I Need Somebody

      Чонин складывается поверх коленей, когда паника разрастается и накрывает его с головой, и ревёт так отчаянно, что разрывает горло, и живот, и грудь. Голова и сердце неистово стучат. Кажется, его вырвет. Кажется, он потеряет сознание. Чонин не может дышать — он вообще никогда больше не сможет дышать. Кто-то сгребает его и берёт в охапку, и Чонин сопротивляется, но он недостаточно сильный, чтобы вырваться.       - Я просто... хочу... умереть, - хнычет снова. - Я хочу... хватит, оставьте меня в покое... я просто хочу...       - Не говори так, - слёзно произносит кто-то. Они плачут. Остальные тоже разговаривают, но Чонин ничего не понимает, ворочаясь в чужих руках, которые его держат — теперь уже двое — почти приковывая к скамье. Он пытается сброситься на пол, но они не дают ему это сделать. Голова разрывается.       - Идите в свои комнаты, - просит Чан где-то поблизости. - Мы будем с ним. Всё будет нормально. Идите, парни, пожалуйста.       Всё ноет. Чонин не может сделать вдох в перерывах между всхлипами. Головная боль обострилась до такой степени, что стала похожа на сверлящую за глазами дрель, выделясь на фоне другой боли в теле, будто она охвачена огнём. Он снова брыкается, вонзая ногти в свои руки, а потом в руки кого-то из хёнов, когда они пытаются ослабить его хватку. Он старался. Он так сильно старался, всё это время, и вот, где он теперь. В нём ничего больше не осталось.       Желудок переворачивается, и Чонин горбится вперёд, чтобы его вырвало на пол. Желчь обжигает горло. Мышцы отказывают, давая слабину, но тяжесть в груди и гулкое биение сердца не прекращаются. Голова кружится от недостатка воздуха, или просто потому что она кружится всегда; Чонин не помнит, когда в последний раз он не чувствовал себя больным, или слабым, или жалким — это длится уже так долго, и ему так больно, и он больше не может это вынести.       - Я не могу... - скулит Чонин и отдалённо понимает, что он говорил уже какое-то время, задыхаясь от слов и слёз. - Я не могу больше... пожалуйста... умоляю, отпустите меня... пожалуйста, оставьте меня в покое, я просто хочу... я хочу...       - Чонин-а, - говорит Чан возле его уха, - мы тебя не бросим, слышишь? Хёны рядом. Я и Минхо. Мы с тобой. Мы никуда не уйдём.       Чонин хнычет, как ребёнок, что почти похоже на крик, и давится, одновременно пытаясь вобрать как можно больше воздуха. Одной рукой Чан полностью обвивает его торс, прижимая к своей груди и удерживая на своих коленях, пока Минхо склоняется над его ногами. Чонин с трудом видит их. Он с трудом видит вообще что-либо; зрение размыто и покрыто пятнами, пока он вяло отталкивает их руки.       - Отпустите меня. Хён. Пожалуйста... пожалуйста...       - Нет, малыш, - говорит лидер. - Нет. Ты останешься здесь, с нами.       - Я хочу... я хочу...       Умереть, пытается он сказать снова. Всё это слишком, и иначе это не закончится, и Чонин просто хочет, чтобы его оставили лежать, пока он не заснёт и больше не проснётся. Это всё, о чём он может думать. Прошло несколько месяцев. Кто бы ни причинял ему вред — наверное, этого они и хотят, и они могут получить это, он им поможет, если только Чан и Минхо отпустят.       Неожиданно его охватывает всплеск холода: вода стекает с лица, и Чонин снова всхлипывает. Минхо всё ещё держит его колени одной рукой, а в другой — стакан воды.       - Ты не дышишь, - говорит он твёрдо. - Ты справишься, Инни. Повторяй за хёном.       - Нет, - стонет Чонин. - Я не могу... прекратите... хватит...       Чан убирает с его лица влажные волосы. Они оба насквозь промокшие, и младший чувствует, как потеет от напряжения, но рыдания не прекращаются. Он не может дышать. Он не может справиться с этим. Он ничего уже не может.       - ...нет, не прошло и тридцати секунд, всё нормально.       Чонин моргает, приходя в себя. Щека, влажная и горячая, лежит на сыром плече Чана. Хён держит его так же крепко, как и прежде — они оба — и хлопает ладонью по лицу.       - Йен-а. Йен-а, ты меня слышишь? Ты с нами?       Чонин, дезориентированный, делает судорожный вдох, наполовину плача.       - Хён? - мямлит он. Голос хриплый.       - Ты потерял сознание, малыш, - нежно оповещает Минхо. - Всего на несколько секунд. Тише, нет, не расстраивайся. Просто дыши.       Слёзы снова катятся по щекам младшего, или они вообще никогда не переставали литься.       - Всё будет хорошо, - говорит Чан очень, очень ласково. Его голос звучит так, будто он тоже плачет. Он немного покачивается, прижимая губы к мокрым волосам тонсена. - Я обещаю, слышишь? Хён обещает.       Чонин закрывает глаза и обмякает в чужих объятиях. Он чувствует, как Минхо неуверенно отпускает его ноги и встаёт со скамьи, и сворачивается клубочком.       Минхо возвращается с бутылкой воды, и они заставляют младшего попить, держа за него ёмкость, словно он ребёнок, когда его собственные руки слишком трясутся. В общежитии есть кто-то ещё; Чонин слышит, как они кричат. Юноша не может понять, что они говорят или кто это, но точно знает, что хёны ругаются из-за него, и вздрагивает от громкого звука, проглатывая очередной скулёж.       - Не волнуйся об этом, - просит Минхо. - Чанбин-и угомонит их.       Чан тёплый, но Чонин всё равно подрагивает — он не уверен, это от того, что он мокрый или грустный. Минхо потирает его голень, и они снова напоминают ему дышать. Оба хёна говорят приглушёнными голосами, мягкими и успокаивающими, будто Чонин заболел. Ну, он недалеко ушёл. Он так сильно устал.       - Вот, что мы сделаем, - объявляет лидер спустя какое-то время. - Мы отведём тебя умыться и переоденем в сухую одежду, потому что ты замерзаешь.       - И найдём твои обезболивающие, мм? - Минхо гладит его бок.       - Да, обязательно, - соглашается Чан, кивая в чужую шевелюру. - И ты попьёшь ещё немного воды, потому что ты наверняка ужасно обезвожен. Я также отправлю кого-нибудь за таблетками глюкозы, окей? Тебе нужно будет выпить парочку, раз ты ничего не ешь.       Чонин не отвечает. Он до сих пор плачет, или скулит, или что-то типа того — каждый выдох похож на всхлип, каждая мышца дрожит. Он никогда раньше не испытывал такой стресс. Он не может контролировать собственное тело. Всё в голове ощущается как один громкий, надломленный вопль.       - А потом ты, и я, и Минхо немного поспим, - бормочет лидер. - Завтра ты съешь что-нибудь существенное, и мы обо всём поговорим. Сегодня — просто отдохнём.       Чонин вновь шмыгает и неуверенно распрямляет одну руку, чтобы обвить её вокруг плеча старшего хёна, обнимая настолько, насколько может.       Он позволяет себе немного расслабиться, всё ещё хныча. Чан несёт его в ванную, где помогает умыть лицо и почистить зубы. Чонин абсолютно уверен, что он отвратительно пахнет — на одежде засохла рвота, и он потеет от двух панических атак за сегодня — но он слишком вымотан, чтобы переживать об этом. Он вяло держится на ногах, пока Чан маневрирует его под душ и аккуратно моет за него волосы, помня о швах.       Минхо приносит чистую одежду. Чонин волочет к ним ноги — они слабые, будто у новорождённого жеребёнка — и Чан усаживает его на закрытую крышку унитаза, чтобы высушить волосы.       - В кухне прибрано, - говорит Минхо из дверного проёма. - Сынмин-и и Хёнджин ушли за таблетками.       Хёнджин плакал, насколько Чонин помнит.       - А, эм... Они все... они... - голос дрожит и ломается с новым всхлипом.       - С остальными всё нормально, малыш, - Минхо проходит внутрь и приседает, растирая колено младшего. - Не волнуйся.       Старший протягивает обезболивающее и бутылку воды — новую, как отмечает Чонин, с отрывным кольцом. Откуда-то из груди разливается горячая стыдливая пульсация. Младший хочет извиниться, но не может заставить себя что-либо сказать. Они так расстроены, и это его вина, как это и было всё время, но... они все захотят услышать, что он не настаивал, чтобы бутылка была новой, но это неправда. Чонин не будет врать.       Голова кружится, и Чонин измотан, поэтому почти полностью опирается на хёнов, когда они ведут его в комнату. Кто-то сменил постельное, и оно пахнет чистотой, пахнет домом. Раньше Чонину так нравилась его комната. На кровать Джисона он не смотрит.       Младший позволяет Чану уложить себя на постель, но не может перестать плакать; грудь судорожно вздымается от рыданий — постыдных, непроизвольных хныкающих звуков, слишком громких в тихой комнате. Лидер устраивается у изголовья и кладёт голову тонсена себе на грудь. Чонин чувствует, что Минхо тоже забирается на кровать за его спиной. Один из них успокаивающе гладит по бедру. Чан касается его лица, почти ритмично стирая чужие слёзы.       - Тише, - бормочет старший, - пытайся дышать, родной. Всё хорошо. Всё будет хорошо.       - Просто отдыхай, - произносит Минхо.       Они продолжают беседовать тихими голосами ни о чём определённом — Чонин не улавливает абсолютно ничего. Всё, что он на самом деле слышит, — это звуки, которые сам издаёт, немного отдалённые, словно исходящие из другой комнаты. От другого человека. Ему кажется, будто он вообще не здесь. Будто он ненастоящий.       Чонин не знает, сколько прошло времени до момента, как кто-то осторожно стучит в дверь. Он слегка вздрагивает, прижимаясь ближе к груди лидера.       - Это всего лишь Хёнджин-и, - мягко оповещает Минхо, сжимая его талию. - Можно ему войти?       Чонин молча кивает, и Минхо зовёт Хёнджина внутрь. Младший не видит дверь, так как его лицо спрятано в чужой футболке, но, спустя мгновение, Хван оказывается рядом, приседая возле кровати.       Его глаза красные, но лицо неизменно красиво: на нём расцветает улыбка, когда старший тянется к плечу тонсена.       - Привет.       Чонин не находит ответ, но высвобождает одну руку от рукава Чана, чтобы невесомо коснуться Хвана, и улыбка хёна становится шире.       - Мы с Сынмин-и принесли тебе таблетки с глюкозой, - мягко произносит старший. - Хотя ты и так уже очень сладкий.       Хёны заставляют его съесть две — они сухие и неприятные, и Чонин едва не давится, когда не может вздохнуть и одновременно пережёвывать пилюли — и пьёт больше воды. Хёнджин гладит его лицо, и щёку Чонина покалывает под чужими пальцами, а в груди что-то гулко ухает.       Сердце трепещет подобно маленькой птице, и всё тело не перестаёт подрагивать против его воли. Чонин чувствует себя неуверенно, тревожно и растерянно, ему плохо, голова не перестаёт кружиться, и всё тело болит, и этого слишком много за один раз. Он слышит, как снова плачет.       - Всё хорошо, родной, - говорит Чан низким голосом. - Ты в порядке. Постарайся расслабиться и засыпай.       Хёнджин целует младшего в макушку, мучительно искренним голосом уверяет, что любит его, а затем уходит. Чонин хочет сказать то же в ответ, обнять его, взглянуть на него, но не может заставить себя двигаться. Вместо этого он устраивается удобнее между старшими хёнами — руки Чана, обвитые вокруг него, защищают, а мягкие ладони Минхо гладят бока и спину — и плачет, пока не засыпает.       Чонин проводит большую часть дня лёжа на диване. Хёнджин держится рядом, и младший слышит, что остальные тоже время от времени заглядывают к ним, говоря приглушёнными голосами, сохраняя в общежитии тишину специально для него, будто он заболевший ребёнок. Он точно уверен, что именно так они о нём и думают. Он больше не Чонин. У него нет собственной личности. Он просто их тонсен, который всё время болен, или плачет, или слаб.       - Мы сказали им, что у тебя случился рецедив симптомов сотрясения, - говорит Чан вечером. Он сидит на полу перед диваном, так что Чонин может смотреть на него, не двигаясь со своей позиции на коленях Хёнджина. - И мы сделали заявление о том, что откладываем промоушен. В нём говорится только, что мы ждём твоего полного выздоровления, чтобы ты мог присоединиться к нам.       Чонин просто моргает. Он открывает рот, чтобы ответить, и осознаёт, что не помнит, когда он говорил в последний раз.       - Хён, - выдавливает он хрипло, - прости... прости меня.       Лидер смотрит на него, и выражение его лица настолько заботливое, что Чонин не может смотреть ему в глаза.       - Нет, Инни, - заявляет он серьёзно. - Ты не должен так говорить.       Чан рассказывает ему, что на завтра назначили встречу, для всех восьмерых.       - Пока просто отдыхай, ладно? - просит он, сжимая ладонь младшего. - Наш Хёнджин-и позаботится о тебе.       Хёнджин тоже крепче смыкает пальцы и тихо мычит, когда старший хён уходит из комнаты. Чонин не видит его с этого ракурса, пока его голова покоится на сгибе локтя Хвана, но он чувствует, как чужая ладонь гладит его спину, будто он кот. Телевизор работал весь день, но Чонин не может назвать ни единой программы, что они смотрели. Мозг будто выжат, истончён и прозрачен.       - Хёнджин-хён, - наконец, зовёт младший. Голос слишком тихий, но тот всё равно его слышит.       - Мм?       - Я... вчера... у меня была паническая атака?       Чонин не уверен, ждёт ли он ответа. Хёнджина даже не было рядом большую её часть. Но он не может избавиться от беспокойства, едва помнит что-либо, кроме того, что Чан и Минхо уложили его в постель, и это пугает.       На мгновение Хёнджин прекращает движение ладони.       - Чан-хён назвал это кризисом психического здоровья, - в итоге говорит он. - Минхо-хён сказал, эм, "паническая атака в миллионном размере".       Чонину хочется посмеяться, но импульс поднимается в груди и исчезает без реакции тела. Он крепко сминает в пальцах ткань свитера старшего.       - Это было страшно, - произносит медленно. Звучит почти как вопрос.       - Да, малыш, было, - Хёнджин обнимает его чуть ближе и замолкает. - Инни... посмотри на меня.       Хван тянет младшего, пока тот не переворачивается на спину на его коленях, и обнимает ладонью чужую щёку. Чонин избегает его взгляда, смотря куда-то рядом с ухом хёна. Он не выдержит, если Хёнджин снова заплачет.       Когда Хёнджин открывает рот снова, голос звучит твёрдо.       - Я не хочу, чтобы ты когда-либо снова чувствовал себя так, - говорит он серьёзно. - Хён сделает ради тебя всё, что угодно, слышишь? Пожалуйста, поговори со мной. Пожалуйста.       Чонин сглатывает и кусает губы.       - Кажется, мне слишком много хочется сказать, - осиливает он слова. - Я не могу... как будто я не могу думать, и я не...       - Тише, ладно, - успокаивает Хёнджин. - Не накручивай себя. У нас полно времени. Просто хён хочет, чтобы тебе стало лучше. Это всё, что мне нужно, больше всего на свете.       Чонин понимающе кивает, и прижимается к старшему, вновь роняя голову на чужое бедро. Хёнджин запускает широкую ладонь в чужие волосы.       - Кстати, - начинает он более воодушевлённо, - я на самом деле хочу ту шикарную футболку, которую нашёл... Сзади она чуть прозрачнее, и у неё есть рукава с короткими ниточками, и...       Чонин заламывает пальцы, что лежат на коленях, пока они ждут начало встречи. Чан проинформировал их по пути в зал: менеджмент хочет обсудить изменения в расписании и рассказать планы пиар-кампании ("как мы собираемся подчищать хаос за Чонина", как это слышит он сам). Чан хочет обсудить то, что он называет "абсолютным отсутствием поддержки в том, через что проходит группа" и "их неспособность защитить одного из своих артистов".       - Донхён-хён сказал, что PD-ним придёт, - тихо говорит лидер. - Он со всем разберётся.       Чонин никогда не был точно уверен, что он думает насчёт JYP. Мужчина, объективно, пугает. Он никогда не забудет комментарии, которые тот говорил во время шоу на выживание. Их директор также вложил много доверия — и денег — в Чана и Stray Kids, и Чонин не представляет, как он отреагирует на то, что младший всё разрушил. Он не уверен, что выдержит, если кто-то ещё произнесёт вслух, что он всех подвёл.       Но Чан продолжает говорить так, будто одно лишь присутствие JYP заставит менеджмент поверить им, и они найдут того, кто делает это, и Чонин не хочет лишать старшего этой веры. Он уже принёс ему достаточно неприятностей.       Пальцы охватил тремор, и Минхо протягивает руку, чтобы унять чужую дрожь.       Их ведут в более просторную комнату для заседаний, с большим круглым столом и проектором на одной стене. Там уже сидят Исыль и Донхён, а также несколько ассистентов и два стажёра — Чонин слышит, как Чанбин фыркает на выдохе, когда ловит взгляд одного из них, того, кто пялился на Чонина на фотосессии.       Когда они заходят внутрь, Чонин пытается держать голову опущенной, сконцентрировав внимание на том, чтобы стоять ровно, но ходьба вызывает головокружение, и он не может не покачиваться. Чьи-то пальцы аккуратно ложатся ему на плечи, и он ощущает, как его тянут назад, слегка прижимая к груди Сынмина, прежде чем они садятся.       - Джинён-хён ещё не пришёл? - спрашивает Чан; его голос воодушевлённый, но в нём ощутима и твёрдость.       - PD-ним не смог найти время в своём рабочем графике, - ровно отвечает Исыль.       Чан немного оседает; то, как он расправил плечи, почти полностью скрывает младшего от чужих глаз. Чонин обмякает на стуле и прячется ещё сильнее.       - В последнем e-mail мне было сказано, что он очень хочет поприсутствовать и ждёт, когда вы свяжетесь с ним, чтобы уточнить детали, хён-ним.       - У него не нашлось свободного окошка, - почти огрызается Исыль. - Как вы знаете, нам всем пришлось сделать много корректировок в последний момент. У нас нет времени откладывать выступление.       - Чонин-и, - мягко обращается Донхён, - как ты себя чувствуешь?       Чонин вздрагивает, когда к нему обращаются напрямую, и с трудом пересиливает себя, чтобы не вжаться глубже в стул. Рука лидера ложится ему на колено, осторожно сжимая.       - Я... не до конца оправился от сотрясения, хён, - бормочет юноша. - Мы думали, я был в порядке, чтобы вернуться к группе, но...       - Я думаю, мы все в курсе, Чонин, что сотрясение стало результатом проблем, с которыми мы столкнулись, а не их причиной, - говорит Исыль. Его тон совсем не резкий, но слова ранят, будто острый нож.       Менеджер жестом указывает на того странного стажёра, и они выводят на экран исправленное расписание камбэка. Младший смотрит на стол, пока они изучают даты.       - Опять-таки, - продолжает Исыль, - это ориентрировочный план, если на этом этапе больше не случится непредвиденных обстоятельств, - и Чонин может почувствовать на себе взгляд менеджера.       - Исыль-хён, - говорит Чан спустя время, - я хотел также выразить своё беспокойство насчёт того, как JYPE справляется с этой ситуацией. Одному из ваших артистов причиняют вред, и как лидера его группы меня не устраивает недостаток поддержки, которую он получает.       Исыль вздыхает, что звучит разочарованно, но, когда Чонин поднимает глаза, он также видит на лице старшего и проблеск волнения.       - Я это понимаю, Чан-а, но не в нашей компетенции проводить с ним консультации на тему наркомании.       - При всём уважении, хён, Чонину не нужны консультации на тему наркомании. Он не принимает наркотики. Я показывал тебе тот стакан, и бутылку в другой день...       - Что свидетельствует о том, что он принимал наркотики в вашем общежитии и носил их с собой. Я хочу помочь вам, но мы должны работать с предоставленными нам уликами. И это, на самом деле, ещё хуже, что у нас есть улики, указывающие, что он принимал наркотики в принадлежащем JYPE здании.       Чонин сглатывает. В груди вновь разливается паника. Он не знал, что Чан показывал им стакан и бутылку — это единственные улики, которые у них имеются, и менеджмент до сих пор не верит им. Он не смеет взглянуть на остальных мемберов. Он не вынесет, если увидит недоверие и в их глазах тоже.       - Я хочу помочь вам, - повторяет Исыль. - Мне не хочется терять Чонина как артиста JYPE. Но он нарушил основной контракт и контракт, касающийся испытательного срока. Какой пример это подаст, если он останется в группе после таких нарушений? Если это просочится в прессу...       Мужчина продолжает говорить, но Чонин больше ничего не понимает. Лёгкие перестают работать. Мне не хочется терять Чонина. Если он останется в группе.       - Решение о том, исключать его из группы или нет, не зависит целиком от этой команды, - устало заявляет Исыль. - И всё это пока не официально, но вы должны знать, что мы рассматриваем задержку камбэка как возможность перестроить хореографию для семерых участников и выпустить заявление. Мне очень жаль, Чонин.       Чан, Чанбин и несколько других одновременно начинают что-то говорить. Чонин хватает ртом воздух и, пошатываясь, поднимается на ноги, стараясь не обращать внимание на волну головокружения.       - Простите, - выдыхает он. - Я должен... Мне надо...       Возле двери Чонин оступается. Джисон оказывается к нему ближе всех, и младший едва не падает хёну на колени, но отскакивает. Он не может смотреть ни на кого из них.       - Прости, - повторяет юноша и бежит.       - Хан-а, иди за ним, - велит Чан.       - Чего? - возмущается Джисон. - Хён, я не собираюсь...       - Хан, - лидер звучит угрожающе, - серьёзно, ты не мог бы...       - Ничего страшного, я пойду, - говорит кто-то, но голос звучит слишком искажённо, чтобы Чонин понял, кому он принадлежит; звон в ушах перекрывает другие звуки. Они доносятся будто очень издалека, но проходит лишь секунда, прежде чем сильная рука обхватывает его за пояс, удерживая вертикально.       - Не волнуйся, всё хорошо, не плачь. Я отвезу тебя домой, договорились?       Перед глазами Чонина всё плывёт от слёз. Коридор вытягивается перед ними, словно река с разлитыми берегами. Младший почти полностью опирается на знакомую фигуру, пока чужая рука держит его запястье. Голову охватывает боль.       - Чонин-а, выпей воды, ладно?       Проходит минута, прежде чем слова оседают в сознании. Ладонь на талии осторожно сминает его бок. Чонин моргает, отчего больше слёз скатываются по щекам, и понимает, что они остановились возле фонтана с питьевой водой. Пальцы дрожат, когда он тянется к кнопке.       Наклон в очередной раз вызывает головокружение, и на мгновение Чонину приходится схватиться за края фонтана, припадая к человеку, что поддерживает его. Обуреваемый чувством стыда, он сильно зажмуривается и наощупь ищет кран. Он так сильно сфокусирован на том, чтобы стоять ровно, что ему требуется секунда на последующее осознание.       Вместо не-всегда-прохладной воды с лёгким металлическим привкусом, к которой он привык, фонтан выбрасывает ему на язык горсть пудры.       Она влажная и грубая снаружи и сухая внутри, и Чонин отплёвывается, но мощная струя воды, которая попадает в рот следом, заставляет его проглотить массу до того, как он сможет избавиться от неё.       - Хён, - задыхается Чонин, - фонтан...       Страх сковывает внутренности. Губы и язык уже онемели; сухой, лекарственный привкус взрывается в полости. Он не может думать. Не может видеть. Как кто-то может сделать это так быстро? Как кто-то может следить за ним всё время? Чонин чувствует, как частичка, расколовшаяся в нём за обеденным столом, снова ломается, а хрупкие нити исцеления рвутся под тяжестью невообразимого страха.       - Фонтан... - повторяет младший, но он с трудом может говорить.       - Всё хорошо, - говорит его хён. - Идём со мной.       Чонин не понимает. Он хочет вернуться — он хочет к Чану и Хёнджину, он больше не желает оставаться в этом коридоре, открытый и беззащитный, где тот, кто пытается сделать ему больно, может видеть его.       Чонин бессилен против крепкой руки, обвитой вокруг талии, против хватки, заставляющей его оставаться на ногах и двигаться вперёд. Они заходят в лифт, затем огибают коридор. Младший слышит, как несколько человек задают вопросы, их голоса звучат обеспокоенно, и хён отвечает: "Ему нехорошо, хён-ним, мы направляемся в больницу". Чонин пытается отстраниться, хочет возразить — он сказал, что они поедут домой; ему нельзя ехать в больницу с полным ртом наркотиков, никто никогда не поверит в историю про фонтан с водой — но мышцы не слушаются, и он заваливается вперёд от импульса.       Желудок крутит от приступа тошноты. Чонина вырвет. Он упадёт в обморок. Его волокут сквозь очередную дверь, на лестницу, что ведёт к парковке. Кто-то позади окликивает его — знакомый голос — но они не замедляются.       - Хён, - у Чонина заплетается язык, - куда..?       - Всё хорошо, Чонин-и. Мы скоро будем на месте.       - Инни, - зовёт другой человек. - Хён, что ты делаешь?       Это Феликс, уже ближе, голос эхом отражается от лестничной клетки. Чонин с трудом может передвигаться. Железная хватка на талии сжимает так, что не оставляет воздуха в лёгких, ломает рёбра.       - Идём же, - приказывает голос сбоку. Его тон больше не мягкий.       - Отпусти его! - пронзительным криком разрывает воздух третий голос.       Джисон.       Чонин пытается подчиниться, но не может совладать с собственным телом. Джисон ведь даже не разговаривает с ним; Чонин не понимает, чего он хочет. Сверху раздаётся грохот и ещё больше криков, которые младший не может разобрать.       Чонин больно ударяется лодыжкой о край лестницы. Он дёргается, и его колени, наконец, подгибаются. Чужие руки болезненно давят вокруг бицепса и запястья, и юноша запрокидывает голову назад, глядя в размытые очертания лица Донхёна.