I Need Somebody

      Воздух снаружи ледяной.       Он обжигает лёгкие Чонина, что до сих пор болят после бега. Он щиплет мокрые щёки. Чонин не уверен, как долго он шёл, или как долго бежал до того, как перешёл на шаг. Его телефон бесконечно вибрирует в кармане, но Чонин ни разу не взглянул на него. Это чистая удача, что Чонин вообще взял его с собой — после душа, что он принял, не закрывая дверь, и холодной ванной он надел ту же толстовку, в которой был на репетиции. Ткань промокла и остужает его кожу на ветру. Чонин всё ещё слышит звон стекла, когда он уронил стакан, и тот стукнулся о стол, ощущает шок от обрызгавшей его воды. Он представляет, как белый порошок впитывается в материю и проникает под кожу. Кто бы ни поставил тот стакан на тумбочку, пытается добраться до него даже сейчас, даже после того, как Чонин заметил отраву.       Он хочет сорвать толстовку, но под ней ничего нет. Сейчас весна, но воздух промозглый в такой поздний час, влажный, будто собирается дождь. Волосы Чонина такие же влажные, как и толстовка, а тонкие спортивки и бельё, что сейчас на нём, не помогают бороться с холодом. На нём даже носков нет.       Чонин дрожит, больше солёных капель падают из глаз. Мысли сменяются слишком быстро, чтобы уловить хоть одну. Он не может выровнять дыхание, и он не уверен, оно сбилось от того, что он бежал, или от подступившей паники.       Каждый раз, когда закрывает глаза, он видит порошок, плавно двигающийся в воде.       Это не может быть один из них. Не может. Всё тело Чонина испытывает отвращение к этой мысли.       Если это один из них, то у него больше никого нет. Значит, всё вернулось к тем первым одиноким неделям, когда он падал на землю каждый раз, когда был один, только теперь всё намного хуже. Теперь он знает, что остальные хотят навредить ему, кто-то близкий, кто-то, кто отравил его еду, и был в его комнате, и трогал его вещи. Сидел на кровати. Кто обнимал его, когда было грустно, и держал за руку, когда он плохо себя чувствовал. "Я буду защищать тебя", — сказал ему Чан.       Чонина стошнит.       Он где-то в жилом районе, он редко гулял по Сеулу. Он потерял счёт времени, когда перешёл реку. Он слегка запинается за кочку из травы и склоняется над кустом, чтобы опорожнить желудок. Горло горит, глаза щиплет, руки трясутся от холода. Когда рвота прекращается, Чонин валится на землю. Он не может перестать лить слёзы.       Когда Чонину было шесть, какой-то мужчина пытался увести его с игровой площадки. Он не очень много помнит про тот случай — огромная ладонь грубо сомкнулась вокруг его предплечья, старший брат кричал, что есть силы — но он помнит отца, что был больше и громче, чем Чонин когда-либо видел, и помнит то чувство, когда его сгребли в надёжную охапку, чувство защищённости. Он хочет вернуть его.       Он всегда говорил себе, что и любит, и ненавидит, когда мемберы обнимают его. Раньше, когда он мог позволить себе утонуть в их руках, — когда был слишком уставшим, или грустным, или они заставали его врасплох — было так приятно, что кто-то заботится о нём. Но после, или, когда разные мысли не покидали голову, его охватывало чувство вины, и он не мог расслабиться под его весом.       - Мы — твои хёны, - всегда говорят они. - Наша задача — заботиться о тебе.       Теперь нет ничего, кроме чувства вины. Она уничтожит его.       Чонин давится всхлипом, снова наклоняясь, когда желудок угрожающе переворачивается. Что он мог сделать настолько ужасного? Он всегда очень старается выполнять свою работу, свою роль как положено. Они говорили ему… Его хёны говорили ему, что он хороший макнэ. Они говорили, что любят его. Что он мог сделать, что один из них перестал?       Чонин сжимается сильнее. Хотел бы он вообще не видеть, что было в стакане. Он готов пережить все симптомы снова, если бы это значило, что он мог бы почувствовать себя в безопасности в своей постели и перестал гадать, кто из них пытается сделать так, чтобы он ушёл. Он хочет, чтобы Хёнджин держал его за руку, чтобы Феликс погладил его по волосам, чтобы Минхо помассировал основание шеи. Хочет крепких объятий Чана, и громких поцелуев в щёку от Джисона, и объятий Сынмина за талию, и чтобы Чанбин ущипнул его за щёчку. Он доверяет им всем. И не может доверять никому.       Поднимается ветер, и Чонин дрожит как осиновый лист. Зубы стукаются друг о друга с такой силой, что трясётся вся голова. Телефон вибрирует снова, и Чонин вытаскивает его из кармана, вытирая лицо рукавом.       Пропущенные звонки и сообщения заполонили экран уведомлений. Уже больше двух ночи — Чонин бродил по улицам больше двух часов. Руки слишком холодные, чтобы телефон мог распознать его отпечаток пальца, и он дважды неправильно вводит пароль, прежде чем, наконец, разблокировать его. Когда находит нужный контакт, гудки продолжаются какое-то время, пока на звонок не отвечают.       - Хён? - зовёт Чонин неуверенно. - Прости, мне очень жаль… Ты не мог бы забрать меня, пожалуйста?       Требуется двадцать минут, прежде чем машина поворачивает на одинокую улицу. Чонин прячет лицо в рукава, сидит на коленях и плачет, пока ждёт машину, судорожно выдыхая в холодный воздух.       - Чонин-а.       Чонин пугается голоса, хоть он и слышал, как подъезжает автомобиль. Где-то между паникой, холодом и усталостью Чонин чувствует себя немного вялым, растерянным. Он едва не падает, поднимаясь на ноги.       Донхён обеспокоенно цокает языком, когда Чонин забирается на пассажирское сидение.       - Ребёнок, ты что здесь делаешь? Твои мемберы с ума сошли от беспокойства.       - Прости, хён, - бубнит Чонин. Ему так трудно говорить с постукивающими зубами. - Я потерялся.       Какое-то время Донхён молчит, но продолжает бросать на младшего взволнованные взгляды, пока ведёт машину. Чонин вжимается в сидение, пытаясь сохранить тепло. Кондиционер не включён, но ему слишком неловко попросить об этом. Это первый раз, когда они с Донхёном остались вдвоём.       - Чонин-а, - остановившись на красном светофоре, менеджер немного поворачивается на сидении, - я знаю, у тебя сейчас очень тяжёлые времена.       Его голос мягкий, почти как у родителя, и новые кристаллы слёз колят и без того разболевшиеся глаза юноши. Донхён, наверное, видит это, потому что вновь цокает языком и тянет руку, чтобы сжать плечо Чонина.       - Всё будет хорошо, парень, - говорит он. - Вот, смотри. Я взял это для тебя.       Он шарится в кармане пиджака и вытаскивает коробочку шоколадного молока, как те, что кладут в детские ланч-боксы. У Донхёна двое детей, Чонин помнит. Две маленькие девочки.       Этот жест заставляет ком, что застрял у младшего в горле, болезненно напомнить о себе. Он не должен ни у кого брать напитки, но коробка запечатана, и это правило он получил от своих мемберов, а потом обнаружил стакан, наполненный чем-то в своей комнате, возле его кровати.       Чонин отгоняет эти мысли и принимает напиток, бормочет тихое "спасибо", но всё равно дважды проверяет упаковку, прежде чем пить из неё. Сладость помогает с головокружением, но молоко холодное; дополнительная прохлада тяжело опускается поверх дрожи в груди, и становится только хуже. Чонин снова думает, стоит ли попросить хёна включить кондиционер, но в итоге так и не набирается смелости. Всё равно они почти приехали.              - Я знаю, всё сложно, - повторяет менеджер, паркуясь перед зданием общежития. - С Исылем и всем остальным. Я уверен, он так строг с тобой, потому что верит в Stray Kids, и он хочет, чтобы вы добились успеха, понимаешь?       Он снова немного неловко похлопывает плечо младшего.       - Я рад, что ты позвонил мне. Знаю, я не твой менеджер, но я всегда постараюсь помочь, если могу. Хочешь, чтобы я поднялся с тобой?       - Нет, всё в порядке. Спасибо, хён, - отвечает Чонин очень-очень тихо. - Что забрал меня и… Спасибо.       - Не благодари, парень. Иди внутрь. Уже поздно, и я знаю, что завтра у тебя тяжёлый день.       Чонин бежит к двери, снова покрываясь мурашками, когда холодный воздух касается его все ещё влажной одежды. Машина Донхёна не двигается, пока за Чонином не закрывается входная дверь, и младший неловко машет на прощание, хоть и не видит, машет ли менеджер в ответ.       Страх сковывает Чонина, когда он выходит из лифта на их этаже. Дверь в конце коридора маячит перед ним, когда парень поднимает руку — всё ещё бесконтрольно трясущуюся — к кодовому замку. Дверь открывается, прежде чем он успевает ввести все цифры.       - Ох, блять, слава богу, - кто-то сгребает его за плечи, втягивая внутрь, и прижимает к себе так сильно, что почти причиняет боль. Чонин просто падает в чужие руки, слишком слабый, и замёрзший, и вымотанный, чтобы сопротивляться, и слегка ахает от напора.       - Чонин-и, ты окоченел. Хён, его одежда сырая, - это Чанбин обнимает его, ощупывает всё тело, будто проверяет, нет ли травм. Остальные стоят позади него, толпясь в коридоре. Горящий свет слишком слепит.       - Окей, окей, - громко говорит Чан, - выйдите все из коридора, ладно? Инни, пойдём со мной.       Чонина забирают из кольца рук Чанбина и прижимают к боку лидера, а затем ведут в спальню. Кто-то вытер лужу, но Чонин всё равно отшатывается от тумбы.       - Там больше не сыро, - говорит ему Чан, неправильно поняв настроение.       - Хён, - зовёт младший. Его голос дрожит вместе с телом. - Ты… Вода…       - Я думаю, Феликс всё прибрал, - рассеянно отвечает старший. - Сними это, всё мокрое, - он тянет за края толстовки, но Чонин не двигается.       - Н-нет, - заикается Чонин. - Ты поставил сюда стакан? Когда мы приехали домой?       - Что? Нет, - Чан хмурится, и он очевидно, совершенно не имеет понятия, о чём Чонин говорит. Не Чан. Это не может быть Чан. Чан не стал бы вредить ему.       Чонин издаёт постыдный скулящий звук, и наклоняется вперёд, складываясь на коленях лидера. Руки Чана сразу обхватывают его.       - Инни, родной, всё хорошо, - бормочет он. - Никто не злится на тебя. Дай мне согреть тебя, окей, и ты сможешь рассказать мне, что происходит.       Чонин с трудом контролирует конечности, он так замёрз, поэтому без пререканий позволяет Чану одеть себя и завернуть во флисовое одеяло.       - Почему ты убежал, малыш? - старший берёт одну из рук Чонина в свои и растирает, чтобы разогреть. Он говорит так мягко, что Чонин едва не пропускает слова мимо ушей.       - Вода, - отвечает он охрипшим голосом. - Я не ставил её сюда.       - И? - нежно произносит лидер.       - И ты не ставил?       - Нет.       Чонин покрывается мурашками. Голова опять начинает болеть.       - Там был порошок. В стакане. Я увидел его и просто... Прости меня... Уже так поздно, и из-за меня никто не спал, и я... Но это было возле моей кровати, и я увидел его, и я просто... Я убежал... Мне очень... Мне очень жаль.       Ему приходится сделать паузу, чтобы проглотить слёзы.       - Хён. Он стоял у моей кровати, я... Я так... Мне страшно.       - Тише, эй, всё хорошо, - Чан сильно хмурится, выражение серьёзное, и Чонин ощущает, как тревога зудит под кожей. Он не уверен, злится ли старший из-за него или нет, даже несмотря на то, что лидер тянется вперёд, чтобы заключить его в очередные объятия. - Пойдём со мной.       Чан поправляет одеяло на плечах младшего и ведёт его в зал. Когда оказываются в гостиной, они проходят мимо почти всех мемберов, и те, кажется, озадачены, но Чан не останавливается, пока они не оказываются возле раковины. Сынмин на кухне, суетится над несколькими чашками кофе, а затем поднимает глаза.       - Хён? - спрашивает он.       Чан поднимает ладонь, чтобы остановить его, и поворачивает Чонина за плечи, пока он не оказывается лицом к их (огромной, по большей части проигнорированной) куче немытой посуды.       - Ты знаешь, какой именно стакан?       Мышцы Чонина ощущаются как мешки с песком. Голова и шея ноют, когда он поднимает взгляд. Он чувствует, как дрожат ноги, и знает, что не выстоит долго.       У раковины стоят два разных стакана, но в одном из них определённо что-то тёмное и липкое, поэтому Чонин неуверенно указывает на другой.       - Я... это был один из них. Я не... эм...       Он колеблется, теряя ход мыслей, а затем сильно дёргается, когда ладонь касается его локтя.       - Сядь, Иен-а, - предлагает Сынмин. - Ты весь побледнел.       Сынмин подталкивает Чонина к стулу, который он принёс, и нависает над ним, удерживая за плечи. Слёзы вновь копятся в глазах младшего. Каждый раз, когда кто-то из них трогает его, — Чанбин обнимает его у двери, Сынмин, чьи нежные руки касаются кожи, — он не может думать. Кто-то здесь хочет навредить ему. Это может быть один из них. А, быть может, не виноват ни один из них.       - Эй. Дыши, ладно?       Чан. Его хён садится на корточки, кладя одну руку Чонину на колено. Он всё ещё держит стакан.       - Сынмин-и, - вдруг произносит старший, - ты оставлял воду возле кровати Чонина, когда мы приехали домой?       - Что? - Сынмин звучит так, будто он в полном замешательстве, и Чонин очень хочет верить ему. - Нет, хён... что?       - Окей. Нет, я знаю, что ты... боже, - Чан тянется, чтобы сжать запястье Сынмина. Он кажется обеспокоенным. И Чонин ненавидит себя за то, что это из-за него лицо лидера окрасилось таким выражением.       - Инни, это тот стакан, да? Думаю, ты прав... В нём действительно что-то есть.       Старший поднимает ёмкость, и Чонин щурит заплывшие слезами глаза. На дне лежит какой-то осадок, белый и почти прозрачный. Трудно сказать, что это. Возможно, кто-то использовал стакан для готовки, или забыл, что водопроводнаяя вода не лучшего качества, или стакан вообще не брали, и это просто пыль. А может и не быть ничего.       Однако не похоже, что там ничего нет.       Чан крутит стакан в руках. Он кажется вымотанным.       - Эй, - зовёт кто-то из дверного проёма, и Чонин рывком поднимает голову. Там стоит Минхо, немного сбитый с толку. - У вас всё нормально?       - Да, - выдыхает лидер. - Просто... подождите нас в гостиной, ладно, Минхо?       Минхо колеблется. Чонин не может смотреть ему в глаза, вместо этого глядя ему куда-то на пояс.       - Хён, - бормочет младший. Голос выходит ломаным и хриплым, и, несмотря на то, что открывает рот, чтобы задать вопрос, Чонин понимает, что не может этого сделать. Вместо этого он закрывает глаза, прижимаясь лбом к животу Сынмина.       Чан отправляет их всех в гостиную. Сынмин продолжает держать Чонина за локоть и направляет сесть рядом с Хёнджином, который сразу же обвивает младшего руками, словно лианами. И он, и Феликс выглядят так, будто они плакали. Чонин уставился на свои колени.       - Боже, ты такой холодный, - бормочет Хёнджин. Его голос тоже ломается.       Чонин пытается сильнее сжаться в себя, но старший не даёт это сделать.       - Где ты был? - спрашивает Джисон. - Что случилось?       - Не надо, - огрызается Минхо. - Дождись хёна.       Они злятся? Трудно сказать. Все напряжены, и расстроены, и устали, и всё это — вина Чонина. Хёнджин липнет к нему сильнее, чем обычно, водит руками вверх и вниз, пытаясь согреть его, и прижимается щекой к волосам младшего, как делает это всегда. Сынмин сидит с другой стороны, так близко, что их бёдра касаются друг друга, но, возможно, причина в том, что мало места.       Чонин не может заставить себя поднять взгляд. Он не хочет видеть выражения их лиц. Не хочет смотреть им в глаза и думать "это ты..?"       Чан выходит из кухни с полными руками. Он завернул стакан в полиэтиленовый пакет, и он угрожающе звякает, когда старший ставит его на стол, но он игнорирует вопросительные взгляды, наклоняясь, чтобы передать Чонину кружку чая.       - Выпей это, - говорит он. - Ты заболеешь.       Чонин принимает её. Тепло мгновенно растекается по рукам, и разница температур почти болезненна. Он смотрит на поверхность жидкости, золотую, словно мёд, улавливает заманчивый запах имбиря, и чувствует, как в горле застревает ком. Он не может это сделать. Не может выпить это.       Младший смотрит на Чана с открытым ртом, хоть и не знает, что сказать.       - Да. Ладно, - хён выглядит опустошённым. - Тогда просто держи. Это тебя согреет.       Чонин сжимает губы в линию и возвращает взгляд на свои руки. Он снова дрожит, и Хёджин испускает обеспокоенный звук, прижимаясь ближе.       - Окей, хён здесь, - начинает Джисон. - Что случилось? - он сидит напротив них. Чонину слишком страшно взглянуть на его лицо, но он видит, как парень взволнованно трясёт ногой вверх и вниз.       - Кто-нибудь из вас оставлял стакан с водой возле кровати Инни, когда мы вернулись домой? - спрашивает Чан.       Все молчат, сбитые с толку. Чонин бросает быстрый взгляд на старшего хёна. Лидер сканирует лица мемберов, вздыхает и сдавленным голосом объясняет остальным произошедшее. Последующая тишина звенит в ушах. Пальцы Хёнджина впиваются ему в руку.       - Поэтому ты не пьёшь? - громко спрашивает Джисон, и Чонин боится смотреть на него. Он сидит на подлокотнике, вклинившись рядом с Минхо, и указывает на кружку в ладонях младшего. - Думаешь, что это один из нас?       Чонин не может произнести ни слова. В горле пересохло, будто оно иссыхает, будто оно никогда больше не позволит ему говорить или пить.       - Ты нам не доверяешь? - снова задаёт вопрос Джисон. Он почти кричит, разумеется, разумеется, разозлившись; его взгляд резкий и требовательный. Чонин вздрагивает, опуская глаза.       - Не кричи на него.       - Не разговаривай с ним так.       Хёнджин и Чан одновременно подают голос. Джисон игнорирует Чана, наклоняясь на своём сидении.       - Но он и не отрицает! - заявляет он. - Он убежал от нас... Мы не спали полночи, и он не пьёт чай, который ему заварил Сынмин, потому что думает, что мы травим его!       Взгляд Чонина размывается от слёз, и он ставит кружку на стол, сильно заламывая пальцы, чтобы не заплакать. В голосе Джисона слышны обида и злость, и младшему нечего сказать ему в ответ.       - Прекрати, - Хёнджин садится выше на диване и подталкивает тонсена в освободившееся место, удерживая рядом. - Ты его расстраиваешь.       - Да мне всё равно! - отвечает Джисон. - Я расстроен! Как ты можешь так думать про нас? Мы заботились о тебе ещё до нашего дебюта... Всё это время, что ты был болен, это мы...       Хёнджин яростно осекает его; Чонин подтягивает колени к груди и опускает на них голову. Он промёрз насквозь, будто холод осел в его венах. Он позволяет слегка повернуть себя к плечу Хёнджина, и снова вспоминает тот момент, когда кто-то пытался украсть его, о комфорте, когда отец держал его в своих объятиях. Сейчас так не ощущается. Руки Хёнджина обвивают его, и старший злится за Чонина, как и отец когда-то, но сейчас всё по-другому. В этот раз Чонин этого не заслуживает.       - Хватит, - перебивает их Чан. - Уже поздно. Все очень устали, и Инни провёл на морозе несколько часов...       - По собственному желанию! - заявляет Джисон.       Чонин прячет лицо в коленях, и Хёнджин рядом с ним напрягается, но Чан не перестаёт говорить.       - ... и, думаю, прямо сейчас всем пора пойти спать.       Джисон сразу начинает спорить, и Чонин слышит, как Минхо произносит "хён" низким серьёзным голосом. Остальные тоже что-то говорят. Феликс шмыгает, будто бы снова плачет.       Чонин поднимается с дивана. Какое-то время он неуверенно покачивается, но отталкивает руки Сынмина и Хёнджина, которые они протягивают для поддержки, и сохраняет равновесие, держась за дверной косяк, когда сбегает в ванную.       Он умывается и долго пьёт прямо из-под крана. Вода холодная, привкус землистый и металлический. У неё вкус железных монет, вкус крови. Желудок крутит, и Чонин сгибается над раковиной, когда его тошнит.       Кто-то стучится в дверь.       - Инни? Ты в порядке?       Младший кашляет в ответ, снова включая кран. Желчь обжигает горло, слёзы наполняют глаза, и Чонин крепко хватается за раковину, чтобы удержаться на ногах. Он больше не может справляться один. Ему придётся сдаться. Он скатится на пол и никогда больше не поднимется.       Сынмин ждёт его в коридоре, когда Чонин выходит. Младший ведёт ладонью по стене, чтобы не дать себе упасть, и вваливается в свою комнату, немного пугаясь, когда понимает, что Чан и Джисон уже внутри. Лидер сидит на краю его кровати, и он отвернул угол одеяла, будто ждёт, чтобы уложить младшего в постель. Сердце Чонина обливается кровью. Он кусает губы и волочет ноги ближе.       Чан нежно водит рукой по его спине, когда тот забирается в тёплый кокон, но ничего не говорит. Однако продолжает касаться младшего, растирая его до сих пор холодные ладони и приглаживая волосы. Он кажется грустным.       - Я люблю тебя, Чонин-а, ты слышишь?       Чонин чувствует, как опускаются уголки его губ; грудь сотрясается, когда он сдерживет всхлипы. Он кивает.       - Я тоже, - говорит Сынмин, стоя в дверях. Младший поворачивает голову, чтобы взглянуть на него, но прежде, чем он успевает что-то ответить, Джисон раздражённо фыркает из другого конца комнаты. Чонин вздрагивает. Когда он смотрит на старшего, тот наматывает провод от зарядки телефона на руку. Подушка зажата под подмышкой.       - Куда ты уходишь? - неуверенно спрашивает Чонин.       - В комнату Феликса, - Джисон даже не взглянул на него.       Выходя, он минует Сынмина и Чана. Чонин сглатывает. Он не будет плакать, пока хёны здесь. Он уже причинил им достаточно боли.       - Инни, - начинает Сынмин, - ты хочешь...       - Нет, - мгновенно отвечает младший. - Нет, хён. Всё нормально. Идите спать.       - Он просто...       - Я знаю. Я в порядке.       Он лжёт.