62. Сателлит

      Это случилось когда Лёша только только устроился и уже подписал официальный договор. Это не было "Лето" иначе случилось бы иначе, но что именно это было он впоследствии размышлял не раз.       Многие не любят метисов. Их существование расценивается, как угроза вырождения «нормального» вида и особенно омерзительно существование вампиров многим людям именно потому что при богомерзком и церковно порицаемом союзе вампира и человека лишь в одной тысячной процента может родиться не вампир. Они размножаются, как саранча. Существование монстров угроза виду не только биологическая, потому духовники, потрясая талмудами старых книг, в голос твердят и наперебой выдумывают результаты непроведённых исследований, подтверждающих вырождение нравственности и духовности у вампиров и тем более их, совместных с людьми отпрысков. Ровно так же где-то в ветхих временах прошлого, таких, как десятые-тридцатые века, общественно и церковно порицались аборты и добрачный секс. Особая форма второй хромосомы или новый отдельный геном, клетка, вирус, что угодно, подтверждающее в вампирах неспособность к любви и великодушию, утверждающие в их характерах, повадках, в их природе — чуждое человеческому, аномальное, аморальное. И всё это воспетое и вскормленное обидой в колыбели собственного внутреннего расизма, подавленного и презренного, сокрытого, как гомосексуальность в те самые ветхие и ужасные времена двадцатых веков, когда и случился Взрыв. Иное мышление считается прогрессивным, но порождено внутренними прениями мира, в котором «прогресс, почти всегда, = катастрофа».       Мерзкий плод греха, тем временем, шагает по улице с самодовольной усмешкой. Сегодня второй восход. По совместительству годовщина смерти Игоря, но Лёша об этом не думает, он лишь думает о том, как глупо и беспечно перед ним шагает этот человек, позади оставляя шлейф сигаретного дыма и чужой копящейся злости. Сегодня единственный день в месяце, когда он может гулять днём и не бояться сгореть заживо, потому решил не ехать на машине, а пройтись пешком. В руке поводок с тявкающей чёрной кляксой, на плечах рубашка сумасшедшего розового цвета и сумасшедшей стоимости. Идёт и вокруг себя волнами источает высокомерие и безнаказанность. Лёша просил его надеть что-то другого цвета, не привлекать внимание, но он только ответил: 一 Сегодня день отца. Я отец. Что мешает мне, блять, одеться в розовое?       И не так тревожно за него было бы, не окажись они по его делам в центре города, где прогрессивных взглядов встретили бы больше, но не где-то в отдалении, где в грубоватом свете второго восхода под Спутником собрались угрюмые и замёрзшие «гопники» и «быдло», скандальные старушки и бывшие сидельцы, истеричные подростки и всё это, глядящее с немой ненавистью на шагающего в розовой одежде и кроссовках дороже, чем их жильё, и ведущего мерзкую собачонку в курточке дороже их собственных. И сделать они ничего не могут, потому что следом за ним на почтительном расстоянии Лёша, а чуть поодаль двое страшных близнецов в чёрных пальто. Он буквально ощущает неприязнь этих людей и тягостное, оскорблённое желание схватить, истязать, убить или хотя бы просто не видеть его, не знать, что такой, как он, среди них беспрепятственно и расслабленно прогуливается с собакой и щебечет по телефону, потому что в безопасности. И потому что ловит с их злости кайф. 一 Чего они все надулись? Холодно что ли? - Спрашивает, глянув на Лёшу и спровоцировав и сразу подавив в нём почти столь же сильное желание, как в них, сломать ему руку. Не научился ещё выдерживать звук его голоса так близко. 一 Дело не в этом. 一 А что тогда?.. Потому что ты ублюдочный мажор и я бы сам сейчас сломал тебе позвоночник об колено, если бы твой отец не платил мне за твою безопасность. 一 Да, потому что холодно. 一 Пф. Нормальная же погода. - Произносит и для себя, видимо, незаметно, но для Лёши очевидно, мелко, зябко трясётся, но слишком высокомерен или просто глуп, чтобы носить что-то тёплое. 一 Не врите, вы ведь и сами... 一 Не выдумывай, ман, я хладнокровный, меня температура не беспокоит. 一 А мне холодно. И на вас смотреть холодно. 一 Фр-р, какие вы все мерзавцы... - Он обрывается на полуслове, потому что Лёша, игнорируя его, набрасывает ему на плечи свою фланелевую куртку с капюшоном. - Ты дурак или как? 一 Помолчите. - Раздражённо отмахивается Лёша. 一 Ладно-ладно. Послушай-ка вот что. - Начальник наклоняется и оба встают, а близнецы позади, как по команде замирают, словно статуи. Один агрессивный парень из толпы, расступившейся от них, как воды Красного моря, возмущённо поворачивается к другому, чтобы как-то прокомментировать это, но от вопиющей несправедливости мироздания не может даже слов подобрать.       Кай тем временем приближается к уху Лёши. Собирается сказать что-то важное, что остальным нельзя слушать? Он даже чуть выпрямляется, чтобы начальнику было удобнее говорить, как вдруг мерзавец прохладно и остро прикусывает зубами кончик его уха. Подавив в себе желание ему врезать, Лёша закатывает глаза и отходит, чтобы держаться от него подальше и не провоцировать в сторонних наблюдателях бо́льшую агрессию. Интересно, если бы не близнецы, его, начальника и даже собаку растерзали бы прямо здесь или уволокли бы куда-нибудь в подворотню? 一 На что я рассчитывал?.. - Вздыхает вполголоса и старается не замечать взглядов выражающих теперь ещё больше презрения, а какая-то женщина, глядя на них, даже крестится. 一 Ладно, теперь серьёзнее. - Говорит Кай и, поправив на плечах его куртку, кутается чуть глубже. Ощущается почти неуловимый запах нецелованной сиротки и даже поднимается настроение. - Вечером папенька хочет с тобой встретиться. 一 Что? 一 В ушки долбишься? - Он потягивает за поводок и нажимает кнопку, чтобы не позволить собаке убежать дальше и хоть взглядом встретиться с их беспородным отребьем. - Надо ему с тобой поговорить. 一 О чём? - Лёша незаметно касается собственного уха и осторожно щипает себя кончиками пальцев. Так холодно укусил... 一 Он, типа у меня по понятиям живёт. «По фене» или по ещё какой хуйне. 一 Что это значит?.. - Он хмурится. Марина обещала, что не придётся подрабатывать проституткой для Кая, но про его отца она ничего не говорила. На секунду от предположения становится даже дурно — А что, если он догадался?.. 一 Папенька, вроде как, не доверяет Марине... Ну, не совсем доверяет… 一 В смысле, что я плохой сотрудник? 一 В смысле, что ты теперь мой пёсик и теперь со мной рядом. - Он снова тянет поводок и одним лёгким движением подхватывает комок пыли, который называет Вишну (а остальные "Вишенка", "ягодка" или "Вишневский"). - Ты теперь мой welpe. 一 То есть вы имеете ввиду... Кай Всеволодович, вы имеете ввиду, что ваш отец мне не доверяет? Или он о вас беспокоится? - Говорит и крепко сжимает зубы, чтобы не позволить вырываться волнению. Если Гречкин старший обо всём догадался, это может быть последний день Лёшиной жизни. 一 Он не беспокоится обо мне, он просто не хочет, чтобы меня предали и я сдох. Такое уже бывало. 一 Разве это и не зовётся заботой? - Внутренне расцветает облегчение, но пока слишком неопределённое. В этом доме и с этими людьми ни в чём нельзя быть уверенным. 一 Хренотой, я ему просто нужен. 一 Ладно. - Лёша кивает и нервно сглатывает. Он работает всего несколько дней и уже почти научился сдерживать свои гормоны и рефлексы, когда рядом появляется этот человек.       Видит Спутник как невероятно сложно это было — просто заставить глаза не загораться жёлтым от ощущения опасности каждый раз, стоит приблизиться к нему, но целиком успокоить нервы рядом с ним не удастся никогда. Он почти привык к Каю, но с его отцом пока не виделся, потому что Гречкин старший вечно занят. И от того перспектива столкнуться с ним лицом к лицу пугает ещё больше, чем могла бы. Могла бы во всяком случае потому, что Лёше известно доподлинно - этот человек настолько могущественен, что, даже убей его сыночек Лёшу здесь и сейчас на улице, полной внимательных и полных отвращения взглядов, окажется, что никто ничего не видел и сына его здесь не было и никакого Лёши в принципе никогда не было. Гречкин старший настолько влиятелен, что человеческие души может, как ластиком просто стирать. Кроме того, он собственноручно и, иной раз и голыми руками, убил не одного человека и остаётся только догадываться как. Лёша может только радоваться кредиту доверия, выданному ему на эти несколько дней, что он рядом с Каем и, в целом, можно было раньше об этом догадаться, но треволнения этих пары дней, в частности от переезда и нахождения рядом с этим голосом, этим запахом, этими глазами, этим человеком и постоянно включающимся рядом с ним бесконтрольно Чувством, напрочь отшибли в Лёше все мысли в частности о том, как там домашние и как там человек со жвачкой. 一 Кстати, вот что, дорогая моя конфетка… 一 Если вы собираетесь снова меня укусить. 一 Не надо мне этих «Каев Всеволодовичей». Я кот сам по себе кот, свой собственный, а не Всеволодович. 一 Я могу называть вас "господин Гречкин". 一 Нет, нет, нет, нет. - Улыбается он ядовито, да так, что у Лёши едва кровь не идёт носом и снова желтеют глаза только на этот раз не понятно почему. Он уже начинает чувствовать и Чувство его едва с ног не сбивает. Какие кошмарные у этих людей вокруг намерения и кошмарной силы подавленная злоба... Если бы можно было каждого полицейского в округе заставить ощутить то, что исходит сейчас от этих людей в сторону человека, который, на самом деле, и в Лёшиных глазах кулака по морде иногда «Так и просит», если бы они узнали какой силы злость испытывают эти люди, всех бы до единого посадили. 一 Ты, моя хорошая собачка, будешь звать меня Хозяином, verstanden? 一 Что?.. Но... 一 Ты слышал. 一 Вы уверены, что в этом обращении нет... сексуального подтекста? 一 Нет. - Отвечает он и заливается хохотом потрясающим Лёше нервы с ног до головы, будто хрустит на зубах стекло. Какой же гадкий и жестокий смех. И от него ощущение вокруг злобы только немо накапливается, а мерзкая собачонка, снова вьющаяся в ногах, тявканьем ему вторит. Удивительно, как он в этой ненависти сумел дожить до Лёшиного появления в его доме. 一 Хозяин. - Почти беззвучно, с хихиканьем говорит один близнец другому и оба потешаются над Лёшей и он ощущает это спиной, пока довольный собой «Хозяин» не говорит строго «Так, разболтались, бабки старые». Известно, что не обязательно быть пожилым, женщиной или иметь внуков, потому что «старая бабка» - это состояние души. Особенно в случае близнецов.       Они уже едут в машине, когда это случается. Мальчик снова щипает себя за ухо, уже голубеют, пожелтевшие было, глаза и отступает бдительность, потому так неожиданно. Будто, находясь на оживлённом шоссе, где столько машин и авторегистраторов, человек в безопасности и другой не захочет выхватить из кармана оружие и направить его в лицо тому, кто осмелился не бояться. Лёша даже отчасти смог бы понять самочувствие этого человека. Сам, увидев Гречкина младшего впервые, он будто всё на свете возненавидел. Его, за то, как недосягаем и при этом жестоко нахален. Себя, за то, как нарывает внутри уязвлённое чувство гордости от того, что хочется сделать с ним и его насмешливым лицом. Мир, допускающий сосуществование в одном социуме тварь, для которой каждый день это праздник и тебя, ждущего маршрутку в старом пуховике. Систему, допускающую такое неравенство, что даже обидевшему человеку ты не сумеешь сделать ничего, если только не всадишь пулю ему в лоб, но и это чревато стать самой большой ошибкой в твоей жизни. И он это знал. Он это чувствовал, но наваливающиеся на это знание прочие обстоятельства способны и из добропорядочного гражданина сделать ублюдка. Но не убийцу. Поэтому даже в таком добром и светлом человеке, как Лёша не осталось и капли сострадания к тем людям, когда едущий на сиденье рядом начальник вдруг вздохнул и неожиданно резко откинулся на сиденье, а стекло в окне рядом с ним треснуло паутиной, чудом не разлетевшись.       Лёша ещё не понимает что произошло, когда машина уже пуста, а близнецы уже умчались куда-то. Может и смог бы предвосхитить, если бы не понервничал за его безопасность получасом ранее. Собака залаяла и занервничала, а Лёша пока ещё не понял ситуации. Кай неестественно склоняется и падает вбок, так что Лёша успевает поймать его и только когда он всем весом оседает на руках, а голова бессильно повисает, Лёша наконец замечает в черепе дыру. Глаза в ужасе округляются. Зияющее чёрное отверстие, которое уже через пару секунд начинает сочиться кровью на его застывшее лицо и Лёше на дрожащие руки. Такая холодная, почти неживая кровь, запах который вызывал бы в теле сотни различных рефлексов, если бы только вся его личность сейчас не замкнулась бы на страхе. Он застывает, будто кролик, будто он в опасности, но по существу сейчас его жизни грозит меньше, чем минуту назад. Кай мёртв и он у него на руках. И сделать больше ничего нельзя. Бледное прохладное существо изливается кровью, Вишну начинает выть, а Лёша смотрит, не в силах осознать что чувствует и почему, однако собственное тело уже всё поняло и потому не может пошевелиться, не может двинуться, не может даже отпустить его и всё посылает в мозг мысли о том насколько же этот вампир оказался слабым, маленьким, беззащитным. Насколько его горько терять. Даже спустя четверть часа, когда труп пытаются забрать у него из рук, всё, что юноша может, это немо открывать рот и сжимать его так, будто ещё хочется спасти. Даже позже, анализируя это снова и снова, он никак не мог понять зачем и почему так потрясла смерть Гречкина. Наверное потому что это в его жизни первое убийство, которое увидел собственными глазами и ощутил собственной кожей. Он в его миссии лишь чёртово недоразумение. Пешка. Лёше нужен его отец, но одна только мысль о том, что этот человек мёртв растворила внутри здравый смысл, парализовав его ужасом. Будто то самое запечатанное воспоминание обрело контроль над остальным разумом и не позволило телу больше шевелиться.       Ещё час он пытался прийти в себя. Ему дали заслуженный выходной, налили горячего чая с тортом, которые в горло не лезли и мама Юри поспешила позаботиться о Лёше с разговорами о том, что всё в порядке и он ни в чём не виноват, а так же о том, что мерзавца уже поймали. Только почему-то мысль "всё в порядке" в голове уложить никак не удавалось, в особенности после слов о том, что сейчас Кай в гробу под землёй. Лёша не верил в то, что всё ещё может быть хорошо. Это плюющееся лилово-чёрной кровью отверстие у него на лбу из мыслей всё не исчезало. Пока через несколько дней он не Почувствовал снова. Но от неясного ощущения тревоги эти несколько дней показались почти вечностью.       Лёша проходит в столовую первого этажа осторожно, тихо, будто стесняется, и никак не может поднять взгляда. Почему-то страшно. Не верится, что сейчас перед ним и правда будет Кай. Тот самый, а не кто-то другой. До последнего казалось что этого просто не может быть. Он видел его собственными глазами. Мёртвого. Он держал его. Он видел, как его опустили в гроб. Это не то, что легко можно вычеркнуть из памяти и убедить себя в том, что будет, как всегда.       Сказали, что так они регенерируют — ложатся в маленькое закрытое пространство в темноту и холод, туда, где почти нет звуков. Для этого под домом есть ещё один подвал. Такой глубокий, что даже зимой там плюс. И звуки туда и обратно не проходят. И там, если умирает, Кай находится до тех пор, пока не сможет самостоятельно открыть крышку, выпить содержимое пакета, лежащего в холодильнике рядом и подняться. И в этот раз всё точно так же, как обычно. Лёша почувствовал его задолго до того, как ему велели прийти. Ощущение Кая проклюнулось из холодной темноты бледной поганкой. Отвратительной, но такой долгожданной, что Лёша проснулся среди ночи и Чувствовал его далеко и слабо, но так отчётливо, что сдавило горло.       Лёша медленно поднимает глаза и смотрит, оценивая его на предмет изменений. Перед ним снова наследник Гречкиных. Одет во что-то дорогое и шикарное, но неведомой способностью своей заставляющий и это на себе выглядеть так, будто снято с мёртвого бомжа. Даже царапины нет там, где, будто мгновение назад, было отверстие чёрное и такое глубокое, что можно палец туда засунуть и коснуться его мозга изнутри. Перед Гречкиным на тарелке кролик, которого Кай берёт за тельце и плечи и аккуратно прокусывает заранее выбритый бок. Будто какой-то фрукт откусил. Широко открыл рот, сверкнувший в темноте длинными клыками, и впился в тельце животного, находящегося под действием препаратов, а потому в момент смерти даже не дрогнувшего, только дёрнувшего носом. Живой. Зарывается в мягкой шёрстке длинными пальцами и, чуть ссутулившись, пьёт, а Лёша смотрит и никак не удаётся в голове уложить происходящее. Правда живой. Убил маленькое беззащитное существо у него на глазах. Выпивает из него всё до капли, но почему-то совсем не кажется чудовищем, даже совсем не кажется страшным. Даже совсем уже не кажется сильным. Осторожно убирает за ухо сбившуюся прядь волос и снова прижимается губами к укусу, утыкаясь носом в мягкую шёрстку. Такой неожиданно трогательный, будто маленький грызун, пьющий молоко матери. Хрупкий и слабый, что сердце сжимается и сдавливает горло. Не трудно вообразить какое чувство вызвало бы это зрелище в духовниках всего мира. Эта тварь столь омерзительная, что кажется не может быть спасён мир, допустивший его существование. Должно быть, именно это чувство ужаса и раскаяния испытывают люди, глядя на мутантов порождённых радиацией, вот только Лёша вместо омерзения или ужаса чувствует лишь алогичное, противоестественное желание не дать кому либо и чему-либо навредить этому существу. Даже заговорить не хватает решимости. Рад. 一 Ну чё, собачонка, - Произносит Кай громко, выпрямившись, и смотрит Лёше в глаза. - Соскучился?       Откладывает ещё тёплую обескровленную тушку на стол, задумчиво скользит языком по зубам и хрустит шеей, склонив голову вбок. 一 Лучше бы сдох. - Тяжело вздыхает Лёша, сморгнув наваждение, но понимает, что, как раньше, теперь уже действительно не будет, потому что старанием того сумасшедшего мудака, что на него напал, увидел вдруг насколько беззащитен этот вампир, хотя и спрятался за пятидесятиэтажным гонором.       Кабинет Гречкина старшего выглядит так, будто здесь никто никогда не работает и нужен лишь для того, чтобы он мог здесь укрыться от внешнего мира, хотя и в обустройстве помещения не заинтересован. Здесь кресла для посетителей, какой-то журнальный стол и блокнот для записей. Обычно люди, вроде Всеволода Егоровича, в элементах декора не заинтересованные, ставят в кабинетах обезличенные картины или журнальные бездушные цветы, чтобы посетителям было комфортнее здесь находиться. Некоторые же, как один из Лёшиных братьев, стараются придать своему жилищу максимально угрожающий вид и украшают стены изображениями министерства обороны или на полку ставят тяжёлую булаву (нашёл в комиссионке и хвастался потом целый год). А в кабинете директрисы их дома мягкие кресла в виде животных, на столе конфеты (не больше двух в руки), карандаши и всё разноцветное.       В этом же кабинете, посетителям не рады и даже не стремятся запугать, потому что ничто не справится с этим лучше, чем человек, который здесь работает. Это не страх перед кем-то большим, кто может ударом отправить тебя на тот свет и не страх перед кем-то обманчиво добродушным, кто оставит на улице. Это страх перед кем-то, кто тебя сотрёт так, будто тебя и не было никогда и не посчитает это ни хорошим, ни плохим. Гречкины просто раздавят, как муравья и того даже не заметят. Лёша даже удивился, когда зашёл и обнаружил, что Всеволод Егорович не вампир. Удивительно это ещё и потому, что Лёша отчётливо ощущает в доме ещё двоих. Однако, совершенно не возникает желания ничего уточнять или спорить с ним. Находясь в его кабинете и сидя в кресле за журнальным столиком, Лёша внимательно слушает, что говорит человек с посиневшими от времени татуировками, выглядывающими из под рукавов дорогого костюма и так же кратко, как он, отвечает. 一 Ты откуда? 一 Местный. 一 Родители кто? 一 Сирота. Только сестра осталась. - Он старается не нервничать и давать ответы максимально честно, потому что рядом детектор лжи в виде Марины, которая держит на его пульсе пальцы и от того в теле всё лишь наливается тяжестью. 一 Как меня нашёл? 一 Искал работу. 一 Спортсмен? 一 Немного бокс. 一 Отличник? Раньше где работал? 一 Я навела справки, он подрабатывал в местной строительной фирме. 一 А? - Лёша вопросительно смотрит на Марину, которая мягко улыбается. 一 Занервничал? Ты чего? 一 Я не знал, что вы… 一 Всё нормально. - Говорит она и чуть надавливает пальцами, что в принципе выглядит как намёк на то, что на работу его всё равно бы взяли. Интересно, почему она помогает. 一 Я отличник по всеми предметам, кроме музыки. 一 Ботан. - Фыркает Кай в кулак. 一 Знаешь про него? - Гречкин старший кивает в сторону сына, который совершенно не чувствует атмосферу угрозы и ведёт себя, как идиот. Развалился по креслу и демонстративно ковыряется в носу, чтобы попортить имидж и настроение своему отцу, который в его сторону даже не смотрит, будто это в его доме какая-то живая плесень. 一 Знаю. 一 Что в следующий раз будешь делать?       Лёша точно знает, что ответа «Постараюсь спасти» он слышать не хочет особенно сейчас, когда тот только воскрес, поэтому отвечает, поддерживая в теле и мыслях решимость, за которую благодарен ужасу и жестокости к человеку, сидящему напротив. 一 Спасу. 一 Давай руку. - Велит он сыну, так что Лёша внутренне чувствует облегчение, но замечает, что Кай протянул ладонь вовсе не для рукопожатия. 一 Что я должен?.. 一 Фильмы смотрел?.. - Спрашивает Всеволод Егорович, так что внутри что-то будто холодеет. Даже уточнять не нужно какие фильмы он имеет ввиду. Такие, как в его время показывали про таких же людей как он, только иностранные. Часто про мужчин в шляпах или парней с острыми козырьками. Про незаконную выпивку и подпольные бои. Про договора, заключавшиеся не на жизнь, а на душу. 一 Я должен...? - Лёша глядит на Марину, будто ища одобрения, но ему всё уже и так понятно. Гнусное ощущение, будто вляпался во что-то очень нехорошее наполняет тело, но ни капли не умаляет желания уничтожить здесь всё и всех и сопутствующей решительности. Но лишь после того, как притворится и сам поверит в то, что не желает смерти этому человеку. Перед глазами всплывает зрелище того, как он вжимался пальцами в шерсть и пил, не представляя и тысячной доли той опасности, которую приписывают поколению V. Такой жалкий и слабый, что кажется причинить ему вред всё равно, что ударить ребёнка. И здесь и сейчас этим людям он должен пообещать, что поставит свою душу на то, чтобы защитить это чудовище от мира, который хочет его уничтожить и, в частности, от себя самого. Лёша берёт протянутую руку, стараясь сдерживать какое-то непонятное волнение и, наклонившись осторожно касается прохладной кожи губами. Наверное, если бы Марина не убрала пальцев с запястья, у него появились бы проблемы. 一 Фу, ну ты и педик. - Фыркает Кай и брезгливо утирает руку о штанину, когда Лёша выпрямляется. 一 Помолчи. 一 Пап, эта ваша традиция слишком гейская, тебе так не кажется?       Неужели он думает, что мне это понравилось? Целовать такую холодную крысиную лапу...       Когда искал информацию о поместье на просторах интернета, кроме прочих страшных рассказов об этом доме, (огромное поместье вдали от цивилизации, окружённое лесом и имеющее собственный склеп. Удивительно, если бы дом не оброс мифами), он услышал о том, что в таких местах прислуга часто оставляет после себя дневники о хозяевах и том, как им приходилось на работе. Помимо официальных и подчищаемых отзывов на специальных сайтах, которые иногда проплачены. Своего рода рекомендательные письма для будущих сотрудников, чтобы предупредить, например, молодую девушку о начальнике, который распускает руки или дворецкого о том, какая бутылка вина в поместье «никогда не должна заканчиваться». «Прикормленная» Марина, конечно говорила, что таких нет и беспокоиться Лёше в принципе не о чем, но ему всё-таки удалось найти под днищем своей кровати приклеенную на скотч записку всего с двумя словами «Он притворяется». Лёша задумчиво скользит по губам пальцами. Конечно, притворяется. Такой холодный, что даже не верится в то, что живой.

***

      Лиза заходит в дом уже почти совсем без страха (за несколько месяцев их работы успела привыкнуть) и глядит по сторонам. Красиво здесь. Никогда не думала, что в такое вот место её угораздит попасть — сверкающая плитка на полу, разносящая по просторному вестибюлю эхо, поднимающееся вверх к огромной хрустальной люстре. Что-то в духе диснеевских мультфильмов. Тяжёлые шторы, вазы, размером с саму девочку, лестница, по которой можно красиво спускаться в платье с длинным шлейфом. А позади лестницы небольшая дверь и туда ей запретили ходить. Марина раз пятнадцать повторила, что это не шутки и не хозяйский каприз, потому что за этой дверью ей грозит реальная опасность. Что ж, её, Лизы, прекрасная принцесса, тоже может считаться опасной.       Девочка смотрит по сторонам и, не заметив никого ни в столовой, ни в гостиной, ни на балконе второго этажа, решает сделать то, что собиралась сделать с самого начала, потому что сказать взрослой женщине, вроде Лизы слово «опасно» всё равно, что ей же сказать «не ешь конфеты, иначе будешь чесаться всю ночь». Они просто не понимают, что эти вещи несоизмеримы и лучше она почешется, чем откажет себе в сладком и лучше столкнётся с опасностью, чем никогда не узнает что там за дверью.       Тяжёлая дверь с золотыми ручками скрывается за отдельной шторой и от этого едва ли сердце не замирает, потому как сказочно ощущается. За плотной зелёной тканью дверь, ведущая в темноту. Там может быть хоть Косой переулок, хоть Нарния. Она осторожно касается ручки и делает невероятное открытие — не заперто. Из щели веет холодком, но это так в духе тех страшных видео, что она смотрела про этот дом, так в духе страшных историй о вампирах и призраках, что она поворачивает ручку и заходит вглубь этой прохладной тьмы и сразу в ней скрывается. Стоит, несколько мгновений прислушиваясь к собственному ощущению, и, пошарив руками, обнаруживает перед собой пустоту, уходящую лестницей вниз. Хочется сперва посветить телефоном, но только она делает один шаг на ступеньку вниз, как под ногами загорается небольшая диодная лампа, которая освещает несколько ступеней. Она шагает ещё ниже и дальше снова загораются лампочки и уже совсем перестаёт быть темно и страшно. Узкий коридор со стенами в деревянной отделке. Уютно, хоть и прохладно, волнительно, будто очутилась в мультике и отправилась за приключениями. Впереди лёгкий полумрак обрывающийся темнотой и прохладой где-то внизу. А снизу, сначала неразличимый, но после всё более настойчивый, громкий, распускается звук и лепестками охватывает вокруг себя всё пространство, лишь убеждая в том, что Лиза попала в сказку. Звучит рояль. Шикарный, басистый звук перетрясает нервы и кости, вибрирует в ботинках и так явно зовёт за собой, что у неё внутри всё наливается предвкушением, будто под новый год. Грудь тепло сдавливает и, таящая от приятной вибрации, она спускается ниже в темноту. Напоминает себе Алису из зазеркалья, только та в страну падала, а она очень комфортно шагает, слыша собственные, стекающие эхом, шаги, глядя на деревянную отделку стен и слушая рояль. Как хорошо звучит. Замечательная музыка. Такая золотистая и насыщенная, но в то же время отчаянная. Это и не та томная меланхолия великих художников, не тоска поэтов и не любовная грусть певцов. Это богатое и насыщенное красками безысходности звучание боли. Она чуть поджимает губы, понимая, что спускается уже слишком долго и всё это и правда уже начинает напоминать сказку.       Ноги наконец касаются ровной поверхности и впереди такими же тусклыми лампочками загорается небольшой коридор. Насыщенная музыка расцветает необъяснимой радостью и она за ней шагает теперь ещё увереннее, будто почудилось в этом мотиве теперь — её ждут. Как хорошо жить в одном доме с кем-то, кто так прекрасно чувствует музыку. Возможно, они даже могли бы подружиться. И, в целом, встретить музыканта здесь, в этом страшном месте - уже отдельная удача. Она минует коридор и с нетерпением заглядывает в дверной проём. Игнорирует лёгкую сырость и "неуютность" вокруг, всё таки это можно назвать подземельем. Лиза спустилась уже действительно очень низко, даже ниже их подвального этажа и это придаёт атмосфере большей мрачноватой таинственности. Звуки торжественно распускаются под потолком целыми орхидеями оркестров, балами и театрами. Наверное, кроме неё этой громкой мелодии сейчас никто не слышит. Впереди на каменном полу рояль. Огромный и красивый в свете таких же ламп, гудящий, кажется, на весь дом подобно оркестру и так жалко, что вынуждена ютиться здесь под землёй такая большая музыка, но и она же слишком благородна для солнца. Сделав ещё несколько шагов, девочка едва не охает от удивления и застывает на месте. Глядит и глядит во все глаза. Не удаётся поверить. Ожидала здесь кого угодно, даже собственного брата увидеть. Но это Кай. С невероятно печальным выражением тоски на лице сидит, несвойственно для себя: с ровной спиной и, что ещё более невероятно - в какой-то чуднóй одежде, будто из музея. С кружевным воротником и белыми чулками на ногах. И сам на себя как-то странно не похож. Лиза глядит на него почти не моргая и продолжая зачарованно слушать. Осторожно щипает себя за руку. Больно. Не спит. Видимо, она давно не обращала на него внимания и не заметила перемен, потому что его волосы длиннее, чем обычно. Убраны в низкий хвост чёрной лентой, а одна тонкая прядь падает на лицо. Удивительный, как принц из сказки. И невыносимо печальный. Если бы знала, что он может играть такую музыку… Человек, исполняющий так чисто и больно, не может быть плохим. Кажется, он её заметил, так что Лиза шагает дальше, чтоб поглядеть ближе на эту живую картину. Теперь понятно почему его полюбила её принцесса - он такой светлый.       Она шагает ещё ближе, потому что ужасно хочется поглядеть, на то, как ловко он перебирает пальцами клавиши, как вдруг сзади её хватает что-то резкое и больное, так что воротник врезается в горло. Лиза вскрикивает от неожиданности и оборачивается. Музыка затихает. Над ней возвышается Кай. Ещё один. Такой же, как всегда — жестокий надменный взгляд, проколотые уши, татуировка под глазом (только сейчас она замечает, что это маленькая поганка) и короткие волосы, зализанные назад. 一 Г-господин Кай... - Выдыхает она тихо, потому что от страха перед ним едва не теряет дар речи. С ней лично он никогда ещё не общался и даже не смотрел на неё и теперь она собственной шкурой ощущает, как это страшно. 一 Что ты здесь делаешь? - Ровно спрашивает он. 一 Я ммм... Мне стало интересно. 一 Разве тебе не говорили, что сюда нельзя заходить? - Он наконец смотрит ей прямо в глаза, а руку с шиворота не убирает, так что она чувствует себя нашкодившим котом, которого сейчас утопят в пруду, поэтому не может даже шевельнуться. 一 Простите. — Отвечает сорвавшимся голосом, больше похожим на писк, а он рассматривает её с каким-то сомнением. 一 Ты моя дочь?… Так нет, стоп… - Он встряхивает головой, будто собирает в кучу мысли. 一 Ты откуда взялась? 一 Сиротка. - Протягивает чужой голос и Лиза, едва не потерявшая от ужаса его нахождения рядом, пульс, снова поворачивает голову в сторону рояля, за которым тоже сидит Кай. Двое. Что-то чуднóе сперва холодит в груди, пока до неё не доходит, что это просто близнецы. 一 Какая сиротка?... - Спрашивает обычный начальник, но через пару мгновений сам себе отвечает. - Ты сестра моего пёсика. 一 Я... Что?! Кого?.. - Выдыхает она но голосом скорее испуганным, чем возмущённым, потому что возмущаться рядом с ним слишком страшно. Он не в себе. Двигается дёргано, руку не отпускает, в ситуации себя плохо осознаёт и пахнет странно. Он точно что-то принял. 一 Герр Густав, это ваше? — Спрашивает Кай вежливо и отпускает девочкин воротник, а ей почему-то подходить ко второму уже не хочется. Неясно кто теперь больше пугает. Наркоман рядом с ней или тот, что на Лизу смотрит странно-внимательно. Красивый и задумчивый, но по сравнению с Каем будто менее живой. 一 Она сама пришла…       Она одна между двумя этими страшными близнецами и, даже если закричит, никто не услышит. От осознания ситуации кружится голова и начинает тошнить. Все конечности деревенеют и пошевелиться невозможно. 一 Я почувствовал дитя и позвал. Она сама спустилась ко мне. 一 Мне очень жаль, но вам нельзя это есть. - Говорит Кай, а Лиза, чтобы не плакать, прикусывает изнутри губу. Что значит "есть"? 一 Я продукт не того времени мальчик, чтобы быть вегетарианцем. - Отвечает он, а Лиза смотрит то на него, то на Кая, пытаясь понять что происходит и сможет ли она выбраться. 一 Мне очень жаль, но так нужно. А теперь, покажите, ей на выход.       С того, кого назвали "Густав" будто слезает кожа, из под которой стигматами проступает нечто. А девочка застывает на месте. Прямо у неё на глазах рассыпается образ прекрасного мужчины за клавишами рояля. Плоть наливается чернотой и будто в пламени высыхает. От того кажется, что его пальцы вытягиваются и походят теперь на двух пауков. Лиза никогда не видела покойников, но точно знает, что когда-то живые люди, не могут быть такими. Это никогда не могло быть живым. Тварь из самых страшных кошмаров, которых никогда не покажут в кинотеатрах, потому что способна свести человека с ума, но особенно жуткая от того, что находится прямо рядом. Двигается. Говорит. В нос ударяет запах пыли, плесени, поросшей на том, что даже не могло когда либо быть органикой, но давно сгнило и истлело, а потому более не имеет собственного запаха. Фиолетовое тощее существо, похожее на огромную летучую мышь с пустыми дырами давно разложившихся глаз, длинными острыми ушами, но самое жуткое в том, что это ещё живо и шевелится. Только рассмотреть всё это Лиза уже не может, потому что срывает голосовые связки отупляющим, разрывающим лёгкие, воплем. От ужаса даже пошевелиться не может, а где-то чуть зажмурившись, жестоко ухмыляется Кай, потому что находит забавным испуг маленькой девочки, которая, оттаяв наконец срывается с места, едва его не сшибив и, как заяц, для самой себя незаметно, взлетает по лестнице вверх, чтобы убежать и бежать, бежать, спасаться, прятаться в самых дальних уголках планеты, чтобы больше этого никогда не увидеть. 一 Очень громко. - Заключает он, когда шорох её шагов скрывается где-то над головой. - Ну и хорошо. Не повадно будет.       Говорит по немецки, потому что русский, дедушка, кажется, уже забыл. Слышно, что русские слова даются плохо. Голосовые связки из строя давно вышли, так что почти вся его речь теперь - проекция напрямую в голову собеседнику и держится эта проекция на ресурсах ослабевающего сознания. Удивительно, что старый вампир вообще не забыл ещё где он, кто он и кто стоит перед ним. Невероятно долгая, но невероятная жалкая жизнь, до которой Кирилл надеется не дожить. 一 Да, маленькие девочки умеют орать... 一 Зачем она вам? 一 Я хотел сладкого. - Звучит он обычным молодым голосом. 一 Вам ведь приносили человека не далее, чем пару дней назад. 一 Вы носите трупы, а это живая, к тому же маленькая, растущая. 一 Как микрозелень, да?.. 一 Издеваешься над дедушкой, пиздюк? - Спрашивает он, последнее подумав на русском и закрывает крышку рояля. Снова в своей юной форме выглядящей, как его внук. Удивительный. 一 Фрау Эрика говорила, что я похож на вас, герр Густав, но я только сейчас это вижу. 一 Эрика... Эрика. - Он глядит в высокий потолок, будто что-то видит и пытается вспомнить. - Помню. Такой хороший мышонок.       Удивительно, что из выводка своих детей он сумел кого-то вспомнить. Самого Кая он видел всего несколько раз, так что вряд-ли запомнил что-то кроме того, что "этот зубастенький" - его родственник. 一 Я пришёл, чтобы спросить у вас. Сможете ответить? 一 Мне всего две... три тысячи, я ещё нормально соображаю! - Он поднимается из-за рояля осторожно, будто на ходу боится рассыпаться. Движется наощупь, потому что давно слеп. - Спрашивай понемногу. 一 Ко мне устроился работать один, - он произносит слово на русском, потому что на немецком звучит совсем иначе — пацан. Он не слушается. 一 В наше время, если девка не слушалась, её пороли. Если парень не слушался его пороли. Пожалеешь розги - испортишь прислугу. Знаешь, как я учил твою мать? Она вставала на табуретку и таскала горничную за волосы. 一 Нет, вы не поняли. Он меня не слушается… типа… Не знаю, как вы это называете. Он не поддаётся «гипнозу», что-ли?.. Я говорю с ним, смотрю ему в глаза. 一 Сопротивляется... - Дедушка осторожно, без резких движений спускается по нескольким ступенькам в могилу, но при этом не сбрасывает с себя облика молодого мужчины, в посеревшей от времени, но чистой и аккуратной одежде. Таким он был в его возрасте. Видимо, старческие педантичные повадки — показаться без иллюзий всё равно, что без галстука. - Не говори, что приволок в дом охотника, мальчик. 一 К-конечно нет... - Кирилл застывает на месте и кажется, что холодеет. Ощущение, что сто лет не слышал этого слова так близко. - Герр Густав, о чём вы говорите?       Он даже улыбается немного растерянно. Видимо, дедушка и правда по части разума стал слегка рассеян, но очень хорошо, что не утратил способности шутить. Может, стоило всё же, угостить его микрозеленью для поддержания тонуса мозговой активности? Вот он уже стал больше времени проводить в могиле. 一 О них самых, мальчик... Носатые и зубастые. Инь и ян. 一 Возможно вы не знаете.. Герр Густав, на дворе шесть тысяч трёхсотый! Охотники давно... - Он глубоко и с сочувствием вздыхает. Кого ещё дедушка будет бояться? Динозавров? 一 Я всё знаю, мальчик. Может я не много пользуюсь интернетом, но я слушаю книги. Сюда приходит одна девочка... 一 Разве они не вымерли ещё в... 一 Охотники, юноша, будут появляться снова и снова, как чёртова плесень, ты никогда не избавишься от них. - Он сухо шурша, укрывает себя чем-то похожим на одеяло. - В наше время их было столько... Лезли изо всех щелей, как клопы. 一 Я думал, что их больше не осталось. - Произносит Кай дрожащим голосом и пытается уложить в голове неумолимо постигающее осознание. Может, самому стоило бы съесть мелкую шпингалетку? Или сменить дозировку того, что принимает, чтобы проснуться? Мозги уже и у самого мутятся от этих мыслей. 一 Подумай ещё. Если медицина способна победить чуму и больше её не боится, значит ли это, что чумы больше нет?       У мальчика ведь были жёлтые глаза... Он тогда подумал, что это выглядит прямо по-охотничьи и то, как он на Кая через вестибюль пялился, что захотелось ему лицо откусить. А сейчас хочется просто не слушать бредни слабоумного и уйти. 一 Нет, этого не может...       Кажется, сама сущность его сдавливает под натиском гадких мыслей. Разве он бы не почувствовал опасность? Разве... Даже тогда, когда люди говорили, что маму убил охотник, ему казалось, что это просто какой-то сленг. Казалось, что настоящих охотников, что изображались на фресках в храмах нетленных цивилизаций, больше нет и быть не может. Их было так мало и вампиры так отчаянно их истребляли, разве мог остаться кто-либо из них в шестьдесят четвёртом веке?.. 一 У твоей бабки был шрам на щеке от охотника. У них тогда у каждого при себе было сраное серебро. 一 Вы хотите сказать, что они правда существуют? Сейчас, в нашем времени? - Бормочет он и будто на ветру покачивается, хотя, сквозняков здесь нет и быть не может. Кажется, что вся эта земля у них над головами резко начала давить и пустота внутри под давлением вот-вот с хрустом схлопнется. Двое из «них» прямо в его доме. И он сам позволил этому приблизиться к себе... 一 Пока существует Луна, будет существовать Спутник. - Он откашливается, будто стучат в его горле камни и страшно и невероятно смотреть на собственное лицо, на теле таком беспомощном. - Кто-то говорил, что это они дети Спутника, а не мы. 一 Подождите, вы же смогли загипнотизировать девочку! 一 Какую девочку? 一 Ну ту, для которой играли на пианино. 一 Это рояль. Да. Смог... 一 Вы что-то особенное играли? 一 Не знаю что я играл. Я отправил ей в мозг идею о том, что играют что-то хорошее, что именно - она придумывала сама. 一 Как же так? Если она тоже охотница она бы не поддалась. 一 Как же так?.. А вот так. Берёшь и ворожишь... - Он глубоко вздыхает, будто зевает, что ужасно похоже на шорох листвы целого леса. - Когда зубастые становятся старыми, сами охотиться не могут, спускаются в темноту. 一 В какую темноту? - Кай подходит к краю могилы и встаёт на колени, чтобы деду было лучше слышно, потому что пожилые уши теперь улавливают только очень издалека или очень близко. 一 Ты почувствуешь с возрастом, что тебе хочется спускаться под землю, туда, где темно. 一 И тогда научусь? - Он говорит немного громче, потому что кажется дед уже засыпает и медленно с него сползает его молодой облик и как в ускореннном режиме Кай может наблюдать собственную сверхстарость: как западают всё глубже его скулы и глаза, провалившись внутрь, сначала затягиваются молочной пеленой пятен Лярше, а потом они растекаются по лицу гнилыми слезами (это он, конечно, может только представить). Как из сиреневато-белой кожи будто проступает пигмент и, усыхая, она становится фиолетовой и обтягивает почти скелет. Нарядно одетый в одежду модную десятки веков назад, но не разложившуюся. 一 Этому не надо учиться. С возрастом это происходит само, иначе мы умирали бы от голода. Ты манишь к себе всех, без разбора - людей, охотников, животных. 一 Даже вампиров? – Спрашивает Кай, резко дёрнувшись назад и осознав, что приближаться к нему не такая уж хорошая идея. 一 Вот поэтому ты меня видишь молодым мальчишкой. Да, можно и зубастого очаровать. 一 Фу, вы вампиров тоже едите?! 一 Поговори мне тут! Будешь в моём возрасте и не такое будешь есть. 一 А вы пробовали вампира? 一 Попробую прямо сейчас, если спустишься. - Он обнажает зубы в улыбке и звучит (уже не в голове) сиплое, прерывистое дыханье, похожее на смех.       Кай шагает по лестнице вверх, погружённый в свои мысли и старается обернуться снова в эту реальность, как в прохудившееся и уже не греющее, расползающееся прямо на плечах одеяло. Сейчас поднимется и сварит себя заживо в такой горячей ванне, что расплавит чугун. Разве следует бояться пёсика, которого только что не боялся? Что вообще делать с мальчишкой? Убить его прямо сейчас? 一 Хозяин! - Оглушает задумавшегося Кая эта веснушка, очутившись прямо у него под ногами. Он смотрит на парня сверху вниз и пытается снова привыкнуть к воздуху снаружи и его присутствию. И голосу, звучащему по русски, реально, через уши. Встревоженнно. - Вы пропали, я вас искал. 一 Kann nicht schlafen. - Бормочет он, глядя на его обеспокоенное лицо. Дети Спутника значит?.. Вот пусть и сопутствует. И не выёбывается много.