I Need Somebody

      - Вставай.       - Мне... мне больно, - стонет Чонин. - Хён... пожалуйста...       - Тихо! - рычит Донхён и сильно трясёт его. Зубы Чонина стукаются друг о друга, и голова больно ударяется о стену, отчего зрение накрывает белая пелена.       - Не трогай его! - кричат сверху.       Донхён снова встряхивает юношу и поднимает на ноги, насильно волоча его вниз по лестнице. Всё вокруг кажется смазанным и жидким, нечёткие линии плывут перед глазами. Феликс где-то там, Чонин помнит это, и Джисон тоже. Может, они заставят Донхёна отпустить его. Может быть, нет. Джисон злится на него, а может и не злится. Он кричал. Голова гудит, и в желудке бурлит тошнота, пока его тащат дальше.       - Хён, внизу! - кричит Джисон. - Чан-хён! - и рука Донхёна крепче обхватывает грудь Чонина.       Они останавливаются на одном из этажей. Чонин слышит возню — дверь, возможно, звук трудно различить на фоне хаоса сверху. Голова безвольно перекатывается старшему на грудь, и затем всё, что Чонин слышит, — это затруднённое дыхание мужчины возле своего уха.       - Ты пойдёшь со мной, - пыхтит он. - Эти сраные дети не смогут... Ты пойдёшь со мной.       Он тащит младшего через дверь. Звон в ушах Чонина превращается в сирену, разносящуюся где-то в здании. Звуки с лестницы обрываются, когда дверь захлопывается, и Донхён пригвождает Чонина к ней, предплечьем пережимая ему горло.       - Ты мой, - низко шипит мужчина. - Ты хочешь этого. Я видел, как ты смотришь на меня. Они не могут позаботиться о тебе. А я могу. И буду.       Чонин всхлипывает. Всё тело ощущается как мокрый песок, будто он не чувствует его границ. Он не может двигаться, не может дышать из-за грубой хватки на горле. Он не знает, где остальные. Дыхание Донхёна с запахом мяты и кофе обжигает лицо. Его налитые кровью глаза находят фокус и теряют вновь.       - Заткнись, - ругается мужчина в ответ на жалобные всхлипы. - Тихо!       Без предупреждения его рука смыкается на промежности Чонина, лапая достаточно грубо, чтобы причинить боль. Чонин отчаянно пытается вырваться, но он едва стоит на ногах и умудряется лишь слабо дёргаться в хватке более крупного человека. Вместо этого он ударяет головой о дверь так сильно, как только может.       - Прекрати! - Донхён убирает руку с его шеи, чтобы схватить за волосы.       Чонин наклоняется вперёд, плюёт на мужчину и кричит.       Звук сдавленный и слабый, и он обрывается, как только Донхён закрывает его рот, прижимая ладонь так, что Чонин чувствует кровь, но кто-то должен был слышать. Остальные где-то рядом. Феликс кричал.       Чонин хочет, чтобы боль прекратилась. Он хочет домой.       Дверь позади них сотрясается, и Чонин заваливается на бок, Донхён наполовину падает на него, и давление всё ещё ощущается на шее, а затем шум, что Чонин слышал издалека, становится громче в сотни раз. Вес чужого тела исчезает, но что-то сильно ударяет его в бок, спирая дыхание и заставляя задыхаться в агонии. Вокруг него и над ним галдят и бегают люди.       Больше движения, больше голосов — Хёнджин кричит, голос Чана, намного злее, чем Чонин когда-либо вообще слышал, Донхён сыплет проклятьями. Кровь сочится сквозь губы Чонина. А затем сильные надёжные руки обхватывают ослабевшее тело, поднимая его с пола.       - Я держу тебя, малыш, держу тебя, - Феликс. - Хён здесь. Всё хорошо.       Чонин хочет обнять Феликса за шею, но не может пошевелиться.       - Хён, - мямлит младший, - фонтан...       - Он ранил тебя? - Феликс плачет, как ему кажется. Он не может слишком долго держать глаза открытыми, чтобы сфокусироваться. - Йен-а, - говорит старший резче. - Можешь посмотреть на меня?       - Фонтан... - повторяет Чонин.       Феликс держит его, как ребёнка — одна рука вокруг плеч, а другая под коленями — прижимая к себе. Чонину так плохо, словно всё внутри него движется, болтаясь под кожей. Обжигающая боль в рёбрах сводит с ума. Вокруг до сих пор так шумно. Он понятия не имеет, сколько рядом людей. Чонин не может сконцентрировать внимание на голосе кого-то конкретного, не может уследить за многочисленными переговорами.       - Он в порядке? Он ранен? - это Чанбин. Рука старшего лихорадочно отметает волосы тонсена, чтобы взглянуть на лицо.       - Он не может двигаться.       - Хён вызывает скорую.       - А где...       - Его увела охрана...       - Хёнджин-а, иди сюда.       - Я... господи, этот ублюдок чуть не...       - Всё хорошо, всё хорошо, - без остановки повторяет Феликс почти прямо в ухо младшему. Это Чонин называет его ASMR-голосом — низкий, чарующий тон, который он использует, когда кто-то не может уснуть. - Мы с тобой. Ты в порядке.       Чонин закрывает глаза.       На этот раз Чонин осознаёт, что он в больнице, ещё до того, как поднимает веки. Он ощущает знакомую колкую боль в руке — капельница — и что-то в носу — кислородные трубки — и одеяло слишком плотно подоткнуто под бока. Воздух в комнате прохладный, он пахнет антисептиком и кофе. Слышен механический писк и чей-то плач поблизости.       Чонин чувствует тошноту, слабость, боль; крупный тремор тревоги охватывает всё тело, когда он не может вспомнить причину своего состояния. В горле свербит. Отдалённо он слышит, как машина пикает чуть быстрее, и комкает в пальцах постельное бельё.       - Он приходит в себя? - шепчет чей-то голос.       Чонин открывает глаза. Комната погружена во мрак и освещена лишь одной полоской света на дальней стороне и нежным свечением уличных фонарей. За окном тёмное небо. Юноша скользит взглядом вниз к трём размытым фигурам, что находятся близко к его кровати.       - Йен-а, - говорит одна из них, ступая ближе. Это Чан; его глаза красны от усталости, ворот кофты искривлён, будто он тянул за него. Его рука невероятно тёплая, когда ложится поверх ладони Чонина.       - Хён, - произносит младший. Он чувствует себя оторванным от тела: слова доходят до рта спустя несколько секунд после того, как он пытается сказать их, а руки поднимаются от одеяла, чтобы дотянуться до Чана прежде, чем он думает о движении.       Острая боль пронзает правую сторону, и он роняет короткий сдавленный стон, опуская руку обратно.       - Тише, осторожно, - говорит лидер, - у тебя сломано ребро. Хочешь сесть?       Чонин кивает, и Чан касается чего-то на боковой панели кровати. Вся конструкция медленно складывается, заставляя желудок слегка подпрыгнуть. Юноша задерживает дыхание, стараясь не допустить рвоту, но всё безнадёжно, и он наклоняется вперёд, прижимая ладонь ко рту.       - Ох, окей, всё в порядке, - Чан подставляет одну из отвратительных маленьких коробочек, которую Чонин видел в прошлый раз, когда был здесь — это было даже меньше недели назад? голову кружит от осознания — и его тошнит дважды; в глазах белеет от того, сколько боли это причиняет без конца подрагивающей груди, и горло горит.       - Прости, прости, - извиняется Чан, когда Чонин валится на подушки, тяжело дыша. Он убирает коробку. - Я должен был догадаться, что тебе станет плохо. Ты как?       Чонин снова тянется к старшему, в этот раз используя левую руку. Выражение лица лидера смягчается, и он садится на край кровати, встречая чужую ладонь на полпути и осторожно касаясь.       Чан пахнет их общежитием, он пахнет домом, и на глазах младшего наворачиваются слёзы ещё до того, как он успевает это осознать. Он цепляется за хёна, что есть сил.       - Всё хорошо, родной, - тихо бормочет Чан. - Теперь ты в безопасности, слышишь?       Дыхание превращается во всхлипы, и Чонин улавливает, как кто-то из присутствующих в комнате почти сразу вторит за ним. Младший хочет узнать, кто это, но пока не может заставить себя отпустить Чана, поэтому зажмуривает глаза. Чан, видимо, понимает его, и сжимает руку так же сильно.       - Ты помнишь, что случилось?       Чонин молча кивает. Лестница. Крики. Лицо Донхёна близко к его, чужое горячее дыхание, грубые руки. Чонин покрывается мурашками, пытаясь притянуть старшего ещё ближе.       - Всё хорошо, - повторяет Чан. - Полиция его арестовала. Он снова накачал тебя, и ты ударился головой, и у тебя сломано ребро, но с тобой всё будет в порядке. Всё закончилось, малыш.       В груди разливается дрожь. Чонин не может думать об этом. Это слишком.       Чан помогает младшему лечь обратно на кровать и нежно зачёсывает волосы от лица. Кто-то на другом конце кровати снова всхлипывает, и Чонин смотрит в ту сторону, смаргивая пелену с глаз, и протягивает руку.       - Кто там?       - Мы все здесь... Но нам нельзя заходить всем вместе, так что остальные сидят в зале ожидания. Сейчас тут Минхо и Хан-и, - лидер оглядывается через плечо. - Подойдите, чтобы он вас видел.       Чонин перестаёт дышать. Джисон.       Слышится шуршание, скрежет ножек стула по полу, что тащат за собой, и затем Минхо нависает над ним, целуя в лоб.       - Я так рад, что ты в порядке, Инни, - говорит он. - Я люблю тебя.       Его голос немного хриплый от эмоций, но плачет не он. Чонин не понимает, что это значит. Ему слишком страшно смотреть за спину Минхо на фигуру, сгорбившуюся на стуле. Юноша не знает, что он там увидит.       - Как ты себя чувствуешь, родной? - спрашивает Чан. Старший хён склоняется над ним, снова заботится о нём, и Чонину кажется, что не прошло и минуты с тех пор, как он рыдал, умоляя о смерти. Время летит слишком быстро, и это заставляет его волноваться.       - Я, эм... - начинает младший. - Плохо. Всё болит. И горло.       - Они промыли твой желудок, - мягко объясняет Минхо, - чтобы избавиться от основной массы наркотиков, но часть всё-таки попала в кровь. То же вещество, что и раньше. Это пройдёт.       Чан возится с чем-то за пределами поля зрения Чонина и поднимает стакан воды со вставленной в него трубочкой. Она прохладная, немного застоявшаяся на вкус, но смягчает боль в горле и пересохший рот, и юноша выпивает почти половину стакана, прежде чем избыток жидкости заново пробуждает тошноту, и ему приходится отвернуть голову.       Минхо делает шаг назад, но подставляет стул ближе, пока Джисон до сих пор сидит на своём.       - Мы с хёном пойдём скажем доктору, что ты очнулся, а вы двое можете поговорить.       Чонин не успевает моргнуть, как Минхо оказывается в другом конце комнаты, решительно беря руку Чана в свою и выводя лидера из комнаты. Чан выглядит немного ошарашенным, но позволяет вести себя к двери, посылая тонсену обнадёживающую улыбку и махая, когда они выходят.       - Скоро увидимся, Инни. Всё будет хорошо.       Когда дверь за старшими закрывается, Чонин устремляет взгляд на свои колени. Джисон всё ещё плачет, это слышно, и Чонин не понимает. Случилось что-то ещё, чего он не помнит? Он снова сделал что-то не так?       Наконец, он набирается смелости повернуть голову, но всё так же продолжая смотреть вниз. Пальцы Джисона, лежащие на простыни, переплетены до побелевших костяшек, а тыльная сторона ладони блестит от размазанных слёз.       - Хён, - робко зовёт Чонин, поднимая глаза.       Джисон выглядит ужасно. Лицо раскрасневшееся и влажное, глаза опухшие, губы искусаны. Он выглядит так, будто не спал неделями. Их взгляды встречаются, и старший снова всхлипывает, как ребёнок: рот приоткрыт, а глаза зажмурены.       Глаза Чонина наполняются слезами в ответ. Он не знает, что сказать.       - Хён, - повторяет он с дрожью, - ты... ты в порядке?       Джисон не сдерживает мокрого, изумлённого смешка.       - В порядке ли я? Инни...       Он трёт лицо ладонями, осушает заплаканные глаза рукавом, и делает глубокий вдох.       - Инни, ты... Ты чуть не умер, ты понимаешь? С тобой могло случиться всё, что угодно. И я... я был так... Если бы я пошёл за тобой, когда хён попросил меня, Дон... он бы не... ты бы не был сейчас в больнице.       Он говорит очень быстро, половина слов звучит невнятно, пока он пытается не заплакать вновь. Чонин поднимает руку, чтобы смахнуть собственные слёзы.       - Но тогда... мы бы так ничего и не узнали, - говорит младший. Получается очень приглушённо и испуганно. - Это бы не...       Он не может сказать "закончилось". Не может думать об этом, не испытывая напряжение.       - Того, что он дал тебе, было достаточно для передозировки, - тихо произносит Джисон. - И он... Мы с Феликсом видели через перила, как он тряс тебя, и ты... ты ударился головой. Инни, это... ещё одно сотрясение мозга, пока ты оправляешься от другого, может убить, ты в курсе? И... мозг опухает слишком быстро, и это может привести к смерти. Ты мог умереть...       Чонин делает судорожный вдох. Он понимает, что его трясёт, и Джисон, видимо, тоже это заметил, потому что сразу тянется, чтобы взять обе ладони младшего.       - Ох, эй, я... Я не хотел тебя расстраивать. Не волнуйся. Ты же слышал Минхо-хёна — они избавились от большей части наркотиков, и у тебя нет повторного сотрясения. Ты в порядке. С тобой всё будет хорошо.       Голос Джисона мягкий и нежный — тон, который Чонин не слышал в свою сторону уже несколько недель — и они снова держатся за руки, и слишком много всего произошло, и Чонин переполнен эмоциями. Он всхлипывает, в груди разливается боль, и слёзы текут по щекам, падая на больничную сорочку.       Джисон роняет сдавленный звук, поднимаясь, чтобы сесть на край кровати. Он держит обе ладони младшего в одной своей, а второй стирает чужие слёзы и гладит по волосам.       - Посмотри на меня, малыш.       Джисон редко зовёт его так. Старшие используют это прозвище чаще, а также Хёнджин и Феликс, но Джисон и Сынмин лишь изредка. Теперь же Хан произносит его так мягко, нерешительно, и Чонин не может не подчиниться, глядя на хёна сквозь пелену слёз.       Глаза старшего тоже на мокром месте, но голос твёрд, когда он продолжает.       - Хёну очень, очень жаль, Инни, - почти шепчет он. - Я был... глупым, и злым, и я переволновался. Ты не заслужил такого отношения.       - Заслужил, - хнычет Чонин. - Я не... я не доверял вам, и сделал тебе больно, и я врал, и из-за меня появились все эти... все эти проблемы, и я не хотел этого, прости меня... прости...       - Нет, детка, - отвечает Джисон на английском. - Ты был болен, и тебе причиняли вред. Хён должен был лучше присматривать за тобой. Но теперь так и будет, ладно? Я всё исправлю. Я больше не позволю тебе страдать. Хёну очень жаль.       Он снова плачет, осторожно поглаживая щёку младшего. Чонин слабо тянет его руки, чтобы заставить пододвинуться ближе.       - Я никогда не прощу себя за то, что сделал, - продолжает Хан дрогнувшим голосом. - Никогда, слышишь? Я буду заботиться о тебе всю свою жизнь. Инни, прости меня, мне очень-очень жаль...       Чонин тянет сильнее, игнорируя боль в груди, пока не обвивает одну руку вокруг шеи старшего, утыкаясь лицом ему в плечо.       - Я не в обиде на тебя, - слёзно бормочет он в ответ. - Я... Я тебя прощаю, хён. Я просто хочу... Я хочу, чтобы ты больше на меня не злился. Я хочу, чтобы ты снова любил меня.       Джисон обнимает крепче, слегка покачивая их из стороны в сторону.       - Я никогда не переставал тебя любить, глупый, - отвечает старший. - Никогда, слышишь? Мой Инни. Я так сильно тебя люблю. Прости меня. Пожалуйста, не плачь. Теперь хён рядом, мы все с тобой, я люблю тебя, всё будет хорошо.       Чонин цепляется за чужую футболку и рыдает, пока силы в руках не иссякают. Джисон помогает ему лечь обратно и достаёт со стола салфетки, отбивая ладонь тонсена и самостоятельно промакивая чужое лицо, прежде чем вытереть собственные слёзы.       Под его глазом красуется пятно, которое Чонин сперва принял за красноту от слёз.       - Хён, что это? - спрашивает он, указывая пальцем. - Это синяк? Тебя ударили? Это... это...       Он не в силах произнести имя Донхёна. Оно застряло в горле, заставляя задыхаться.       - Инни, - нежно произносит Джисон, - дыши, ладно? Это был не он. Не он. Дыши.       Он потирает пальцами торчащие косточки на запястьях Чонина, пока младший не успокаивается, а затем улыбается.       - Это синяк, - поясняет Хан, легко касаясь пятна. - Это, эм... Это сделал Хёнджин.       Ужас, который испытал Чонин, видимо, отражается на его лице, потому что Джисон сразу спешит продолжить.       - Нет-нет, ничего страшного, не переживай. Теперь между нами всё нормально, окей? Это... - он смотрит вниз на их переплетённые пальцы. - Чан-хён поехал с тобой на скорой, но остальные должны были остаться до приезда полиции. Все были сбиты с толку, Хёнджин-и плакал, и он накричал на меня и наговорил всякое, и он был абсолютно прав, но я... я накричал на него в ответ, и он ударил меня. Просто пощёчина, он ударил не кулаком, ничего такого. И потом Минхо-хён растащил нас, и Хёнджин снова начал плакать, как и я, а потом он обнял меня.       Джисон рассмеялся на выдохе.       - Мы всё ещё были на полу коридора, и, наверное, выглядели... не знаю. Сумасшедшими.       Он сглатывает и тянет ладонь, чтобы осторожно стереть оставшиеся слёзы с чужой щеки.       - Мне никогда не было так страшно, Инни, - продолжает Джисон. - Мы... мы с Феликсом... мы видели вас лишь изредка, когда он тащил тебя, и ты хромал и не мог встать, и к моменту, когда мы добрались до лестницы, вы были так далеко внизу, и мы даже не видели вас всё время, но видели, как он тряс тебя, а потом вы просто пропали, и мы понятия не имели, куда вы делись, где вы и на каком этаже.       Его глаза снова наполняются солёными горошинами. Сердце Чонина молотом стучит в груди. Он не уверен, что готов услышать об этом. Он не знает, как остановиться. Тошнота становится хуже и хуже.       - Как вы меня нашли? - спрашивает Чонин, сухо сглатывая.       - Ты закричал, - ответил Джисон. - Мы слышали удар или типа того, а потом услышали тебя, и Феликс был как раз возле двери, через которую вы прошли, и остальные тоже всё поняли, и Чани-хён... он выбил дверь плечом и... не знаю... кругом был хаос... К тому времени, как я добрался до места, Чани-хён и Хёнджин-и... они дрались с ним, а ты лежал на полу.       - Спасибо, - бормочет Чонин, - что спасли меня.       Джисон улыбается ему тёплой и лучезарной улыбкой, будто солнце пробилось сквозь тучи.       - Ты наш малыш, Инни.       Чонин снова обливается слезами. Он так устал, что ему кажется, будто он потерял контроль над телом: страх, тревожность и стресс накатывают неизбежными волнами. Джисон тихо мычит, держа его за руки и поглаживая волосы.       Спустя несколько минут из-за двери показывается голова Чана.       - Вы в порядке, дети? Ни сломанных костей, ни крови, ни драк до смерти?       - Скорее, объятия до смерти, - отвечает Джисон.       Лидер любуется ими и, наконец, заходит в комнату, а затем наклоняется, чтобы поцеловать макушки обоих, словно любящий отец.       - Инни, сейчас придёт доктор, чтобы осмотреть тебя.       Чонин кивает, но мысль о том, что в комнате будет кто-то ещё — незнакомец — и, возможно, будет трогать его, смотреть на него, пускает дрожь по коже.       - Вы ведь можете остаться, правда?       - Да, родной, - отвечает старший. Он кажется немного печальным. - Не волнуйся. Компания уладила вопрос с больницей, так что хотя бы один из нас всегда будет с тобой. И внизу дежурит полиция, так что они защищают нас. Здесь ты в безопасности.       Чонин цепляется за рукав Чана и руку Джисона, абсолютно уверенный в том, что никогда больше не будет чувствовать себя в безопасности. Он не может сделать им больно этими словами, поэтому просто кивает.       Его немного потряхивает всё то время, что доктор находится в комнате, да так сильно, что он буквально вибрирует. Врач повторяет то же, что Чонину уже говорили — передозировка, сломанное ребро — и также добавляет новую информацию: порезы на внутренней стороне губ, незначительное растяжение лодыжки. Синяки повсюду — на запястьях, на лице, на шее. В местах, где он помнит очаги боли, и в местах, где не помнит.       Чонина просят попробовать сесть без посторонней помощи. Чан ловит его, когда юноша, ослабленный головокружением, падает обратно на кровать, и Чонин скулит от боли, когда желудок протестует, и его снова тошнит в новую картонную коробку. Он никогда больше в жизни не хочет их видеть.       - Мы оставим вас на ночь, - в итоге объявляет доктор. Он кажется добродушным, но Чонин не может перестать вздрагивать каждый раз, когда он подходит слишком близко. Кажется, мужчина это понимает и немного отступает, позволяя Чану и Джисону встать ближе. - Мы поставили капельницу и ввели некоторые питательные вещества, потому что у вас острое недоедание, Чонин-щи. Так что мы задержим вас на какое-то время, чтобы дать вам возможность закончить эту терапию, и так мы сможем отследить любые остаточные эффекты бензодиазепинов. Утром мы проверим вашу кровь, чтобы убедиться, что наркотики выходят из организма, а затем отпустим домой.       Чонин молча кивает. Он знает, что это невежливо, но не может заставить себя вымолвить хоть слово, поблагодарить доктора, задать вопросы. Чан делает это за него, а рука Джисона снова нежно зарывается в его шевелюру, и он старается дышать.       Минхо появляется в палате, как только доктор уходит. Он довольно ухмыляется, когда видит, что Чонин и Джисон держатся за руки, кивая, будто ждал этого, и снова целует самого младшего в лоб.       - Все так рады, что ты пришёл в себя, Инни, - говорит он. - Они снова полны энергии. Это ужасно.       Чонин улыбается ему.       - Хён, сколько времени?       - Около девяти вечера, - отвечает Чан. - Ты пробыл здесь примерно десять часов.       Как и они. Чонин кусает губу и стонет, когда находит порез.       - Я... вам нужно будет уйти?       - Я останусь с тобой, Инни, - заверяет лидер, растирая чужое колено через одеяло. - Они сказали, один из нас может переночевать здесь.       Чонин мгновенно расслабляется. Он до сих пор немного дрожит, и вокруг всё размыто. Он чувствует слабость, тошноту, и не может отогнать мысль, что, если кто-то зайдёт сюда и попытается ранить его, он не будет достаточно силён, чтобы спастись.       - Ты выглядишь уставшим, - бормочет Джисон.       - Инни, остальные хотят увидеть тебя, - говорит Минхо. - Ты не против? А потом ты сможешь отдохнуть.       Чонин кивает так резво, как может, не вызывая головокружение. Он спит крепче, когда все они дома в общежитии, или в машине, когда они куда-нибудь едут, или в углу комнаты ожидания, откуда он может уловить голоса каждого из них, если достаточно сфокусироваться. Он хотел бы, чтобы все они могли остаться.       Джисон поднимается, с теплотой глядя на младшего, когда его пальцы инстинктивно цепляются крепче.       - Этот злой хён заставляет меня уйти, детка, - говорит он, - но я буду ждать тебя дома, ладно? Я люблю тебя.       Чонину слишком неловко говорить это в ответ, пока Чан и Минхо в комнате, но он снова сжимает чужую ладонь и надеется, что хён его понимает.       - Идём, - зовёт Минхо, щипая руку Джисона и ведя его к двери. - Остальным тоже надо повидаться с Инни, а тебе надо попить воды, потому что ты, кажется, выревелся до состояния шелухи.       - Секси-шелухи, - поправляет Джисон. - Мужественной, прекрасной, невероятно очаровательной шелухи.       - Шелухи, которую я сотру в порошок, если она не заткнётся.       К моменту, когда другие мемберы заходят в палату, Чонин почти засыпает. Он слышит их до того, как видит; они приглушённо переговариваются за дверями о том, кто должен пойти первым.       Чанбин и Сынмин побеждают, и Чонин пытается улыбнуться им, когда они заходят внутрь. Чанбин пересекает комнату в два больших шага и затем останавливается возле постели; руки неловко протянуты, как будто он не уверен, где прикоснуться. В итоге он довольствуется тем, что осторожно обнимает лицо Чонина ладонями и звонко целует в щёку.       - Малыш, - ласково зовёт он. - Хён очень-очень счастлив тебя видеть. Я люблю тебя.       А затем целует его снова. Чонин делает вид, что уклоняется — с одной стороны, потому что на самом деле ему это очень нравится, а с другой, если бы он действительно попытался уклониться, рёбра пронзила бы боль — но ловит руку Чанбина, прежде чем он успеет отойти, задерживая рядом ещё на мгновение.       Сынмин огибает кровать с другой стороны и сразу начинает возиться с одеялом, подтягивая его повыше на грудь младшего и расправляя края. Он также зачёсывает волосы Чонина назад, осматривая его с немного пугающей внимательностью.       - Ты в порядке, - говорит он, что звучит одновременно и как вопрос, и как ответ. Он снова прочёсывает чужую копну, а затем наклоняется, чтобы обнять Чонина за плечи, легонько сжимая.       - Люблю тебя, - произносит он тонсену прямо в ухо.       Чонин поворачивает лицо в шею Сынмина.       Когда они отстраняются, Сынмин продолжает играться с одеялом, ослабляя складки, чтобы он мог укрыть Чонина ещё больше. Чанбин и Чан переговариваются приглушёнными голосами, и Чонин не улавливает суть их беседы. Его глаза закрываются сами по себе.       Он моргает, и Чанбина с Сынмином сменяют Хёнджин и Феликс. Они такие красивые, сиющие в оранжевом свете уличных фонарей, и стоят по обе стороны от кровати, словно ангелы-хранители.       - Привет, - слёзно произносит Хёнджин. Он улыбается, поглаживая волосы Чонина, как это делал Сынмин. Он ничего больше не говорит, но поднимает ладонь младшего к своим губам и удерживает неподвижно.       Чонин только мычит, не в силах произнести хоть что-либо.       - Не нужно говорить, малыш, - Феликс осторожно потирает его плечо и целует в щёку. - Ты выглядишь очень уставшим. Поспи немного, и увидимся завтра, ладно?       Они оба снова чмокают его, заверяют, что любят, и говорят, что скоро увидятся. Чонин невольно хнычет, когда они отпускают его руки, и Хёнджин роняет огорчённый звук в ответ. Чан оказывается рядом через секунду, сжимая пальцы младшего, и Хван позволяет Феликсу вывести себя из палаты.       Чонин трясётся от волнения; стресс кипит в венах и заставляет глаза открываться каждый раз, когда его одолевает сон. Чан поглаживает его своей тёплой ладонью.       - Всё хорошо, - воркует он низким голосом. - Можешь поспать, родной. Хён будет рядом.       Чонин смотрит на него из-под полуприкрытых век; дыхание всё ещё неровное. Руки дрожат. Чан печально вздыхает и двигается ближе, осторожно ложась с не повреждённой стороны младшего. Он успокаивающе водит ладонью по чужой груди, над самым сердцем.       - Спи, - настаивает он снова. - С тобой ничего больше не случится. Теперь ты в безопасности.       Чонин фокусируется на мягком прикосновении и закрывает глаза.