***
Непонятно зачем делать музыку так громко, если у него, итак вампирские уши и он всё отлично слышит? Басы неприятно гудят у Лёши в ступнях, а музыка почти даже перекрывает хохот. Кто-то общается, кто-то пьёт, кто-то пытается склеить горничную, у которой на приставания давно иммунитет, кто-то сидит на лестнице, ведущей на третий из гостиной первого, просунув между перилами ноги, кто-то под этой лестницей в тени листьев огромного цветка уединился и Лёша старается думать, что это не Кай и не Эльза, потому что иначе его мозг развалится на детали, хотя это трудно, ведь его, Кая, место на диване, как и кубок-череп пустуют, но, в целом, есть куда больше причин беспокоиться. Во первых сестра вдруг стала носить ту большую водолазку с высоким воротом, которую он купил навырост, а она её не хотела носить и это подозрительно - неужели у неё растёт грудь и она стесняется попросить его... Блин, да, что за идиот, конечно она стесняется... Нужно попросить кого-нибудь из девочек сходить с ней в магазин. Во вторых то, что недавно их с Юри спалила Марина и, хоть никого из Макаровых детей не уволят, потому что оба у господ личные помощники, но Юри она обещала отстранить, если ещё раз такое случится. И один из близнецов, «охраняющий» сейчас вместе с Лёшей, не забыл это упомянуть и над этим поржать прямо в эфире: — Что, нравится азиатская кухня? - Ухмыляется он по рации, канал которой нельзя исполосовать в личных целях, но все всегда используют, а Лёша закатывает глаза от того, сколько раз уже слышал эту шутку. — Главное, чтоб не вампирическая, - вздыхает. - Позавчера сомелье опять в прачечной шатался. — Не понимаю, Сева Егорыч не может сам себе выбрать вино? А главное не понимаю почему нельзя в прачечную. - Евгений говорит из другого конца гостиной и Лёша его не видит, но уверен, что тот почёсывает пустую репу. — Жень, ты дурак? - Спрашивает, а внутри даже немного неловко от необходимости объяснять и это лишний раз утверждает юношу в мысли о том, что близнецов не стыдно называть на «ты», хотя они и сильно его старше и очень сильно больше. Наконец он научился их отличать - тот что крупнее, Валентин, будто бы, умнее (может, так кажется потому что меньше говорит) и сегодня его нет. — Заебали эфир засорять. - Подключается третий голос, голос охранника Всеволода Егоровича, но его в унисон посылают нахуй, потому что он душнила и эфир ему сейчас не нужен. — Почему? Я же тоже отношу шмотки стирать. — За теми двумя уже давно заметили — они озабочены хозяйкой. — Ну озабочены, и что? Оба глядят в сторону лестницы и из под листьев к Лёшиному горькому убеждению в собственной правоте, за руки выходят Кай и Эльза. Он наконец отыскивает взглядом тёмную фигуру в чёрных очках на том конце гостиной и не видит, но чувствует, что Женя так же на господ смотрит, но в отличие от Лёши искусно делает вид, что не смотрит. Юноше и вид не надо делать, всё равно никто его не замечает, такой он тут маленький и неприметный по сравнению со всеми этими яркими и красивыми людьми. Хозяева оба пьяные, оба тупо улыбаются, оба в каком-то рэперском хипповатом рванье и оба издалека похожи на только что целовавшихся. Тошнит. — Одежду её воруют. Извращенцам продавать. - Отвечает он рассеянно после краткого шипения в наушнике (вот вам и Siaomi «техника будущего» - шипит, хоть кратко и тихо, но как старьё из прошлого века). И старается подавить внутри неприятные чувства, природу которых тщетно пытается усвоить. Ладно. Они нравятся друг другу и очарованы друг другом, вон как глупо улыбаются и лапами крысиными сцепились, и побрякушками друг о друга звенят. Почему тогда он… А она почему?.. И после всего этого они?.. Мерзко. Гадкие твари подходящие друг другу так идеально, что меж ними кажется и иголке не пролезть. Но зачем она тогда к Лизе такая ласковая? А он... — Это как в японских автоматах с трусами, что ли? - Спрашивает Женя. А Лёша уже и не помнит о чём они говорили. Немного даже удивительно. Раньше друзья Кая хоть изредка, но обращали на него внимание — он с холодком по коже вспоминает, как у кого-то в чужом доме его сразу несколько девушек облепили, а сейчас он напротив Евгения стоит, как изваяние и, вроде как бездельничает (во всяком случае так может показаться со стороны), на виду у горничной, которая смахивает пот и снова тащит кому-то бокалы со спрятанной под салфеточкой «порцией», но даже для неё, коллеги, остаётся незамеченным. Как какой-то аляповатый предмет декора в чёрной футболке. Рассматривает помещение на предмет опасностей и втягивает носом запах смешения алкоголя, дыма, духов, жвачки и где-то там совсем маленький, будто запах керосина. После ухода свечницы решили наконец сменить свечное освещение на обычное, а ему этот запах чудится будто по привычке. Не сказать, чтобы его сильно расстраивало то, что люди такого сорта не обращают на него внимания. Пьянь, сверкающая брендовыми цацками и только здесь, в поместье Гречкина, являющая свою неприглядную тусовочную сторону. Хоть Всеволод Егорович и дома, им сегодня почему-то всё разрешается даже прямо так, не скрываясь, принимать, а ведь одним из посетителей этого мероприятия может оказаться полицейский под прикрытием. Интересно, Хозяин вообще сам-то ведёт учёт людей, которых приглашает? — Жаль, что Валентин уехал, я хотел извиниться перед вами двумя. — За что извиниться? — Ну, меня ведь не было столько времени… Все слуги делают вид, что Лёша упал с лестницы или что-то ещё и кто-то, кто в их взаимоотношения с начальством особенно не вникал, в это даже верит. Ну и хорошо. Ему бы не хотелось стать причиной чьего-то увольнения. Итак Юри чуть не уволили и аджума Хын наверняка в бешенстве, хоть и не подаёт виду, потому что ей Марина наверняка рассказала почему именно садовника отчитала. Наверное, ему сейчас грустно убирать с дорожек снег, который через день всё равно навалит, пока все тут в этом грохоте. — Ну и что? — Вам, наверное, за меня пришлось пахать и ездить с ним за его штучками. - Лёша со странными ощущениями представляет как Валентин встречался бы вместо него по ночам возле чёрного хода с Каевыми толкачами, чтоб забрать коробку "Продукции Эйвон для хозяйки" внутри которой шмаль. Даже ему в первый раз пришлось показать курьеру видеообращение "Это мой помощник, можешь отдать ему", чтоб подтвердить, что Лёша не опасен, интересно, как это удалось парню в наколках и с "новорусской" рожей. — Кай Всеволодович… - Он понижает голос и чуть опускает голову так, чтобы даже по губам прочитать было нельзя. - За всё это время из дома… Он от тебя вообще не отходил. — Чего? - Удивляется было он и смотрит на Женю, но тут же понимает. Точно. Кай укусил его и, конечно, испытывал вину. Хорошо, что хоть такие чувства он всё же способен испытывать. — Ну, сидел. Писал опять. Наверное, скоро записывать поедете. Нам, по идее, нельзя рассказывать никому. - А Лёша про себя продолжает его мысль «Но все ведь знают, что охрана друг с другом делится всеми новостями, чтоб быть в курсе». — А ты... знаешь... - он неловко краснеет за то, что снова нарушает правила, но они ведь рано или поздно точно всё узнают. — Он тебя укусил. Знаю. Мы его от тебя оттащили. Честно, я обосрался. Ты был бледным, прямо как они. — Ты вообще заешь что-нибудь о том, что случилось? Он не объяснил? Пожалуй, хорошо, что Валентин сегодня уехал, - думает Лёша. - Он бы устав точно, как брат, не нарушил и ничего бы мне не сказал. — Да много ли я могу знать. Ты сам-то не помнишь что ли? — Честно, нихрена почти не помню. Женщину помню… - Он жмурится и сглатывает лёгкое головокружение от мелькнувшего образа глядящих на него остекленевших глаз. — Помню, он нас…. - Он осекается от воспоминания обжёгшего желудок тошнотой. Помнит, как в ту женщину вошёл и как начальника внутри неё чувствовал. - А потом провал и чернота. — Я знаю типа, всё, только как проститутка сказала — вы там все вместе игрались, заигрались, доигрались… Когда мы пришли я чуть сознание не потерял. Крови боюсь ужасно. А там всё было… Ой… — Можешь не говорить, если неприятно. - Юноша на мелькающую толпу и запахи даже кажется внимания не обращает, как на язычки пламени и отслеживает все опасные моменты на полном автомате. Где-то незаметно для него, его начальник от того, как у его верного пёсика быстро-быстро от фигуры к фигуре мечутся глазки, даже начинает хихикать. Бдит. Такой внимательный, сейчас, наверное, пупок развяжется. — Нормально. Не я же это потом стирал. Мы его уволокли, а он… типа как на отходах, чокнулся. — В смысле чокнулся? — Пытался к тебе вернуться. Страшно было. Он знаешь… - Евгений осекается чтобы не сказать того, что Кай говорить настрого запретил, хотя, кажется, он, итак уже наговорил себе на лишение премии. - Он ведь вампир. Сильный. Боялись, придётся его к кровати привязывать, но обошлось. Ещё начальница пришла. — Аджума Хын? - Уточнят Лёша. Знает, что она над ними старшая после Марины, но не привык, чтоб её звали начальницей. — Она его угомонила, каких-то там травок ему намешала. — Травок? — С LSD, конечно, травки лучше работают. Потом в больницу позвонили. И в общем он только с тобой рядом сидел. Лёша осторожно, как бы поправляя воротник, проводит пальцем по уже заживающему, но ещё немного чувствительному укусу. Он помнит боль от того, как это случилось. Хоть у охотников завышен болевой порог, это всё равно было так больно, что даже отпечаталось ощущением. Не помнит как именно это происходило, только чувство. Укус довольно быстро заживает благодаря стараниям современной медицины, но, кажется, всё равно останется шрам. Прямо у основания шеи, на том самом плотном участке, где шея переходит в плечо. Можно даже частично прикрыть футболкой. Два ярких и отчётливых шрама, а чуть ниже два послабее. Жутковатое напоминание о той ночи ему на всю жизнь. Очередное. Наверное, вампиры прошлого имели более острые зубы и кусали не так больно. А может для природы безразлично будет ли жертве больно - раз уж попался, значит больше не жилец — Чувствую себя, как логотип apple. - Произносит пространно, но сам всё равно снова тянется пальцем. Это как трогать языком место выпавшего зуба. — Юморист. Очередной серией хохота взрывается их стол и снова его перекрывает музыкой, а юноша с ужасом отмечает, что смеющийся Кай показывает пальцем на него. Нет уж, он не подойдёт туда, даже если тот сейчас окажется в опасности и будет звать на помощь. Говнюк. Опять он со своими дружками над Лёшей в крысу издевается и Эльза вместе с ним. Если дурные его догадки верны и сестра будет бисексуальна (он очень надеется, что это только детское любопытство и с возрастом пройдёт), он обязательно проследит за тем, чтобы её возможная партнёрка не была вот такой. Сестра добрая и светлая, не стоит ей с такими связываться. — Чёртов ублюдок. — Ублюдок? - Переспрашивает Женя. — Всем всегда казалось что ты от него без ума. — Да пусть он идёт в жопу. — Вроде как ты слушаешь его песни и вообще около него трёшься, даже когда не зовут. — Как может такой мудак вообще кому-то нравиться? - Фыркает он ровно в тот момент, когда музыка сменяется другой и на секунду превращается в тишину, звенящую болтовнёй и льдом в бокалах, за которой его слова звучат совершенно отчётливо. Он даже вздрагивает, когда понимает, что начальник всё услышал от того, как явно и почти незаметно невооружённому, но его привычному взгляду — шевельнулся острый кончик уха, сверкнув в темноте серьгой. Кай глядит на Лёшу так, будто тот сказал что-то невероятно смешное и растягивается в широкой зубастой улыбке, от которой кажется волосы на затылке седеют. Ну и ладно. Повторю ещё раз, если потребуется. — Он тебя слышал. — Знаю. Он это заслужил. Ведёт себя как гондон, а мог бы быть подобрее к тому, кого чуть не убил. — Но ты всё равно его слушаешь. — Да, но только потому что у него хороший голос. Некоторые перед сном слушают треск костра. — Ты вроде как будто и не обиделся вообще. Марина не рассказывала, но девчата подслушали - он потом приходил и спрашивал не хотел ли ты забрать трудовую. — Лёша последнее как-то пропускает мимо ушей, как то застыв от того как звенит внутри ощущение вампира рядом, будто внутрь посылает сигнал о том, что его здоровью грозит опасность и ему, Лёше, срочно нужно съесть шоколад, чтоб восполнить в организме кровь, которая скоро ему понадобится, но Лёша сам видит что начальник подвергает опасности своё здоровье. Тот разгибается от подноса и массируя "припудренный" нос, откладывает в сторону специальную трубочку (У него даже трубка для кокаина золотая! Что с ним не так?). — Я знаю, что он не опасен. Ему не нравится человеческая кровь. Это был несчастный случай... Даже вспоминаются те устрицы. Такая мелочь, но самую малость, будто приятно было их получить и ему за это стыдно. Наверное, поэтому они и показались ему вкуснее и поэтому он немного расстроился, когда повариха сказала "Сегодня есть только шоколадка". Ладно. Сойдёт и шоколадка, если нет устриц. — Со стороны кажется он к тебе тоже неплохо относится. — Неплохо?.. Что же ты тогда называешь плохо? Он хотел вернуться? Его от меня оттаскивали? Почему? Он так сильно хотел меня убить? За разговором и почти медитативным шумом гостей, юноша расслабляется так что даже накатывает сонливость, но её же он с себя смахивает, когда Кай поднимется и собирается покинуть комнату, потому что не хочется его выпускать из виду хоть на минуту, но вампир поворачивается и делает ему знак оставаться на месте. — Издевается? Я и так на дурном счету. Если с ним что-то случится, Марина меня выпорет ремнём... — Не выпорет. Ты Каев любимчик. — Хуимчик, он не лю… - говорит и даже ухмыляется, потому что говорить, что он никого не любит, всё равно, что сказать, что трава зелёная. - Ему никто кроме него самого не нравится. Да он и сам себе, похоже, не очень нравится. — Он любит Вишну. - Говорит со слабыми помехами Женя, глянув на маленькое всклокоченное нечто бегущее по ковру в центре комнаты и взглянувшее на Лёшу бусинами глаз с этими своими нелепыми торчащими ушами. Маленькая, трогательная ошибка природы. — Наверное, в этом доме вообще все любят Вишну. - Вздыхает он.***
Есть нечто природно обусловленное в том, чтобы не сбегать и не показывать хищнику свою спину. Особенно лучше не звать на помощь и не показывать свой страх. Не всхлипывать, не спотыкаться и не ползти по ковру. Не смотреть в глаза, отползая так испуганно. Не видеть чудовище в том, кого знала так долго. Не только потому что точно не спасёшься, но потому что некоторых хищников это поведение только сильнее раззадоривает и вот когда это уже случилось — пиши пропало, потому что остановить себя он не сможет, даже если захочет. Но он уже не хочет. Это же просто какое-то персонально над ним издевательство. Папенькина коллега. Теперь бывшая. Женщина примерно его возраста никогда не отличавшаяся стойкостью, а потому так сплоховала, когда повеяло ароматом собственной смерти. Она по вестибюлю от Кая бежит, разносясь эхом ботинок до самого балкона и в дверях столовой на мягком ковре спотыкается, а дальше ползёт. Отталкивается от пола ногами и тревожно смотрит в его глаза. Он бы мог закончить эти глупые метания и сохранить ей лицо из чувства вежливости, набросившись на неё одним рывком, но поджав губы и для себя незаметно сам состроив страдальческое выражение лица, сам не может остановиться и позволить ей уйти достойно. Совсем беззлобно, но внимательно и сосредоточенно надвигается на неё, сверкая в растерянном оскале кончиками зубов. Он не хотел её так жестоко убивать, но она побежала. Она подозревала, спускаясь по лестнице, что Всеволод не так просто её отпустил, а появление в дверях Кая жуткую догадку оправдало. И он не мог не. Потому что мозги отключились, а то, что от них осталось, хочет поиграть. Хочет напугать и измучить. Хочет укусить, но не до конца и потом ещё ботинком потыкать, чтоб она задрожала и снова поползла на одном лишь рефлексе. Хочет переломать ей лапки, взять её за край пиджака и смотреть, как она медленно уползает. Хочет отойти, чтоб она поверила, что свободна и ещё раз попыталась сбежать. А потом перекусить горло, чтоб оставить медленно умирать, потеряв интерес. Хочет, но всё-таки позволяет ей не утратить остатки гордости. Хотя, какая там гордость? Перед кем? В доме полно людей, но они сейчас здесь вдвоём и оба знают, чем это всё закончится. Там, куда она сейчас отправится, гордость ей уже не нужна. Он только выдавит остатки гуманности в знак почтения к ней. Скотоводнице, родившей ту, которую, кажется зовут Аней. Она на ковре барахтается, отталкиваясь ногами, хватается за стул и кое-как удаётся подняться, так что стул она бросает ему под ноги и устремляется вперёд, по пути со стола сорвав скатерть, и разбив непонятно для кого накрытый сервиз со звоном битой керамики, срезонировавшим у него где-то в желудке. Звук смешался с её всхлипом, когда ударилась плечом в дальнюю дверь и вместе со скрипом зазвучал, как сладостная какофония бессмысленного спасения. — Не подходи ко мне, мальчик, слышишь! - Выдыхает она остервенело, сметая с дороги какое-то кресло от ужаса так легко, как какую-то игрушку (правда про людей говорят, что в состоянии шока превращаются в супергероев?) и направо в коридор, в сторону летней веранды, а Кай за ней продолжает ровно шагать с абсолютнейшим белым шумом в голове, мерно и стремительно обходя преграды, и даже не слушая, что она там бормочет. Она такая не первая от него пытается спасаться, когда почуяла опасность. Это нормальное, это человеческое. Нелогичное и бессмысленное, жалкое, но сильное, могущее даже вызвать уважение в другой ситуации стремление защитить свою жизнь, даже если сам её не ценишь. Только в момент опасности к жизни пробуждается эта сильная, истовая любовь. Даже несмотря на то, что только пред ликом великой опасности вдруг осознаёшь сколь малое в этом мире имеет значение: спасёшься или нет. От такого животного, жалкого и понятного рефлекса - спасаться, забываешь кем всё это время был. Забываешь о том, каков годовой оборот твоей компании, каков штат твоих сотрудников и сколько ты заплатил за страхование своей жизни, забывается даже о том, что тебя сюда привело и кто там тебя останется оплакивать. Остаётся только то малое, что с тобой с самого начала жизни и теплится внутри даже во сне. То малое, но неизмеримо могущественное, со звука материнского сердцебиения в утробе вплоть до звука собственного, звучащего сейчас и заглушающего все на свете звуки. Сокрытая за многолетней, разной степени уязвимости плотью и в кожуре из одежды разной степени дороговизны. То слабое и уязвимое, что человек со своего самого первого плача внутри себя старательно прячет и сверху обклеивает папье маше личности из крошева воспоминаний, склеенных временем. То сокровенное, и так отчаянно верится в то, что столь малое, но столь важное даже после смерти сумеет спастись. Кай на неё наступает и видит это у неё в глазах, пока она: — Уходи, уходи ёбаный мальчишка!.. - свернув с подставки вазу, в воде, осколках и живых цветах, от него снова ползёт и на него в слезах смотрит, как на ураган. И про себя шепчет молитву в последней попытке оградиться от него хотя бы богом, но всё равно становится добычей. Когда он припадает на колено и почти с наслаждением хватает её за шею и, притянув к себе перекусывает сонную артерию. Как не верить в высшее, когда душу в глазах человека так отчётливо видишь хоть и в последний момент?.. Она ещё минуту бесплотно трепыхается, отбивается, упирается рукой в его плечи, цепляется за ворот рубашки, срывает пуговицу, царапает пальцами ему щёку. Только усугубляет ситуацию и тем самым только хуже ему становится, когда от краткого хищнического исступления он просыпается. Приходит в себя и сознание в тело возвращается. Мечется. Как птичка трепещет. Желает снова вырваться, о прутья клетки презренного тела обжигается и к возлюбленному забытью тянется. Глядит на лежащую перед ним кровоточащую, разбитую куклу, которая всего несколько мгновений назад была живой. Такая сильная, а теперь перед ним уязвлённая, остывающая. Тяжёлую от ещё клокочущего в горле адреналина, он поднимет голову и глядит перед собой. Перед ним стеклянная дверь, ведущая на веранду, а на веранде кто-то стоит и на него в оцепенении смотрит. В руках что-то покрепче сжимает и кажется не был бы, как папенька говорит «слишком человечен», Кирилл бы и эту маленькую жертву сейчас же бы схватил, стеклопакет двери пробив ладонью. Замершего и вдыхающего запах тёплой крови его это желание манит, но уже куда слабее. В кармане вибрирует телефон, а он рассеянно бормочет «Марго, ответь», позволяя поту, льющемуся по лицу, мешаться с кровью на подбородке. — Сделал? - Доносится голос отца, который в его ухо вколачивается ржавым гвоздём. — Да, - выдыхает, чувствуя тошноту и головокружение от омывающих тело прибоев этой дрянной звериности. Чудовище. - Ich habe sie getötet. — Не разговаривай на фашистском с отцом! — Прости. - Выдыхает, сдержав всхлип. Он не в том состоянии, чтоб замечать на каком говорит языке. — Куда ты с ней, блять, уполз, дебил?! Сказали «она спускается, в вестибюль - поймай»! — Там бы люди увидели. Это для него только бизнес. Он не такой педик, как Кирилл, чтобы важность человеческой жизни чувствовать. Он дела на конвейере решает, не тревожится так о каждой смерти и каждую так нутром не чувствует. Не испивает душу из их плоти собственным телом, а просто убивает. — Спасибо скажи, что разрешил их сегодня позвать. Это был бы твой проёб, если бы тебя кто-то увидел. Заболтал бы их. — Не могу. - Говорит тихо, сдерживая рвотные позывы от того, что немного человеческой крови всё-таки просочилось в горло. - Больше трёх человек за раз не могу... — Да какие это, блять, люди? - С раздражением доносится голос отца. — Поднимайся, я вызвал уборщиц.***
Как-то всё очень изменилось с тех пор, как он укусил, будто Лёша стал чувствовать его иначе, но что именно изменилось непонятно. Начальник просто вышел, возможно, по делам, мало ли почему вспархивают бабочки, но Лёша всё время беспокоится. Стоит как изваяние здесь и, как положено, контролирует обстановку, и невольно вслушивается в то, что происходит вокруг. Думается, логичнее было бы нанимать в охрану только вампиров с их чувствительным слухом. Он смотрит, как бы над головами присутствующих, а сам слушает и между тем тревожится о Кае. Что там с ним может случиться, пока он гуляет, Спутник знает где, без охраны и почему это ощущение его, эта мелкая жемчужина внутри, так звенит тревогой, будто он снова в опасности, только сам от себя. Он ведь такой вспыльчивый, эмоциональный и совсем бесстрашный. Его совсем ничего не стоит схватить и повредить. — Нормально оторвался ничего... У него прямо там родинка, знаешь такая... Маленькая. — Говорит кто-то под одобрительные смешки. — Он даже не сделал ничего? — Ну чего он мне сделает, посмотри, блять, он щепка. Я ему хребет одной рукой сломаю. - Болтает кто-то неподалёку и непонятно как именно в столь шумном помещении и таком скоплении людей Лёша вообще слышит этот разговор. Трое возле арки во второй зал гостиной за распитием коктейлей обсуждают похождения и парень бы их не слушал, если бы обсуждались не гомосексуальные взаимоотношения и он этому в очередной раз поражается. Вроде в одном городе жили, но будто бы в разных мирах. Там, где он рос, это не было запрещено и, пожалуй, даже никого не пугало. Это воспринималось больше, как какое-то смешное и мерзкое извращение, которым занимаются люди, заслуживающие шуток или в лучшем случае молчаливого внутреннего сочувствия, как больным. А вот эти спокойно обсуждают, потягивая «голубую фею», как один из них с кем-то отлично поразвлёкся и, судя по всему, это кто-то с его работы. Какой-то очень неприличный и от того интересный рассказик, так что Лёша почти невольно навостряет туда уши. — По нему всегда видно, что он только того и ждёт, чтоб у кого-нибудь принять на клык. У половины штата уже принял поди... — А ты прям так взял и с ходу подкатил? — Ну, он поломался конечно для приличия, типа начальник всё-таки… — Хуяльник, ага… — Да пизда он течная, а не начальник. Ломается, выёбывается, но ты ему только подмигни разок и он кому хочешь всё, по сути, сделает. — Чё, бля, прям по сути? — Летит как муха на аромат немытых яиц, — кто-то ржёт, а Лёша подобную подзаборную лексику кажется сто лет не слышал. Со школы. — Ну, спроси, вон… - некто делает некий жест, которого юноша периферическим зрением не видит, но предполагает, что на кого-то показали. Гнусный разговор, но трудно прекратить слушать. Есть в порно такой жанр «с начальницей» и, конечно, его гомосексуальный эквивалент, с которым он, тоже, конечно, ознакомился, когда оказался в мире, где на интернете не стоит Vmeste-контроль и можно смотреть порно. И с парнями. И иногда даже с вампирами. Только там, где он это видел, было не так, как это обсуждают здесь и здесь ему неловкостью уши опаляет этот разговор. — Вот он тоже, поди, знает кое чё… Не зря только и видно, как рядом околачивается. — Пиздой пасёт, как нектаром. - Поддерживает кто-то и хочется себе уши с мылом вымыть, но как не слушать-то? — Не боишься тут об этом говорить? - Спрашивает кто-то тише, но юноша всё равно слышит. — Нормально, я на хорошем счету. Можно как-нибудь и вдвоём попробовать, да? - Подмигивает кому-то кто-то и невольному слушателю уже совсем не нравится, но как можно не слушать, когда все те сюжеты, что видел только в интернете оказываются возможными прямо в реальности, прямо рядом с ним. С ним подобного не случалось - то не было сексом, только издевательством. — Ну, не «ок», мне кажется, будет, если кто-нибудь запишет какой-нибудь скандал. - Произносит кто-то и тут Лёша, кажется, понимает причину такой осторожности, потому сам сразу немного напрягается: там в опасной близости от болтающей с кем-то Эльзы Грегоровны замечает знакомое неузнаваемое лицо вечно незаметного, бесцветного и беззвучного низенького вампирчика. Его же по Лёшиной наводке замечает и Женя и мягко, как бы невзначай, чтоб никого не напугать, и не потревожить, устремляется прямо к «дерьмодемону». — Да какой, блять скандал? Мне начальство яйца целует. — Особенно его сын? - Уточняет кто-то. — Как-то Сева на него наорал и он ушёл плакать, ну я и утешил... - Ухмыляется кто-то и до Лёши, наконец, доходит о ком идёт речь, так что и подумать он не успевает и дать отчёт своим действиям. Оборачивается и видит с бокальчиком в руках личного секретаря Всеволода Гречкина, который с гордостью рассказывает посторонним то, во что ни один здравомыслящий человек не поверит, но Лёша, тем не менее, холодеет и яростью в теле наливается каждая клетка. Он хватает эту дрянь за пиджак и тут же без раздумий выписывает по челюсти мощный удар так что тот, наверное, прикусил свой поганый язык. К телу от выпавшего и разлитого прямо на него коктейля, прилипает холодная и сырая футболка, но это ни на йоту не остужает его, когда секретарь смотрит на Лёшу с немым вопросом «Ты чего?» и снова получает по челюсти. Так удивляется, что не успевает и собраться, чтобы ответить, когда прилетает удар в нос и уже кто-то юношу пытается оттащить, но секретарь выкручивается, наваливается на него сверху и теперь сам пытается бить. А Лёша занимался боксом и знает что делать, так что каждый удар приходится в предплечье, давая возможность оглушить, только здесь без перчатки и без правил, прямо лучезапястной костью по скуле, а потом ещё раз по носу. Выбивая из самодовольной рожи кровь за те мерзости, которые говорил про другого человека и в частности за то, что это Кай. И, внутренне и за то, как по глупости и неопытности своей этой гадостью заслушался и сам Лёша. Он сегодня обязательно пойдёт молиться. Только выбьет из этого ничтожества дерьмо. И за это потом тоже помолится. Секретарь наваливается всем телом, а юноша успевает пнуть его коленом по заднице, откинув в сторону, и снова спихивает с плеч чьи-то руки. Они его хватают за футболку и ворот в горло впивается, но ему сейчас и дышать не нужно. Обозлённый секретарь устремляется к нему обратно и вдаряет в солнечное сплетение, но Лёша, только выдохнув, сразу приходит в себя и бьётся на вдохе затылком в его грудь, как от ярости ослепший баран, но сейчас тестостерон стал его разумом. Он выталкивает урода через входную дверь со звоном стекла. Тот теряет равновесие, падает спиной на каменный пол, а Лёша его хватает за шиворот. Два карих глаза через остатки двери на Лёшу смотрят недовольно. Она не знает в чём дело, только пришла, потому что уснуть не могла, но что-то ей подсказывает, что догадывается. Всё очень нехорошо, если он так дерётся за Кая. Он на её брата даже похож быть перестаёт. Такой страшный, взвинченный и агрессивный. Он протаскивает тварь по полу вестибюля в каком-то желании вышвырнуть из дома, как шелудивого пса и ровно в этот момент видит перед собой свежего, как подснежник, и, как прежде, улыбчивого начальника, который на него смотрит удивлённо. Эта красота отрезвляет, как глоток снега. — Ты чё творишь? - А потом переводит взгляд на покрасневшего от крови и избитого секретаря, который, кажется, теряет сознание на холодном полу вестибюля у них под ногами. — Он сказал… Он о вас рассказывал… Знаете, что он? - Запыхавшийся, он не может даже двух слов между собой связать, а когда ускользающую мысль на мгновение всё-таки удаётся схватить, он понимает насколько то, что они говорили гадко и неприлично, и не может даже касаться его, Кая, острых ушей. Так что он не говорит. И только сейчас, видя его и глядя ему в глаза, будто понимает почему вообще так разозлился. — Ты его побил? — Извините, просто так нельзя говорить... - Неуверенно произносит он, припоминая, что в договоре, кажется, не было пункта, запрещающего отзываться плохо о хозяевах поместья, так что ему за собственную агрессию становится стыдно, но собраться с этими мыслями он не успевает, потому что свежевыкрашенные чёрные ногти хватают его за порванную футболку и тащат куда-то по лестнице на второй этаж, а Лёша в собственных ногах едва не путается. — Извините, пожалуйста, я знаю, что он вашего отца секретарь... я не сдержался. Я как мужлан себя повёл, извините, я знаю! - Тараторит, потому что кажется его сейчас в кабинет отца отволокут и трудовую книжку ему бросят в лицо. Пока Кай не толкает его к стене так грубо, что воздух из лёгких вышибает, а потом прижимается сам. И от неожиданности вышедший из лёгких досуха воздух обратно не собирается. — Ты его наказал? — Я просто… - Бить будет?.. — Защитил меня? — Он сказал, что вы с ним спали, а я ведь… И планы строил на вас. — Обиделся? — Я ведь знаю, что вы не такой… — Откуда ты знаешь? — Вы не такой, как они о вас говорят. Извините, - он путается в интонациях от того как близко Каев взгляд его буравит и того, что замечает слабую царапинку на его лице. - Но я точно знаю, что вы не то чудовище, каким другие вас видят. — Ты... - Выдыхает начальник и отстраняется, так что юноша сразу чувствует, что сказал то, чего не должен был. Снова залез слишком близко на территорию личного пространства. - Что ты можешь обо мне знать? — То, что. - Он поджимает губы и жмурится от неловкости за то, что собирается сказать — На самом деле вы постоянно всех обманываете, не знаю зачем. И сами себя обманываете, и меня тоже. — Ты понятия не имеешь каким на самом деле чудовищем я могу быть. — Точно, не имею. Но хватит обманывать самого себя и притворяться хуже, чем есть. Вы чувствовали вину передо мной за то что случилось. А то, что они все о вас говорят... — Что они говорят? — Мало ли что. Всем всегда хотелось о вас поговорить. Это ведь ваша фишка - вам нужно вас презирали и оскорбляли за спиной. — Ты же сам передо мной ноги раздвинул... Лично почувствовал какую они говорят неправду. - Он морщит нос, как какой-нибудь злодей в кино и рассматривает какую в этом хорошем человеке реакцию это вызовет. — Да я просто не!.. - И уже самому ему нагрубить хочется. Как он ту ночь может вот так презрительно обзывать, если всё было так... - Хозяин, вы спите с девушками и постоянно с кем-то флиртуете но на самом деле вы не хотите этого всего. Вы не хотите быть таким. Он точно помнит как изменилось выражение лица Кая, когда ему сообщили о том, что его дома ждёт женщина. Он чувствует наркотики каждый раз, когда начальник занимается сексом, но юноша ни разу не чувствовал от него того аромата, которым благоухает его кожа, когда он по настоящему получает удовольствие. Он выглядит совершено обычно и так же, как всегда занимается делами, но только не от Лёшиного нюха он сумеет спрятать, приняв душ, этот сладковатый аромат. Его тело не умеет хранить от Лёши секреты. — Ебать, ты психолог комнатный. Тебе-то откуда знать чего я хочу? — Один Спутник знает чего, но я не позволю рассказывать о вас гадости... Он замечает вдруг, что секретарь где-то там внизу сумел подняться на ноги и дёргается в его сторону, чтоб добить, но Кай его задерживает. Это было слишком мило. И его обеспокоенное и одухотворенное лицо слишком милое. Смотреть противно. Эту красоту хочется испортить. — И ты принёс мне... - Произносит он и вдруг сгибается будто от хохота. Не отстраняясь и продолжая разгорячённое от ещё не отошедшей злости тело обжигать своим холодом - Принёс мне убитую птичку... - выдавливает он сквозь спазмы смеха. — Это не то, что я имел… — Welpe! Mein Welpe hat mir ein Geschenk mitgebracht! - Говорит он, отсмеявшись, а Лёша и сделать ничего не может, так этот смех его, как желе, размягчает. Кай такой красивый, когда так смеётся и от того только обиднее. — Я вам не собака! Перестаньте! - Хмурится, потому что, кажется, начал понимать отдельные слова на его языке. — Ну-ну, не обижайся. - Он как-то так тянет руки, будто пытаясь обнять и Лёша пытается от него отстраниться. Кажется снова уши покраснели. — Прекратите. — Не будь букой, давай поиграй со своим хозяином. — Зачем вы так со мной опять? — Да потому что прикольно... — Мне не прикольно! Видит Шар, Лёша беспокоился о том, как теперь будет себя чувствовать Кай после всего случившегося и бóльшую тревогу вызывало то, что он в последнее время вот так «по голубому» дурачился совсем мало, будто нехотя, от чего казалось, что они снова отдалились и он не мог перестать испытывать за это свою вину, ведь именно это околонеприличное поведение всегда казалось признаком их какой-никакой дружбы, но сейчас, когда он начинает всё это снова, юноша чувствует какую-то тревогу. Кажется ещё чуть-чуть, ещё совсем чуть сократится между ними дистанция, Кай его точно вышвырнет из дома, и он, глупый наркоман, этого сам не понимает. Сам его дразнит, а потом сам же обидится и снова перестанет к себе подпускать. Нельзя так. — Он про вас отзывался плохо. — Как плохо? - Улыбается он ядовито. - Расскажи поподробнее. — Сказал вы с ним спали. И со всеми… — Откуда ты знаешь, что и в этом он не наврал, - Выдыхает Кай нежно на ухо и касается его пресса пальцами через мокрую футболку от чего кажется прямо под кожу залез. Нельзя его слушать, поэтому Лёша стоит крепко сцепив зубы и, чувствуя так тесно рядом с сбой его тело, такое гибкое и прохладное, он понимает ещё отчётливее собственную злость и за неё же сам на себя и на Кая, и на Эльзу, и секретаря, и на всех вокруг начинает злиться. Конечно, его такого, каждому хочется поймать и в руках подержать, а он по распутности своей каждому в руки даётся, как вот Лёше сейчас, так что и не факт вообще, что этот секретарь не говорил правду; а потому обида и агрессия внутри в ядовитый комок смешиваются, и уже будто хочется его за свою обиду наказать, так что, чтобы этого не сделать и не пожалеть потом, и сбежать, и от этой едкой обиды где-нибудь поплакать; снова представляя его с другими, снова чувствуя почему все на него, как бабочки на душистый цветок слетаются и, их же понимая, и себя же за это презирая; снова вспоминать, как Кай это с ним сделал, а потом за это сильнее обидеться от того, сколь малое для него это имеет значение и сколь многое этому, не хотел, но придал сам Лёша. И от всех этих мыслей, от всего этого Кая хочется бежать, куда глаза глядят, так что его он от себя отталкивает. Но у того сегодня другие планы. У того сегодня слишком разгорячённое и увеселённое настроение, а этот парень весь такой потный в этой разорванной мокрой майке с кровью на костяшках, так что хочется ему в башке сковырнуть предохранители и самому, как следует съездить кулаками по этой сладкой мордашке. Слишком быстро он случницу убил. — Эй, ты, маленькое дерьмо. - Говорит он и смотрит мальчишке в лицо, чтобы лично полюбоваться как ломаются в нём его святые золотые рамочки. - Это я твоих предков завалил. Его глаза стекленеют и тело до сих пор податливое и неуверенное по струнке выпрямляется. Мягкость испаряется с выражения лица, он на Кая внимательно смотрит. Рушится у него в руках, как горящая церковь и пахнет тревогой плавящегося воска. — Что? — Что слышал. - Он расслабленно хрустит шеей, чтоб глотнуть воздуха и на его не смотреть. Этот взгляд его плавит на месте и уже всем телом ощущается надвигающаяся гроза. Уже на коже колятся осколки трескучих искр. — Зачем вы говорите это? Воздух застывает и сгущается. Дыханье становится чаще и наверняка ускоряется пульс. — Всегда хотелось рассказать тебе правду. Посмотреть какую рожу ты скорчишь. - Усмехается он, обнажив один зуб, как к бою готовое холодное оружие. - Мамочку твою досуха высосал… — Никогда не смейте такого говорить! - Произносит он тихо и делает шаг вперёд, так что Кай отходит на шаг назад, но и не думает останавливаться, потому что нащупал. — Ох блять и сладенькая она была. - Он театрально облизывается, продемонстрировав всю длину своего языка и как его веселит выражение лица человека напротив меняющееся с каждой секундой осознания. — Нет, вы... - отвечает в панике и всё ещё надеется, что Кай просто играется с ним, как всегда это делал. Вот только на эту территорию он ещё не заходил, потому что знает, он ведь знает?, что так шутить нельзя. — Ты же там был. Ты же сам видел, псиночка. - Кай снова осторожно шагает назад и под подошвой его кроссовка слабо скрипит кусочек паркета, и до охотничьих ушей испугом его доносится. Кажется и музыка внизу звучать для них прекращает. — Я не знаю что видел. Прошу, не произносите таких жестоких вещей. — Почему не произносить? Ты же знаешь, что это правда - Повышает он голос, как бы отвлекая от того, что пятится назад, но Лёша это видит. И Кай знает, что Лёша это видит. Его это веселит, как ожидание Нового года. Думает он не животное, но если Кай сейчас побежит, он бросится следом на одних только инстинктах, которые считает уснувшими. — Вы не можете так говорить. — Говорит уже и сам громче и даже кулаки сжимаются. Уснули? Как бы не так. Его ведь уже трясёт от желания преследовать. — Сучка, ты так и не понял? Я ВСЁ могу. Могу бате твоему глотку перегрызть… — Вы бы никогда такого не сделали! - Накаляется и сам уже не чувствует под ногами и под словами твёрдой опоры. — Могу мамку твою как кролика выпить. — Заткнитесь! - Он делает ещё самому себе незаметно шаг вперёд, а Кай улыбаться не прекращает. Если это забава, то даже для него слишком жестокая. — Хоть тебя могу, если захочу… — Вы бы этого не сделали! - Повторяет будто самому себе, как мантру. — Откуда знаешь, мальчик? — Я знаю, я говорил... Мне говорили… Мне рассказали. — Бормочет и будто за солому пальцами хватается, вспоминая одно за другим обрывочные эпизоды о разговорах с разными людьми и собственных тревожных снах. Он видел там Кая. Он видел там маму. — Что они тебе говорили? Что там было, малыш? - Спрашивает, а от предвкушения его колотит, потому что видит, как уже зеленеют его глаза. — Вас хотели ограбить и поэтому... — Никого кроме меня там не осталось и ты это знаешь, а знаешь почему? Ха-ха! Ну, конечно, ты знаешь. - Он чувствует по кончикам пальцев разливающийся вместе с теплом адреналин и как в хрусталиках пацана это тепло огоньками разгорается прямо у Кая на глазах, а он надвигается и вот-вот руку протянет, чтоб схватить. Что, если они правда хотели их просто ограбить?.. — Сказали, что они поймали вас. — Он чувствует как ужас на лбу и спине выступает холодным потом потому что никто даже он сам не знает что именно там случилось и верны ли его пустые и идиотские догадки. Если он собственными глазами видел, как Кай убивает и как избивает и как с людьми он играет и как он пугает… - Они поймали вас… — Это я их поймал, малыш! - Скалится он уже всеми зубами и за собой пальцами нащупывает дверь в коридор и от пацана бросается наутёк с жгучим, и гадким хохотом. А пиздюк наконец за ним с места срывается, как гончая, и кедами под собой едва не ломая паркет, мчит за ним следом по коридору, и сшибает что-то по пути, но он не так быстр, как вампир. — Я этих вонючих людишек за собой, как скотину позвал! — Они не животные... - Шепчет пожаром самому себе под нос, видя и чувствуя жёлтыми глазами каждое его, вампира, судорожное движение. — Ну, давай, тварь детдомовская, покажи мне, какие они не животные! - От смеха всхлипывает и успевает юркнуть в библиотеку, а Лёша, выдрав дверь, и что-то металлическое позади себя уронив на пол, следом. Если он их сам заставил всё обставить так, будто это они злодеи, а сам просто хотел поиграть? Так как с ним всё время играет? Как он со всеми здесь играет? — Ёбаная мразь… - Он успевает схватить его за шиворот, а Кирилл от этого будто приятно, так что он с хохотом разворачивается и быстро с себя какой-то дурацкий пиджак одним рывком срывает и, оставшись в одной только футболке встаёт в стойку. — Давай, блять. Покажи мне, наконец-то, какой ты, маленький охотник! — Я столько ваши выходки терпел! — Давай, накажи меня, пёсик. Ха-ха. Лёша делает выпад будто зубами в него вцепится хочет, но Кай пиявкой в ту же секунду ускользает и отпрыгивает. Его улыбка в венах пульсирует. Он улыбается так, как улыбалось бы пламя. — Весело вам? - Рычит парень от злости клокочущей в висках кровью и на развороте вбивается локтем ему под рёбра. Но недостаточно сильно, так что Кай ему легко делает подсечку и прыгает сверху, вышибив из лёгких воздух. — Весело ещё как! Как ты веришь всему, чему я хочу, чтобы ты верил! — Это вы сами! Вы меня одурачили, как близнецов! - Произносит, будто сам себя убеждая, но ничего не может противопоставить когда начальник обрушивается локтем прямо ему в грудную клетку и из лёгких разом весь только набранный воздух вышибает. Кажется, ломает внутри ребро, но адреналин блокирует боль. В горле бутоном расцветает приступ астмы, но будь он проклят, если обратит на это внимание. Лёша спохватывается и, вцепившись в его одежду тянет и сбрасывает с себя, в желании самому оказаться сверху, и получить преимущество, но Кай, только приземлившись на спину, успевает вывернуться, и (Как ему это удалось?!) ударить с положения лёжа ботинком ему прямо по челюсти, что откидывает его голову назад и дезориентирует. Пока вампир ловко, как змея с лопаток на ноги прыгает и снова бросается вперёд, Лёша выставляет вперёд плечо, так что тот в него попросту врезается и уворачивается от широкого захвата, пригнувшись, так что улучает момент оказаться на уровне его живота и снова бросается вперёд. Обхватывает его руками, таранит своим помощником, журнальный столик и что-то, стоящее на нём, с грохотом разбивается, а потом в дверцу книжного шкафа и стекло Лёше, кажется, царапает спину. Но он успевает ударить локтем по позвоночнику и, схватив Кая за волосы, ударить его головой о край шкафа, а тот чуть выпрямляется, чтоб его спиной пробить ещё и полки, и на Лёшу сверху дождём сыпятся книги. — Нормально, сойдёт. - Усмехается Кай. От удара по ноге теряет равновесие и вместе они обрушиваются на пол, на осколки выбитой дверцы и книги. Дыханье в груди Лёши порастает паутиной и воздуха не хватает, однако он сейчас слишком разгорячён, чтобы остановиться из-за такой мелочи, как угроза жизни. В темноте снова понимает, что вернулась его сила и снова он всё видит, но и секунды не думает. Потому что Кай хватает с пола какую-то книгу и бьёт корешком точно в лоб, а потом сразу впивается пальцами в запястье стремительно как кобра. Но юноша знает, как вырываться из таких захватов и буквально за мгновенье, прокрутив запястье в крепких пальцах в сторону большого выворачивается, а Кая бьёт в живот кулаком второй руки и тот спиной обрушивается на стекло разбитого столика, и от удара ногой перекатывается, быстро восстанавливает равновесие. Лёша, сейчас, хоть и не такой ловкий, но имеет преимущество в силе и его же, Кая, вес против него использует, когда хватает снова за шиворот и буквально швыряет в другой конец комнаты, заставив от удара тела со стены свалиться тяжёлую картину. В один рывок оказывается рядом, чтобы коленом врезать по черепу, но, дёрнув юношу за щиколотку, вампир его самого заставляет обрушиться на пол. Нависает сверху и снова Лёша на его лице видит жестокую улыбку, будто тот от происходящего получает удовольствие хотя из какой-то ссадины на брови вниз сочится маленькая лиловая капля. — Чё ты злишься, вонючая сиротка, а? Сам ведь за мной всё хвостом бегаешь! "Я же твоя любовь, прям, я же твой бейби-бой, блять." - Говорит и снова жестоко скалится, будто ему всё здесь весело, а Лёша в своих стараниях ему смешон. — Вы сами блядская сиротка! Ваш отец вас не любит. — Пф, плачу! Ты же видел своими глазами, уёбок. Ты знал, что я убил их, чё бесишься сейчас-то? — Вам бы сил не хватило с ними справиться! — Ты знаешь, что хватило бы! Иначе не дрался бы. - Он успевает приземлиться Лёше на грудь коленом, но тот его дёргает вниз за запястье и, тут же сгруппировавшись, перебрасывает через плечо, больно грохнув на пол. Кай отталкивается от пола. Обхватывает обеими руками его ногу и вцепляется зубами в лодыжку через джинсы, а Лёша, снова потеряв равновесие, со вздохом падает рядом и бьёт кулаком прямо в шею в странном желании переломить ему хребет, но сил не хватает. Кай, упершись рукой в пол вырывается вперёд и снова пытается его уложить, но обхватив ногами за шею, юноша пытается придушить его. Скользит по полу, по стеклу. Снова царапается и понимает, что уже ничего не может ему противопоставить. Не будь даже приступа, начальник слишком силён и снова аромат его крови Каю ударяет в ноздри и становится уже не до шуток и вся уверенность тело покидает, когда в голове мелькает мысль «Не сейчас». Лёше удаётся опрокинуть его на пол, так что он сразу переворачивается, так же зажав его бёдра коленями, но сразу хватает за голову, чтоб тот не успел вырваться и смотрит в глаза. Сам удивляется тому, что ладонью его череп целиком, как мяч схватил. — Вы лишили нас семьи. - Почему он поддался? — Да не было у тебя никакой семьи. — Была, в отличие от вас! Я их любил! - Произносит голосом ломающимся от приступа и клокочущей ярости. — Они бы вас сделали таким же конченными и утащили в свою секту! — Пускай! Мои родители были хорошими людьми. — Не были. О, совсем не были! - Он даже усмехается невесело. - Твои родители были такого сорта уродами, что я вообще не понимаю почему им дозволено заводить детей. — А вы сами-то? А ваши друзья? Слушают разинув рты, как вас трахнули! Крадут ваши вещи, сговариваются, чтобы изнасиловать, а отец за вами следит. — Мои друзья чёртовы стервятники, как я, но они не скрываются. Они плохие и не строят иллюзий для себя о том, что это не так. — Мама любила меня. Я это знаю и уже это делает её человечнее вас. — Недорого стоит материнская любовь, это всё ёбаные гормоны. Кха... - Он пытается вырваться, но пальцы помощника на затылке сжимаются крепче - Твоя ебучая любовь вообще ничего не стоит. — Вы ведь сами говорили, что любите свою жену. — Ха-ха. Мы с ней девками в пинг-понг играем, детка! — Если вы любите жену, почему изменяете? — Вырастешь поймёшь. — Да вы же... - Он застывает и будто бы даже удаётся сделать нормальный вдох. Осеняет. - Вы понятия не имеете, что такое любовь! Всю свою жизнь вы только притворяетесь будто привязаны к кому-то. — Я же о том и толковал тебе долбоёб. Потому и трахаю всё, что хочу. И тебя трахнул. — Ты трахнул меня, потому что я разрешил. - Рычит он и снова этими жгучими жёлтыми глазами на Кая смотрит, и по нему эти его чувства будто материальные, карамелью струятся и холодное его тело снова больно и грубо оттаивают. — Ох, как жаль, что не успел завалить твою мамашу... — Что за урод. - Выдыхает Лёша голосом самому себе незнакомым и снова грубо берёт, если не сказать хватает его за волосы и, утерев с собственной губы капельку крови расстёгивает на джинсах молнию. Он больше не позволит этому рту произносить таких ужасных вещей. — Что ты собрался делать, тупое дерьмо? - Выдыхает Кай такой же запыхавшийся, но какой-то растерянный и на него смотрит с опаской. Это в его планы не входило. — Заткнись и открой рот. — Уёбок, ты чё блять творишь?! - Восклицает он в панике и пытается отстраниться, потому что этого точно не ожидал. Но Лёша крепче прижимает его к стене, даже упирается коленом, чтоб не позволить ему отстраниться и даже тяжёлое от астмы дыханье, слабо пускающее кислород и, как следствие, здравомыслие, не мешает ему. — Ты сам всё время меня домогался, вот я и делаю то, чего ты хотел. - Выдыхает и самому себе за то мог бы быть неприятен, если бы не опалила так яростью его лёгкие изнутри, будто крепкий сигаретный дым, картина перед глазами, как этот мудак спит с секретарём. А в растерянном вампире нервы гудящим роем спутанных проводов ноют от того, как его это тепло жжёт, как жуткие глаза на него смотрят и как страшный голос ему рычит, обращаясь на "ты". Ни намёка не осталось на то безразличное лицо хладнокровного охранника. Он так долго этого ждал. — Как ты смеешь вообще, сука, со мной так разговаривать? - Спрашивает Кай и всё пытается отстраниться, пока Лёша не прижимается к его болтливому рту членом и замолкает. — Ну, давай! Что, уже нет желания свою пасть раскрывать? Всю ведь жизнь только и делаешь, что ртом работаешь. Любишь леденцы сосать, а? - Произносит и от собственной жестокости чувствует, как распаляется, потому что вместо его чёртовых леденцов столько раз представлял совсем не то, что следовало. Кай ему не отвечает только смотрит в глаза, даже не с ненавистью, а с непроницаемым холодом, который, тем не менее одуревшему от тестостерона и ярости Лёше не мешает продолжить: — Каждый день конфеты свои сосёшь. - Он как бы для утверждения своих слов сжимает на его затылке руку крепче, а Кай в его бёдра слабо упирается ладонями. - Вот и мне теперь отсосёшь — Даже не подумаю. - Бормочет, но того достаточно, чтобы в неудачный момент зацепить концом его губу и оттянуть, скользнув широко вперёд, а Кай будто даже дышать прекращает. Как это всегда происходит в момент опасности и цепенеет всё тело целиком от кончиков пальцев и вслед по венам вплоть до самых дальних уголков его мозга. — Ну, чего заткнулся-то, а, сука? - Выдыхает, снова слизнув с губы кровь и чувствует, как медленно его волной накрывает всё. Как этот ублюдок над ним издевался и как точно так же его в школе дразнили красивые ребята, и как этот красивый рот растягивался в такой же красивой улыбке и какие ужасные вещи про него говорил, что хочется этот рот сделать ещё более грязным, осквернить. Наказать. Он сжимает как-то слишком сильно, так что Гречкин тихо вздыхает и это прохладное дыханье по крепкому от возбуждения члену, прижатому к его губам, мягко прокатывается, так что его на секунду даже почти становится жалко. От чего хочется обидеть его ещё. Чтобы снова это услышать. Это торжество победы над всеми, обидевшими его ублюдками, и над самым главным из них, сжимает сердце. Он заставит его замолчать. — Давай, открой свою пасть. — Говорит, сам себя в этом голосе не узнавая, но этим же внутренне и неприлично наслаждается от того, каким это кажется правильным, когда Гречкин перед ним на полу и в растерянности и в ужасе где-то для самого Лёши незаметно крепче сжимает бёдра, будто боится чего-то, что с ним здесь могут сделать. Он как-то так всхлипывает, что звук прокатывается в теле по каждому нерву и желание сейчас же пойти дальше становится невыносимым. — Как дёшево, оказывается, стоит твоя ссаная добродетель. - Усмехается начальник, но Лёша этого уже не слушает, потому что, улучив момент, цепко хватает пальцами за нижнюю челюсть, а другой рукой продолжает тянуть за волосы, так что буквально силой раскрывает его рот и сразу во всю длину входит одним долгожданным толчком. Слишком хорошо. От удовольствия сами собой на его затылке крепче сжимаются пальцы и в удовольствии топнет агрессия и ярость. Жжёт изнутри желудок и лёгкие. Бьётся в кончики пальцев под кожей снегопадом. Его рот... Кай на секунду закашливается, тепло и скользко сокращаясь горлом вокруг головки, но Лёше это поднимет настроение так, что, чуть отстранившись, он толкается снова. За охватившим и от затылка до пят разливающимся чувством, будто он его наконец заткнул, будто этот ублюдок получает по заслугам и так от того становится приятно и с удовольствием внизу мешается, что не остаётся никаких мыслей, когда толкается снова и снова в его рот, продолжая крепко, но уже не так агрессивно сжимать его затылок, потому что Кай уже, кажется, смирился и вырваться не пытается, только терпит, когда его глотку горячо, мокро и солоно трахают так, что едва дыханье не перекрывается. Лёша этого никогда не делал и в жизни даже не думал о том, чтобы сделать и от собственной порочности в теле кровь вскипает, лишь подогревая удовольствие от ощущения внизу рта. Его рта. Он туда вниз жёлтыми глазами смотрит и об это зрелище сам обжигается. Невероятно. — Что. Не умеешь сосать так, чтоб не задыхаться? - Говорит и от собственной жестокости вздрагивает, когда слегка ослабляет руку — Так и не научился? — Я не... - Но продолжить ему Алексей не даёт и снова глубоко почти под корень в него входит. — Столько, сука, ты меня унижал, столько издевался, а я ведь всегда, чёртова мразь, был на твоей стороне. - Бормочет себе под нос, не думая о том достигнут ли эти слова адресата, больше от страсти, чем от ярости. - Нравилось тебе надо мной издеваться? Входит уже не так резко, но сильно, медленно и глубоко. Эти ощущения так сплетаются между собой внутри так что и не замечается, что его рот, по началу такой холодный, но позже почему-то становящийся горячим, словно от унижения и обиды в нём сердце стучит быстрее и кровь разгоняется, так что становится таким жарким и податливым, что уже и выйти из него задача невыполнимая. Из него по подбородку вниз течёт слюна от того, как от трения увлажняется язык и как изнутри Кая бьёт по рецепторам этот солоноватый привкус, так что всё внутри сжимается и сам он сжимается и до частицы хочется скукожиться и совсем исчезнуть. От стыда под кожей полыхающего и каждый нерв внутри опаляющего, такого жгучего стыда, пронзающего насквозь, что твердеют соски и всё тело невольно становится горячим. Будто от осознания того, что он не сможет вырваться, весь организм покоряется происходящему и раскрывается, и принимает. На том, что происходит, сосредотачиваются в теле все органы чувств и даже мысли целиком неумолимо поглощает то, как задыхается где-то сверху этот малолетка, как выступает на его плечах пот от того как сходит он с ума и этому же безумию сам покоряется. Совсем не так, как тогда с Ютой. По настоящему. Кирилл в него будто так глубоко просочился, что задел и коснулся наконец, погрузился в его самые потаённые и искренние порочные желания. То, что пацан даже самому себе стесняется показать, когда передёргивает, прослушивая его треки. Кай чувствует, что происходит с собственным телом и уже нет ни сил ни желания искать себе оправдания. Он знает и с самого начала знал, почему так на парня всё внутри реагирует. Тот трахает его, задыхаясь от собственных чувств, такой настоящий и ужасающий, что завораживает. Не подозревает, что это его самого поимели. Он выходит и произносит шёпотом от ярости таким горячим, пульсирующим. Таким бархатным, завораживающим, что Кай за его членом языком обратно почти неосознанно тянется. — Нравилось, а? Ну, говори. Нравилось тебе, шлюха, надо мной издеваться? — Произносит и весь трясётся от зрелища Кая такого разгорячённого и уже совсем плотно поджавшего колени будто чтобы спрятать стояк, потому что это слово вонзилось под рёбра лезвием. Это какой-то кошмар. Его личный, мучительный ночной кошмар. — И сейчас тоже нравится? - Выдыхает скользя головкой по его мокрым распахнутым губам, из которых горячо льётся тяжёлое дыханье. Никогда даже представить себе не мог, что вампирский рот с этими длинными зубами и проколотым языком будет выглядеть настолько блядским. Настолько раскрытым для него и жаждущим. Лёша его как молитву перед сном слушал, Лёша его слова заклинаниями про себя повторял, на гласных и согласных с ним встречаясь губами, и языком сталкиваясь, представлял себе снова и снова, как движется этот рот, как под кожей катается кадык и как звенит блестящий шарик о зубы. Столько он про этот рот мечтал и сейчас этот рот от его члена задыхается. — Да… — Нравится, а, мразь? — Нравится. - Выдыхает он почти со стоном, когда, от красоты этого зрелища голос пропадает, Лёша наконец изливается прямо между распахнутых губ на этот скользкий и блестящий от слюны проколотый язык и заливается ему в глотку. И блокирует ему дыхательные пути и словно заполняет собой его тело изнутри целиком, так что струится по губе вниз, но Кай, сглотнув и не прекращая глядеть вверх, ему в проклятые, жуткие глаза, медленно слизывает его семя с подбородка, широко и сексуально высунув свой длинный язык. Будто не хочется и капли терять, так что зачем-то большим пальцем проводит по губе и с него слизывает остатки и уже не стесняется крепко сжимать собственную руку между ног. Откидывается к стене, сглотнув и смотрит в эти жуткие глаза, сгорает в них, погибает в них. — Мерзость. Какая же ты грязная шлюха. - Выдыхает юноша, глядя на него почти влюблённо, восхищённо, губами о собственные слова обжигается и, содрогнувшись, сгибается. И в эту грязную пасть проникает снова, только теперь уже языком и так горячо. Стоит вот таким его увидеть предохранители в башке один за другим срывает с мясом. Снова целует, на этот раз так глубоко, будто хочет собственное семя из него обратно вылизать. Перекрывает ему воздух, и кожей и плотью наконец ощущает какой этот вампирский выродок сейчас горячий и мягкий. Уязвимый, но могущественный, как стихия. Сладкий...