I Need Somebody

      Голова трещит по швам.       Это первое, что Чонин замечает; чувство наваливается разом, и ощущение вырывает из его горла резкий всхлип, что звучит почти как скулёж. Кто-то сжимает его ладонь, и он знает, что кругом разговаривают люди, но слова не оседают в голове. Чьи-то руки крепко держат его голову по бокам, поверх ушей, и они не дают ему двигаться, когда Чонин пытается повернуться на голоса.       - Инни, - произносит кто-то, - всё хорошо.       Чонин в этом не уверен. Тело его не слушается, и он может только слабо дёргаться в крепких руках, осторожно удерживающих его на месте, и он не может открыть глаза. Боль ошеломляет и отвлекает от происходящего, не давая ему сфокусироваться, и сопровождается мгновенным головокружением каждый раз, когда он двигает глазами под закрытыми веками. Он слышит, как снова роняет жалобный звук, и ладони, лежащие на голове, нежно гладят шею.       - Инни, - снова зовёт голос. - Малыш, ты меня слышишь? Можешь открыть глаза?       Хёнджин, как думает Чонин. Хёнджин говорит с ним, голос до невозможного мягкий и ласковый, каким он становится, когда Чонин плачет, но Чонину не кажется, что он плачет сейчас. Для одного человека на нём слишком много рук. Чонин хочет скинуть их. Он чувствует, как обрывается дыхание, слёзы поднимаются в горле, и младший не уверен, как Хёнджин догадался, прежде чем солёные капли прольются из глаз. Хван снова просит его открыть глаза, и в этот раз Чонину удаётся послушаться.       Всё вокруг размыто, но первое лицо, что Чонин видит, принадлежит Минхо, а не Хёнджину, и это сбивает младшего с толку, потому что он знает голос Хвана, знает, что это он говорил с ним, а теперь не может понять, куда хён делся. Чонин не помнит, что он делал до этого, как оказался здесь — на полу? Он не знает, что это за здание. Не знает, какой сейчас день.       - Ох, Инни. Инни, всё хорошо, - говорит Минхо.       Он проводит свободной ладонью по чужому лицу, смахивая слёзы, и Чонин льнёт к прикосновению, насколько может.       - Постарайся не двигаться, ладно? - голос Минхо очень успокаивает. Чонину хочется утонуть в нём.       - Хён, - выдавливает дрожащий, постыдный звук, и черты лица Минхо смягчаются.       - Да, я с тобой, всё в порядке, - бормочет старший. Это он держит ладонь Чонина и сжимает её.       - Мне… больно, - удаётся произнести Чонину сквозь слёзы.       Он больше не может контролировать своё дыхание; оно превращается в неравномерные, слишком быстрые и короткие вдохи. Младший цепляется за руку хёна, но его хватка слабая; он не может даже заставить сомкнуться пальцы.       - Ты должен лежать спокойно, малыш, - это снова голос Хёнджина, звучащий откуда-то сверху, но руки, лежащие на лице, не дают Чонину повернуться и посмотреть.       - Где..?       - Он здесь. Он помогает держать твою голову ровно, - ласково объясняет Минхо. - Ты потерял сознание, Инни. Ты очень сильно ударился головой о сцену, и ты ранен, так что мы просто хотим убедиться, что шея не пострадала. Не двигайся.       Вокруг слишком много людей. Всё кажется слишком громким, и Чонин ощущает себя крохотным, перепуганным. Он не может вспомнить, где они и что происходит.       - Громко... - стонет младший, - больно, - и руки, лежащие на его лице, плотнее прижимаются к ушам.       Его накрывает головокружение, земля дрожит, и Чонин закрывает глаза.       - Эй, посмотри на меня, - говорит Минхо серьёзнее. - Засыпать нельзя, ясно?       - Хён… - выдавливает Чонин в очередной раз, и теперь он скулит, потому что ему страшно, и больно, и руки Хёнджина вызывают клаустрофобию, и он хочет подняться, хочет, чтобы это закончилось. Ему всё труднее и труднее дышать.       - Тише, малыш, малыш, - повторяет Минхо снова. Он наклоняется чуть ближе. - Просто смотри на меня. Всё будет хорошо.       С ним говорят другие люди, двигаясь рядом. Кто-то кричит. Чан, наверное. Волны острой боли вновь и вновь проносятся по телу, и кроме той, что охватывает голову, Чонин не может понять, откуда именно она исходит. Осознает только то, что всё тело ослабло, и дрожит, и он не может им двигать. Или не должен. Он не может вспомнить.       Чонин пытается осмотреться, но движение глазами лишь усиливает головокружение, и он чувствует, как немного обмякает на одну сторону; часть тяжести его головы ложится на руку Хёнджина. Непрекращающиеся слёзы заставляют чувствовать себя хуже, движение вокруг тоже; он снова хнычет и цепляется за руку Минхо, чтобы притянуть его ближе.       - Инни, не двигайся, ладно? - старший останавливает Чонина, положив ладонь ему на руку.       Минхо начинает говорить что-то ещё, но возле них происходит какое-то движение; Чонин дёргается и слёзно кричит, когда от резкого движения сильная боль снова пульсирует по всей голове.       - Отойдите! - огрызается Хёнджин над его головой. - Не толпитесь возле него!       Минхо гладит лицо младшего, и Чонин неотрывно смотрит на него. Очаровательные черты лица хёна размыты от слёз, но глаза такие добрые и знакомые, и он ободряюще улыбается, когда тихо бормочет слова, которые Чонин даже не пытается понять.       Он не знает, сколько прошло времени. Его бросает от головокружения такой силы, что кажется, он отключится в любую секунду, к ошеломляющей, болезненной панике. Минхо продолжает говорить с ним, и Хёнджин нежно водит большим пальцем по щекам, стирая каждую слезинку.       Суматоха вокруг усиливается, и Чонин слышит, как из его горла доносится высокий, перепуганный звук.       - Всё хорошо, Инни, не бойся, - успокаивает Минхо. - Врачи приехали. Они могут попросить нас отойти.       - Нет… нет… - мямлит Чонин с болью в груди. - Пожалуйста… хён, не…       Минхо снова успокаивает младшего и сжимает его пальцы, а затем начинает медленно перемещаться. Чонин пытается не позволить ему это сделать. Руки Хёнджина тоже ускользают, и кто-то другой прикасается к нему, задавая вопросы, которые Чонин не понимает. Он пытается повернуться к Минхо за помощью, но чужие руки грубо прикасаются к лицу, удерживая неподвижно крепкой хваткой за подбородок.       Чан говорит что-то на фоне, и его голос злой. Чонин не понимает, что он сделал не так. Боль угасает и вспыхивает снова быстрой тошнотворной пульсацией, и Чонину кажется, что он жалобно хнычет, а потом всё резко исчезает.       Когда Чонин открывает глаза, ему тепло. Голова всё ещё раскалывается — это самая сильная головная боль, которую он когда-либо испытывал, как будто весь мозг двигается внутри черепа. Она давит на глаза и тянется до самого горла, отчего он чувствует себя плохо, и тяжело, и странно.       В комнате блаженно темно и тихо. Больница. Почти та же планировка, что и в палате, в которой он был ранее, только теперь немного уютнее. Капельница вновь торчит из его руки. На нём больничная сорочка: и не колючая, и не мягкая.       - Инни?       Чонин вздрагивает, жмурясь от возникающий пульсирующей боли. Кто-то прикасается к нему, переплетая пальцы и прочёсывая его волосы.       - Прости, что напугал тебя. Это всего лишь я. Всё хорошо.       Минхо. Он потирает руку младшего, и это так приятно — это отвлекает от того, как сильно болит голова. Чонина ничто больше не держит, поэтому он перекатывает голову на бок и щурится, глядя на хёна. Минхо до сих пор в сценической одежде, макияж размазан вокруг глаз, и серьги поблёскивают в приглушённом свете.       - Что… - Чонин хочет спросить "случилось?" , но вместо этого произносит, — это на тебе надето?       Минхо распахивает глаза и смеётся от удивления.       - Эй, что за неуважение? Я выгляжу потрясающе.       Чонин хмурится, сбитый с толку. Он не может сообразить, что было до этого. Они были дома? Он опять болен?       - Хён, - настоятельно просит младший, вспоминая последний раз, когда он был в больнице, - нельзя, чтобы они брали у меня кровь… Они найдут… Они выгонят меня…       - Ш-ш, Инни, не накручивай себя, - ласково обращается Минхо. - Мы уже обсуждали это несколько раз, помнишь?       - Нет…       - Это ничего, - старший гладит его по волосам. - У тебя сотрясение. Из-за него в памяти неразбериха.       - Почему? - слёзы наворачиваются на глазах. - Что я сделал?       - Тише, - утешает снова. - Ты не сделал ничего плохого, малыш. Ты болен, помнишь? Ты упал в обморок на шоу и ударился головой о выступ на сцене. Тебе наложили восемь швов.       Чонин моргает, и слёзы катятся по щекам. Минхо тихо мычит, стирая их с нежной кожи.       - Они выгонят меня, - говорит Чонин, потому что это правда — он не может понять, какой сейчас день, или что случилось, или вспомнить, что они делали, но точно знает, что он на испытательном сроке. Знает, что кто-то пытается навредить ему. Знает, что ходит по тонкому льду, и что он неделями тащил группу на дно, и, что бы это ни было, это была последняя капля.       - Никто не позволит им это сделать, - заверяет хён. - Не волнуйся об этом, ладно?       Чонин не может перестать плакать. Голова бесконечно пульсирует.       - Какой сегодня день?       - Пятница.       - Почему я не помню?       Минхо мычит снова, кладёт руку на постель младшего и опускает на неё подбородок так, что их лица находятся близко друг к другу. Он не прекращает гладить Чонина по волосам.       - Не переживай, хорошо? Это просто сотрясение. Из-за него ты будешь немного сбит с толку, и трудно будет вспомнить некоторые вещи. Они сказали, ты также можешь быть очень эмоциональным. Кажется, это было мягко сказано, мм? - старший стирает несколько слезинок, нежно улыбаясь. - Сейчас около шести. Мы провели здесь несколько часов. Я приехал на скорой вместе с тобой. Хёнджин-и тоже хотел поехать, но он никак не переставал плакать, так что мы отправили его к Феликсу.       Чонин смотрит на него, стараясь дышать сквозь слёзы, и боль, и растущую тошноту. Он устал чувствовать себя так. Это единственное, что он чувствовал недели напролёт. Он больше не может. Он не справляется.       - Чан-хён тоже здесь, - продолжает Минхо. - Он говорит по телефону. Всё будет в порядке, малыш, я обещаю.       - Прости… - шепчет младший. - Хён. Прости меня за… за…       - Тш-ш, - перебивает Минхо. - Ты ни в чём не виноват. Кто-то делает тебе больно. Я знаю.       Позади Чонина раздаётся шум, и он снова пугается, роняя стон боли. Хён обнимает ладонью его щёку, успокаивая.       - Не бойся, это хён пришёл тебя проведать, - говорит он, и потом, поверх головы младшего: - Он немного расстроен.       - Мой Инни, - Чан появляется за плечом Минхо, подтаскивает стул ближе, чтобы сесть рядом, и кладёт поверх одеяла широкую тёплую ладонь Чонину на колено. - Ну вот.       Оба хёна выглядят уставшими. Чан тоже одет в сценический костюм, хотя он предпринял героическую попытку смыть макияж. На одной брови красуется длинная полоса из блёсток.       - Скоро они разрешат нам забрать тебя домой, - лидер водит большим пальцем по чужой ноге. - Тебе нужно будет отдохнуть дня два, а потом мы посмотрим, как ты будешь себя чувствовать, ладно?       - Хён, - слёзно произносит Чонин, - они… они найдут в моей крови наркотики, и они…       Чан выглядит очень, очень грустным.       - Они уже сделали анализ твоей крови, родной. Им пришлось. Она… В этот раз у тебя не было сильной передозировки, но они всё равно нашли следы дозы, полученной за последние пару недель, - он тяжело вздыхает, почти злобно. - Я поговорил с менеджментом. Я пытался дозвониться до Джинён-хёна, но они всё время перехватывают звонок. Это… Я заставлю их поверить нам, слышишь? Кто-то отравляет тебя, и то, что мы пытались предпринять, не работает, и они ничего не делают, чтобы защитить тебя, и, просто… Мне это надоело.       Чонин отводит взгляд. Он не знает, что ответить на это. Он отчаянно хочет, чтобы всё это не бросало тень на Stray Kids больше, чем сейчас — наверняка, разрыв отношений с JYP принесёт больше вреда, чем пользы? Он делает им больно. Он так сильно обидел Джисона, что тот больше не спит с ним в одной комнате. Он заставил Хёнджина плакать. Из-за него на лицах Чана и Минхо застыли эти ужасные, истощённые выражения.       Чонин открывает рот, чтобы что-то сказать, но внезапно поворачивается на бок в приступе рвоты.       - Ох, дерьмо, окей, - говорит Чан на английском; один из хёнов держит перед лицом Чонина картонную коробку, а другой поддерживает за плечи. К моменту, когда Чонина перестаёт тошнить, головная боль становится невыносимой, и он теряет нить их разговора. Ему удаётся лишь слегка ополоснуть рот, прежде чем он, изнемождённый, бессильно падает обратно на кровать.       - Всё в порядке, - произносит Минхо. - Засыпай. Мы будем здесь.       К моменту, когда Чонину разрешают поехать домой, становится поздно. В машине он падает на колени старших, а потом неохотно позволяет Чану нести его внутрь. Большую часть дороги младший провёл, спрятав лицо в плече лидера — мелькающие огни и движение поднимают к горлу тошноту, а он очень, очень не хочет больше чувствовать себя плохо — но, как только они заходят в общежитие, он не может не выглянуть одним глазком.       Все сидят в гостиной, старательно делая вид, будто не ждали их возвращения. Минхо опережает их вопросы, говоря тихим голосом что-то, что Чонин не может расслышать, потому что Чан уже развернулся к коридору.       В его спальне темно. Чан помогает Чонину переодеться, и младший слишком устал, и ему слишком больно, чтобы что-то делать, кроме как упасть в руки хёна, как маленький ребёнок.       - Тебе что-нибудь нужно? - тихо спрашивает Чан, помогая лечь. - Мы принесём воду и корзину на случай, если снова будет тошнить.       Чонин трясёт головой, а потом жалобно стонет от мгновенной боли. Чан охватывает ладонью его щёку, улыбнувшись.       - Ну что ты, Инни. Это было глупо.       Младший почти смеётся, только вот звук выходит натянутым хрипом. Голова разрывается.       - Кто-то будет спать здесь, с тобой, чтобы знать, что ты в порядке, - говорит Чан ласково. - Мы, скорее всего, будем меняться, но есть кто-то, кого ты хочешь видеть прямо сейчас?       Чонин хочет, чтобы Чан остался. Чонин хочет, чтобы голова перестала болеть. Чонин хочет, чтобы ему позволили свернуться калачиком и справиться со всем самостоятельно, чтобы чувство вины, неделями ломающее рёбра изнутри, наконец, ушло.       - Инни?       Чан задал ему вопрос. Чонин знает это, как знает и то, что из-за него он сбит с толку и расстроен, но понятия не имеет, каким именно был вопрос.       - Я... хён, - встревоженно бормочет он, - я не... я не помню...       - Тише, ничего страшного, - заверяет лидер. - Это просто из-за сотрясения. Всё хорошо. Я спросил, хочешь ли ты, чтобы кто-то конкретный побыл с тобой, пока ты спишь?       Чонин хочет, чтобы Чан остался. Но Чан несколько часов провёл с ним в больнице, он даже не переоделся. Его лидер, наверное, очень вымотался.       - Нет, всё нормально, - бубнит младший.       Чан роняет скептический звук, прочёсывая чужие волосы.       - Я тебе не верю. Что, если я отправлю Хёнджина, м? Он так беспокоился за тебя.       - Он был на полу, - говорит Чонин. Эта мысль приходит из ниоткуда, и юноша не представляет, что она значит. Он моргает, глядя на лидера, который улыбается ему.       - Да, родной. Я позову его. А ты отдыхай.       Чан целует его в лоб и уходит, а пару минут спустя появляется Хёнджин — ставит на стол мусорное ведёрко и две бутылки воды. Чонин почти заснул, но протягивает ладонь в его направлении, и Хёнджин издаёт тихий, очарованный звук. Он забирается на кровать и поднимает руку, давая младшему место, чтобы прижаться ближе, и Чонин двигается, медленно, укладывая нетравмированную часть лица на чужую грудь.       - Привет, - шепчет Хёнджин.       - Привет.       - Ты как?       - Не знаю, - младший закрывает глаза, когда ощущает покалывание от идиотских слёз. - Что теперь будет?       Хёнджин ведёт рукой вниз по спине младшего.       - Ты будешь отдыхать, - тихо произносит он, - потому что тебе больно и плохо. А я буду с тобой, и остальные тоже. И Чан-хён поговорит с компанией. И всё будет хорошо.       Чонин жмурится и заглушает свой плач, уткнувшись в чужую футболку.       Когда Чонин просыпается, несколько пугающих минут он не понимает, что произошло. Последнее, что он помнит, — это репетиция, которая была много дней назад, и он хнычет, хватаясь за раскалывающуюся голову. Он проводит пальцами по ранам, о происхождении которых не знает, и громко стонет, крепко закрывая веки.       - Инни, - зовёт кто-то. - Тише, малыш, всё нормально.       Феликс. Чонин осознаёт его присутствие, благодаря теплу под боком, и осторожные пальцы ослабляют его хватку на голове. Свет в комнате приглушён.       - Я закрыл занавески, - говорит старший почти шёпотом. - Можешь посмотреть на меня? Не бойся.       - Что... что происходит? - Чонин слышит беспокойство в собственном голосе. Всё болит. Тошнота омерзительной волной подступает к горлу, и он складывается пополам, задыхаясь.       - Всё хорошо, Инни, всё хорошо, - повторяет Феликс. Он направляет его плечи, пока тонсен не склоняется над урной, но желудок абсолютно пуст, и рвотный позыв лишь усиливает головную боль.       Старший помогает ему лечь обратно, прижимаясь ближе, чтобы Чонин мог прильнуть к его боку.       - Ты получил сотрясение, - говорит он. - Ничего страшного. Ты упал во время выступления на ТВ и ударился головой. Это было вчера. Сегодня суббота.       Чонин помнит, вроде бы. Он помнит, что они должны были быть на шоу. Смутно помнит, как они туда приехали, и подготовку, но не может ухватиться за поток мыслей. Хёнджин, что держит его голову. Кто-то кричит. Больница.       Они репетировали несколько дней. Чонин нашёл ужасную статью. Кажется, это было очень давно, или как будто в фильме, который он посмотрел, или в истории, которую услышал. Исыль хотел отстранить его от выступления. Он был прав, - думает Чонин. Вот, сколько проблем он создал.       Один факт всплывает из размытой путаницы его воспоминаний, неприятный и острый, как игла.       - Хён, - зовёт Чонин, затаив дыхание, - это было... Выступление. Оно было онлайн?       Феликс тяжело вздыхает. Он двигается на кровати чуть выше и осторожно обнимает младшего. Чонина охватывает тепло, и он чувствует себя слабым и уставшим, и больным. Он знает, что совсем недавно кто-то точно так же держал его в своих руках, но не помнит, кто именно — Хёнджин, вроде бы, но юноша не уверен, когда и почему. Феликс пахнет мёдом, тем приятным лосьоном, который ему так нравится, и стиральным порошком, которым они все пользуются. Он пахнет домом. Этого почти достаточно, чтобы отвлечь его от отвратительной глубокой ямы из тревоги, что разверзлась у него в груди.       - Да, оно было онлайн, - тихо говорит Феликс. - Они выключили камеры, как только ты упал. Это... это было видно, потому что всё случилось во время трансляции, но в видео с выступлением ничего нет.       Он колеблется, и Чонин напрягается.       - Но они снимали широкий план, - медленно продолжает старший. - Этого не было в трансляции, но позже должно было быть загружено на их веб-сайт. Эта... эта запись была слита.       Дыхание Чонина перехватывается в горле. В груди болит. Феликс сразу обнимает его крепче.       - Всё хорошо, ничего страшного, - бормочет он. - Мы, эм... Мы уже выпустили официальное заявление. Чан-хён согласился. В нём говорится только то, что ты болен, но настоял на выступлении, и что мы заботились о тебе. Всё в порядке, Инни, честно.       - Неправда, - слёзы стекают по щекам, и Чонин быстро смахивает их. - Наше... наше первое выступление за долгое время, и я... Вы даже не смогли продолжить, так ведь, потому что я...       - Нет, малыш, - успокаивает Феликс. - Тебе было больно. Никто не хотел продолжать. Мы хотели знать, что ты в порядке. Это не твоя вина.       Чонин всхлипывает, жмурясь от всплеска агонии в голове, которую это вызывает — его преследует отвратительный замкнутый круг из боли и слёз. Он не может остановиться. Не может дышать. Не может успокоиться. Он ничего не может.       - Эй, тише, - повторяет Феликс. - Ох, Чонин-и, пожалуйста, успокойся, ладно? Хён с тобой. Ты не сделал ничего плохого. Хён любит тебя, Инни. Я очень сильно тебя люблю, слышишь?       Он продолжает тихо и ласково бормотать в волосы младшего, его мягкие руки гладят шею и бока. Чонин вздыхает в шею хёна, прижимаясь ближе, пока слёзы, наконец, не останавливаются.       - Я хочу посмотреть, - говорит он спустя время.       Феликс замирает.       - Инни, - в голосе звучит сомнение, - ты уверен?       - Я всё равно однажды его увижу, - бормочет Чонин. Джемпер старшего, там, где прижато его лицо, мокрый от слёз.       Феликс вздыхает, на секунду обнимая сильнее, а затем тянется через него к столу. Сначала он заставляет Чонина принять обезболивающее и выпить ещё немного воды — бутылка не вскрыта, и старший показывает ему отрывное кольцо под крышкой так обыденно, словно по привычке, что Чонин чуть не начинает плакать снова.       Видео начинается со вступления песни. Чонин смотрит на себя — неуклюжего и бледного, едва поспевающего за битом, запинающегося за собственные ноги, с трудом выполняющим движение руками. Он похож на беспорядочную массу. Когда он поёт, очевидно, что они убавили звук его микрофона, и они всё сделали правильно. Он не может сдержать тихого стыдливого стона. Феликс сводит их виски вместе.       Чонин наблюдает, как он врезается в Чанбина; хён решительно отодвигает его со своего пути, чтобы продолжить танцевать. Остальные не сводят с него глаз, а потом он просто... оседает. Всё происходит быстро. Неловкий волновой эффект проходит по мемберам, когда они замечают произошедшее, и сперва они не уверены, стоит ли продолжать. Минхо, что стоит позади, бросается вперёд, чтобы предотвратить падение, но не успевает вовремя, вместо этого скользя на коленях.       Чан почти мгновенно начинает кричать, указывая на камеры. В тихом звуке аудио Чонин слышит его вопль: "Вызовите скорую! Он ранен!" Феликс на видео прижимает руки ко рту, пальцы Сынмина крепко сжимают его плечо. Настоящий Феликс сильно напрягается и молчит.       Видео обрывается, когда один из присутствующих в павильоне медиков указывает Хёнджину сесть возле головы младшего и зажать бёдрами по обе стороны.       - Зачем он это делает? - спрашивает Чонин. Его голос высокий и скованный. Он уверен, что его трясёт.       - Ты упал сбоку на этот выступ, - отвечает старший, указывая на экран. - Твоя шея была странно изогнута. Они думали... Они боялись, что она сломана.       Кажется, он плачет. Чонин не смеет поднять голову, чтобы проверить, но всё равно обвивает слабой рукой его талию. Феликс откладывает телефон и крепко обнимает его, шмыгая в волосы.       - С тобой всё будет хорошо, - говорит он. Чонин не уверен, кого именно он убеждает.       Они лежат так какое-то время, пока оба не успокаиваются. Голова до сих пор трещит по швам, но не настолько нестерпимо, как раньше. Кости будто налиты свинцом. Чонин очень старается не думать о том видео, о том, что это будет значить для них, о словах Исыля "Ты не должен привлекать подобное внимание медиа". О том, какими расстроенными выглядели мемберы. О слезах Феликса в своих волосах.       - Хён, - зовёт он очень тихо.       - Мм?       - Почему вы с Джисон-хёном ругаетесь?       Феликс немного приподнимается и заново начинает поглаживать затылок младшего.       - Я не согласен с ним, - звучит простой ответ. - То, что с тобой происходит, это... Это очень тяжело. Для всех нас. Знаешь, как всегда бывает, когда с нами случается что-то плохое? Но сейчас совсем по-другому. Нам всем тяжело, но тебе ещё хуже, естественно, и тебе причиняют вред, и я думаю, что он... неправильно справляется с этим. И я пытался сказать ему об этом, и мы... Поругались.       Чонин немного съёживается. Чувство вины ощущается, как нечто осязаемое, занявшее всё пространство в его груди, давя на лёгкие, сжимая мозг, что вызывает эту отвратительную пульсирующую боль.       - Ты ни в чём не виноват, Инни, - снова повторяет Феликс, и Чонин закрывает глаза, пряча лицо в тёплой груди хёна. - Он любит тебя, - шёпотом. - Он волнуется за тебя. Он одумается, вот увидишь.       Горло сдавливает, когда Чонин пытается сдерживать всхлипы.       - А что, если нет?       - Одумается, малыш, - произносит старший в чужие волосы; тепло его дыхания смягчает головную боль. - Просто он запутался. Он так расстроился, когда ты ударился.       Чонина охватывает внезапное, мучительно желание снова посмотреть видео, чтобы своими глазами увидеть, как отреагировал Джисон, но думает о Феликсе, что едва слышно плачет поверх его головы, и ни о чём не просит.