I Need Somebody

      - Придётся подколоть это, Чонин-а. Когда ты успел так похудеть, мм?       - Прости, нуна, - отвечает Чонин. - Я, эм, я болел, так что…       Стилист причитает, а затем затягивает ремень потуже.       - Не двигайся.       Чонин слушается и смотрит на себя в зеркале, пока девушка поправляет одежду, которая ему больше не подходит. Руки трясутся, когда юноша вытягивает их, чтобы стилист могла подколоть и рукава свитера, но она никак это не комментирует.       Это первая фотосессия, которую они проводят за долгое время. Чонин, наверное, должен был сказать кому-нибудь о том, насколько он похудел, но в последнее время нужные мысли приходят к нему часами, а то и днями позже, внезапно всплывая в сознании, и их трудно разобрать в густом потоке из тревоги, что заполонил его голову. Позже у них также будет интервью, и Чонин понятия не имеет, как он с этим справится.       Прошло несколько дней, как он неловко снуёт по залу для репетиций и по общежитию. Почти никто ничего ему не говорит — они не игнорируют его специально, кроме Джисона; просто никто не знает, что сказать. Они редко общаются и друг с другом. Это напоминает Чонину начало всего этого, случившееся теперь уже неделями ранее, когда никто ничего не знал, и Чонин отчаянно пытался укрыть от них своё недомогание. Когда он был один.       Сегодня все особенно тихие, поскольку на них обращено больше пар глаз, не считая внезапные всплески энергии, когда они думают, что люди замечают неладное. Воздух вокруг заряжен, будто перед ударом молнии.       Чонин облегчённо падает на диван, когда стилист заканчивает колдовать над его костюмом. Она настоятельно просила его не двигаться слишком много. Это не проблема — голова кружится каждый раз, когда Чонин стоит чрезмерно долго. Его уже давненько не беспокоили обмороки и рвота, но тошнота и головокружение никогда не покидают его, и временами заставляют падать на колени, когда зрение окрашивается серыми красками. Чонин откидывает голову на спинку, вздыхая.       Кто-то смотрит на него. Чонин поднимает глаза, не уверенный, как долго он дремал, и находит Хёнджина, что сидит рядом с обеспокоенным взглядом.       - Нас зовут на групповую съёмку через минуту, Инни, - мягко произносит старший. - Ты в порядке?       Чонин кусает губу. "Нет", - хочется ему ответить. - "Всё вокруг рушится; все несчастны, и это моя вина, и я не знаю, что мне делать" .       - В порядке, хён, - бормочет он вместо этого, и растягивает рот в подобие улыбки.       Хёнджин хмурит брови, оглядывая остальных, начавших заполнять комнату ожидания.       - Инни…       - Парни, нам пора, - зовёт Чан.       Джисон, что стоит позади Чонин-а, издаёт нетерпеливый звук, и младший вздрагивает.       Хёнджин мечет расстроенный взгляд с одного на другого, и Чонин пытается снова улыбнуться ему. Он использует подлокотник дивана, чтобы встать прямо.       Утро длится мучительно медленно. Один из арт-директоров хвалит Чонина за его деликатные черты, а мгновением позже просит Чана немного расслабить лицо и не казаться таким раздражённым. Под ярким светом ламп Чонин чувствует головокружение, и он едва не упал в обморок несколько раз. Стилист тратит около пятнадцати минут, чтобы подколоть каждый образ под фигуру младшего. Он глубоко дышит и мечтает, чтобы всё это поскорее закончилось.       Во время обеда наступает неловкий момент, когда все на автомате поднимают на него взгляд, ожидая, чтобы он первым начал есть, а затем они осознают, что он не станет — не здесь — и Сынмин тянется взять суши. На тарелке Чонина есть еда, для видимости, и какое-то время он ковыряется в ней палочками, не поднимая взгляд, пока остальные разговаривают между собой.       - Ты что-нибудь принёс? - спрашивает Феликс, когда все почти закончили обедать.       Чонин отрицательно машет головой, пожимая плечами. Он, по большей части, перебивался закусками и фруктами из автомата в здании компании, и он слишком поздно вспомнил, что сегодня они там не появятся.       - Ты ничего не ел весь день, - Феликс издаёт тихий звук неодобрения.       - Со мной всё будет нормально, хён.       Феликс начинает говорить что-то ещё, но его прерывает небольшая суматоха среди руководящего стаффа возле двери, а затем входит Исыль.       Все встают, чтобы поклониться — Чонин моргает, чтобы прогнать головокружение из-за резкого движения — и Чан отходит от стола.       - Мы не ожидали видеть тебя сегодня, хён-ним, - вежливо обращается к менеджеру. - Я думал, что Содам-нуна руководит съёмкой.       - Я просто заглянул, Чан-а, - говорит Исыль. Он выглядит уставшим, не таким строгим, каким был раньше. - Мне нужно поговорить с тобой и Чонином.       Как и всегда, использование такой формы имени младшего похоже на пощёчину. Он отшатывается от дивана, и вдвоём они следуют за мужчиной, выходя из комнаты.       - Это первое публичное появление с момента начала испытательного срока, - произносит менеджер. - Я хотел посмотреть, как идут дела.       Чонин кивает. Ему кажется, что Исыль ждёт, что он что-нибудь скажет, но он не находит слов.       - Промоушен начнётся совсем скоро, - продолжает мужчина. - Позже на этой неделе у вас будет выступление, верно? Если ты не будешь соответствовать стандарту…       - Будет, хён-ним, - уверенно заявляет Чан. - Чонин-и много работает.       - Да, хён-ним, - говорит Чонин, голос едва выше шёпота.       - Я не согласен, - спокойно произносит Исыль. - Мы предпринимаем меры, чтобы следить за обстановкой, и пока не обнаружили явных нарушений испытательного срока, но ситуация всё ещё очень серьёзная.       - Какие меры, хён-ним? - хмурится Чан.       - Это не столь важно, - лукаво отвечает менеджер.       Он опускает взгляд на Чонина, на лице отражается измученное выражение. Он большой мужчина, высокий и крепкий, и хотя обычно он появляется на работе в костюмах, Чонин знает его любимые растянутые, удобные толстовки, которые он носит вне расписания. Благодаря им он кажется добрым. Чонин не может сопоставить этот образ с человеком, что стоит перед ним, и который выглядит так, будто выгравирован из камня. Раньше Исыль так сильно его любил, вспоминает Чонин, испытывая острую боль.       - Ты должен стать лучше, Чонин. Группа не может позволить себе понести ещё больший ущерб для её образа, и JYP не может предстать человеком, который допускает использование наркотиков. Сколько ещё раз нам говорить об этом?       Чонину очень, очень плохо. Чан кладёт руку на его спину в качестве поддержки, но этого едва ли достаточно.       - Я буду работать усерднее, хён-ним, - почти шепчет младший.       Исыль продолжает говорить, но Чонин льнёт к руке Чана и отключается от мира. Он чувствует, что дрожит, но надеется, что этого не видно.       Он пытается. Он так отчаянно пытается, и этого всё равно недостаточно, и он просто не знает, что ещё он может сделать. Он не может даже обратиться к хёнам, потому что причиняет им много боли, и они не заслужили этого, но он не может заставить сознание перестать кричать "что если, что если, что если", не может перестать думать о переливающемся стакане на своём столе в сантиметрах от его кровати.       Исыль кивает им и уходит. Чонин кланяется на автомате. Грудь сдавливают тиски.       - Инни, - мягко зовёт Чан, - всё хорошо. Дыши.       - Я, эм… - начинает Чонин, затем стряхивает с себя чужую руку и выходит из комнаты.       Так быстро, как только может, он направляется в ближайший туалет — к счастью, абсолютно пустой — и в приступе рвоты падает на колени в крайней кабинке. Ему практически нечем опорожнить желудок, и позыв только вызывает боль в груди и горле; мышцы слабы и натянуты. Всё тело напряжено из-за тревоги и стресса.       Тяжёлые выдохи эхом разносятся по маленькому пространству. Чонин прислоняется затылком к стене, позволяя слезам течь по вискам, чтобы не испортить макияж. Он пытается не напрягать горло, чтобы не хныкать. Ему нельзя давать волю эмоциям здесь. Нельзя. Нельзя.       Чонин ошибался — это не похоже на прежние времена, когда никто из мемберов ничего не знал. Сейчас всё намного хуже. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким маленьким, грустным и одиноким.       Проходит много времени, прежде чем Чонин двигается. Никто не приходит проверить его, и он знает, что ещё есть время, прежде чем их позовут на съёмку, так что он просто сидит, пытаясь избавиться от сдавленности в горле и неприятного движения в желудке, пока ему не удаётся заставить себя успокоиться.       Когда он выходит из кабинки и смотрит на себя в зеркало, едва не дёргается. Бо́льшая часть макияжа не тронута, что хорошо, но лицо под ним выглядит серым и измотанным. Чонин отворачивается, испытывая отвращение, и осторожно наклоняется, чтобы сполоснуть рот.       На обратном пути юноша вытаскивает из кармана коробочку мятных леденцов, которые он стал носить с собой. Они нужны для двух целей: для моментов, подобных этому, и для получения небольших порций сахара, когда он не может найти еду, которой мог бы доверять. Чонин прислоняется к стене, высасывает мятный вкус и смаргивает остатки слёз, когда слышит тихий голос.       - … нечестно по отношению к нам. После всего, что мы для него сделали, хён…       Джисон, плюющийся гневными словами. Чонин сильнее прижимается к стене.       - Прекрати, - говорит кто-то твёрдо. Минхо. - Хан-а, он болен и до смерти напуган.       - Это не…       - Это важно, - отрезает старший. - Он ни в чём не виноват. Ему страшно, и если завтра он повернётся и скажет, не знаю, что ненавидит всех нас, и хочет, чтобы мы сгорели заживо, ты всё равно должен будешь заботиться о нём. Это твоя работа.       Джисон бубнит что-то, чего Чонин не может разобрать. Минхо ухмыляется.       - Ты любишь его. Я знаю, что любишь. Я понимаю, что ты чувствуешь, правда, но ты должен отбросить это чувство и защищать его. Ты здесь хён. Так и веди себя соответствующе.       Чонин ничего больше не слышит. Он немного медлит, предполагая, что они ушли, но, когда выходит из туалета, Минхо всё ещё там, стоит, прислонившись головой к стене. Его макияж нежный и сияющий — насыщенный голубой оттенок вокруг его глаз — и, хоть и выглядит вымотанным, он словно сошёл с обложки журнала, в котором они однажды окажутся. Минхо немного пугается, когда видит младшего.       - О, Инни, ты слышал..?       Чонин сглатывает растёкшуюся во рту мяту и коротко кивает. Минхо внимательно изучает его лицо, и Чонин вспоминает свои налитые кровью глаза и смазанный возле рта макияж. Он опускает голову ниже и пытается пройти мимо, но, так как начал двигаться слишком быстро, неловко оступается, падая на грудь хёна.       - Эй, - Минхо ловит его за локоть. - Ты в порядке?       - Да, - бубнит Чонин, - прости, хён. Просто голова кружится.       Минхо не отпускает его. И внезапно кажется очень расстроенным.       - Ну конечно кружится, - говорит он раздражённо. - Ты несколько дней почти ничего не ел.       Он ведёт Чонина к стульям и заставляет сесть. Его хватка на локте опускается ниже, пока они чуть ли не держатся за руки. Младший продолжает смотреть на свои колени, убеждая себя перестать трястись.       - Я так переживаю за тебя, - говорит старший. - Если честно, я волнуюсь за тебя уже давно.       - Со мной всё хорошо, хён.       - Это не так.       Голос Минхо звучит так, словно он вот-вот заплачет, и собственный голос Чонина преломляется, когда он отвечает:       - Пожалуйста, не волнуйся за меня.       - Эй, у тебя нет выбора, - Минхо стукает младшего в плечо. - Ты мой тонсен. Что хёну делать, если с тобой что-то случится? И дети будут скучать по своему любимому дяде.       - Перестань называть котов своими детьми, хён.       - Не будь таким наглым.       Минхо кладёт руку на основание шеи младшего и тянет на себя. Чонин опускает лоб хёну на плечо и судорожно вдыхает, не уверенный, что делать. Он хочет оттолкнуть Минхо и убежать. Хочет забраться к нему на колени и не сдерживать слёз. Он не заслуживает этой нежности.       - Не слушай Джисона, ладно? Он тоже переживает за тебя и злится из-за этого, но он это не всерьёз. Он очень тебя любит.       Ладонь Минхо бережно прочёсывает его волосы, и Чонину приходится отстраниться, прежде чем он взорвётся. На секунду он сильно посасывает мятный леденец, позволяя сахару подействовать, и неуверенно встаёт на ноги.       - Пожалуйста, не волнуйся за меня, - повторяет он.       Чонин уходит, прежде чем Минхо успеет ответить.       Все остальные собрались в главной комнате ожидания. В ней собрался стафф и их группы, и выпускающего журнала, и людей слишком много — Чонин мгновенно начинает нервничать, но не может снова исчезнуть из поля зрения. Он пробирается вдоль стены, словно лиса, пытаясь найти незаметное место, где можно сесть, пока не пройдёт головокружение.       Чан и Сынмин на диванах, Феликс и Хёнджин сидят, прижавшись друг к другу, на другом. Джисон тоже там. Он не поднимает взгляд, и Чонин быстро отводит глаза. Это не то место, где можно начинать очередную ссору. Да и что он скажет?       Внезапное движение отвлекает внимание Чонина от Джисона и, когда поднимает взгляд, Чанбин пересекает комнату в его направлении.       Он идёт быстро, будто торопится куда-то. Чонин подпрыгивает, когда хён выставляет руку, чтобы схватить его за футболку, и подтягивает к себе, а затем обвивает вокруг него ладонь. Чанбин расправляет плечи; нижняя челюсть сжата, как это бывает, когда он злится. Чонин не понимает.       - Хён, что..?       Чанбин ничего не отвечает; ладонь по-собственнически обхватывает чужой бицепс. Чонин следит за взглядом старшего, что направлен в другую часть комнаты. Один из ассистентов команды менеджмента смотрит на них — нет, не на них. На Чонина. Выражение его лица нейтральное, но он откровенно пялится; глаза не двигаются, даже когда Чанбин стоит преградой между ними.       Сердце Чонина больно ударяется о грудную клетку. Он тянется ближе к Чанбину, совсем немного ругая себя за то, что едва не расплакался, просто потому что хён обнял его. И причина даже не в том, что он этого хотел. Это потому что кто-то смотрел на Чонина, и это может быть человек, который пытается его убить.       - Инни.       Вздрагивая, Чонин поднимает глаза, и понимает, что дышит через раз. Он старается успокоиться. Чанбин вздыхает, подталкивая его в угол.       - Всё хорошо, - тихо говорит старший. - Просто мне не понравилось, как он на тебя смотрел. Всё нормально.       Чонин не может снова заплакать. Он испортит макияж и задержит фотосъёмку и интервью, и все будут злиться на него ещё больше.       - Хён, я… я…       Чанбин аккуратно сжимает его плечо, кивая. Чонин устремляет глаза в пол.       - Сядь, - говорит старший. - Ты выглядишь болезненно.       "Я всегда так выгляжу", - хочет сказать Чонин. Он не помнит, когда в последний раз смотрел в зеркало и не стыдился отражения.       Чанбин подталкивает его по направлению к диванам, и Чонин опускается на краешек одного из них, поднимая ноги за собой. Все снова затихают, уставшие, и Чонин позволяет себе приблизиться к Феликсу и Хёнджину, хотя ему не хватает смелости попросить их объятий. В любом случае, он их не заслужил.       Он ненадолго отключается. Остальные снуют по комнате, переодеваются и уходят на индивидуальные и юнитные съёмки, но Чонина никто не беспокоит. Разговоры вокруг него звучат как невнятный гул, пока он не слышит имя Исыля.       Несколько ассистентов собрались неподалёку и тихо смеются. Говорит одна из девушек — Ынхе — которая была с ними уже два года. Она всегда показывает Чонину фото своих собачек.       - В последнее время он такой странный, - произносит она заговорщически.       - Ты тоже заметила? - другой ассистент согласно мычит. - Всегда ходит по углам с Донхёном. С каких пор он стал его любимчиком? Я думала, они не особо ладят.       - И у кого есть время на дополнительную работу? - продолжает Ынхе. - Перестраивать расписание, обыскивать общежитие… Это просто смешно.       Чонин хмурится. Что?       - Что ты сказала, нуна? - подаёт голос Чан. Значит, он тоже слушал. - Исыль, он… наше общежитие обыскивали?       Чонин смотрит поверх своего плеча. Ассистенты выглядят так, будто им неловко. Ынхе ёрзает на своём месте и смотрит с мольбой в глазах.       - Да, Чан-а, - отвечает она, понижая голос. - Послушай, мне очень жаль. Я знаю, что это нарушение ваших личных границ, и мы пытались спросить, зачем это нужно, но в последнее время Исыль-щи явно не в духе, и он наш босс…       Чан встречается взглядом с Чонином. Он озадачен.       - Нет, нуна, я понимаю. Мы просто… мы не знали, вот и всё. Это было… Вы искали что-то конкретное?       - Он не сказал, - она пожимает плечами, оглядывая коллег. - Но он был очень настойчив.       Несколько человек в их доме, в личном пространстве Чонина, в его комнате. Он сжимает брюки в кулаках, чтобы унять дрожь. Сбоку от него Феликс кладёт ладонь на его локоть.       - Когда, мм… - продолжает Чан. - Если ты не против, что я спрашиваю, нуна… Когда вы приходили обыскивать? Была только ты?       - В понедельник, кажется, - отвечает Ынхе. Один из других ассистентов кивает. - Мы ничего не трогали, Чан-а, честно. Мы были там около часа или около того. Там был Исыль, и мы, - показывает она жестом, - и двое стажёров.       Девушка указывает поверх стола, и Чонин следует за её взглядом. Стажёр, который смотрел на него ранее, смотрит до сих пор. Его взгляд пустой.       Чан сразу пытается собрать всех вместе, чтобы передать, что они слышали, но они лишь на полпути со своих мест, когда их зовут обратно, чтобы поправить макияж перед интервью. Оно не онлайн, слава богу; это будет интервью, которое выйдет вместе с журналом, но некоторые части будут записаны для официального сайта.       Визажист незлобно журит Чонина за испорченный макияж, но она очень добра, и поправляет его, добавляя немного больше золота по краям.       - Милый и блестящий, - воодушевлённо произносит девушка.       Чонин улыбается ей, как может, хоть и видит в зеркале, что его кривую ухмылку едва можно назвать улыбкой.       По мнению Чонина, это худшее интервью, которое у него когда-либо было; включая самое начала карьеры, когда он едва мог произнести что-то громче, чем шёпотом. Он совершенно не может уследить за сутью беседы, поэтому почти ничего не говорит. Остальные либо шумят и резвятся, либо затихают, чтобы позволить Чану вести бо́льшую часть разговора, но они, кажется, не могут придерживаться одного состояния. Сынмин подталкивает Чонина каждый раз, когда наступает очередь младшего говорить, и он смеётся, когда смеются хёны, но всё равно улавливает неприметный взгляд Исыля из угла комнаты, когда всё заканчивается. От этого кровь стынет в жилах.       Никто почти ничего не говорит, когда они собирают свои вещи и загружаются в машину. Чанбин начинает спрашивать Чана, что он хотел им рассказать, но лидер заставляет их замолчать многозначительным взглядом на ассистента, что расположился на переднем сидении — не Ынхе, а мужчина, на которого она указала, как одного из тех, кто приходил на обыск — и они все снова замолкают. Чонин хотел бы просто уснуть.       Не проходит и десяти секунд, как они оказались дома, когда Чанбин снова задаёт свой вопрос. Чан зовёт их в гостиную, чтобы всё объяснить.       - Стажёры, которых мы даже не знаем, - говорит он после устало, падая на диван. - Я не думаю, что Ынхе рассказала бы нам, будь всё иначе, и тот парень, кажется, ничего не знает.       - Один из стажёров весь день пялился на Инни, - говорит Чанбин. То злое, настороженное выражение снова окрасило его лицо.       - Мы можем поменять пароль? - спрашивает Минхо.       - Да, - кивает Чан, - я сделаю это сегодня. Но нам всё равно нужно оповестить менеджмент, так что я не знаю, окончательное ли это решение.       - Навесные замки? - предлагает Минхо, лишь наполовину шутя. - Болты? Я пойду и найду строительный магазин прямо сейчас, мне всё равно.       - Не слишком ли радикально? - ухмыляется Сынмин. Минхо пожимает плечами.       - Можно подумать, никто из нас не вырыл бы огромную канаву вокруг этого здания, если бы только это значило, что Инни будет чувствовать себя в безопасности.       Никто не опровергает его заявление. Чонин обнимает колени, прижимая к груди, и роняет на них голову от приступа вины. Он не заслуживает всего этого. Рука аккуратно ложится на лодыжку, нежно поглаживая — Феликс. Он сидит на полу возле колен лидера.       - Теперь ты можешь кушать с нами, - произносит Феликс с надеждой. - Не то, что есть у нас сейчас, наверное, но мы можем купить больше продуктов.       Чонин кусает губу. "Может быть", - думает он, а потом, предательски, - "а что если, что если, что если…"       Феликс вновь выглядит расстроенным.       - Я просто имел в виду… Теперь, когда мы знаем, что кто-то был здесь… Не то, чтобы это хорошо, разумеется, но, быть может..?       Чонин смотрит на свои колени и думает: "Я самый ужасный человек, которого когда-либо встречал" .       - Этого все ещё недостаточно, - внезапно говорит Джисон с другого дивана. Его голос тихий, но очень злой. - Ты знаешь, что здесь были чужие люди, и всё равно думаешь, что…       - Хан-а, - предупреждающе одёргивает Минхо.       - Нет, хён, - огрызается Джисон. - Я не могу… С меня хватит. Я даже смотреть на него не хочу.       Он поднимается на ноги и исчезает в комнате Феликса и Чанбина.       Чонин прижимает ладони к лицу, всхлипывая. Он не может успокоиться. Его дыхание подрагивает при каждом вдохе и выдохе, спёртое и неровное, и слёзы текут по щекам. Это не просто плач, не просто паническая атака; это что-то между, и Чонину плохо от этого.       Проходят часы, прежде чем они покидают гостиную; остальная часть общежития затихла, как только младший убедил Чана оставить его одного. Он лежит на спине, но чувствует, будто кто-то позади следит за ним, пытается дотянуться. Другие люди один раз уже попали сюда. Понадобился только пароль. Они могут проникнуть снова. Он ничего не может сделать, думает Чонин истерично, ничего, ничего, ничего, что он мог бы предпринять, чтобы заставить их остановиться. Он не в безопасности. Он не в безопасности.       Возможно, сейчас всё настолько плохо… Возможно, сейчас всё настолько плохо, что он может пойти к кому-нибудь. Джисон всего лишь в другой части комнаты и, может, Чонин мог бы… но он не может. Чонин судорожно вздыхает, когда осознание приходит, словно врезавшаяся в кожу заноза. Конечно, Джисона нет в комнате, его не было здесь уже несколько дней; он был выгнан из собственной постели, и Чонин совсем один, потому что он не доверяет им, потому что он — худшее, самое низшее, самое жалкое создание во всём мире.       Чонин жалобно хнычет. Голова гудит, а сердце отчаянно бьётся о рёбра, и он действительно, действительно больше не выдерживает. Дрожь только нарастает, когда он, пошатываясь, выбирается из постели и выскальзывает из комнаты, и к моменту, когда подходит к двери, он весь подрагивает. Он не уверен, только ли это от холода.       В коридоре темно, и он сжимает рот, чтобы ни один звук не сорвался с уст, пока он волочет ноги по полу. Прохладный воздух щиплет щёки. Ему кажется, что любое сделанное им движение разносится по дому подобно раскату грома, но нет ни намёка, что кто-то до сих пор не спит, когда Чонин пробирается в комнату хёнов.       Глаза Чонина немного привыкли к темноте, но он ничего не может поделать со слезами, которые льются больше и больше с каждым шагом, что он делает к своей цели. Он медленно двигается, когда руками нащупывает край кровати, и осторожно трогает одеяло.       Лицо Хёнджина повёрнуто от него в другую сторону, к стене. Младший опускается на колени перед кроватью, прежде чем дважды обдумает своё решение, утыкается лицом в спину старшего и всхлипывает. Ему тепло, и Хёнджин вздыхает, слегка поворачиваясь.       - Мм?       Чонин плачет громче и ничего не говорит.       - Кто это?       Хёнджин поворачивается полностью и тянет руку, слепо поглаживая лицо и волосы младшего.       - Инни? Ты в порядке? - шепчет он.       Чонин мотает головой, и в этот раз скулит — это тихий робкий звук. Старший высвобождает руки из-под одеяла, чтобы обнять его.       - Иди сюда. Плохо себя чувствуешь?       Впервые Чонин не может сказать "нет". Ему нехорошо, это правда, но теперь это его обычное состояние, и он пришёл сюда не по этой причине.       - Ты весь дрожишь, - потрясённо говорит старший. Он пытается притянуть Чонина под одеяло. - Иди ко мне. Всё хорошо. Тут тепло. Не волнуйся.       Чонин не может перестать лить слёзы, и он знает, что создаёт слишком много шума. Он поворачивает лицо в мягкую часть руки старшего, пытаясь проглотить звуки.       - Хёнджин-а?       Это Сынмин, шепчет с койки выше.       - Да, - отвечает Хван. - Это не я. Инни.       - Как он?       Хёнджин мычит вместо ответа. Он встаёт с кровати, не отнимая рук от Чонина, и поднимает младшего на ноги. Тот подчиняется, неуклюже падая на грудь хёна из-за головокружения, и снова плачет. Хван обнимает его за талию и разворачивает их обоих к двери.       - Ты как? - снова шепчет Сынмин.       - Инни плохо, - отвечает Хёнджин очень нежно. - Ему нужно, чтобы его обняли. С ним всё будет в порядке.       Он обнимает его крепче и выводит из комнаты. Чонин давится воздухом, бесконечно подрагивая; холодные солёные капли катятся по щекам. Хёнджин приводит их на кухню и осторожно сажает младшего на скамью возле стола. Он отпускает юношу, чтобы поставить чайник, и Чонин не может удержать жалкого, испуганного стона.       - Всё хорошо, Инни, всё хорошо, - заверяет его Хёнджин. - Хён рядом, малыш. Всё в порядке.       Он встаёт возле скамьи и прижимает чужую голову к животу. Чонин льнёт к телу старшего.       - Прости, - хнычет он. - Я не хотел... не хотел заставлять всех злиться.... Прости меня...       Он едва выдавливает слова. Едва может дышать. В груди ужасно болит.       - Ш-ш-ш, - воркует старший. - Ты не сделал ничего плохого, малыш, ясно? Теперь смотри.       Чонин впивается пальцами в дерево, чтобы не дать себе сделать что-то глупое, вроде протянуть руки к Хёнджину, когда старший отходит. Он следит за ним размытым взглядом. Хёнджин открывает коробку с зелёным чаем и показывает запечатанный пакетик, прежде чем положить его в кружку.       - Я тоже буду пить, договорились? - спрашивает старший. - Мы поделимся друг с другом. Тебе не нужно волноваться.       - Ты не... - Чонин проглатывает бушующие эмоции. - Ты не должен...       - Я не сказал, что я должен пить, я сказал, что я буду пить, - тихо отвечает Хёнджин. - Я также кладу мёд. Ликси сказал, что ты ничего не ел весь день.       Он приносит кружку на стол и перекидывает ногу через скамью, садясь позади Чонина и заставляя его лечь на себя. Он тёплый и уютный, и Чонин тонет в этом приятном ощущении, пытаясь успокоиться. Рука Хёнджина осторожно гладит его грудь.       - Дыши, малыш, - нежно говорит старший. - Хён с тобой. Всё будет хорошо.       Чонин поворачивает голову в его шею.       - Мне так... страшно, - скулит он в кожу, его голос надрывается от слёз. - Это никогда... не закончится.       - Закончится, - уверяет Хван, осторожно покачивая их из стороны в сторону. - Я обещаю, слышишь? Просто постарайся успокоиться. Я переживаю, что ты сделаешь себе хуже.       Он дышит медленно и размеренно, чтобы Чонин мог последовать его примеру, и, когда паника отступает, целует младшего в висок.       - Так-то лучше. Ты умница.       Чонин не может перестать дрожать в его руках. Хёнджин поднимает кружку и немного отклоняется вбок, чтобы Чонин видел, как он делает глоток чая, а затем передаёт младшему в руки.       - Пожалуйста, Инни, - просит он, - это поможет. Я бы никогда в жизни не обидел тебя.       Чонин зажмуривается, потому что он знает это. Он знает. Ещё больше слёз оставляют влажные дорожки на коже, и он принимает напиток. Его тепло почти причиняет боль. Чонин подносит кружку к губам, чувствует, как пар смягчяет разболевшиеся глаза и забитый нос, и пьёт.