она бледная такая… — Сейчас тебе будет тяжело, Тико, — сказал Армитаж, когда она кивнула, — голова будет кружиться, слабость волнами, сердце будет колотиться так, что тебе будет страшно… — Откуда… ты знаешь? — тихо спросила Роуз, не выдержав его взгляд, и опустила ресницы. — Знаю, но это пройдет, надо только очень постараться. Тут Роуз вздрогнула, потому что генерал совершенно нагло ухватил ее комбинезон за висящий рукав, потянув его вверх: — Давай, одевайся. И Армитаж с удовлетворением отметил, как легкая краска заливает ее щеки, потому что он помогал ей надеть комбинезон, потому что пришлось быть совсем близко… И с неудовлетворением отметил, что старался сделать так, чтобы она аккуратно всовывала руки в рукава, вопреки своему сущему, расчетам грамотного давления, выводя ее из себя и заставляя негодовать снова. Сердце самого Хакса почему-то тоже забилось чаще. Внутри Армитажа он видел самого себя, в тех джунглях Иркаллы, когда он чувствовал тогда то же самое, что и она теперь. Она попыталась подняться, медленно, держась за шершавый камень, кровь отхлынула, голова закружилась. Роуз налегла на валун и снова прикусила губу. Она сможет? — Ты сможешь! — сказал рядом голос генерала, а его рука ухватила ее локоть. Роуз попыталась выдернуть, но его пальцы сжали сильнее, — Не дури, Тико, твои идеологические порывы тут уже неуместны. Грохнешься в обморок, разобьешь голову, а пластырь у нас один. И мне кажется, что ты уже обещала, что я говорю, ты делаешь. «Шит до! Что делаю я?» — снова задал себе вопрос Хакс, делая шаг к гроту с повисшей на его руке бешеной раненой ксавой. Они брели теперь медленно. Через каждые два шага она останавливалась, отдышаться, налегая на его локоть, опустив голову, и черные пряди волос падали вниз, закрывая ее лицо. Хакс ждал, с одной стороны мысленно ругаясь всеми словами, что знал, с другой смотрел на нее с высоты своего роста, удивляясь ее упорству и думая о том, что он должен сделать дальше, когда, они, наконец, доберутся до грота. Мокрая одежда раздражала, маленькая дрянь пыхтела, но тащила себя, солнце неуклонно двигалось к закату, а генерал, затолкав подальше неправильные свои ощущения, когда он касался ее спины, решил, что ему просто необходимо кем-то командовать, это стимулирует мозг, а принятые решения отнес к целесообразности отработать все варианты первоначального плана. Однако сам понимал, что врал себе. Было что-то еще… то самое, тоскливое, зацепившееся в сердце колючкой… Она увидела грот, обвела взглядом: — Это… убежище… такое? — Такое, — бросил Хакс, оставляя ее у стены, куда пробивался сквозь листву солнечный луч. Она осела вниз, тяжело, снова пыталась отдышаться. Хакс думал, потом решился: — Заряд на самый малый, — сказал генерал, протягивая ей шокер, — тут сиди. Вздумаешь меня вырубить, останешься без огня и без еды. Роуз не отвела взгляда, беря шокер: — А ты? — А это не твое дело,- почти грубо ответил Хакс, отрываясь своим взглядом от ее вопрошающих глаз. Потом он таскал охапки обломанных веток с тех самых деревьев с серебристо-голубыми листьями, густыми и мягкими, скидывал их у дальней стены, опрыскивал репеллентом, снова уходил, бросая взгляд на Тико. Она молча провожала его взглядом, понимая, что он пытается что-то сделать, но сама, после тяжелого для нее пути, ничем ему помочь не могла. Слабость накатывала волнами, ей ужасно хотелось пить, есть и спать. Солнечный луч уже погас, солнце уходило за вершины холмов, гора веток все росла, занимая теперь чуть ли не половину грота. — Зачем столько? — тихо спросила Роуз, когда Хакс притащил очередную охапку, кинув ее на общую кучу. Он не ответил, вытер пот со лба, кинув на нее серьезный и сосредоточенный взгляд, и снова ушел. Теперь он таскал сухие остатки поваленных деревьев, клал толстые ветви на сложенные камни и переламывал их, ударив стопой. Потом камни уложил кругом, навалив сушняк внутрь, две длинные ветки укрепил камнями рядом с очагом и потянул руку: — Шокер. Роуз обрадовалась огню, когда языки пламени, вспыхнув, заплясали под сухими ветками, жадно облизывая толстое дерево. Хакс еще повозился, сооружая нечто, примериваясь, по высоте, закладывая основание камнями, чтобы не упало. — Откуда ты все это… знаешь? — снова спросила Роуз, смотря, как отражается пламя в его глазах. — Какая тебе разница, — буркнул Армитаж, и снова ушел, прихватив ранец. В какие-то секунды Роуз снова пережила сдавившее сердце отчаянье, такое острое и такое больное… Как будто кто-то проткнул ее пикой. Он забрал ранец! Он оставит ее здесь? А сам? Она снова одна? Эти секунды боли и паники… Почему же она совсем не злится сейчас? Почему просто хочет, чтобы он не бросал ее больше? Роуз смотрела на скакавший озорно и весело огонь в костре, сухие толстые ветви потрескивали в тишине и сумерках… Да нет же! Зачем тогда он потратил столько времени, чтобы принести все это, сложить эти камни, развести огонь… Она медленно встала, медленно, держась то за стену, то за лианы, потом за валуны, выбралась на воздух… Хакс далеко не ушел, там, внизу, правее… Его силуэт в закатном свете… Хакс , конечно, понимал, что соорудить ловушку вряд ли успеет, но вот место, где он хотел ее поставить, присмотрел. Если повезет, очень повезет! и он поймает рыбу, то тогда постарается. Там, наверху, совсем светлый лес и, судя по количеству непуганой живности, которая шарахалась от Хакса, пока он ломал ветки с листвой, потенциально поставить ловушку есть смысл. Другой вопрос, кто туда попадется… Труднее всего оказалось разжать зажимы. Один он сломал. Со вторым действовал аккуратнее, получилось. Теперь заточить об камень. Тоже не просто, но тоже, получилось. Потом он связал зажим-крючок, хоть и грубый, с мононитью, насадил несколько семян, три раскрошились, остальные вроде держались, но толщина крючка была приличной… Тому, как определять, можно ли использовать для пищи рыбу, Трембок уделил две лекции. Курсанты пересмотрели великое множество видов, с разных миров, но лучший инструктор по выживанию, когда, казалось, что этот материал совершенно невозможно как-то запомнить и уложить в памяти, сказал, закинув голотранслятор за свое плечо: — Думаете, что никогда не запомните? Правильно. Это все не нужно совсем. Есть несколько общих правил, три исключения из правил. Это все, что вам надо знать. Те миллионы видов все равно не осилить никому. Теперь Хакс, закрепив нить между камнями и намотав на руку, ждал, всматриваясь в заводь. Роуз еще постояла, привалившись к теплому камню, вдыхая свежий вечерний воздух. Она смотрела, как Хакс там, у реки, вглядывается в воду, и ей почему-то стало спокойно. Или это просто впервые за сутки отпустило напряжение? Сейчас ей казалось, что все произошедшее за какой-то туманной завесой, далеко. Сейчас она подумала о том, что за эти сутки она прожила какую-то другую жизнь, параллельную той, которая была там… Там, это где? Как будто в другом мире. Потому что в этом, ее нынешнем мире, не было войны, базы Сопротивления, планов на то, как бороться с Первым Орденом, опасности быть обнаруженными… Не было никого, кроме Хакса. Но вот именно сейчас, стоя у входа в грот, в котором горел огонь, и была навалена куча веток, она подумала, что генерала Хакса тоже нет. Есть кто-то другой. И она совсем его не знает. Через час, когда почти стемнело, он принес две рыбины. Роуз уставилась на них, они были почищены и неровно разрезаны на куски. — А… как? — спросила она потрясенно. — Никак, — отрезал Хакс, ставя на камни половины металлического контейнера, наполненные водой из реки, потом повернулся к Роуз: — Тут много подходящих плоских и острых камней, только приспособиться надо. Когда закипит, пусть кипит. Почти до половины, потом положишь туда рыбу. Потом… Потом, я, надеюсь, вернусь. Он кинул взгляд на шокер, лежащий у ее ног, и снова ушел. Отложенные подходящие толстые ветви нашел сразу, острым камнем расщепил их до нужной длины, неудобно, прилагая усилия, но упрямо решив, что выставит свои две грубо сделанные ловушки на ночь. К одной привязал нить, она получилась более качественной, вставил палочку, насыпал ядрышек и полез в кусты. Там шуршало днем. Вторую поставил под деревьями, эта полегче, но на птицу сойдет. Проверил расщепку, насыпал несколько семян. Судя по количеству экскрементов под деревом, птицы тут или ночуют, или отдыхают. Но они тут часто! Какие? Посмотрим, если повезет, конечно. И только приблизившись к гроту, почувствовал запах рыбы… Прислонился к валуну у лиан, постоял, смотря на звезды. Он повел себя, как дурак и вот результат. Он, командующий флотом, оказался тут, а его жизнь осталась где-то там, и сейчас ему казалось, что эта чья-то другая жизнь, потому что здесь был другой мир, и тут надо было жить, думать и действовать по-другому. И еще… Всего сутки, а ему казалось, что за это время произошло столько всего, точно уже годы прошли, так далеко сейчас то, что случилось до того мгновения, когда транспортник пропахал землю и застыл на краю поляны. Он ведет себя точно, не как генерал Хакс? Возможно. Потому что… Диверсантка… нет. Кто-то другой. Другая Тико. И он ее совсем не знает. Роуз вяло мешала палочкой рыбу в половинках контейнера, смотря на огонь слишком блестящими глазами, щеки алели странными пятнами румянца, она полулежала на ветках, взглянула на вошедшего Хакса и … Армитаж застыл, потому что слабая улыбка на ее лице произвела на него эффект шумовой гранаты. В ушах зазвенело, в голове зашумело. «Это от усталости», подумал генерал, — «слишком много для одного дня…» — Вот, — тихо сказала Роуз, с гордостью указав на рыбу, и закашлялась. Только это не от воды, это был уже другой кашель. Хакс выругался, потому что понял. Мелкая дрянь, ко всему прочему, скорее всего, еще и здорово простыла. Что делать? Он не знал. Думал, отодвигая палкой плошки с бульоном и рыбой с камней. — Раздевайся, — приказал генерал, растаскивая ветви на две кучи и укладывая их у костра. — Что? — еле слышно переспросила Роуз, в душе съежилось что-то, ощетинившись колючками, он что… совсем… — Раздевайся, Тико, — повторил Хакс, расстегивая китель, — ты сидишь в сырой одежде и в мокрых ботинках. У тебя точно поднялась температура и твой кашель плохой. Это первое. Второе, вот эти слеги — для одежды. Ее надо высушить. Эти ветки — твоя постель. Ты сейчас разденешься, повесишь свою одежду сушиться, заберешься внутрь веток и … — Я… не буду! — упрямо прервала его Роуз, смотря сердито. Хакс снял китель, оставшись в рубашке, повесил на слегу и принялся стаскивать сапоги: — Не хочешь, не надо, но бакта тут не поможет, - потом посмотрел на Роуз, помолчал, соображая, скривился, — Я отвернусь. И отвернулся, досадуя неимоверно и считая, что совершенно непозволительно ведет себя с ней. То есть она может подумать, что он как-то изменил свое решение или отношение к ней. Никак! Она мелкая сопротивленская дрянь! И она нужна здоровой и живой… И снова в нем сцепились его прошлое и его настоящее, внося в сознание долю смятения и плавя квадниевую сталь души генерала Хакса. — Все, — сказала Тико за его спиной. Армитаж обернулся. Она забралась в кучу ветвей, торчала только голова с распущенными волосами и совсем лихорадочно блестели глаза. Смотрела настороженно, точно он собирался на нее наброситься… Хакс потрогал одну плошку, понюхал бульон, оценил цвет, вроде не ошибся. Потом попробовал взять в руки. Остыло терпимо: — Бульон выпить, рыбу съесть. Отвернись. Две обнаженные руки потянулись за половинкой контейнера, она смотрела все так же, с тревогой и вопросом, а в его глазах… В его глазах отражался огонь от костра, вспыхивая зелеными искорками, и тени от ресниц на осунувшемся лице. И Роуз подумала, что он, наверное, очень устал. Ее слабость не проходила, навалилась тяжестью в груди, голова начала болеть… Ее пальчики коснулись пальцев Хакса, сжимавшего металл плошки, она осторожно взяла ее, тут же развернувшись и смотря в стену грота, на которой прыгали причудливые тени от веток. Бульон был жирный, но совсем не соленый. Роуз выпила его, обжигаясь, жадно руками отламывала белое мясо, набивая рот и глотая, почти не разжевывая, выбирая немногочисленные косточки, так она была голодна… Только потом повернулась, поставив половину контейнера рядом на каменный пол. Эти гибкие ветки, с серебристо-голубыми листьями, показались ей просто мягкой кроватью. Она совсем не замечала неудобства, ее сразу стало клонить в сон, из-за листьев она видела, как он аккуратно и медленно ест, отламывая небольшие кусочки, смотря в сторону от нее, потому что сидел в своих ветках в пол оборота к ней, тоже укрывшись среди серебристо-голубой листвы. «Как странно» — подумала Роуз уже сквозь пелену сна, опускавшуюся на сознание, — «я смотрю на генерала Хакса, которого ненавижу, а рядом сидит не генерал… совсем…» Огонь освещал его… поворот головы, шею и плечо, и там, сквозь листья… грубый шрам от лопатки вниз… На том же месте, где сейчас на ее спине был приклеен бакта-пластырь. «Почему он вернулся за мной?» — успела подумать Роуз, но веки стали такими неподъемными… Хакс обернулся. Она спала? Прислушался к дыханию. Все еще часто, но не хрипит. И волосы на висках, на лбу мокрые. Это хорошо. Он уже почти поднялся, чтобы подбросить еще толстых ветвей, но снова обернулся. Во сне дикая ксава… была похожа на… На Тико она была похожа! Армитаж помотал головой. Потрогал затянувшийся ожог на плече. Проклятые одержимые! И она в их числе! Устроили ему, Хаксу ловушку! Столько лет он шел к своей цели, он, веривший, что только имперский порядок и закон могли стать для Галактики спасением от того хаоса, который устроили эти сумасшедшие повстанцы, дорвавшись до власти. И сейчас, когда для всех миров настало время новой эры, какая-то кучка невменяемых фанатиков, неспособных увидеть ничего, кроме своего безумного желания снова оказаться все в том же застоявшемся и вонючем республиканском болоте, лишила его, генерала Хакса того, к чему он стремился всю жизнь? Ярость взметнулась огненным смерчем, когда Хакс обвел взглядом каменные стены грота, вспомнив, как бракованный штурмовик, этот сбесившийся акк-пес, орал: «Я тут теперь главный, понял?» О! Этот, дорвавшись до власти, способен на многое, и эта, ненавидевшая так открыто и так искренне… Тут Армитаж снова уставился на Тико, укрытую ворохом листвы. Сквозь нее слабо просвечивали плечи, очертания ее тела, а сама Тико спала, уткнувшись носом в серебристо-голубые листья, только чуть хмурились брови и вздрагивали ресницы… А Армитаж, почему-то видел, как она сидела там, у валуна, пытаясь остановить кровь, маленькая дрянь, которую он не смог бросить умирать… ПОЧЕМУ он вернулся за ней? Муторно-нудное и изматывающее душу неприятие действий самого себя, давило, мысли начали скакать, перепрыгивая друг друга… «Придется проторчать тут несколько дней… И надо попытаться найти что-то знакомое из растений, у нее плохой кашель, как сказал бы доктор Юдрег…», — это последнее, что помнил Хакс, проваливаясь в сон. Он слышал визг, истошный и надрывный, мозг отметил, что надо встать и проверить, только Армитаж, впервые за много лет НЕ ХОТЕЛ вставать. Потому что все мышцы болели, потому что он не желал просыпаться. Однако, через несколько минут заставил себя, сначала сесть и открыть глаза, только потом включиться в реальность. Костер прогорел, но тепло сохранялось в гроте за счет небольшой площади и частично закрытого лианами входа. Плюс мягкие и пушистые листья. Рассвет едва пробивался извне, а вопли доносившиеся снаружи, стихли. Он повернул голову, посмотрев на Тико. Она разметалась на своем ложе из ветвей, спала беспокойно и этот румянец снова горел на щеках. Генерал уже почти оделся, когда она закашляла. Глухо и лающе. «Это плохо, это плохо!» — пронзила неожиданно больно мысль. Уже потом, идя к ловушкам, Хакс пытался вытащить из своей памяти все, что когда-то давно вложил в эту память из курса выживания инструктора Джавета Трембока. Под деревом он нашел свою ловушку, с зажатой между расщепами шеей какой-то серо-желтой хохлатой птицы, уже мертвой. А вот в кустах еще бился, не визжал, хрипел, обессилев, мелкий зверек. Тонкая лапа, зажатая между плотно сомкнувшимися расщепами, не давала ему вырваться, остальными тремя он пытался выдрать конечность, длинные лохматые ушки были в крови, а острые клычки показались, как только круглые злые глазки завидели Хакса. Генерал довольно ухмыльнулся, дергая за мононить и таща свою добычу из кустов. Зверек верещал, вздыбив бурую жесткую шерстку, генерал, подобрав подходящий камень, убил его одним ударом, раздвинув прищепы и вытащив еще дергающееся тельце из ловушки. Он хотел немного прогуляться по окрестностям грота, но побоялся оставлять трофеи. Свежая кровь могла привлечь хищников. На самом деле, первое, что он подумал, надо снова разжечь костер и поставить кипятиться воду. Тико нужно пить, много, а новый бульон придаст ей сил. Роуз проснулась оттого, что болела голова, ее морозило, ломило все тело и очень хотелось пить. Хакса не было. Она кое-как, постоянно останавливаясь, натянула комбинезон, с ботинками сложнее, тяжелее, слабость давала о себе знать. Но Роуз преодолев свои немощи, упрямо двигалась к цели. К реке. Цепляясь за каждый камень, неся половинки контейнера, которые хотела вымыть и набрать чистой воды. Желание выпить воду прямо здесь было таким сильным, что она почти поддалась искушению, но остановилась, уже поднеся плошку ко рту. «Нельзя!» — тревожно зазвенел звоночек внутри. Тогда она плескала воду в лицо, становилось чуть легче. Еще нужно добраться обратно… Она закашлялась, хрипло и прерывисто, потом решила, что нужно немного, всего немного посидеть… Обратный путь показался ей длиной в километры, но она добралась. Угли в костре еще тлели, Роуз навалила сухих веток, пошел дым, она снова кашляла, но, вспомнив, как Хакс вчера разжигал костер, подложила тонких щепок, нажала шокер… И поставила металлические емкости так, как они стояли вчера. Больше сил не осталось. Роуз снова забралась в свои ветви-постель, свернулась клубочком, обхватив себя руками… Армитаж решил, что птицу нужно обработать первой. Ушастого зверька потом. Он не знал ни что это за птица, ни что это за зверек, но выбора не было. Тушка птицы оказалась маленькой, но Армитаж, смывая кровь с рук и спихивая внутренности дичи в воду, все равно считал, что им повезло… Им? Шаги он не слышал, но всегдашнее внутреннее чувство опасности гулким эхом прокатилось по сознанию Что-то не так… Генерал выхватил репеллент и обернулся. У входа в грот высокий, худощавый, с совершенно белыми седыми волосами до плеч, изборожденным глубокими морщинами загорелым лицом, опираясь на нечто, сильно напоминавшее модифицированный лук, стоял старик и смотрел на Хакса, прищурив один глаз. Второй, ярко-голубой, уставился на Армитажа пытливо и с долей любопытства. Седые ресницы обрамляли эти глаза, а узкие губы были крепко сжаты. Одет старик был в не совсем привычные для Хакса, из грубой ткани светлые штаны, меховые мягкие сапоги, из того же грубого холста рубаха и жилет до бедер из полосатой шкуры какого-то зверя. Судя по поясу, где в кожаных ножнах виднелись рукояти аж двух кинжалов, по торчавшим из-за прямой спины стрелам… тут такие примитивные орудия производства? Сердце Хакса гулко забилось, он напрягся, выпрямил спину, заложив руки за спину и спросил, добавив в голос командных ноток: — Вы кто такой? Старик хмыкнул, чуть качнув головой : — Смухта есть нельзя, потом животом будешь маяться, ты его в реку кинь, шатуги сожрут, — и он глазами указал на ушастого зверька. — Я спросил, кто вы такой? — упрямо и с вызовом переспросил Хакс, сжав кулаки за спиной. — А ты кто такой? — пришелец снова прищурил глаз, ожидая ответа теперь уже от Армитажа. — Командующий флотом Первого Ордена генерал Хакс. Меня ищут, вы, наверное, знаете. Старик странно и коротко рассмеялся: — Да хоть десятого ордена, у нас тут генералов нет, и мы тут не знаем, кто там кого ищет. — Мне нужна связь! — грозно отрезал Армитаж. — Эк ты… Рыжий? — и снова короткий смешок, — Ну, раз рыжий, значит живучий… Тут из грота послышался сиплый и лающий кашель. Старик резко переменился, прислушиваясь: — Там кто? — Преступница, — ответил Армитаж, все еще пытаясь определить, кто ж такой этот странный старик, — мне необходимо доставить ее в Первый Орден. Мне удалось бежать из плена, но бандиты расстреляли корабль, и мы были вынуждены совершить аварийную посадку… — Армитаж говорил четко, словно докладывал на военном совете. Старик отмахнулся от генерала и исчез за лианами. Хакс похолодел: «Там Тико!», потом бросился к гроту, жалея, что шокер оставил диверсантке, на всякий случай. Старик присел рядом с лежащей в ветвях Тико, положив ладонь ей на лоб, посмотрел на кипящую воду, обвел взглядом ворох веток: — Твоя преступница сильно хрипит… — Я знаю, — с вызовом ответил Хакс, — мы спасались от мерзких вирмоков… — Это драндуны, — машинально вставил старик, копаясь в маленьком мешочке, висевшем на поясе. Достал щепотку сушеных трав и бросил в воду, потом еще одну. — Пришлось прыгнуть в реку, но она, — тут Хакс кивнул на Роуз, которая открыла глаза и смотрела на старика с удивлением и страхом, — ранена, камень, скорее всего… — Это вам, ребята, просто повезло, - вздохнул старик, поднимаясь и беря полой рубахи половинку контейнера с заваренными травами. Он встретился взглядом с Тико, — Не бойся, я девушек не ем, меня зовут Зозридор Слайк. А тебя? — Р… Р-роуз, — выдавила из себя Тико и нашла глазами Хакса. Армитаж нахмурил брови, потому что она смотрела умоляющее, чтобы он что? — Вот что, Роуз, — Слайк просунул ей руку под затылок, приподнимая голову, — это вот выпить надо, не торопись, горячее, но выпить! Хакс возмутился в пол секунды, подобрав шокер с пола: — Вы что тут командуете? — Я-то? — усмехнулся Слайк, — А я тут всеми командую. Так что ты тут свои замашки брось, генерал. Девушку отвезем в поселок. Ей помощь нужна… — А мне нужна связь! — с нажимом сказал Хакс. — А нам нет! — вдруг глухо и резко ответил старик, — У нас нет связи, поэтому и живем еще. Собирайся, давай, тут примерно метров двести, там меня Наблюдатель ждет. «Старик не один… не враждебен, в этой ситуации…» — додумать Хакс не успел, потому что Слайк толкнул генерала в плечо: — Что стоишь? Я тебе говорю, что там Наблюдатель ждет, а девушку надо туда донести! Тут Роуз стала выбираться из веток, но и так было видно, что ей тяжело… Армитаж уставился на старика, соображая, кто такой Наблюдатель? — Ха! Ты, генерал, решил, что тебе не по чину и не по спеси девок таскать? Думаешь, сам тащи ее, старый Слайк? Ты меня с собой не сравнивай! Взял и неси! Ничего, ты жилистый, я видел, а она маленькая… Роуз сжалась на своих ветках, обхватив колени руками, переводя взгляд с Армитажа на старика, сморщила носик: — Я… сама… я дойду! Я смогу! — Угу, -буркнул Слайк, смотря, как Хакс надевает ранец, — сможешь, вот подлечим тебя… Роуз упрямо поджала губы и встала, пошатнувшись: — Я сама пойду! Слайк хмыкнул, в голубых глазах запрыгали озорные огоньки: — Ну, давай! Роуз решительно сделала шаг, закашлялась, голова снова закружилась, и она почти упала на Хакса. — Не дури, Тико, — прошипел генерал, держа ее за плечи, — мне, знаешь тоже, совершенно противопоказано таскать тебя на себе…