I Need Somebody

      Чонин не уверен, как долго они сидят там. Хёнджин поглаживает его и бормочет успокаивающие слова, пока слёзы младшего, наконец, не останавливаются, и накидывает брошенную на стуле толстовку на грудь Чонина, когда тот никак не перестаёт дрожать. Они долгое время проводят в молчании, пока не слышат шум в дверях, и оба вздрагивают.       - Простите, - говорит Чан, сонный и встревоженный. - Я проснулся, а вы пропали. Всё нормально?       - Инни плохо себя чувствует, - снова повторяет Хёнджин, испуская короткий расстроенный вздох.       Чан хмурится и подходит, усаживаясь на скамью перед Чонином и обхватывая его голени. Младший даже не представляет, как он выглядит, но он уверен, что явно не лучшим образом. Он поворачивает лицо глубже в шею Хёнджина.       - Как ты? Тебе нужно поспать, - нежно произносит лидер. Он продолжает водить ладонями по ногам младшего. - Вам обоим. Утром репетиция.       Репетиция живого выступления. Мысль об этом оседает в желудке, словно свинец. Чонин никогда раньше так не боялся выступлений.       - Тебе лучше, Инни? - спрашивает Хван куда-то в щёку.       Младший неопределённо мычит. Он не хочет покидать уютный пузырь, который создал для них Хёнджин. Он почти чувствует себя в безопасности, сидя между ним и Чаном, посреди ночи, когда никто ничего от них не ждёт, и когда поблизости нет посторонних. Он хочет насладиться этим моментом. Не хочет, чтобы Хёнджин отпускал его.       Он не узнаёт самого себя. Хёнджин так любит показывать свою привязанность, что порой это бывает слишком, но сейчас мысль, что хён отодвинется, заставляет сердце Чонина сжиматься под рёбрами. Это жалко. Он жалкий.       Он не осознаёт, как неравномерно вздымается грудь, пока Хёнджин не мычит успокаивающе.       - Всё хорошо, - бормочет он. - Всё в порядке. Давай я умою тебя, и мы пойдём спать.       - Хён, - лепечет младший, смыкая пальцы на чужом запястье, - ты не мог бы... эм...       - Я лягу спать с тобой, малыш, - говорит Хёнджин. Это звучит очень, очень трепетно, в отличие от привычного дразнящего тона, который используют мемберы, когда считают Чонина милым. - Не волнуйся.       Чан целует их обоих в макушку, как папа, и Чонин позволяет Хвану отвести себя в ванную. Хён аккуратно промакивает его слёзы тёплым влажным полотенцем, пока другая рука легонько придерживает за подбородок, а потом намазывает чей-то увлажняющий крем, который, как думает Чонин, принадлежит Минхо. Он пахнет арбузом.       Они чистят зубы, стоя бок о бок. Хёнджин строит рожицы в зеркале, и Чонин пытается смеяться над ними. Младший опирается на тумбу, когда они заканчивают умываться. Ему кажется, что он никогда раньше в жизни не спал.       Чонин немного пугается, когда Хёнджин обвивает вокруг него руки, стоя позади, и укладывает подбородок ему на плечо, и они снова смотрят друг на друга в отражении. Нижняя губа старшего немного выступает, но не так, как если бы он надул губы, и его взгляд очень мягкий. Чонин не может смотреть на него слишком долго.       - Хён, - выдавливает он.       - Мм? - Хёнджин водит носом по щеке младшего, слегка покачивая их из стороны в сторону.       - Мне...       Ему почти нечего сказать. В горле забился ком. Чонину очень жаль, что он стал причиной проблем с Джисоном. Он не знает, как сможет выступить в пятницу. Он не планировал заставлять Хёнджина продолжать заботиться о нём. Он не представляет, что делать.       - Мне страшно, - говорит младший, шёпотом. - Мне очень страшно.       Хёнджин закрывает глаза, будто ему больно, и обнимает Чонина.       - Я знаю, - говорит он. - Я знаю, малыш. Мне очень жаль. Хён больше не позволит тебе так сильно бояться, ладно? Я буду защищать тебя.       "Не думаю, что ты сможешь", - хочет ответить Чонин, но он этого не делает, а просто тонет в руках Хёнджина и вновь закрывает глаза.       Три дня репетиций — это сущий ад. К этому моменту хореография закрепилась в мышечной памяти, но Чонину кажется, что он с трудом может выполнять движения, не оступаясь, чувствуя головокружение и теряя хватку. Его пение слабое и ужасное. Каждый раз, когда он слышит сам себя, или когда они мониторят видео с дэнс-практикой, Чонин думает: "Я не должен быть здесь".       Джисон с ним не разговаривает. Остальные не то, чтобы игнорируют, но они, кажется, тоже не знают, что сказать ему, большую часть времени. Хёнджин держится рядом, но Чонин не позволяет себе тянуться к старшему так, как ему хотелось бы. Хён тоже должен работать — как и все они — и со стороны Чонина нечестно тащить их вниз своим состоянием вкупе с тем, как отвратительно он выступает. Не докучать им — это меньшее, что он может сделать.       Менеджмент тоже крутится вокруг да около намного чаще, чем раньше. Не так уж это и необычно, что их репетиции контролируют, особенно когда речь идёт о первом за несколько месяцев выступлении на телевидении, но взгляд на Исыля, Донхёна или одного из ассистентов, что скрываются в углу зала, только усиливает тревогу, из-за которой Чонин показывает себя не лучшим образом. Он не справится.       Во время перерыва в последний день Чонин чувствует, что за ним наблюдают, и ожидает, что это Исыль или, быть может, один из стажёров. На секунду по коже пробегает дрожь, и страх подступает к горлу, пока Чонин не поднимает глаза. Это Минхо и Чанбин, склонившиеся над телефоном Чана. Их взгляды подобны холодным каплям дождя.       Чонин виновато ёрзает. Он ведь неплохо сегодня справился, разве нет? Он сносно танцевал. Он не заставил никого заботиться о себе. Он ушёл в туалет, когда почувствовал головокружение, и спрятал лицо в коленях, пока оно не прошло. Он очень, очень старается.       Пару месяцев назад он был встревожен, но пытался справиться с этим, чтобы понять, что с ним не так. Теперь он чувствует себя прикованным к полу. Он неподвижно смотрит, как Минхо тихим голосом подзывает к себе Чана.       Он ожидает этого, когда чуть позже лидер зовёт его в коридор, но это не останавливает страх, разрастающийся в его животе, в его горле.       Три старших хёна облокачиваются на стену, почти как обычно, за исключением мрачных выражений на их лицах.       - Эм, - неуверенно начинает Чонин, - что-то случилось?       Чан вздыхает. Он кажется измотанным.       - Вышла статья, где предполагается, что у тебя расстройство пищевого поведения.       - Мы просто... Менеджмент наверняка уже в курсе, так что мы не хотели, чтобы ты оставался в неведении, - говорит Минхо.       Чонин припадает к стене боком. Все трое старших немного дёргаются, их руки слегка порываются вперёд, будто они думали, что он упадёт в обморок. Чонин не уверен, что они были не правы.       - Я... - он не знает, что сказать. От этого никуда не деться. Одно плохое событие за другим. - Мне очень жаль.       - Инни, - чья-то тёплая рука осторожно ложится ему на лицо. - Ты ни в чём не виноват. Дыши ровнее, ладно?       Чонин пытается. Запинающиеся вдохи наполняют грудь, и младший сильнее прижимает ладонь к стене, тяжело вздыхая. Рука Чанбина соскальзывает с лица на шею, удерживая его на месте.       - Всё хорошо, макнэ-я, - тихо говорит он.       Это не так. Если Чонин продолжит привлекать подобное негативное внимание, то навредит им, разрушит их репутацию, и его попросят покинуть группу. Он всё ещё на испытательном сроке.       Чан и Минхо тоже ступают ближе. Чонин наполовину сгорбился возле стены, и они окружают его надёжным кольцом, когда несколько людей проходят мимо.       - Что... - Чонин заламывает пальцы, глядя на пол. - Что будет... что они будут делать? Можно мне посмотреть статью?       Старшие сомневаются.       - Ты уверен, что хочешь? - мягко уточняет Минхо. - Она не очень-то приятная, Инни...       Чонин выставляет руку, но вместо того, чтобы дать ему телефон, Чанбин берёт протянутую ладонь и переплетает их пальцы вместе.       - Она расстроит тебя.       - Я уже расстроен, хён, - младший почти огрызается, с той разницей, что звучит неуверенно. Чонин сильнее прижимается к стене. Он не будет плакать. Не будет.       - Менеджмент либо проигнорирует это, либо выпустит заявление, что ты болел, - говорит лидер. - Вероятнее всего, проигнорирует, но... Инни, ты ведь знаешь, что потерял много веса. Но ты здесь ни при чём, и мы знаем, в чём причина, и мы всё понимаем, слышишь?       Чан касается подбородка младшего, заставляя взглянуть на себя. Выражение в его глазах почти до больного искреннее.       - Ты совершенно ни в чём не виноват.       Чонин сглатывает, смаргивает слёзы и позволяет им отвести себя обратно в зал для репетиций. Чанбин не выпускает его руку и тянет к себе как раз перед тем, как они зайдут в дверь. Он вздыхает и вдруг выглядит так, будто ему неловко.       - Мы были несправедливы по отношению к тебе, - говорит он. - Просто... это больно, что ты думаешь, будто не можешь нам доверять. Но не настолько, как, наверное, было больно тебе, раз ты вообще стал так думать, так что... Хёну очень жаль.       Чонин смотрит на плечо Чанбина. Он не заслужил извинение или их понимание. Он не заслужил то, как внимательны к нему они были всё это время. Каждым своим действием он приносит группе неприятности, и теперь ситуация просочилась в медиа, и по какой-то причине его хёны до сих пор стараются защитить его от этого, пусть он и не может защитить их в ответ.       Он находит статью сам. Позже.       Он сидит в туалетной кабинке, пытаясь удержать содержимое желудка внутри, пытаясь не думать обо всём, что он недавно выпил и съел, не думать, что из этого было отравлено наркотиками. Чонин был так осторожен — как это может происходить с ним до сих пор? И происходит ли это вообще? Это было безумное происшествие, несчастный случай, и теперь Чонин плохо себя чувствует просто из-за стресса, из-за того, что он не спит и не ест, и напрасно доставляет все эти проблемы?       Сколько времени прошло с первого приступа? Ему приходится открыть календарь, чтобы проверить. Он впервые почувствовал головокружение в марте, а сейчас почти май. Но кажется, будто прошло намного, намного больше. Кажется, будто прошла вся жизнь.       Его руки дрожат. Чонин опускает взгляд и видит, как они сильно сжимают штаны; кончики пальцев багровые, костяшки — бескровные и белые, словно кости. Он возится с телефоном, понимает, что никто не ищет его, а потом вспоминает про статью.       Ему понадобился лишь один запрос. "Фанаты беспокоятся об I.N из Stray Kids." гласит заголовок. Когда Чонин нажимает на него, то находит два фото самого себя, что стоят рядом.       Одно из них со времён какого-то из прошлогодних промоушенов — он улыбается. Выглядит уставшим, но счастливым. Хотя, как он иронично вспоминает, это был октябрь, сразу перед тем, как всё полетело к чертям, и тогда никто не был счастлив. Чонин ощущает боль в груди — это нечестно по отношению к ним. У них было так мало времени, чтобы всё снова наладилось, прежде чем началось новое дерьмо. Не прошло и шести месяцев.       Второе фото было сделано во время интервью три дня назад — фото для промоушена. Чонин неделями не смотрел в зеркало как положено, и на секунду он не узнаёт собственное лицо. Он улыбается, конечно же, но улыбка слабая и изнемождённая. Косточки на лице острые, а вокруг шеи и на ключицах пролегли глубокие тени. Руки, что лежат на плечах Чана и Феликса, похожи на бледные паучьи лапы. Одежда неуклюже висит на фигуре. Он похож на призрака. "Я и есть призрак", - думает он на автомате, а затем, - "Что?"       В статье говорится, как давно Stray Kids появлялись на публике в последний раз, и углубляется в то, что сравнивает фигуру Чонина раньше и теперь, как будто фото было недостаточно. До и после. "Его скелетоподобные пропорции подняли шум среди фанатов в Twitter и других социальных сетях".       Почти в конце вставлены комментарии и твиты STAY. Есть и хэштег — #заставьтеЧонинапоесть — от которого ему становится дурно. Он нажимает на него вопреки здравому смыслу.       Окей, что за хрень происходит с Чонином?       JYP вообще видит это? Ребёнок кажется больным       Банчан, твой макнэ выглядит так, будто вот-вот откинется       Чонин выглядит таким больным, что мне хочется плакать       Вот, что случается, когда айдолы переутомляются       Чонин возится с телефоном, тяжело дыша, и закрывает статью.       - Инни?       Младший так сильно подпрыгивает, что ударяется локтем о дверь.       - Ты в порядке? - Это Сынмин. Чонин поднимается с пола, борясь с головокружением, и выходит из кабинки. Выражение лица старшего мягкое, но он подходит ближе. - Тебя вырвало?       - Нет, - бормочет Чонин. Ему удаётся не добавить "в этот раз".       - Инни... - Сынмин наблюдает за ним в зеркале, пока младший моет руки.       Чонин не поднимает от них взгляд. Они снова трясутся.       - Хён рассказал нам о статье, - говорит старший после мгновения тишины. - Ты как?       - Я в порядке, хён, - отвечает Чонин тише.       Сынмин закатывает глаза и стукает младшего в плечо.       - Эй, мы три года жили вместе. Думаешь, я не различаю, когда ты врёшь?       Чонин неистово кусает губу вместо ответа. Глаза щиплет. Он знает, что Сынмин понимает, насколько он близок к тому, чтобы расплакаться.       - Менеджеры здесь, - неуверенно произносит старший. - Из-за статьи. Они хотят поговорить со всеми нами.       Чонин вскидывает голову, и от резкого движения несколько солёных капель катятся по щекам. Сынмин хмурится и кладёт одну руку сзади на основание чужой шеи, чтобы рукавом другой промокнуть слёзы.       - Не надо, - тихо произносит он. - Никто не злится на тебя.       Это настолько очевидная ложь, что Чонину хочется усмехнуться, но он думает, что, если он это сделает, то разрыдается. Вместо этого он улыбается Сынмину, как может, и проходит мимо него к двери.       - Я знаю, что вы все в курсе статьи, которая была сегодня опубликована, - объявляет Исыль почти без всяких предисловий.       Чонин сдавливает ладони между коленями. Они все втиснуты вместе за столом переговоров, сидя лицом к Донхёну и Исылю словно провинившиеся школьники. Чан обнял его за плечи, как только сел рядом — он тёплый, и Чонин борется с желанием прижаться к нему поплотнее.       - Она не единственная и не идёт ни в какое сравнение с тем, что творится в соцсетях, - продолжает менеджер. Он звучит раздражённо, вымотанно. Чонин боится смотреть ему в глаза. - Мы обсуждаем это с группой, потому что влияние оказывается на всю группу. Очевидно, что это связано с текущей проблемой, и я хочу напомнить всем вам, что Чонин всё ещё находится на испытательном сроке.       Его голос строгий. Чонину плохо, плохо, плохо.       - Мы рассматриваем вопрос о том, чтобы отстранить тебя от завтрашнего выступления, Чонин-а, - произносит Донхён намного мягче.       Чонин вздрагивает, будто его ударили.       - Хён-ним, - вступает Чан, - я не думаю, что... Чонин-и никак не влияет на то, что о нём пишут. Он посещал все репетиции и справлялся с другой своей работой...       - Ты, как и я, знаешь, Чан-а, что поддержание внешнего вида является частью вашей ответственности, - говорит Исыль.       - Он был болен, хён-ним, - возражает Чан. - В последнее время он ест больше. Всё наладится.       "Он лжёт", - рассеянно думает Чонин. Чан лжёт ради него. Он не уверен, что их лидер когда-либо делал это раньше.       - Если мы отстраним его, придётся сделать соответствующее заявление, - говорит Донхён. - Разве не этого мы пытались избежать? Чонин-а, ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы выступить?       Нет.       - Да, хён-ним. Я справлюсь. Обещаю.       Голос Чонина дрожит. Он чувствует себя загнанным в угол, запертым в клетке.       - Если он достаточно здоров, чтобы выступить, - исчерпывающе говорит Исыль, - значит достаточно здоров и для того, чтобы не привлекать подобного рода внимание медиа.       Они обсуждают эту тему снова и снова. В итоге решают, что они не будут выпускать заявление, и Чонин сможет выступить, но он останется на испытательном сроке, пока, как выразился менеджер, не восстановит имидж.       "Можешь остаться," - как слышит это Чонин, - "если перестанешь быть таким уродливым и бесполезным".       Исыль кивает и покидает комнату. Донхён задерживается, хмурясь. Все восемь мемберов продолжают молча сидеть за столом — не совсем тот настрой, который хочет получить публика от айдол-группы за несколько часов до живого выступления.       - Соберитесь, дети, ладно? - снисходительно произносит Донхён. - Отдохните перед завтрашним днём.       Он дарит им добродушную улыбку, похлопывая Сынмина и Джисона по плечам, когда проходит мимо них. Чонин чувствует на себе обеспокоенный взгляд менеджера и держит голову опущенной, избегая зрительного контакта.       Они возвращаются в танцевальный зал, чтобы забрать вещи. Становится поздно, и все вымотаны после репетиции, не говоря уже об остальном, и никто не разговаривает, за исключением пары фраз. Кто-нибудь видел мой телефон? Что закажем из еды? Уже слишком поздно, чтобы пойти туда, где подают мои любимые пулькоги?       Чонин фокусирует внимание на том, чтобы ровно стоять на ногах, когда они возвращаются к машинам. Голова кружится сильнее, чем когда-либо, и ему ужасно хочется пить, но его бутылка с водой лежала без присмотра всё то время, что они были на встрече, так что он ей не доверяет. Вместо этого он копается в кармане и закидывает в рот две мятные конфеты, игнорируя жажду и сопутствующий голод.       Леденцы прохладные и пудровые на его языке, будто обезболивающее. На вкус они уже ни на что не похожи. Чонин буквально выживал на них целыми днями — с их-то репетициями вряд ли найдётся время на еду, кроме той, что имеется.       Чонин пытается не думать о том, как мемберы, не глядя, поглощают еду, которую заказывают. Он не смотрит на них, когда они кушают. Слова Минхо каждый раз эхом разносятся в его голове: "Если они навредят одному из нас..."       Ладонь Чана, тёплая и поддерживающая, ложится Чонину на поясницу, чтобы помочь забраться в машину. Чонин благодарен — он, если честно, не уверен, что справился бы самостоятельно. Лидер следует за ним, садясь совсем рядом, несмотря на то, что сегодня они едут в разных машинах, и места вполне достаточно, чтобы расположиться свободно.       Чан забирает сумку младшего из его рук и ставит её на сидение по другую сторону от себя.       - Иди сюда.       Лидер поднимает руку. Чонин напрягается. Он старается не липнуть к ним, правда, но Чан такой тёплый и кажется таким притягательным в своей огромной толстовке. Младший смотрит на него, сомневаясь.       - Обнимашки, Инни, - подсказывает Хёнджин со своего сидения спереди. - Хён нуждается в них. Только посмотри на него. Иначе он заплачет.       - Ну же, ты не можешь заставить Чани-хёна плакать, - поддакивает Чанбин. - Обними его.       Чан корчит лицо и хнычет, поигрывая пальцами в направлении младшего. Чонин смеётся — что звучит так хрипло и шероховато, словно он забыл, как это делается — и, когда машина приходит в движение, прислоняется к груди лидера. Хён сразу обвивает его руками и счастливо мычит куда-то в чужие волосы.       - Мой Инни, - щебечет старший.       - Глянь-ка, Хёнджин-а, он такой милый. Наш малыш-тонсен, - воркует Чанбин. Он говорит своим детским голосом, и это так раздражает, это так глупо, и это лучшее, что Чонин слышал за последние дни.       Чонин едва не засыпает, свернувшись у Чана на коленях, пока старший нежно поглаживает его спину и волосы. Ему кажется, он мог бы остаться в чужих объятиях на всю ночь, но вскоре они останавливаются перед общежитием, и ему приходится оторваться от тёплого хёна.       Теперь Чонину всё время холодно. Ночной воздух мгновенно заставляет его покрыться мурашками, и Чан цокает языком, совсем как его мама, обвивая вокруг него руку и ведя в здание. Чонин думает, что, если он просто ухватится за это ощущение тепла, за намёк на счастье, то сможет нормально выспаться и быть готовым к завтрашнему выступлению. И тогда всё будет хорошо.       Это чувство длится недолго. В ту же секунду, когда они входят в дом, становится очевидно, что что-то случилось. Вторая машина приехала раньше них, и четверо других мемберов находятся в гостиной. Атмосфера очень и очень напряжённая.       Чан крепче сжимает руку, покояющуюся на Чонине, и застревает в дверном проёме, отчего остальные толпятся позади него.       - Всё нормально?       Феликс сидит на диване, сгорбившись, что плечи почти касаются ушей. Он выглядит так, будто вот-вот заплачет. Сынмин сидит рядом — не трогает его, но тянется ближе. Минхо и Джисон стоят — Джисон возле кухни, а Минхо посреди комнаты — и на лицах обоих злые выражения.       - Нормально, - огрызается Джисон, хмурясь. Чонин не видит, но буквально чувствует, как поднимаются брови лидера. - Нормально, хён, - поправляет себя Джисон, говоря чуть мягче.       - Ладно, - отвечает Чан, растягивая слово.       Минхо показывает ему жест, который Чонин понимает как "Я расскажу тебе позже", и Хёнджин проскальзывает в комнату, чтобы подойти к Феликсу. Чонин сбегает в свою спальню, как только Чан ослабляет руку. Он абсолютно уверен, что они ругались о нём или из-за него, и ему кажется, что, если продолжит думать об этом, то расплачется.              За ужином всё становится только хуже. Хёнджин, Сынмин и Чанбин очевидно очень пытаются поддерживать разговор, но Феликс подавлен, а Джисон мрачнее тучи. Минхо сидит возле Феликса с выражением неодобрения, которое примеряет каждый раз, когда один из них расстраивает другого — он всегда больше злится за других людей, чем за самого себя.       Чонин ковыряется в своей тарелке. Желудок сжимается от сильных спазмов, и Чонин не уверен — это от стресса, или от голода, или от наркотиков внутри него, или от всего вместе.       Последние несколько дней Хёнджин провёл, разделяя с ним столько еды, сколько тонсен примет, когда они едят дома, позволяя Чонину увидеть, как он ест из той же тарелки или кусает что-то пополам, прежде чем положить остальное на тарелку младшего. До этого момента никто ничего не замечал, но сейчас, когда за столом настолько тихо, неудивительно, что остальные начинают понимать, что происходит.       Чонин кусает половинку треугольного кимпаба, когда Феликс тычет его палочками. Чонин вздрагивает, немного пугаясь. Когда поднимает глаза, Феликс откусывает кусочек от своей сосиски и предлагает ему оставшееся.       Чонин почти сразу отнекивается. Ему понадобилось время, чтобы привыкнуть к подобному от Хёнджина, и вот так просто принимать еду от одного человека значит, что он не должен касаться самых тёмных, мнительных уголков своего сознания — самых худших частей себя, частей, на которые он ненавидит обращать внимание. Но сегодня Феликс такой грустный, вероятно, потому что он защищал его перед Джисоном, и у него такой чудесный, полный надежды взгляд, что Чонин просто не может ему отказать.       Он протягивает палочки и — немного неуклюже от того, как трясутся его руки — берёт сосиску. Феликс расцветает. Сбоку от Чонина Хёнджин легонько толкает его в плечо, тоже счастливо улыбаясь. И Чонину кажется, что впервые за долгие недели он сделал что-то правильно.       Остаток ужина они оба время от времени наклоняются к младшему, чтобы поймать его взгляд и положить что-нибудь, что они сами откусили, на его тарелку. Это так отвратительно. Это так трогательно. Чонину хочется плакать.       На следующее утро в общежитии очень оживлённо. Феликс не ночует в той же комнате, что и Джисон, поэтому он спит в кровати Хёнджина, Чанбин — в кровати Феликса, а Джисон — Чанбина. Полный беспорядок и в их поведении с утра: ничьи вещи не лежат там, где они их оставили, никто не может найти зарядки от телефонов, обувь или одежду. На десять минут Чонин теряет свою бутылку воды, пока не находит её в своей же сумке, хотя он мог бы поклясться, что оставил её на тумбочке после того, как заполнил.       Перед выходом на сцену Чан опирается на свой стул, чтобы взглянуть на них.       - Парни, я знаю, что у нас сейчас не всё так гладко, - серьёзно произносит он, - но мы все усердно работали, чтобы создать эту песню, записать её, выучить танец и поставить это выступление, и мы не позволим трудностям нас сломить. STAY ждут нас, и мы должны показать им всё самое лучшее.       Чонин прижимает ладони к глазам. Ему больше нечего дать STAY. Они думают, что он умирает. И, возможно, они правы.       - Это не первый раз, когда мы переживаем трудные времена, - продолжает старший. - Но нам всегда удавалось собраться, и мы знаем, что можем сделать это снова. Помните, что Stray Kids — семья. Вы мои братья, и братья друг друга, и мы любим друг друга, так ведь? Мы справимся.             Группа, кажется, приободряется после слов лидера, и Чонин благодарен ему. Сегодняшнее выступление будет транслироваться по ТВ, но сниматься без зрителей в зале. Это и хорошо, и плохо: порой зрители только заставляют их нервничать ещё больше, но это также значит, что у них нет посторонней энергии, за счёт которой они могут выложиться, кроме друг друга, и в последнее время они почти ничего не получали от этого, так что слова Чана помогают больше, чем обычно.       Перед их выходом Чонин смотрит на себя в зеркале туалета. Его кожа бледная, как молоко, даже под слоем макияжа, и одежда вновь висит на нём, будто подобрана не по размеру. Голова пульсирует. Он ловит в отражении собственный взгляд и без тени сомнения осознаёт, что не справится. Нет ни шанса, что предстоящее выступление будет соответствовать стандарту. Ни на долю процента. Чонин не должен быть здесь.       - Нам надо идти.       Чонин вздрагивает. Джисон стоит в дверном проёме, не глядя ему в глаза. Он хмурится, но выражение лица более мягкое, чем тот угрюмый вид, что он носил в последнее время. В нём есть что-то, что Чонин мог бы назвать заботой. Переживанием.       Младший делает глубокий, рваный вдох, и следует за старшим прочь из уборной.       Всё оказывается намного хуже, чем Чонин себе представлял. Басы ударяют, будто пощёчины; музыка сотрясает всё тело, мгновенно вызывая тошноту. Чонин танцует на автомате, но мышцы отказываются работать. Он запаздывает на свою первую партию, вступает слабо и робко, едва перекрывая минусовку, и, чтобы закончить её, ему требуется так много воздуха, что после этого зрение окутывает пелена. Каждый раз, когда поворачивается, он ловит на себе обеспокоенные взгляды хёнов — Чан, Минхо, Хёнджин: их лица мелькают мимо него, словно карусель.       Они только закончили второй куплет, когда в ушах Чонина начинает звенеть. Он продолжает двигаться — чувствует, как он быстро дёрнулся в сторону, когда не встал на своё место в построении достаточно быстро, и почти блокирует Чанбина. Его руки холодеют.       Чонина вот-вот вырвет. Он больше не слышит музыку. Он понятия не имеет, танцует ли он дальше, поёт ли. Лучи прожекторов слишком яркие и двигаются слишком быстро, сливаясь в мерцающие перед глазами белые и серые точки. Земля уходит у него из-под ног.       Чонин не чувствует, как его лицо ударяется о пол сцены.