***
Лёша поднимается в гостиную, почёсывая подбородок, и на секунду даже застывает у распахнутых дверей, потому что никогда не видел это помещение таким. Известно почему. Хотя, его это и выбесило до нервного покраснения: даже после того, как Хозяин там напился и укололся, и ещё, Шар знает, чем занимался на танцполе нулевого этажа; ему, как и его жене, всё равно пришли несколько официальных писем. Прямо бумажных, прямо с печатями и в руках курьеров и несколько букетов цветов с приглашениями на свидания от женщин, которые, очевидно плохо его знают, иначе знали бы, что он не любит цветы. Но, то не были простые приглашения на простые свидания — это были буквально контракты на обмен и продажу отпрысков в чужие семьи за поддержкой и покровительством оных, в случае официального заключения брака. То были мерзкие, чопорные документы по торговле под маской из мягкой бумаги цвета слоновой кости, с серебристым тиснением по уголкам. И Лёша злился, что даже такого раздолбая хотят, а вот его, хотя он особенно и не обращал внимания на окружающих, ни одна девушка не пригласила на танец и даже не заговорила с ним, не считая подставной. Обидно. Вика говорила он «миленький». И теперь после того маленького спектакля с пистолетом, после которого он уже два дня хлещет кофе и раз за разом уточняет жалобно у близнецов, точно ли девушка в порядке и правда ли ему ничего не будет, он, видимо, уже точно прогорел на рынке брачных игр. Ладно, не страшно, хоть и стыдно. Поэтому Всеволодом Егоровичем и менеджером Кая было принято решение подать соглашение на поступивший запрос от очередного модного журнала на фотосессию «666 и его семьи». Так что 666 сегодня, по его собственным словам в сторис инстаграма, разодет, как «пердёж в кедровом лесу». Предполагается, что после их официальных фото с семьёй, письма присылать перестанут. Просто их брак с Эльзой Грегоровной общественность не считает серьёзным, пока госпожа не понесёт наследника или наследницу. Интересно, которого из детей начальника они выдадут за общего ребёнка? Тем более, свадьба их была скромной, если так можно назвать какое-либо событие в поместье Гречкиных, и никто толком её не видел. В гостиной на первом этаже дневное освещение выглядящее, почти как настоящее, живые цветы, куча народу, вроде гримёров, осветителей, фотографов и прочей нечисти, между которых лавирует сушистка, разнося, собственно, суши, вместо канапе, ради того, чтобы услышать как можно больше сплетен. А в самом центре у кресла они и глядеть на них Лёше тошно. Он в изумрудном костюме, а рядом она в платье цвета горького шоколада и все давят ухмылки, потому что Эльза Кая, оказывается, очень выше, но и этого не заметно за общей красотой. Её можно видеть на предварительных кадрах, которые уже наспех обрабатывают на компьютере рядом. Их сверкающие улыбки, сверкающие золотые кольца (которые они никогда обычно не носят) на скрещенных пальцах, её высокая причёска с кокетливым локоном на лбу и его волосы сегодня уложенные, как в Голливуде и отливающие платиной, а вокруг всего этого цветы, цветы и прозрачное стекло у объектива, обрызганное глицерином для создания волшебного «боке». Так красиво, что хочется облить здесь всё керосином и бросить спичку, а когда он подходит ближе, становится ещё хуже, потому что безукоризненной красоты картинка на секунду трескается из центра. Пластиковая улыбка Кая надрывается естественным хохотом и начальник, вцепившись в жену рукой, показывает пальцем на Лёшу, на которого, следом за ним, обращает внимание вся группа, в том числе и сушистка, которая застывает с подносом в метре от него и девушка, опрыскивающая из пульверизатора цветы. — Что это? Блять. Что это такое? - Задыхается начальник и весь трясётся. — Я-я... - заикается юноша в ответ, потому что в горле моментально пересыхает и вся жидкость в организме приливает к щекам и, кажется, сейчас снова пойдёт кровь уже не только из носа. Колени подгибаются. Он хотел быть красивее и решил отрастить усы и бороду, которая на подбородке проступила комковатой, куцей порослью. — Я хотел быть похожим на Чеботарёва, - выдыхает он и сразу же понимает насколько глупо было стараться сравниться с крутым актёром, когда сам всего лишь — Конопатая чмоша… - смеётся Кай. — Намазал лицо клеем и отлизал обезьяне? - Поддерживает Эльза, которая с таким оскалом на возлюбленную сестрой принцессу уже совсем не похожа, так что Лёше уже тайно хочется, чтобы Лиза такой её увидела и разлюбила навсегда, но, показавшись из-за большой вазы, девочка проходит и садится в кресло перед вампирами и сама лисье улыбается, глядя на брата, но и от вины за это краснеет. Вот, значит, за что подарок. Она должна притвориться их дочкой. От общего настроения смех подхватывает и съёмочная группа, которой, до поры, на Лёшину «красоту и сексуальность» было плевать, но теперь и они осторожно ухмыляются. И так продолжается ещё пару минут, которые он стоически выдерживает, потому что убежать и заплакать прямо сейчас было бы слабостью. Он ведь мужчина, поэтому он убежит и заплачет чуть позже. — А вы, Кай Всеволодович, почему сегодня не на шпильках? - Произносит он, бросив все остатки своей гордости на то, чтобы из парализованных обидой голосовых связок выдавить ироничный тон, и, к его счастью, это срабатывает, так что все теперь обращают внимание уже на начальника, держащегося за локоть жены и старающегося не трястись, потому что за креслом ни для кого, кроме Лёши, не заметно, поднялся в своих ботинках на носочки, но всё равно ниже жены. — Не хочу быть горячее неё. - Говорит и показательно целует её руку, что на камеру тоже успевают запечатлеть. — Он сегодня Tatuś. - Ласково говорит Эльза и кладёт руку на плечо сестре, которая между ними уселась, выпрямив спинку, точно профессиональная скрипачка и взяла на руки мешок из пылесоса, который в этом доме почему-то называют собакой. Предательница. Пусть попробует теперь поклянчить у него ещё одно печенье на ужин, думает он, но сам, только поджав губы, смотрит на то, как их фотографируют. Они выглядят, как самая красивая семья, что можно себе представить и, он уверен, даже зная кое-какую правду о некоторых из её членов, людям попросту не захочется ей верить, ибо картинка слишком хороша: мама - кандидатка исторических наук и княжна, дочка - будущая великая скрипачка и отец, который изображает наркомана и бандита только для образа репера, а на самом деле кардиохирург, вот дипломчик. Они в камеру улыбаются почти профессионально, удивительно где только сестра этому научилась, но и здесь, конечно, не обходится без того, что называется душой, потому что Лиза вздрагивает, когда «папа» по отечески кладёт руку ей на плечо, очевидно, готовая воткнуть ножницы в его руку, а «мама» (бессовестная!) ни для кого не уловимо, но очень неоднозначно подмигивает девушке, держащей над ними свет. Хозяин тоже, конечно, не остаётся в долгу, хотя этого и не заметил, потому что через минуту, точно так же, ровно той же девушке подмигивает уже заметно и это даже успевают заснять, но Всеволод Егорович, а именно его посольство в гостиной в лице его секретаря, наклоняется к фотографу и мягко выражает волю начальника «А вот это мы удалим». А Лёша ненавидит себя за то, как хотелось бы буквально на минутку подключиться к компьютеру удалённо, чтобы кое-что перехватить для... Он и сам не очень понимает для чего, собственно, но ему, как фотографу, уничтожение таких фотографий кажется поджогом храма Артемиды. Просто таких людей нужно обливать смолой в пору цветущей молодости, чтобы увековечивать, как предметы искусства их внешность. Чтобы не отдавать времени. Кай с этой причёской и в этом костюме, с этой журнальной улыбочкой просто… Во всяком случае, так кажется Лёше, ещё не остывшему от стыдливой красноты, и с удовлетворением фантазирующему о том, как этого мудака заживо обливают смолой и навеки мумифицируют его крики. Он подзывает Лёшу к себе кивком и тот подходит, едва переставляя ноги. «Солнечный» свет, золото и розовые бутоны — ему здесь не место. На секунду хочется спрятать ладонью от начальника своё лицо, потому что кажется он такой неказистый на его, такого, фоне и находиться рядом права не имеет, но Хозяин быстро рушит эту мысль, шепнув ему на ухо: — Вели принести Юте кофеёчку, я задержусь. Лёша вспыхивает с новой силой и шагает прочь, успев напоследок ещё раз бросить взгляд на экран монитора. Так красиво улыбается своими жутким зубами, что на спине пот выступает. Маленькая крыса благоухающая сладким парфюмом так остро, что почти не заметны ползущие по гниющей душе маленькие червяки. Сверкает в камеру глазками, изображает семейного человека, обманывает их всех так бессовестно, что эту идеальную картинку хочется зубами разорвать. Проклятый. Поджав губы Лёша разворачивается и шагает прочь, чтобы не видеть этой красоты. Всё это вызывает такое бешенство, будто глядишь на пышные похороны с атласом и кружевными ленточками, прячущими разложение. Кажется, все вокруг с ума посходили. Как Лиза может сидеть с ними так невозмутимо? Как Эльза Грегоровна может улыбаться так счастливо, пока её мужа наверху дожидается проститутка, к которой он после съёмок, очевидно, собирается подняться? Как вообще они все могут выглядеть так идеально и полноценно вместе? Так правильно, что горло сдавливает. Прекрасная молодая женщина, прекрасный мужчина, одарённая дочь и их маленькая собачка. Прямо сказка… Это он тут настоящее недоразумение. — Хочешь покурить? - Спрашивает голос рядом и прежде, чем он успевает осознаться, его мягко и тепло за талию обвивают руки. — Ох... - Выдыхает только он, осознаваясь уже утянутый в глубины чёрных глаз. - Юри. — Скучал по мне? - Улыбается и глубоко затягивается сигаретой, от запаха которой у Лёши начинает кружиться голова, а потому язык не поворачивается, чтобы сказать правду о том, как мерзкий мудак Кай заполнил собой всё его тело. Нужно признаться Юри сколько всего натворил, что предаёт его светлые чувства, но разве можно назвать этот гипноз внутри предательством? Разве он виноват, что хочет с кем-нибудь вот так же, как они, красиво и счастливо?.. — Ты куришь? — Только изредка, хочешь тоже? — Хочу... - Одуревший от его тепла и запаха сигарет, шепчет юноша. Он сейчас, кажется, на что угодно согласится, даже собаку попробовать. Столько раз представлял, как это будет волшебно и чарующе, столько смыслов для него вложено в запах сигаретного дыма, но сейчас совсем не так. Сейчас лучше. Он смотрит в тёмные глаза, пока тонкие пальцы подносят сигарету к его губам и глубоко затягивается, как видел это у ребят. Но красиво выпустить облако не получается, потому что дым моментально начинает жечь горло и лёгкие изнутри, и наружу выходит горьким болезненным кашлем. — Чёрт… как ты это?… Почему это?.. — Первый раз всегда неприятно, ты не знал? Не надо сразу в себя. - Улыбается он и Лёша глядит виновато сквозь слёзы и всё расплывается. Привык - за эту неделю глаза после произошедшего на балу постоянно слезились и чесались. Но это здорово отвлекает от того, как ощущение хозяина перемещается наверх, а нос вообще отказывается чувствовать что-либо, кроме этого едкого дыма. — Не знал. — Значит, я у тебя первый? - Ухмыляется Юри, как "манэки нэко". — Точно. — Ты так сбежал оттуда, не нравится? — Не знаю… - он хмуро смотрит в сторону двери. Там всё ненастоящее, кукольное, но такое красивое. — Понимаю, они улыбаются, прямо как семейство Хагги Вагги. А Лёша задумывается и осторожно снова пытается затянуться не в себя. Неважно, есть ли вообще понятие «первого раза», тем более для парня, но вина внутри расцветает более ядовито, чем дым. Каким нужно быть мудаком, чтобы так поступать с Юри… — Юри, слушай, я... должен признаться. - Говорит и жмурится, потому что сам не вполне понимает в чём должен признаться, но испытывает такую вину, что молчать не получается. Они переспали, и целовались, и пили вместе, и Кай угостил его маркой. Они говорили о боге, а потом ещё вместе встретили первый снег. — Слушай, я понимаю. — Что понимаешь? — Ты не первый работаешь с Каем и не первый думаешь, что начал что-то чувствовать. — Что? Я не начал... - Он снова закашливается дымом от того, что слышит вслух эти слова, но мягкий и тёплый Юри прижимает его ближе к себе и говорит тихо, почти гипнотически. С ним комфортно и хорошо. Безопасно, в отличие от. — Я хочу, чтобы ты знал, что можешь прийти ко мне, если станет страшно. — Хорошо. - Говорит и восстановив дыханье, осторожно прижимается к его губам. Жаль он «не по словам», а потому не сможет в полной мере рассказать, как это важно для него. — Я серьёзно. - Он смотрит в глаза и тоже затягивается сигаретой, когда Лёша замечает, что у Юри тоже уши как будто острые. Точно кот. - Кай не такой, как может показаться. — Мне все это говорят. — Не просто так. — Хочешь сказать, он на самом деле добрый и заботливый? — Ну, разве что к своей собаке, - смеётся он в кулак. - А вообще он действительно был… Немного другим, когда была жива госпожа, но я не об этом. — М? - Лёша берёт его ладонь и, повернув к себе, затягивается сигаретой у него из пальцев. Как бы сейчас воспитательница ругалась… — Он, озлобился, что ли и людей он, конечно, ни во что не ставит, но, иногда кажется, когда он сильно злится, того гляди сожрёт... — Он не ест людей. — Не в этом смысле. Другие подозревают, что чем-то не тем он занимается, как и его отец, и нам кажется, что это хуже, чем простые бандитские разборки. Тем более, не смотри, что мускулов нет, он однажды вызвал Валентина на спарринг и, блин… Мы за него испугались. — Хорошо. - Кивает Лёша и так и подмывает признаться Юри, что и сам он не обычный человек, но вместо этого наощупь отыскивает его талию и кладёт на неё руки. Он ещё помнит какая сила ощутилась в руках, когда так сильно испугался за жизнь начальника. Жуткая сила, которую, не уверен, что сумеет сдерживать, если некому будет его одёрнуть. — У меня есть кое-что интересное для тебя. - Юри чуть сощуривается, от чего в полумраке лестницы его чёрные глаза напоминают две маленькие щели на «ту сторону». Немного страшно, но завораживает. — Что? — Десять лет назад было модно одно интересное занятие у молодёжи в Японии... — Звучит... - Говорит, но не добавляет «жутковато», потому как добро Юри улыбается и, кажется, чувствовать себя немного опасно рядом со взрослыми, это нормально. — Это показывает доверие, но я не обижусь, если ты откажешься. У Лёши даже горло немного сдавливает от мысли о том, что Юри ему доверяет, а потому не остаётся и мысли о том, чтобы отказаться. Он уже чувствует себя таким испорченным и взрослым, но таким счастливым, что это его сигарета сделала его таким и совсем даже не хочется вспоминать о том какую из хозяйской шкатулки стащил драгоценность. Для Кая это ничего не значит, а значит и для него тоже не будет. Они сделали бы это с Юри в ту ночь, если бы не стечение нескольких глупых обстоятельств. Краткое воспоминание вспышкой теплоты обжигает уши, но, прижимаясь поближе, Лёша отгоняет его прочь и шепчет: — Давай сделаем. — Закрой глаза и обещай не открывать, пока не закончится. — Это… Будет больно? - Спрашивает, а сам изнутри заполняется липучей газировкой предвкушения того, какие неприличности с ним сейчас сделают. — Не будет. Может быть немного страшно, но ты должен мне верить. — Хорошо. Он закрывает глаза и слушает мерное дыханье. Тёплая рука убирает волосы с его лба и осторожно скользит пальцем по верхнему веку. Интересно, Юри, то, о чём говорит, уже делал с кем-нибудь? - Думает и старается сдерживать дыханье, потому что чувствует, что он приблизился и приобнял второй рукой. Продолжает мягко гладить веко пальцем, после чего скользит кончиком по ресницам. Он так собирается с мыслями? Рассматривает его лицо? Тоже считает его «миленьким»? Над щетиной совсем не смеялся. Перемещает палец прямо в уголок глаза и самую малость, почти незаметно надавливает. — Не сопротивляйся. Верь мне и смотри на свою переносицу. - Произносит он шёпотом, мягко растёкшимся по лицу. Лёша задерживает дыханье. Под вздох он оттягивает веко на его глазу, осторожно отодвинув пальцем к верхней косточке глазницы. Внутри просыпается паника, которую Лёша усилием в себе давит, концентрируясь на ладони на собственной пояснице. Юри наклоняется ещё ближе, кажется, уже совсем близко, когда мягко и мокро под дрожь и всхлип растерянности широко проходится прямо по слизистой глазного яблока языком. — А-ах?!.. - Лёша задыхается и с дрожью и адреналином выпрямляется, когда Юри отпускает и несколько раз моргает, глядя перед собой, но от чего-то снова улыбается и краснеет. Очень сыро и тепло, но точно не неприятно. - Вау, что это было?.. — Окулолинктус. Страшно было? - Спрашивает Юри и смущённо фыркает. — Н-не знаю... Кажется да, немного. — Его запретили, потому что у человека на языке бактерии, но я специально почистил зубы перед этим. — Ты собирался?.. - Удивлённо спрашивает и ещё сильнее краснеет. Он о таком даже не слышал и это кажется таким неприличным, что волнуется, как теперь смотреть его матери в глаза. Как самому себе теперь смотреть в глаза?.. — Собирался. В кармане вибрирует телефон и хочется его сейчас же вышвырнуть в окно, в которое Юри стряхивает пепел, но, с досадой он понимает, что итак слишком расслабился. — Ой, прости. Ох… прости пожалуйста! Кажется, этот чёртов мудак снова. — Ничего, я понимаю. — Я вернусь, как только смогу. Дождись! — говорит он и уже шагает вверх по ступеням, когда его окликают со спины: — Эй. Ты помнишь, о чём мы говорили? — Да, да, я… всё понял. Прости, что вот так ухожу. — Всё в порядке, вали давай.***
Кай трахаетcя яростно, будто отчаянно, скуля и кусая собственную губу, потому что чувствует, как сама собой таблетка перестаёт действовать и он уже обессилевшей и трясущейся рукой тянется за следующей. — Милсдарь, хватит тебе. — Ты не понимаешь... — Я понимаю больше, чем ты думаешь. — Например?.. - Он смотрит на неё с сонным интересом, мягко путаясь кончиками пальцев в волосах. — Например, что ты не такой "ёбарь-террорист", каким хочешь казаться. — Да просто принимаю, блять, много. Погоди, сейчас встанет. — Да просто ебёшься ты много. - Вздыхает она покровительственно. Лучше бы он прекратил "заёбывать" в себе все свои эмоции, но не уверена, что он не навредит окружающим и сам себе, если выплеснет. Иногда хочется спросить позволял ли он себе плакать, когда скорбел по матери, но, похоже дело совсем не в этом. — Что же ещё ты про меня знаешь? — Дорогуша, я не хочу, чтобы ты меня уволил. — Тебя я точно не уволю. Кого угодно могу, но не тебя. — Ладно. Я не скажу, что думаю, но ты должен сказать, что веришь мне. — Верю во что? - Он поднимает на неё глаза, прижимаясь подобродком между грудей. Кажется милым, почти даже уязвимым. — Знаешь, почему мы трахаемся? — Потому что у меня стоял?.. - Спрашивает, но сам себе не верит. — Потому что я ушла с работы. — Как это? — Было сложно, но ты же типа шишка, да? Ты им платил даже больше, чем нужно, так что меня не смогут вернуть. - Она закрывает глаза и прижимает его покрепче. Он её всего на несколько лет младше, а ощущается таким глупеньким, что даже не воспринимается «клиентом». - Так что можешь считать это благодарностью. — И ты уйдёшь теперь? - Он спрашивает и смотрит на её лицо, хотя видел его уже миллион раз. Они впервые занимаются сексом, хотя спали столько раз, а оказывается это последний. Кажется, он даже привязался, потому внутри раскрывается от этой ситуации такая пропасть. Как он будет спать теперь без неё? — Неважно, скажи, ты мне веришь? - Она убирает с его лба волосы и смотрит в глаза. Он от ощущений совсем забыл поддерживать гипноз. Вампирский запах людей успокаивает, задуривает, но чем дольше его ощущать, тем хуже чувствуется эффект, поэтому она уже год знает про его маленький зубастый секретик, а сейчас он и вообще забыл про всё и растерялся, и она теперь его видит по настоящему. У него острые уши и длинные зубы, под глазом набита маленькая поганочка поверх шрамика, а зрачки отливают розовым, если поглядеть под определённым углом. Похож на забавную летучую мышь. — Верю. — Тогда возьми меня за попу и не убирай руки. Он послушно скользит пальцами по бёдрам вверх и чуть сжимает ягодицы в ладонях, когда женщина вынимает из его ушей затычки и он сразу слышит и сразу пытается вернуть их, но она хватает его за руки и прижимает обратно. Она глядит в растерянные глаза строго. — Ты обещал. — Я не хочу это… - Говорит и жмурится от звуков происходящего на лестнице. - Ты знаешь?.. — Всё знаю, а теперь слушай. Видит Спутник, как возненавидел Алёша всё на свете, когда только почувствовал в кармане вибрацию, но пошёл, а потому с новой силой внутри проклюнулось не отпустившее ещё желание облить его смолой. А может эту самодовольную морду изувечить?.. Нет, он поступит хуже. Он наберётся сил и скажет ему. Он скажет, что никаких поручений, не связанных с его непосредственной работой, он больше не выполнит, как бы Кай ни клацал зубами и не ругался на немецком. В сообщении не было ничего из его обычных слов, типа, пёсик/сладкий/долбоёб/говняш или особых указаний, типа «не приходи без кофе», он велел просто подняться на второй, а там Лёша уже его сам решил найти, потому что присутствие его в комнате обычно незамеченным не остаётся даже для простого человека, но сейчас он только ступил на верхнюю ступеньку и готов поклясться, что услышал, как его зовут. Странное… Будто в полости его костей залитый голос посылает искры в каждый нерв и сустав. В темноте совершено не проницаемой не видно ничего, но можно двигаться только по памяти, потому что если идти по коридору вдоль, он ни на что не наткнётся. Это не звучание, это ощущение его голоса в теле и это жутко, потому что кажется, если он велит сейчас прыгнуть в окно, Лёша прыгнет. Что происходит? Такого ещё не было. Он никогда так не делал. Это страшно ещё и потому, что что-то внутри него знает что там произойдёт и что это даст ему ещё одну причину испытывать вину, но столь это ощущение сильнее желания довериться Юри, что он даже эмоций не может испытывать. Всё стирается под гнётом бледной вампирской дымки. Хочется узнать что такого сокрыто за словами «Иди ко мне», что и подумать о сопротивлении не можется. В темноте дурное чудится и белыми пятнами перед глазами видится, будто и правда здесь живут призраки. Далёкий сквозняк, прокатившись по длинному коридору касается уха. Будто идёт по огромной тёмной раковине и совершенно точно в её центре обнаружится проклятая жемчужина. Что-то белое, тяжёлое, больно... Там в темноте по паркету разливается красный свет от которого из головы улетучиваются все мысли. Он только туда и смотрит и идёт медленно и осторожно, чтоб не спугнуть манящего голоса. Не нужно было подниматься. Кай и женщина на его руках. Красный свет и благовония… Что-то сдавливает желудок и хочется развернуться и сбежать, но его к полу примагничивает. Нет. Всё не так. Это не то... Выдыхает, будто откашливается, но в себя не приходит. Шёпот ещё ведёт за собой и на шее сжимается мягким колечком. Он впитывает шёпот порами собственной кожи, когда понимает, что никакого шёпота и правда не звучало. Этот зов в теле ощущается так явственно. Юноша погружается в красный полумрак и всё шагает и шагает вперёд, почти полностью отключенный от связи с внешним миром. Перед ним пурпурная кровать с чёрными кружевами и с красной подсветкой, придающей атмосфере какой-то омерзительной предопределённости, будто сразу видно — эта кровать создавалась не для сна. И девушка, лежащая на ней сейчас выглядит так, будто для того же была рождена. На сотую долю секунды будто призраком страшное мелькнуло, когда вошёл в комнату. Но теперь смотрит и понимает как мало она походит на маму. Мама? Причём здесь?.. — Снимай. - Касается уха ласковый шёпот и даже дополнительных пояснений не требуется. Он стаскивает футболку через голову, кое-как освобождает себя от джинс и шагает вперёд на большую пурпурную кровать. Один взгляд на этот пейзаж и он будто снова приходит в себя на несколько мгновений и пытается пятиться назад, но позади женщины он, улыбающийся оскалом искусителя и роющий носом её светлые волосы. Он протягивает руку и касается уха самым кончиком пальца и это на растерянного и напуганного действует, как экстази и отключает способность думать наперёд. Лёша смотрит на это несколько мгновений в ступоре, ощущая на плечах невесомый сквозняк и понимает, что шагнуть вперёд означает не просто секс с женщиной. Кажется, его тело ещё помнит остатки той решимости, с которой он собирался всё ему высказать, его тело только на них ещё и существует. Лёша, кажется, едва отворил дверь сразу понял, что произойдёт, но только Кай этого, похоже до конца не продумал. Он говорил об этом столько раз, но теперь... — Г..господин, что я должен делать? - Своим самым твёрдым голосом произносит и молится о том, чтоб не выдать себя интонацией. Не выдать того, как сильно нервничает и того как хочет. Иначе провал. Проиграл. Самому себе. Сгинул в холоде его взгляда и в нём же как альпинист навеки погребён. — Ты уже догадываешься что. - Произносит он тихо на ухо девушке которая смотрит на Лёшу нечитаемым взглядом и озноб перетрясает его вены — гипноз? — Хозяин, она осознаёт происходящее?.. — Тебя должно волновать не это, а то, что на ней всё ещё трусики. — Нет, я не стану делать этого. - Собственные слова будто отрезвляют на секунду и он снова пытается сложить в голове что делает и почему так легко соглашается, но решительность снова исчезает. Ведь если я с ней... — Повтори. — Не стану делать это с девушкой против её воли. - выдыхает, но и шевельнуться не способен назад потому как давит шею невидимый ошейник и душит. — Ты делаешь это не только против её воли, ты делаешь это так же против своей воли. Ты делаешь это по МОЕЙ воле. А моя воля здесь, как ты знаешь, это не закон, а предсказание, потому что как я сказал так и происходит. Я настоящий экстрасенс. Не так ли? — Вы ошибаетесь… - бормочет он виновато, но округлившимися глазами смотрит перед собой. Почему так хочется поддаться? Он глубоко втягивает ноздрями воздух со слабым, едва уловимым запахом каких-то трав. Он хочет сгореть вместе с этими травами, чтобы прийти в себя и не думать вот так. Не мозгами, а всем своим телом о том, что если сделает, то сможет увидеть как это делает он... Совсем рядом. — Ну, конечно. - Улыбается он всеми своими зубами так широко и сладко, что желание выбить ему все зубы одним сильным, как молот ударом становится почти невыносимым, но всё-таки слишком слабым рядом с почти физической необходимостью выполнять его желания, тянущей удавкой вперёд. Это жуткое ощущение, как отсутствие в лёгких воздуха, только в сто раз сильнее и во всём теле сразу. Острая, злая нужда в том, чтобы претворять в жизнь каждое слово, услышанное от этого человека. Сильнее погружаться в красный свет и втягивать в себя запахи. Когда его гипноз успел так усилиться? Когда это ощущение его жизни стало таким злобным? Лёша подходит и забирается сверху на них обоих, едва не плавясь от того, как чувствует себя какой-то убогой подопытной крысой с другой такой же, но мозг целиком во власти красного света и осторожного, нервного желания знать что будет дальше. Девушка вытягивает ноги вперёд и молча следит за тем, как трясущимися пальцами Лёша подхватывает и стягивает вниз её тонкие кружевные трусики с сеточкой на том самом месте. Пурпурные с чёрным кружевом — в тон кровати. Лишнее подтверждение тому что девушка эта здесь лишь для того. Для него. Для желаний человека, изучающего каждое их движение, как какой-то биолог натуралист. Он подавляет рвотный позыв, чуть плотнее сжав губы, но поглядев вниз, с отвращением обнаруживает у себя эрекцию, которой даже не ощущает. Что с ним будет?.. Почему он не послушал Игоря? — Смелее, сахарочек. Сахарочек? - Вздрагивает он - Час назад я был конопатой чмошей. — Я в порядке. - Произносит она тихо и даже не верится, что Лёша способен на это сейчас, но член его твердеет и почти даже готов. - Ты у нас не такой, да? Лёша мягко раздвигает в стороны её ноги и смотрит девушке в глаза. — Что?.. - Спрашивает он растерянно и немного даже успокаивается. Она в сознании? — А теперь покажем ему кое что интересное, мышка? - Спрашивает Кай ласково и поднимает девушку под колени. Лёша всхлипывает и происходящее уж совсем парестаёт казаться реальностью, а эрекция становится ещё сильнее, так что пот выступает на затылке. Кай в ней. Всё это время он был внутри неё. Сзади. Ужасно, и так непонятно. Хочется спрятаться, но коснуться. Не её. — Что это?.. - Спрашивает, глядя туда недоверчиво и обтекая холодным потом, но на шее его воля всё давит, не давая нормально дышать. Так он и близнецов очаровал? Так же он всех приглашал в эту комнату? Может уже и с Юри спал, а тот и не помнит? Может, и я этого всего потом не вспомню?.. — Ты ведь уже всё понял, - стелется шёпот чёрным, бархатным инеем по яйцам. — Это неправильно. Так нельзя. Я не… - он сглатывает и чувствует, как увлажняются глаза, потому что произносит прямо вслух прямо перед Каем и его проституткой, которая с ним впервые такая мягкая. - Я гей. Я с женщинами не... — Я здесь решаю, что можно, а что нельзя. - Говорит Хозяин чуть строже так что прошивает позвоночник насквозь необходимость выполнять и он выполняет. Не успев даже подумать и понять что либо, Лёша прижимается к чуть распахнутым влажным губам и мягко проталкивается внутрь. Его сейчас стошнит. Девушка слабо почти невесомо выдыхает, а Лёша старается смотреть куда угодно и прячет взгляд, будто абстрагируясь от собственного тела. Мокро и тепло. Гнусно, обидно, унизительно и плакать хочется, так что губы трясутся. Не замечает, как женщина поднимает голову и спрашивает "Как тебе?" у Кая, застывшего во взгляде вниз, но сразу спохватывающегося. — Как тебе? - Спрашивает всё с той же ленивой улыбочкой, которая растекается по коже и закупоривает поры сладостью. Проклятой сладостью. Он не хотел этого, он не хотел идти, он не хотел входить. — Мм… - Он наклоняется и беспомощно упирается лбом в её шею просто чтобы не разрыдаться. Потому что мягко, почти призрачно касается вдруг чего-то. — Отвечай! - Велит начальник строже и громче. — Хорошо! - произносит Лёша тихо. - Очень… - Лишь бы самому поверить в то, что говорит и отвлечь его на себя, потому что где-то внизу среди складок одеял и простыней ощутил кончики его пальцев своими собственными, а бёдрами его бёдра. Гадко. Приятно. Он не понимает, почему, делая против собственной воли нечто подобное, нечто столь чуждое, что даже не ощущается настоящим сексом, он думает о том, как касается пальцами его пальцев. Как там его руку отыскал, будто снова что-то украл. Будто… — Повтори. - Говорит и голос его жестокий, холодный, скользит по всему телу, закручивается на нём, затягивается крепче на шее, а сам он и не замечает, как будто случайно ещё крепче прижимаются пальцы. Лёша отводит глаза в сторону, чтобы Кая сейчас не видеть. — Мне очень хорошо. - Эти слова с болью срываются с языка и стукаются о зубы. Эти слова нефтью льются изо рта и нефтью же горячо струятся вниз. По шее и ключицам, заливают грудь и на себя отвлекают сознание, запутавшееся в паутине его слов. — Так просто? Просто «Хорошо». - Переспрашивает хозяин и, чуть приподняв за талию девушку, толкается бёдрами и снова проникает в её анус, так что, отойдя от первого шока, через тонкую и упругую кожу Лёша с ужасом и трепетом ощущает... — Н-не... Нельзя... - Повторят в ужасе снова, но больше ни слова ни выдавить, ни подумать не может, потому что ощущение слишком жгучее и отчётливое. Ощущение. Он его почувствовал. Ощутил. Зажмурившись, Лёша двигается назад, вслед за удушающим чувством и вновь проталкивается внутрь неё. Сам пока не может поверить в желание собственного тела. Приятно. Внутри девушки тепло и приятно, так что поводя бёдрами и жмурясь всё крепче он снова толкается внутрь. Так узко и тесно сжимает, будто сжала в кулак и не хочет отпускать, а там, в тепле и скользкой темноте. Ощущение. Это чувство, коснувшееся слабым давлением. Жжёт позвоночник. То чувство, за которым он снова толкается внутрь, потому что только толкаясь, он на мгновение может ощутить внизу его присутствие. — Ну же, как тебе? - Спрашивает ехидно и самодовольно. Потому что и сам прекрасно знает ответ на свой вопрос, ибо сам сделал его таким. Он сдавливает его шею, он сдавливает его член, он сдавливает его сознание. Ужасное, ужасное порождение тьмы. — Приятно. - Шепчет срывающимся голосом едва не ощущая подступающие слёзы. Жмурится и отворачивается лишь бы не возвращаться в ощущения собственного тела и не утопать так безвозвратно в жаре, не раниться снова об Ощущение. Кай слабо прикусывает губу кончиками зубов и толкается с мальчишкой в ритм, поплотнее обхватывая девушку за талию. Такая мокрая, тёплая перемычка между «Неправильно» и «Мерзость». Кажется что пропадает ощущение реальности, юноша перестаёт понимать где хорошее и плохое, остаётся ужас стегающий по телу розгами, но исцеляющее, удушающее, отчётливо зовущее за собой ощущение его пальцев и его плоти совсем рядом. Оно клубится в животе горьким сигаретным дымом. — Хозяин, прошу, отпустите меня. - Произносит Лёша почти в отчаянии, что Каю своей безысходностью и слабостью так лижет уши. Так приятно владеть людьми, но вот этим ещё приятнее. В его голосе отчаяние слушаешь, как музыку и в ней же таешь, как карамель. Держит его в руке, как маленький уголёк и хоть сейчас, если захочет, раздавит его пальцами, а потому чуть раздвигает ноги, позволяя ему толкаться в девушку и через её тело ощущая эти движения. Потому что он не знает, этот пиздюк просто не представляет что он сделал, когда появился там. Когда в черноте и звуках хлюпающей спермы он увидел его кошачью маску и футболку с пятном чьей-то крови. Увидел в его руке пистолет и он своей горячей теплотой и ебучей заботой нассал ему в пустоту. Кай уже не мог. Не хотел оттуда выбираться, пока... — Мх, вот засранец. - Всхлипывает Кай с удовольствием и щурясь от ощущений, глядит на его красную мордашку через размытую пелену удовольствия и дыма благовоний. На секунду со вздохом ужаса глотает фантазию о том, будто вовсе нет девушки. - Так сладко стонешь. - Произносит и собственных слов так пугается, что губы закусывает. Что за таблетка такая, что у него так стоит? Что за чувство такое, что так хочется снова и снова глядеть вниз, где они соединяются. Он жмурится и позволяет снова коснуться кончиков своих пальцев, делая вид, что не замечает, потому что эти случайные касания обжигают кожу святой водой. Этот ёбаный мальчишка не представляет что сделал. Кай уже попрощался с жизнью. Он уже погрузился в красный цвет. Кай знал, что не умрёт, но его репутация была бы убита и он уже не чувствовал сил её спасать. И себя спасать. Он себе уже не принадлежал, он снова был пустотой, он снова был поганкой, и, хотя понимал что заслуживает всего этого, тайно для себя мечтал, чтобы всё это закончилось наконец и он умер. Он приоткрывает глаза, впуская в сознание красный свет. Он был там. Он умирал там, а мальчишка выдернул его оттуда с корнями и снова стал всем его ебучим миром. Спас. Не просто от ребят. От пустоты. От яда. От самого себя его спас, засосал в желтизну своих глаз. Почему он не убил его ещё раньше? Он ведь чувствовал, что этот мудак пошлёт по пизде все их разработки, он всё испортит, но надломленный собственным ощущением и звуком его возбуждённого дыханья, вампир снова смотрит и думает. Чего Кириллу следует ожидать, если эти двое конопатых на свете последние охотники? А Лёша двигается ещё и ещё, в теплоту и в то узкое пространство вслед за ним. Плотно сжатые веки и плотно сжатые губы дрожат каждый раз в предвкушении этого чувства. Он толкается внутрь следом за этим чувством, сзади, будто цепью сдерживаемый другим. Тепло, влага и едва заметное но слишком отчётливое, такое манящее Ощущение давления внизу. Через живую и тонкую перемычку в теле женщины — касание его члена. Он совсем не помнит ощущений от его тела в ту ночь, когда это случилось между ними, только помнит как это было хорошо, и как потом в коридоре Кай попросил его... Так что кажется снова, почти даже не пьяный, он может снова его коснуться. Эта мысль отравляет сознание. Почти синхронно, почти одновременно, с маленькой лишь задержкой они толкаются снова и снова в девушку полуспящую, с одной лишь только целью, чтобы друг друга снова коснуться. — Я не… не могу. - Произносит Лёша растерянно, но глаза открывать боится, лишь бы не вернуться разумом в сладостные ощущения собственного тела. Не увидеть, что с Хозяином они делают это вместе, иначе он не сдержится. — Что такое, мой малыш? - Мурлычет Кай и в темноте и жаре кратко, но мучительно отчётливо касается тонкой кожи его плеча пальцами. Это касание такое краткое и невесомое, что на вершине всех этих ярких чувств вспыхивает бриллиантом и отдаётся в нервах вспышкой дрожи. Веки поднимаются сами собой ещё до того, как Лёша успевает это понять. Тепло. Влага и снова ощущение касания его члена. Ещё слабый стон сорвавшийся с его губ и снова Ощущение. Веки открываются, сознание медленно собирается вокруг того, что он видит. Нечто слишком, слишком вульгарно красивое, чтобы он мог это увидеть. Как слабо облизав губы, Кай беззвучно выдыхает своё удовольствие и в нём, и в толчках, так же, как Лёша теряется, и Ощущение его касается точно так же. Красивый. Такой красивый, что стыдно на него смотреть и так волнующе, что кажется каким-то новым грехом — «Не преклони колена пред его красотой». Но он нарушил и смотрит. Как он стонет, как хватает губами воздух, как вздрагивает от толчков мелкая прядь волос у него на лбу и как поблёскивают в слабом свете его длинные, острые клыки. Кай в своём забытии слабо приоткрывает глаза и на его внимательный взгляд напарывается как на иглу, так что и глаз отвести не может. Смотрит и смотрит, толкаясь внутрь девушки почти одновременно с ним и снова касается внутри её тела его. Маняще, невесомо и мучительно, так что едва ли не ранит этим касанием Лёшу на каждом толчке. Больно. Так больно и приятно, что глотнув воздуха, Лёша вцепляется зубами в нижнюю губу потрескавшуюся от холода, будто старается заглушить этой болью то, что происходит с головой. Это извращение, это богомерзкое Ощущение сгущающееся под рёбрами тучами и грозами и сжимающееся на шее тем крепче, чем глубже он входит. Как дышат воздухом, будто одним на двоих, глядя друг на друга, будто в одно на двоих отверстие толкаются и кончиками пальцев друг друга почти касаются. — Я не могу. Кажется, совсем утратив связь с материальной реальностью, Лёша теряет сознание и со стороны наблюдает за собственным телом, которое мягко, но уверенно, в замедленной съёмке отталкивает в сторону эту женщину. Кай с закрытыми глазами не успевает ещё ничего почувствовать, так что Лёша будто срывает что-то внутри себя. Что-то цепью на горло давящее в мысли о том, что он не смеет касаться этого тела. Мысли, которая с появления здесь, в этом самом доме, сдерживала, а потому он отворачивался, чтобы Кая не видеть. Этой жестокой и злой мысли, которая со скрежетом металла ломается, когда под его испуганный вздох юноша прижимается к нему сверху. — Что?! - Вскрикивает Кай только и глядит на девушку, но Лёшу не отталкивает — Ю-Юта, зови охрану… — Нет уж, милсдарь. - Доносится до мозгов юноши осознанием, что он этим вампиром сейчас владеет и ничто не помешает ему сейчас сделать с ним что-то ужасное, так что рот наполняется слюной. Вы сами виноваты. — Не смей, — выдыхает тот мягко, отупевший от собственного желания, но Лёша наваливается на него всем весом и вживую, отчётливо и так жёстко, плотно, прижимается наконец к его члену. Скользко, мягко, тепло. — Я н-не… ёбаная ты псина, я не такой. - Кай вцепляется в его плечи ногтями и пытается оттолкнуть но от чего-то прекращает попытки вырваться, когда Лёша обхватывает пальцами его ещё мокрый и ещё твёрдый член и крепко вдавливает в собственный. - Твою мать! Вырывает стон из его лёгких и скользит ладонью вверх и вниз, чтобы распробовать это ощущение как можно ближе и снова, так остро и болезненно приятно, золотой нитью сквозь уретру. Содрогается всем позвоночником, будто шкуру, сбрасывая с себя собственный страх слабость рядом с ним. — Вы столько мучили меня, хозяин, так что теперь я… — Не смей, ёбаная блядь! — ...немного помучаю вас. — Б-бля, не... я не.. Я же не педик. — Конечно. - У Лёши будто дыханье срывается, когда он растягивается в улыбке точно такой же, как он сам несколько минут назад, и в жаре своём и оцепенении мягко скользит пальцами вниз по его плоскому животу, собирая с него собственное семя. — Мерзкое животное, я тебя уволю. Это всё больше не имеет значения, когда он мягко и тепло проникает внутрь него сразу двумя пальцами, а тот стонет низко, басовито и шире раздвигает ноги, чтобы как можно глубже, собственным нутром ощутить его. Ему так противно, так тошно, будто сама смерть над ним нависла, но насквозь тело прожигает звенящее удовольствие. Пальцы, пальцы, блядские пальцы такие жёсткие и так двигается его рука в суставах, так выступают под грубой кожей венки, когда он входит внутрь своими ебучими пальцами. - Он смотрит вниз испуганно и взгляда отвести не может от того, как мерно и чувственно двигается рука прямо там. — Хозяин. Вы сейчас такой… — Не надо... - произносит, а что хочет сказать сам не понимает, потому что пальцы внутри слишком глубоко. Он пытается оттолкнуть его руками по чистой инерции, потому что кажется заживо на месте сгорит, если не позволит себе кончить сейчас. — Остановись. Сраная ты сирота. - Он чувствует, как эти руки его кожу будто царапают и каждое касание ощущается так явственно, насквозь его прожигает, что ему даже не спрятаться от этих рук, а малолетка всё смотрит на его уязвимость так внимательно, что стыдно. Вылизывает его своим взглядом. - Твою мать… - бормочет но уже совсем без агрессии, испуганно, жарко, задыхается, всхлипывает, но невольно раздвигает ноги шире. Лёша перехватывает отталкивающую руку, которая в его ладони сейчас кажется такой тонкой, дрожит и под стон широко и влажно прокатывается языком по ещё не зажившему широкому шраму на запястье. — Блять. Войди в меня... - Полусоображая, выдыхает Кай и, чтобы самому себе заткнуть ебучий рот кусает его за нижнюю губу. Вжимает в себя крепче и обхватывает бёдрами. В отчаянии давит зубы глубже и глубже, потому что сил от удовольствия не контролирует, от чего тонкая кожа под зубами лопается, как кожура. И сочится. Проходит мгновение, прежде, чем брызнувший запах достигает сознания. Сквозь пелену дыма от сладких благовоний и пелену забвения, запах его крови пробивается в мозг шипами, так что вампир застывает на месте, как зверь. Распахивает глаза широко, почти в ужасе, замирает, и глядит, глядит, глядит на его рот. На прокушенную и кровоточащую губу пацана потерянного в своих ощущениях и глядящего на него из под ресниц. — Что?.. - Спрашивает шёпотом сам не зная у кого и всё смотрит на слабую светло-красную капельку крови ползущую вниз по его подбородку и его ебуче красивой родинке. — Хозяин? - Спрашивает тот, будто вырывая ото сна, но слишком поздно, потому что не ощущая себя, Кай сбрасывает его, как какую-то куклу и вцепляется пятернёй острых ногтей Лёше в горло. Оно мгновненно стирает разум и воспоминания, оно дотла выжигает ощущения и осознание себя. Спроси сейчас Кая его имя он не то, что вспомнить, оне не способен даже говорить. Потому что заканчивается в этом мире всё, кроме запаха. Пахнет хвоей в снежном лесу ранним утром со звоном сосулек нарастающих на ветвях. Чайным листом на дне чашки в густом сахарном сиропе. Пахнет звуком искр горящего костра и дробью лошадиных копыт на поле брани. — Акх... - всхлипывает Лёша, прежде, чем невероятно прохладный и мокрый язык холодом проскальзывает по его подбородку. Он не успевает даже понять, что произошло, только глядит перед собой, ощущая ногти под кожей и не испытывая боли. Всё утопает в этом. В нём. Болезненно всхлипнув, Кай сглатывает его кровь, и, не отдавая отчёта своим действиям, больно толкает Лёшу на спину. Буквально впечатывает его в пурпурное одеяло лопатками, и дыханье застревает в глотке, когда на испуганного него вампир забирается сверху. Бесцеремонно прижав к лобку его ещё мокрый член, вцепляется зубами в шею. Он в его горести стопка текилы и горькая водка утром обидным. Летом жарким пиво холодное с хрусткими заледеневшими на стенках кристаллами капель. И такой вкусный. Больно. Просто невероятно больно, так что Лёша вздрагивает в бесплотной попытке защитить свою жизнь. Острые, но живые клыки не способны осторожно впиваться в плоть, а потому болезненно прорывают себе путь к его крови, и от боли этой Лёша выгибается, но столкнуть его или воспрепятствовать как либо не может. Слишком невероятно происходящее, будто какой-то фильм ужасов. Испуганный и вдруг такой уязвимый взгляд хозяина, слабый стон и сила придавливающая его к кровати. Сила чего-то хтонического, пробудившегося, чего-то дремлющего в его холодном теле до сих пор, сейчас рвущегося навстречу Лёше, его коже, его жизни, его душе и крови. Болезненно и неловко потираясь о его член, Кай впивается крепче, так что у самого слёзы выступают на глазах, но временно контроль утерян перед силой превосходящей даже Лёшину жажду спасаться. — Ю-Юта... — выдыхает, он теряясь в собственных движениях, бросая все свои силы на то, чтобы заговорить, чтобы спасти его, а женщина от страха и сама говорить не может, так что сдавленно стонет. — Зови… На помощь. - Произносит единственной оставшейся в нём силой: жаждой, звучащей в ушах «Пить, пить, пить, пить, пить», глотать, захлёбываться, глотать и снова всасывать, ронять капли на грудь пацана и на собственную одежду. На одеяло и руки, всё вокруг окрашивая в цвет крови, становящейся тем темнее, чем дальше жажда заставляет его впиваться в тело, которое престало сопротивляться. Перед этим оглушительным стремлением питаться. Перед голодом вспыхнувшим в самом его сердце, перед нуждой в крови, столь могущественной, что способна была свергать державы и уничтожать королевства. Он расклеивает веки и в бреду удовольствия смотрит перед собой. Веснушки. Кровь. Вкусно. — Не... - удаётся лишь выдохнуть, когда получается оторваться, — не хочу... Мамочка, я не хочу... - выдыхает в бреду идеи, будто слова будут кем-то услышаны, будто кто-то к нему придёт, будто кто-то его спасёт, будто кто-то, как голова обещала, найдёт его, рыдающего с кровью на губах. Вкусно. Глотающего и сжимающего, и вгрызающегося в него глубже, потому насколько сладкий, мучительный вкус этой крови, что в неё превращается всё его тело, в неё превращается вся его душа, а разум всё бессмысленно пытается спастись, словами — Не хочу, не хочу... тебя убивать. Через несколько мучительно сладких минут чудовища нападают на него. Какие-то руки хватают, пытаются оттащить, а он пытается заставить себя им не сопротивляться, но рефлекторно вырывается и в свой источник намертво руками вцепляется. Пытается внушить себе мерзкую, гадкую мысль о том, что должен остановиться, хотя от удовольствия уже не понимает зачем. Он смотрит на проклятые веснушки и ощущает всем телом как ненавидит и как любит их, но вкус он любит сильнее, сильнее всего на свете, так что слёзы заливают лицо и холодно смывают с подбородка горячую кровь, а он всё тянется и пытается вырваться со словами «Не хочу», чтобы вернуться обратно в свою красную комнату. К своей горячей крови и боготворящему взгляду. Увидеть его снова. Снова такой же беспомощный под взглядом золотистых глаз, из тени провожающих его. Почти таких же, но глядящих совершенно иначе глаз, которые в этот раз наливаются кровью и темнеют.