***
Девочка пришла в себя на десятый день, когда они с госпожой решили уехать на Фарерские острова. Точнее, Эльза решила, а у Лизы никто не спросил, но она не сказала бы, что была против. Неожиданно, как падение в норку белого кролика. Она вернулась из школы, пообедала, а потом в столовую вдруг спустилась Эльза и сказала, что улетаем. Как улетаем, куда улетаем, девочку уже не волновало, лишь бы её хрупкая и ветреная госпожа не осталась бог знает где одна без присмотра. И моргнуть не успела, как летели в самолёте и даже восхититься не успела этому, так была взволнована тому, что они с ней теперь останутся только вдвоём и никаких уроков, никаких тусовок и никакого её мужа поблизости. Лиза не слишком умеет пока что размышлять наперёд, потому и не задумывалась о том правда ли госпожа захотела улететь потому что у неё отпуск. Она попробовала здесь акулу не сказать, чтобы ей очень понравилось, слишком резкий запах особенно для её носа, но это было интересно. Ещё они видели, как прилетели гнездиться птицы тупики и она долго смеялась от названия и за это было стыдно, будто она в свои одиннадцать лет какой-то малый ребёнок. Потом госпожа ей купила новое платье, но самое главное — они всё время были вместе. Смотрели вместе на горы в огромных смешных дождевиках, а ещё Эльза показала ей свой любимый сериал детства про любовь. Они часто проводили время в отеле, потому что здесь на островах зимой постоянные дожди, странный выбор места для отдыха, зато здесь отличная зона Спа и пилинг рыбками. Это был неожиданный маленький рай и девочке всё казалось, что она этого не заслуживает. Берёт это счастье в кредит и потом не сумеет расплатиться, но все эти мысли отошли на второй план на десятый день, когда, глядя в зеркало, она обнаружила на шее укус и вспомнила, как это случилось. Он укусил и, кажется, не сделал и глотка, но после этого она сразу всё это забыла. Укус совсем бледный, не глубокий, точно не такой глубокий, как у брата, и уже почти затянулся. Он буквально проткнул ей кожу зубами самую малость и отпустил, но госпожа так и не ответила зачем. А настаивать не хотелось, чтоб её не расстроить. С воспоминанием об укусе она вспомнила и о Кае, а потом о брате, который там, должно быть ужасно волновался за неё, но госпожа сказала, что от частых дождей просела связь, а домой отправили письмо электронной почтой. Как-то она не успела уточнить почему, если интернета нет, удалось отправить почту. Тогда ещё приснился какой-то очень тревожный сон после которого девочка проснулась в слезах, а почему и сама не понимала. Ощущение смерти такое острое, что до слёз захотелось позвонить брату и услышать его голос. Просто предчувствие было сумбурное, гнилостное, холодное и опасное. Будто сама не заметила, как в тот пустой, распахнутый голодной тёмной пастью подъезд; завывающий сквозняками и смехом таким же жутким, как у Кая; шагнула и спиной ощутила, как захлопнулась сзади дверь. Оказалась в какой-то западне и сама не заметила. Лиза просила вернуться обратно домой, но по телефону Марина сказала, что брат сейчас очень занят и от этого стало только страшнее. Хотя это было не в первый раз — иногда, когда Кай посещал специальные тусовки, нужно было присматривать за ним всё время, но сейчас было тревожно, особенно после укуса и этого сна. Она снова пожаловалась и готова была уже при Эльзе заплакать, но госпожа тогда её обняла и это её буквально парализовало на месте. Крепко и прохладно прижала её к себе, заставила ощутить щекой жестковатую ткань своего лифчика через одежду, и усыпляюще сладкий цветочно-мускусный запах духов. Её так наверное никогда никто не обнимал, она от этого ощущения чуть на месте не разревелась от любви и нежности. Пани Эльза сказала, что хотела бы ещё отдохнуть здесь на острове, а в качестве контрольного выстрела добавила, что это любимый на этих островах отель BTS, но Лиза в тот момент вообще забыла о том, кто такие эти BTS. Госпожа сослалась на то, что дома снова придётся работать, а здесь ещё не закончен сериал и не сделано обёртывание белым шоколадом, а девочка, кажется готова была ещё несколько лет здесь проторчать без интернета, лишь бы снова обняли. Но в итоге, досмотрев наконец и узнав, как Анна вышла замуж за Владимира, всё-таки отправились домой. На удивление Лёша действительно был в порядке и занимался своими делами. Как показалось на первый взгляд, пока она не заметила, что с братом что-то не так. Кажется, и смеялся, как обычно и отчитывал за оценки (о, она и отвыкла от этого, целый месяц пропуская школу), но всё время чудилось жутковатое присутствие смерти. Он часто молчал и подолгу смотрел немигающим взглядом в пустоту, хотя отзывался сразу же, стоило позвать. Игорь говорил, что она может рассказывать ему всё, что покажется ей подозрительным, но она пока не решилась, потому что чувствовала собственную вину за то, что так легко поддалась на провокацию и надеялась что всё действительно так, как Лёша говорит: «Всё нормально. А что должно быть не так?» В ту ночь она просто следовала за маленькой лохматой Вишенкой по аллее, чтобы узнать не ходит ли он в какие-нибудь интересные места пока никто не видит, когда сзади послышались шаги. Это Кай. Почему-то в шубе и ей за свой нелепый бордовый пуховик становится неловко, но неприязнь к нему сразу всё перечёркивает. Красивый, с тростью (боже, он что насмотрелся кино про злодеев?) и с этой своей физиономией такой самодовольной, что кажется никогда ничего доброго в этом человеке не могло быть. 一 Зачем вы меня укусили? 一 Понятия не имею о чём ты. - Отвечает он прохладно и глядит по сторонам так, будто ожидает здесь кого-то. Он в этой чёрной шубе выглядит внушительно и даже жутковато. Шагает рядом и стучит тростью по камням. Это у реперов мода такая бросаться из крайности в крайность в выборе лука? 一 Я вспомнила, когда мы уехали с госпожой. Зачем вы это сделали? Вы ведь даже не пили у меня кровь. 一 Возьми и передай это, пожалуйста, Эльзе. - Говорит и протягивает Лизе конверт, на который она смотрит с сомнением. Тяжёлая печать с нечитаемыми вензелями, а внутри какое-то письмо. 一 Почему вы сами не скажете ей то, что написали? - Она берёт и подавляет желание шлёпнуть его этим конвертом по лицу. Собака, весело виляя хвостиком стучит мелкими коготками в такт хозяйской трости. 一 Слишком много вопросов, на которые я не могу ответить, Елизавета Максимовна. — Говорит он вежливо, а у неё снова лезут на лоб глаза. «Елизавета Максимовна?» её так, кажется никто не называл и уж тем более ублюдочный и высокомерный начальник её брата, который в этом мире не уважает никого, кроме денег. - Лучше расскажи мне вот что. - Он как-то неожиданно тормозит и глядит прямо ей в глаза, а ей, чтобы смотреть на Кая приходится чуть запрокидывать голову. - Помнишь ли ты что-нибудь о своих родителях? 一 Что?.. Мм, нет. — Лиза пытается прочитать по непроницаемому выражению его лица что он имеет ввиду. - Иг... Наш крёстный рассказывал, что они боролись со злом. 一 В самом деле? - Уточняет, а ей как-то не хочется рассказывать, что они сражались с вампирами, вдруг он обидится. 一 Мама могла порвать телефонный справочник, - говорит она как помнит, потому что понятия не имеет что такое телефонный справочник, но так о ней рассказывал Игорь. - Ещё владела мечом здорово, как самураи в аниме. А папа мог драться в рукопашную с закрытыми глазами, - Она аккуратно избегает упоминания слова «охотник». 一 Матушка ваша была рыжей? И конопатой, как твой брат? 一 Да. — Кивает, но понятия не имеет откуда он узнал, что родители были оба рыжими, хотя оба их ребёнка получились не такими. - Только она была вся в весн...это называется эфелиды. - Она суёт конверт во внутренний карман и рассматривает впереди себя лохматую кляксу. Наверное, эта маленькая шубка на Вишну дороже чем вся её одежда вместе взятая. 一 Сильные родители, а что же ты, Елизавета Максимовна?.. Игорь велел ей не рассказывать про её ножницы и вообще не говорить никому о том, что она может за себя постоять, чтоб противник не был готов, что ему дадут отпор. И, может она начиталась своих любимых страшных историй, но иногда ей кажется что ножницы это не всё, что она может сделать. Иногда, идя через лес, ей кажется она здесь самое страшное чудовище. 一 А я умею очень сильно пнуть туда, куда хорошие девочки и не знают, что нужно бить. - Хмыкает она и улыбается, с удовольствием отметив, что он от этого заявления нахмурился. 一 Если со мной что-нибудь случится, я бы хотел, чтоб меня растворили на солнце... - Вдруг произносит он пространно и поднимает голову на позднее вечернее небо. 一 Тогда ведь от вас совсем ничего не останется. 一 Я достаточно оставил... - Он наклоняется и глядит Лизе в глаза. Зелёные?.. - Передай письмо Эльзе. 一 Почему не попросите кого-нибудь другого? 一 Я точно знаю, что ты не станешь его читать, а ещё не станешь никому рассказывать то, что там написано... 一 А что там написано? - Не сдержавшись, спрашивает она и давит в себе первый прилив гордости. Он всего лишь подлизывается, не нужно его слушать. 一 ...а ещё не станешь рассказывать того, что сейчас случится. - Продолжает он, как бы не заметив вопрос, и девочка сразу же напрягается. Ступор, свойственный детям в компании страшных дяденек её не парализует, лишь из стоп разливается щекотным теплом пружинистая готовность. Окинув взглядом территорию, она прикидывает сумеет ли он от неё убежать, потому что в собственных силах против него не сомневается. Если он сейчас сделает что-то дурное, она раскатает его по этой дороге голыми руками. И он это знает. Потому-то дождался, когда пройдут по аллее в самый конец, почти к самой тропинке, ведущей к семейному склепу. Ветер обдувает и даже забирается к нему под шубу. Удивительным образом он стал чувствовать прохладу так, будто не уютно. Как самый настоящий человек. Это даже приятно. Это происходит стремительно, как ему того и хотелось. Он хватает девочку за куртку и наклоняется, обнажив клыки, якобы чтобы укусить, когда она молниеносно от страха выхватывает из кармана маленькие металлические ножницы, блеснувшие в свете тусклого фонаря тонкими серебряными наконечниками на лезвиях. Маленьким расплавленным крестиком, который Игорю защититься так и не помог, зато поможет теперь. Они вонзаются в его шею легко, как в мягкое масло, а в Лизе тревога, обида и презрение едино расцветают вместе со вспышкой ужаса от нападения, так что когда от укола прямо в артерию он падает на колени, всё держа её за куртку, Лиза надавливает на рукояти и к собственному удивлению прорезает тупой серебряной стороной ножниц ему глотку поперёк длинной глубокой полосой. Руки налиты такой силой и уверенностью, будто она сотни раз это уже делала. Кай перед ней на коленях на мгновение застывает и глядит куда-то перед собой. Захлёбывается кровью из лишней дырки в шее. Жуткое безэмоциональное лицо и чуть распахнутый рот, втягивающий воздух, чтоб беззвучно произнести слово, смысла которого Лиза даже не понимает и от адреналина, колотящего изнутри, даже не замечает мысли в голове и так она естественна и близка, что девочка собстваенных губ не контролирует. Произносит голосом слишком спокойным для ситуации: 一 Эта сука тебе не поможет. - Она слышит эти слова и хочется зажать себе рот рукой потому что будто не сама их сказала, но сейчас слова, сказанные на эмоциях последнее что её беспокоит. Кровь льётся из его шеи, затекает под воротник шубы, он наконец отпускает её куртку и падает вперёд головой. Лиловатая кровь струится на покрытую коркой инея брусчатку, а Кай буквально на глазах облезает. Пропадает его кожа и плоть, исчезают волосы на голове и сам он к тошнотворному ужасу девочки уменьшается в размерах. Скукоживается, как в ускоренном режиме чернослив, сворачивается и остаётся лежать под своей шубой, как большая, размером со взрослого ребёнка, летучая мышь. Рядом продолжает суетиться Вишну, будто ничего и не заметил, а Лиза в ступоре глядит перед собой, сжимая ножницы капающие кровью ей под ноги. Это не был он. Это не был Кай, но слёзы текут и дыханье сбивается не поэтому. Руки у неё трясутся как от холода, а ножницы в руке кажется невероятно тяжёлыми. Кровь на пальцах неприятно холодит от ветра и уже густеет на коже вязкой, пахучей смолой. Он убила... Никому не говорить. Растворить на солнце и передать письмо Эльзе... Мысли мечутся в голове, как рикоршетящие пули и заставляют тупо стоять и пялиться на него. Это было так легко... Его кожа от серебра таяла, как лёд от паяльника. Она точно помнит в собственном теле эти чувства — ярость, желание чтоб он напал, чтоб появился повод наконец сделать это. Эти чувства комом подступают к горлу и теплятся в желудке тошнотой. Девочка падает на колени, больно ударившись о каменную поверхность аллеи. Брюки пачкаются в луже крови и от одного только этого ощущения комок в горле разрывается рвотой и слезами. Хочется кричать, повторяя «Я не хотела», но это будет враньём — она хотела.***
А в жизни Алексея Максимовича всё кажется ещё более запутанным, но объяснить происходящее он не может даже самому себе, так что и спрашивать это у Игоря и кого бы то ни было кажется бессмысленным. Изо всех сил приходится напоминать себе где и когда он находится, потому что постоянно, стоит хоть на несколько минут задуматься, мысли превращаются в сплошное чёрно-серое конфетти. Неуютное ощущение себя неприкаянным постоянная сонливость, но неспособность уснуть, когда наконец добирается до кровати ночью, однако вырубается, как по щелчку пальцев днём, едва голова касается подушки. А затем опять эти сны. Как кто-то с ним говрорит, потом яркий свет и после этого поцелуй. Холодные сны, тревожные, но приятные. Шёпот гудящий под кожей маленькой трансформаторной станцией. Отправляет по телу редкие, крошечные разряды образов. Какие-то цепи, самолётики и баночки, слишком много снов так что голова гудит, и воспомигнания наружу рвутся кровью из носа. Сны про двух Каев и что-то ещё. Кажется, что-то случилось, но что именно он не помнит до конца и самому себе стыдно. Снова рядом с Кириллом его не слушается память. Они подрались, потом он рассказал имя и Лёша его.. 一 Привет, красавчик. - Льётся в уши горячий шоколад, а за ним сразу ощущение рук, обнимающих за талию. От собственных разрывающих голову мыслей, он наощупь кажется каким-то прохладным. 一 Привет. - Отвечает и смотрит Юри в глаза, но поджимает губы и мягко отстраняется. Нужно покончить с этим. Сколько можно из-за собственной трусости откладывать момент, когда скажет ему всё? Просто так сильно не хочется расстраивать его, ведь похоже Лёша Юри действительно нравится. Он вращает на языке слова «у нас ничего не получится», но выходят они слишком сухими и канцелярскими, таким что Юри такого не заслуживает, так что хочется приправить чем-то ещё. Объяснить, рассказать, а что рассказывать и сам не знает. Он самого себя перестанет уважать если вслух скажет… Что? Что Кай убил. Что он сделал... Сколько всего он натворил... А что говорить? Простил его? Нет, не простил. Рассказать что испытывает, когда один только его голос из наушников слышит или чувствует его присутствие совсем неподалёку, прямо как сейчас. Рассказать это, но как говорить, если сейчас вообще не понимает что происходит и где он вообще. 一 Юри, слушай. Ты мне очень... 一 Эй, ты, полуфабрикат. - Перебивает его голос из зала и Лёша оглядывается на голову выглядывающую из-за двери. - Подерись со мной. Удивительно, он сам зовёт. Лыбится так, будто и не случилось ничего. А что вообще случилось? Мы дрались... А когда? 一 Хозяин, прошу, не мешайте, пожалуйста, разговаривать! - Раздражённо отвечает он, но едва успевает договорить фразу, как дурацкая улыбка с его лица сползает и начальник в одно мгновение оказывается рядом и долго и пронзительно смотрит на Юри. Буквально к месту его приколачивает собственным присутствием и Лёша уже дёргается, чтобы его защитить, на что Кай отвлекается. Хватает накрашенными ногтями парня за ухо тащит за собой следом в зал. 一 Какого ху... чёрта? - Он поднимает глаза, уже оказавшись в просторном помещении с имитацией ринга и хмурится. Играет музыка, кто-то из уборщиц бегает на дорожке чуть поодаль, а «Золушка» лупит грушу. Юноша здесь был всего пару раз и прямо сказать не привык к этому зрелищу. Когда Кирилл без одежды светит своим проколотым соском и вроде как тренируется, но при этом у него накрашены ногти, всё это так друг с другом не вяжется. Один его вид вызывает желание сейчас же хорошенько ему врезать. Сам на себя Кай косится в зеркало с мыслью «Выгляжу как натурал. Ужасно». 一 Давай, подерись со мной. 一 Я устал. 一 Ничего ты не устал, говнюк. - Кай не сильно, но твёрдо вдаряет мелкому в живот кулаком в надежде его расшевелить, но кулак встречается с опорой в виде крепких мышц под его футболкой. Он застывает и как будто не ожидал, смотрит вниз на собственный кулак — Ой... Не представилось возможности в прошлый раз его потрогать, поэтому о наличии такого каменного пресса у этого пиздюка он не догадывался. Поджимает губы и вжимается в его живот кулаком, прощупывая рельеф костяшками. Твёрдый. Даже спина покрывается испариной, а под рёбрами что-то погано сдавливает. Не ожидал. Если он сейчас заставит этого засранца снять футболку, что он тогда увидит? Он уже видел его полуголым, но не так близко. А он сегодня ещё и надел что-то слишком, как Кириллу кажется обтягивающее... От этих мыслей кружится голова и хочется поскорее прекратить, так что он снова его толкает и смотрит в глаза. Надеется никто этого поведения не заметил и вообще это ведь спортивный интерес. 一 Ты сегодня выходной и ничего не делал целый день, а близнецы уже закончились. Подерись со мной, я знаю, ты умеешь. - Говорит и толкает Лёшу в плечо, поддразнивая, и от этой его беспечности парню хочется рыдать. Как он после всего этого может вот так улыбаться и слушать... что это играет? Попса, ну, конечно, не удивительно. 一 Почему бы вам не выбрать противника себе по силам? - Хмурится и старается не смотреть на его соски, что очень трудно, потому что его грудь практически на уровне Лёшиных глаз. Кай с громким звуком хрустит шеей, как цепью бензопилы. 一 Вот я и предлагаю те... - Он прерывается и начинает подражать певице из колонки и так этим раздражает. — ...не незаменим. Я открываю мир других мужчин. Мало половин, мало, мало половин... Ну, давай, долбоёб, неужели чтоб заставить тебя драться, нужно тебя разозлить? Не хочется его ни видеть ни слышать, от его присутствия и голоса звучащего сейчас совершенно привычно, буднично, всё внутри вибрирует. Стоит ему коснуться и нервы натягиваются от воспоминаний о том какое его тело на ощупь. От мыслей, переполняющих голову и пульсирующей, нарывающей опасности его присутствия. Если Алексей сейчас же не свалит, снова наделает глупостей и, видимо, только из чувства вины, великодушный Кирилл до сих пор позволяет ему находиться рядом с собой. Не понимает чего помощнику сейчас стоит рядом с ним каждая секунда. Если он сейчас согласится позаниматься с боксом точно с ума сойдёт. У него больше нет права с ним сближаться. 一 Вы итак с этим справляетесь. - Вздыхает он и, чтобы больше не слышать этой ужасной песни и этого ужасного человека, он затыкает уши наушниками. И его же голос включает в этих наушниках. Хочется уйти, отделаться от мыслей пожирающих тело, как тлеющую бумагу. Сбежать от него, от воспоминаний, от ощущений на кончиках собственных пальцев, от самого себя спрятаться. Он шагает прочь и молится Спутнику, чтобы никто не попытался его сейчас задержать. Не хочется сейчас ни с кем говорить, объяснять что-то вспоминать. Итак слишком много мыслей в голове. Он настраивает на телефоне ночную съёмку и, немного углубившись в ворот куртки, шагает в сторону статуи Давида. Итак на улицу шёл и, оказавшись, наконец, снаружи, вбирает прохладный сухой воздух полной грудью. Приятно. Он запрокидывает голову и в очередной раз отмечает какое над поместьем удивительно чистое небо, будто Санкт-Петербург находится рядом, но в ином измерении, со всем своим серым, промозглым смогом, а здесь густой хвойный лес — природный фильтр от примесей. Алексей фотографирует небо, но без экспозиции звёзды поймать не удаётся. Жалко, камера хоть и хороша, не отражает того что он видит. Хотя видит он в темноте, как обычно — никак, и дорогу приходится освещать для себя фонариком на телефоне. Луч скользит по заиндевевшей траве, которая от шагов под ногами хрустит и ломается. Вырывает для него из темноты облетевшие кусты снежноягодника, некогда рабочий, а теперь разбитый небольшой фонтан, а затем луч почему-то замирает, хотя телефон юноша уже убрал. Жмурится и массирует глаза и в очередной раз пытается пронять что творится. Кажется вот-вот он окончательно перестанет что-либо понимать. Над почерневшей от грязи талой водой в фонтане застыло бесформенное пятно слабого свечения и он сначала думает, что это какая-то птица, а потом вспоминает, что птицы над поместьем не летают. Снова хочется спать и глаза слипаются. Он протягивает руку и ожидает коснуться чего-то обжигающего резким светом, но ладонь только проходит насквозь и оказывается прижатой к шероховатой поверхности каменного фонтана, а слабо сияющее пятно так и продолжает висеть в воздухе. Белое, как цветок лилии, растущий из темноты. Он наводит на него камеру, но оно исчезает, стоит поглядеть через объектив и уже непонятно видел ли он что-то или это просто был отсвет луны, отражённый через воду и брошенный на потемневший камень. Ничему уже нельзя доверять, в особенности себе. Он продолжает снимать всё, что видит, тёплый звук затвора успокаивает. До сих пор времени постоянно не хватало, да и погода была неподходящая — такие, как это, здания снимать, когда всё жёлтое, не подходит. Этот дом выглядит слишком хмурым и жутким, под стать ходящим вокруг себя легендам. Лёша снимает под ногами листья, которые по запарке забыли убрать. Вдыхает запах надвигающейся зимы и потирает нос. Уже холодно и день сильно сократился, но снег то наметёт, то прекратит. Вот-вот выпадет окончательно — редкие лужи кругом уже покрылись тонкой серой корочкой. Не хочется говорить с Кириллом, но слушать его другое дело. Он в этом ледяном и сером полумраке из наушников звучит горячо и темно. Ночными клубами, гонками и нежным, почти птичьим звуком мотора «роллс-ройза», звоном бокалов и снова насмешками, оскорблениями и этой сладкой хрипотцой, которая так сильно напоминает о том дне, что Лёша переключает трек озябшими пальцами. Как он на ухо стонал моё имя... Даже не замечает, как выходит к небольшому участку в северо-западной части территории, скрытому за облетегим деревом. Небольшая поляна прорезанная тонкой тропинкой, ведущей к пруду неподалёку от склепа. Туда, где нашёл его, кажется, целую вечность назад. Прямо на том самом камне. В самом начале его эта часть сада немного пугала — этот чёрный необитаемый пруд, прохладный ветерок тянущийся с шумом листьев из леса и эта маленькая каменная постройка в паре десятков метров отсюда. Ветер там постоянно застревает в расселинах между камнями от чего кажется, что здание немного гудит, стонет. Стенает голосами мертвецов. Это ощущение смерти живущее здесь и мысль о том, что прямо рядом аккуратные ряды вазочек с вампирским прахом и нельзя даже быть уверенным в том, что часть чьего-нибудь сознания не продолжает жить там, впитывая, как одноклеточное, редкие частицы навещающей этот склеп уборщицы. А может там вампиров и вовсе нет, кроме госпожи Тойрер и всё это Гречкины. Но проверять Лёше совершенно не хочется. Неуютно здесь. Наверное хорошо, что он не знает где похоронены родители — неприятно связывать мысль о погибших любимых людях с мыслью о том, что где-то под ногами находятся их трупы, над которыми вовсю работает почва. Пару раз снилось, что он их навещает. Они лежали вместе на каком-то столе на белой скатерти, держались за руки и на мертвецов не были похожи, будто даже говорили с ним, но почему-то никакого покоя это не вызывало, скорее отвращение: кому пришло в голову навещать трупы? Неясно что более жутко — могила или вазочка с обезличенным серым песком. Но всё-таки кажется, что хотелось бы один раз их навестить. Он и сам не знает зачем. Может потому что нормально они так и не попрощались. Они сказали Игорю, что хотели ограбить, а Игорь подозревал, что речь о выкупе. Но он теперь знает - они не хотели никакого выкупа, они хотели убить. Не просто убить. Воспоминания снова жгут глотку болью. Чужая память, сливающаяся с собственной, но такой чужой и далёкой, будто не он сам пришёл тогда, не он сам видел своими глазами и слышал голос. Голос зовущий за собой и такой приятный, что готов был следовать за ним без оглядки. Будто не его, а подкинутое кем-то чужое воспоминание о нём самом. Жуткое. Неприятное. Горькое. Как было страшно и больно и откуда-то издали будто зовёт уютное и доброе, хорошее. Хочет защитить его от происходящего вокруг кровавого ада и неизвестности. Он шёл, глядя в окровавленную пасть и думал там ему будет безопаснее всего. Кирилл был так прекрасен и за эту мысль стыдно. Хотелось скорее прийти, протянуть руку, позволить укусить себя. Он старается вслушиваться в его песню, чтоб не погружаться снова в воспоминания той ночи: 一 Мама мыла Раму мылом. - Удивительно, нашёл способ докопаться до детской скороговорки и до религии одновременно. Что ещё удивительнее, так это то, что Лёша в этом бормотании научился различать слова. Но самое удивительное то, как не похож был на самого себя голос отца, заставляющего госпожу Тойрер-Гречкину рассказать настоящее имя. И как не похожа на себя была мама, когда с таким садистским наслаждением душила Кирилла. Нет, они не хотели просто выкупа, они хотели лишить их костей... Каким же отвратительным было слово... — С Раваной мелодрама, мама... - Что-то читает в наушниках, а ресурсов сознания на то, чтобы снова вычленять отдельные слова уже не хватает. Он просто слушает. ...слово «Поганка». Не верится, что такая красивая его мама с такими мягкими волосами могла произносить такое гадкое злобное слово с такой злобной интонацией. Он наклоняется и обнаруживает у камня маленькую клумбу белых, как пальцы покойника, серых к основанию тонких поганок. Странно, как эти малыши пережили снег. Растут маленькими кривыми пучками и камера захватывает их в отличном ракурсе. Высокие и низкие, тонкие и пышные юбочки желтовато серых шляпок. Изящные крохотные убийцы. Неужели родители могли быть такими чудовищами, чтоб поступить так? Он жмурится, но от слёз это уже не помогает. Неужели могли такие люди по настоящему любить своих детей? Капли по покрасневшим от прохлады щекам уже во всю льются, но он продолжает жмуриться, чтоб не позволить себе скулить и всё ниже сгибается над мелкими грибочками, чтоб никто, даже случайно издалека увидевший, не смог бы заподозрить, что он плачет. Как он сам после этого всего может смотреть в глаза Кириллу и его отцу, которому обещал защитить его? Он прямо как собственная мать его душил, а начальник, видимо слишком глупый, или же очень милосердный, а потому не выгнал до сих пор, не избил и даже не порвал у него на глазах его трудовую книжку. Он просто лишил части зарплаты. Издевательство. Просто лишил денег за то, какую зияющую рану Лёша в нём расковырял. Лиза уже и думать забыла про укус. Он у неё на шее уже почти не заметен. Смеялась и хвасталась своим новым платьем, говорила она теперь прямо, как «бедная Настя», а Лёша настолько чуждым себя теперь ощущает ко всему этому миру нормальных и улыбающихся людей. Он сам чёртово чудовище. Закопаться бы прямо сейчас в землю под этими поганками. Он поднимает взгляд выше, прямо на камень, на который начальник тогда забросил ноги и замечает на нём странные трещинки, ровные, похожие на символы и ведёт взглядом выше. Там тёмные пятна от прошлогоднего мха и оледеневшие листья, которые он, сам не понимая зачем, смахивает и тупо пялится на надпись «Гречкин Кирилл Всеволодович 22.08.6275 — 31.01.6290» А потом перечитывает. А потом снова и никак не может собрать воедино мысли. 一 Нашёл мою могилу? - Мурлычет его голос над ухом и Лёша вздрагивает. Слышать его одновременно и в наушниках и снаружи жутковато. 一 Кир.. Хозяин, зачем вам могила? 一 Как бы тебе объяснить мой хороший? - Он садится рядом и Лёша всем телом содрогается от его присутствия и спешно, неловко утирает от слёз глаза, чтоб начальник этого позора не увидел. - Ты бы не хотел после смены имени себе могилу откопать?.. Я сам копал. - Он гордо улыбается и в этом освещении от взгляда на него даже слёзы высыхают. Сфотографировать бы его — получится совсем не то же самое, что на той фотографии на обложке Vogue, где он с «семьёй». Когда улыбается вот так, он такой светлый, почти даже не опасный, что уйти хочется ещё сильнее, но сил на это уже нет. Хочется поцеловать. Он отводит глаза и глубже кутается в куртку. 一 Это ведь дата смерти вашей... - Лёша поджимает губы, чтоб не сказать про его маму, потому что знает, что для начальника эта тема болезненная. Даже тянется в кармане за зажигалкой, потому что чувствует по настроению, что прямо сейчас для Кирилла удачный момент чтобы закурить, но он этого не делает. Когда вообще он в последний раз видел его с сигаретой? В кармане быстро щёлкает кнопкой, чтоб не успевал загораться огонь, но грели пальцы мелкие искорки. 一 Дата смерти моей личности наверное. Хуй знает, это нормальная идея — если кто-то захочет найти здесь вампира, он найдёт его могилу и фотографии с похорон. Кто-то, кто знал про существование вампира Кирилла. Но Кай-то не вампир, вот же свидетельство. И тиктоки мои с серебряным кубком-черепом. - Он снова хитро улыбается. Лёше было бы легче если бы он больше никогда не улыбался вот так. - Тем более этот дом считают заброшенным. 一 Серебряным кубком?.. - Переспрашивает он. 一 Да это вообще железяка, но она так хорошо покрашена, что даже герр Густав бы не отличил. Алексей от всего этого даже ёжится. Кажется, с ним вот так тысячу лет не сидел рядом и не говорил так спокойно. От этого спокойствия даже отпускает горечь чужих воспоминаний, только теплится в голове пугливое желание узнать где сейчас лежит его рука и представится ли возможность; которой он, конечно же, не воспользуется; чтоб потрогать его пальцы. Это слишком страшно. Избивать его в порыве гнева, трахать в состоянии аффекта или укусить - это одно. Но взять его за руку... Всё, на что хватит сейчас совести это попытаться поговорить о том, что юноша видит, стоит закрыть глаза. Кай где-то совсем издалека слышит звук хрустящей листвы, но предпочитает не обращать внимания. Сдерживает стыдную улыбку. 一 Хозяин, знаете, мне постоянно снятся сны... 一 Ну, всем снятся. 一 Я не уверен, что они значат, но мне всё время кажется, что есть немного больше смыла... Чёрт. - Он жмурится и кажется, что сейчас самое время извиниться за собственное поведение, но думается бессмысленно просить его о такой глупости, как прощение, потому что Кирилл его точно никогда не простит. Он итак требует слишком многого, оставаясь здесь. Начальник тому страшному дню буквально поставил памятник и больше этого не забудет. Ему и самому присутствие Лёши сейчас, должно быть, неприятно, но он продолжает делать вид, что всё хорошо. Может, чтоб потом выдумать глупую причину, по которой сможет его уволить. Алекей уже вздрагивает каждый раз, когда видит Марину, потому что ждёт что она вот-вот скажет писать заявление. Кирилл никогда его не простит. Как и сам юноша, разумеется. Возможно, сейчас их последний разговор. Возможно, Кирилл выбросит его из своего дома, когда парень признается, что знает что именно там случилось. Но выдавить из себя удаётся только самые тупейшие мысли. 一 Я знаю, что вам неприятны люди и, извините, если ошибаюсь, но мне кажется вам именно поэтому они стали противны. 一 Хах, тебе не кажется. - Кай косится в сторону звука позади. Дурная собачонка роется в кустах. А ведь Вишне только вчера сделали маник. 一 Но вы должны знать, что не все люди такие чудовища, как... 一 Да ладно тебе, святоша. Твои родители не были чудовищами. - Лёша даже поворачивается и тупо пялится на начальника, услышав это заявление. - Они верили в то, что делают доброе дело. Возможно, они даже и зла лично нам не желали. Так уж получилось. Лёше хотелось бы не согласиться и сказать, что просто так поганкой не станут называть, но кажется произносить это слово запретно. Оно ругательное. Хотя Кирилл и набил поганку у себя под глазом. Действительно сильный человек. 一 Вы удивительно глубокие слова говорите для того, кто не верит в богов и добрые человеческие качества. 一 Я верю в человеческую глупость, иногда даже в алчность, в агрессию и двуличие, но знаешь, даже если лиц у человека два, это, типа... наверное, не значит, что ни одно из них не настоящее. 一 Мне очень хотелось бы верить, что они не были совершенно плохими людьми... - Он тяжело вздыхает, не позволяя голосу дрожать. - Может, глупыми, может злыми и гнилыми насквозь, но они ведь любили нас и мы с мамой под Новый год вырезали ножницами... - Он осекается и снова глубоко вздыхает потому что кажется вот-вот его прорвёт. Лёша и вполовину не так силён, как Хозяин. 一 Скажи прямо сейчас что бы ты хотел им сказать. Я знаю, вам верунам это очень важно. 一 Это же бессмысленно. 一 Ага. - Он рассеянно стучит носком ботинка по надгробию напротив себя и глядит юноше в глаза. - Знаешь, кто похоронен в этой могиле? Кирилл чуть ближе придвигается к Алексею, глядящему на этот камень так, будто впервые его видит. Глядит на камень, потом на его ботинок. По ноге вдоль и переводит взгляд на его лицо со слабой, как всегда надменной улыбочкой. А потом на надгробие снова и снова на дату. День, когда погибла госпожа Тойрер. И родители. Удерживать тяжёлые капли на нижних веках уже не получается, так что он вздрагивает и, скукожившись, утыкается лицом в собственные колени, чтобы спрятать слёзы, но звуков от острых вампирских ушей он спрятать не может. Рыдает для себя беззвучно и трясётся, поливая собственные джинсы, а Кирилл расслабленно приваливается к нему и смотрит на лес, на деревья. Парень всхлипывает и трясётся, и Кирилл даже не представляет как вообще мог бояться кого-то, вроде него. Такой очаровательно милый нытик. Снова начинается тухленький и реденький снег. Он столько раз представлял этот момент. Как будет злодейски хохотать, как пацану прямо здесь перекусит сонную артерию и выпьет. Хотелось позлорадствовать. Хотелось в лицо этим поганкам посмеяться и рассказать, что теперь их сыночек работает на него и отправится отсюда на зону или прямо в катафалк, как только Кириллу того захочется, но теперь не хочется вообще ничего, только слушать, как мило этот ребёнок рядом с ним хнычет и как крепко сжимается. Если мама была права и тот свет есть на самом деле, то пусть они все внимательно полюбуются на то, что происходит и говорить им об этом смысла уже нет. Так сидят и время, кажется, вместе со снегом замерло и не движется. Слушают шорох листвы в лесу и слабый плеск в пруду. Мёрзнут, но друг о друга греются в незаметном касании плечами. Совсем скоро со всем будет покончено. Кирилл выдыхает и воздух изо рта паром не выходит, как это обычно бывает с теплокровными. Всегда хотелось увидеть как это — чтоб прохлада серебристой дымкой отмечала в воздухе его дыханье. Всегда хотелось попробовать быть тёплым, как трясущийся рядом с ним комочек скорби, который наконец прекращает трястись. Атмосферу тихого сожаления прорезает далёкий и тонкий звук, отразившийся от костей Кирилла лезвием и заставивший всё тело мгновенно одеревенеть от ужаса. Но сотой доли секунды хватает ему, чтобы прийти в себя и сорваться с места по хрустящей траве вперёд. К источнику жуткого звука, который, он изо всех сил надеется, что ему послышался. Изо всех сил надеется, что всё в порядке, но этот писк не звучал так, будто всё в порядке. Лёша ещё несколько секунд медлит, но увидев, как мчится куда-то начальник, тоже приходит в себя и подскакивает следом, перемахнув через спинку скамейки, только не так быстро, а нагнав, и вовсе застывает на месте статуей. Глядит и снова пытается разогнать ступор, как тот, накативший, когда Хозяина застрелили и пытается уложить в голове происходящее. Страх сдавливает лёгкие и заставаляет сердце пропустить удар. Кирилл сидит на коленях перед кровавой лужицей на земле и прижимает к себе нечто чёрное, блестящее в темноте стразами на кофточке. А рядом валяется чёрная записка со страшной надписью, которую Лёша в ужасе перечитывает несколько раз, потому что оно не укладывается в голове. «Каю от Герды. Я уничтожу всех, если не отвалишь». Липкий ужас ползёт по спине холодным потом и вспыхивает в груди горячей, пронзающей ненавистью. Невозможно представить себе кого-либо настолько бесчеловечного чтобы навредить Вишну. Собачка в его руках не шевелится и пачкает его одежду кровью. 一 Кай... - Трясущимся голосом произносит Лёша, глядя на хозяина, скукожившегося с маленьким чёрным тельцем на руках, а от зрелища беспомощно висящих наманикюренных лап кружится голова. 一 Он жив, вызови скорую. Больше он уже не думает и как может быстро мчит в дом, по пути набирая телефон, но пальцы не слушаются и промахиваются мимо цифр. Кто-то сделал это буквально только что. Герда была здесь несколько секунд назад, он ещё может учуять её по запаху собачьей крови. В дверях он едва не сносит с ног выходящего Валентина и только неразборчиво выпалив что-то про скорую и сунув его в руки свой телефон, врывается в дом. А затем усилием заставляет себя успокоиться, выдыхает из лёгких целиком весь морозный воздух сада и глубоко и медленно потягивает носом. Каждая клетка тела готова ловить что-то похожее на металлический запах с горьковатым собачьим оттенком, но ничего не получается, будто от адреналина пропал нюх. Где-то на территории, кажется, должны быть установлены камеры, так что, чуть не подскользнувшись на подтаявшей с ботинок наледи, он сбегает по лестнице вниз в два прыжка и тут же спешит в сторону женского крыла, где живёт ответственная за камеры Марина, но уже на повороте всё-таки случайно улавливает запах. Запах масел в смешении с псиной и металлической кровью. Алексей застывает и поворачивается в его сторону и заходит на ватных ногах в душевую. «Герда» спешно полоскает под краном лицо и розовая от крови вода стекает с пальцев. Заставляет мокнуть волосы и открывать острые вампирские уши. Он поднимает голову и переводит на вошедшего Лёшу глаза. Бордовые, как капля крови на кончике носа, глаза и длинные зубы сверкающие в лампах от воды. Лёша замирает в дверях и глядит, пытаясь осознать стоит ли сейчас убегать, а глядящий на него Юри точно так же пытается понять стоит ли сейчас нападать. Лёша даже переставить себе не мог на его лице настолько каменного безжизненного выражения и этого взгляда рептилии. 一 Ты... - Он делает глубокий тяжёлый вздох и продолжает смотреть на него своими непривычными красноватыми глазами. - Ты не должен был этого видеть...***
Его воспоминания, кажется. Начинаются, когда они сбежали. Будто личность его сформировалась в тот момент, когда они поняли, что больше можно не бежать. Что больше за ними не гонятся, больше телефоны не прослушивают и на родном языке говорить больше не опасно. Северная Корея не то место, что отпускает так легко, но кажется за ними бежать перестали тогда, когда он показал кого именно пытаются вернуть. Четверых он заставил перестрелять друг друга, а ещё троих уложил прямо на месте и сколько бы лет ни прошло в его руках сохранится ощущение от этих тел. Они столько лет жили там, в сраной деревне, рвали руками траву и думали ничего не получится, как не получилось у тех людей, которые пытались сбежать, но сели и больше о них не слышали... Он не хочет звать их отцом и сестрой — настоящие отец и сестра бы не бросили их, настоящие любили бы его, как мама, не смотря ни на что. Конечно он не до конца уверен любит ли его мама, иначе не боялась бы опозорить семью и отвела бы его к психиатру, но хочется верить, что она на самом деле не считала Пён Су ненормальным или же просто боялась, что его могут закрыть в лечебнице. Он не рос так, как это бывает с книжными маньяками и в целом не был каким-то отличным от других детей. Просто кровь доставать для них было дорого, как бы отец ни старался — дома таких, как они, не считали за людей и цены на кровь устанавливали по собственному желанию маленькие предприятия. Вампиры были грязью, которую Кимы заметали под ковёр. Досадной мелочью, которая пачкает идеальную картинку, хотя нет и не было никогда этой идеальной картинки — она всегда была с червоточинами. Вся их сущность, как тот прекрасный дом, который стоял напротив их деревни. Огромный дом из гипса с бутафорскими шторками, показывающий Югу как прекрасно здесь живётся, скрывающий как ужасно здесь живётся. Всегда была опасность того, что папу посадят просто за то, что он вампир и за то, что он после первого брака женился на человеке, поэтому нельзя было отсвечивать и спорить нельзя было. Повышения на работе просить и ругаться с хозяином коровника, который продавал кровь. Так и в тот первый раз тоже, кажется, дома оставалось слишком мало крови и он уже начал чувствовать, как слабеет и как стремительно падает температура. Вампир не умирает без крови, просто становится живым овощем, но он не хотел в кому. Родители были на работе, сестра в школе, а маленький Пён Су почему-то не отправился в детский сад и оставался с няней. И перегрыз ей щиколотку. Это был рефлекс - любой бы так сделал, тем более четырёхлетний. Тогда стало так обидно, что до сих пор его кормили гадостью, вроде коз и овец и не давали попробовать нормальной, человеческой крови. Его сестра была одним из тех малых удачным процентом вероятности, когда у вампиров рождаются люди и уже через год он попытался позвать её. Он помнит этот возраст, у вампиров сознание приходит раньше. Они всегда дружили и играли вместе, это показалось правильной идеей — почему не позвать человека, которого любишь, но сестра, как это называют «не услышала», не подошла. На него мама тогда посмотрела как на чудовище, услышав, как он её зовёт, так что даже ударила его. Так он понял, что её больше не любит. Так он понял, что она только человек — маленький, пугливый, слабый. Может поэтому на маму подействовал гипноз и она пошла. А отец тогда схватил сестру и они сбежали. Будто Пён Су какой-то монстр. Попытались пересечь границу, чтоб порвать все связи, а вместо этого просто исчезли. Мама иногда плачет, глядя на их фотографии, будто скучает по тварям, которые могли так с ними поступить, но Пён Су эмпатичный человек, поэтому разрешает ей грустить. У мамы были близкие друзья в России и помогли здесь расположиться, помогли даже сменить документы и имена, а Пён Су, теперь Юри, мама обещала кормить кровью тогда, когда тому этого захочется, но с условием, что он будет скрываться и больше никого не убьёт. И он лишний раз показал ей насколько он далёк от понятия «чудовище». Не убил её за удар, не ругал за тоску по родным и не стал брать у неё кровь силой, согласился на её условие. Но разве возможно кому-либо объяснить, что кровь гораздо вкуснее, когда отдают её со страданием? Он вовсе не психопат, его просто не понимают. От испуга надпочечники вырабатывают адреналин, поэтому кровь разгоняется, становится теплее, дольше не останавливается, а ещё вкус имеет специфический. Этакий вкус поражения. Эти знакомые мамы тоже иногда выбирались в лес на охоту и никто никогда не осуждал их за то, что для них вкуснее мясо самим убитого оленя, чем мясо из магазина. А потом их дочка так беспечно играла с собакой, будто сама захотела, чтоб её куснули, хотела сделать доброе дело и покормить его. И да, конечно он врал, но как было обидно, что мама не верила в его слова о том, что её покусала собака. Ведь он не убивал целых два года после побега. Как мама считала, в обычную школу ему ходить было опасно, так что нужно было увеличить доходы и позволить Юри учиться в частной вампирской школе в нескольких остановках езды от их посёлка. Удачно получилось, она ходила в местную церковь имени ангелов летников (Он тогда ещё не понимал что это значит и не сердился за то, что верует в религию, порицающую вампиров) и встретилась там с высокой и очень яркой вампирой в красивом пальто. Она пригласила матушку на собеседование и он глазом не успел моргнуть, как помогал в саду местному садовнику и учился в школе с такими, как он. Даже подружился с кем-то, но они не поняли, когда он рассказывал про вкус поражения. А ещё он учился вместе с хозяйсим сыном, имени которого пока что не знал, но уже видел, чувствовал — он поймёт. Его подвозил личный шофёр, в отличие от Юри, но на него можно было посмотреть в окно или следом за ним войти в двери школы. Он был особенным, тому тоже нравилось пугать и издеваться, правда, не ради крови. И Пён Су невольно залюбовался этим парнем, таким притягивающим взгляд и идеальным, который выкидывал окурки и не замечал, как младшеклассник их поднимает и докуривает за ним, чтоб хоть немного к нему приблизиться. Мама сразу заметила, что он понравился и не подпускала его к Кириллу, но это поведение ему было непонятно — ведь он не стал бы звать вампира. Люди глупые организмы, неизвестно с чего мать решила, что он обязательно будет делать больно тем, кто ему нравится. А кусать вампира он тем более бы не стал. Так казалось, пока Юри не напал на одного из школьников, но вовсе не потому что плохой, а потому что тот ублюдок не нравился Кириллу. Казалось, он такой поступок оценит, а Юри снова удалось избежать наказания благодаря хорошей взятке и нежеланию господ быть упомянутыми в статье рядом со словами «нападение» или «укус». А Кирилл не заметил. Это было обидно до слёз. Хотелось ругаться на корейском вслух и пинать мусорные баки, потому что он даже не заметил, что Юри ради него в чужой стране стал преступником и вылетел из школы. И в новой школе ему не нравилось, дети взяли моду подшучивать над длинными клыками которые маме обещал прятать за гипнозом и длинными волосами за которыми скрывал уши. Ничего не получалось, но позднее он случайно столкнулся днём с вампиром, ужасно похожим на Кирилла, и тот рассказал как зубки прятать даже от себе подобных. Как использовать авто загар, и как удачно, что для корейца быть смуглым нормально. Как перебивать запах, чаще находясь на кухне рядом с мамой и спать с ней в одной кровати даже когда стал взрослым, чтобы скрывать за её запахом немного неестественный аромат «запаха человека». А потом научил как гипнотизировать даже вампиров - Юри этому ещё очень долго учился. Но всё-таки находиться среди тех детей в школе комфортно по прежнему не было. Мама забирала его из школы и отводила туда, часто говорила с учительницей (Всё ещё не доверяла?) и ему страшно было подумать во что превратилась бы жизнь без того презираемого "маменькиного сына", если бы они узнали, что она с ним, десятилетним, до сих пор спит и она его взрослого до сих пор, кормит, правда, не грудью. Пён Су стал прогуливать школу и домой иногда приходил поздно, но мама замотавшаяся на работе, этого иногда совсем не замечала или она просто не хотела его видеть. Он познакомился с крутыми ребятами, которые носили на головах жёлтые банданы и свастики. Кто-то думал, что они какие-то «скинхэды», но они не были лысыми и про Гаттлер ничего не знали — какая глупость! Ведь это было так давно, свастика давно перестала означать фашизм. Эти ребята в вампирской школе не учились и историю прошлых тысячелетий не знали так хорошо, как Юри и могли про фашизм даже не знать. Эти ребята были из группировки круче. Их банданы были круглыми и изображали солнце, на лацканах их пиджаков красовались маленькие свастики и подсолнухи, а один (как же круто!) похвалился татуировкой римской цифры семь на запястье. Они встречались после школы и обсуждали убийства. Ребята придумывали какое для этого можно использовать оружие и как сопротивляться гипнозу, а Юри их гипнотизировал и очарованный слушал. Они не были плохими, они, как он сам, были просто не поняты. Они его познакомили с другими, таким же классными ребятами и там он иногда зависал и изо всех сил тренировал своё искусство оставлять зубы незаметными, а уши спрятанными. Он даже хотел набить татуировку как у них, но побоялся, что если скажет, что его кожу возьмёт только серебряная игла, они его точно раскроют. Они стали друзьями, они его понимали, хотя и были всего лишь людьми, а одна девушка даже утешила его двенадцатилетнего, сделав мужчиной, после рассказа о том, как эта сволочь Кирилл не замечает его. Казалось они почти семья, но он всё время чувствовал вину за то, что "из этих". Они о пятых так отзывались, будто вампиры это глисты или плесень. Было опасно, их дружба вот-вот могла разрушиться и его завалить обломками. Хотелось как-то доказать свою преданность. И скоро такая возможность представилась. Он среди них был самый младший и «беспалевный». Сделал вид, что внимательно слушает, когда ему давали инструктаж. Нужно было заставить вернуться «отбившихся от стаи», как они сказали. Заставить двоих бывших летников вернуться, ведь всем известно бывших не бывает и он знал, как никто лучше, и его за это уважали. Он хорошо знал какими бывают вампиры, поэтому красочно описал и наделил вампирскими чертами в собственных историях тех нескольких людей, которых уже успел убить, или покалечить. И он правда внимательно выслушал их грамотный и хороший план как «такому мелкому пиздюку, как ты, будет легко туда пробраться», но ему не нужно было что-то выдумывать потому что герр Густав учил его гипнотизировать всех, кого он захочет. И как легко с новыми знаниями, которые обещал использовать только во благо, но со скрещенными пальцами, оказалось проникнуть туда, где люди буквально заперты в боксах. В родильный дом. Можно было не бояться камер или наблюдения, можно было просто дождаться пока отвлечётся медсестра и прошмыгнуть за дверь полную яблок. Так ему показалось — они все пахли неспелыми, кислыми зелёными яблочками. Они все орали, широко раскрывая рты, как птенцы какой-то птицы и все, как один, были сморщенные, розовые, укутанные в маленькие саваны. Двое из них не кричали поэтому почему-то сразу привлекли внимание. Такие умиротворённые, тихие как маленькие Будды. Как и все дети, они пахли молоком, посыпкой и чем-то похожим на яблоко. И какашками, конечно. Они его просто очаровали и даже несмотря на то, что страха от его присутствия не испытывали, он был уверен, что младенец будет на вкус яблочным. Она не была. Он взял её на руки и мелкая сука на него отрыгнула, так что даже когда прокусил ей мягкую розовую шею, он чувствовал только отвращение и выпил только для того, чтоб её смерть не была напрасной. Он так быстро никогда не гипнотизировал, как тогда. Оглянулся и только-только увидел медсестру открывшую рот, чтобы заорать и сразу же вонзился в неё взглядом и ещё кровавым ртом произнёс «Молчать». Это подняло настроение, правда, ненадолго. То, как легко было внушить ей, что ребёнок умер по естественным причинам и сбежать, и уже не беспокоиться о том что подумают об этой смерти другие, увидевшие мелкую дрянь с перекушенной шеей. Так он понял, что даже кровь иногда может не приносить удовлетворения и уже тем более его не приносила кровь матери, потому что всё время казалось ей это неприятно и ему в целом это опостылело. Нужно ведь когда-то взрослеть. А потом те люди пришли. Уже давно стало казаться, что госпожа к маме относится плохо, высокомерно, как ко всей прислуге и это было так обидно, иногда прямо до слёз и так сильно хотелось ей показать свои уши и не позволить с собой обращаться, как с каким-то человеком, но проблему её отношения к маме это бы не решило. Было обидно что она обижает маму - будто часть него самого. А на Кирилла он злился до смерти, потому что тот его признания даже не заметил, а ведь Пён Су так нервничал. И тогда появились двое с подсолнухами на лацканах и сразу стало понятно чем это чревато и он даже попросился помочь им, лично увидеть как Кирилла мучают, но его с собой не взяли. К сожалению. Он как обычно зависал с друзьями летниками, когда появись эти двое и кто-то сказал, что они из Лета уже давным давно вышли, но кто-то так смешно сказал «Максик своё дело помнит, он из нас самый солнечный». И так смешно было услышать, как огромного бородатого мужика назвали ласково «Максик», что Юри даже рассмеялся, а потом понял, что те, кто спрашивал про Кирилла, это те заблудшие снова вернулись всего через год. Благодаря нему. Он им помог и даже не только потому что Кирилла ненавидел, как и его змею мамашу, а потому что летники узнали, что Пён Су вампир, но не выгнали и даже не убили. Они наоборот обрадовались: станет гораздо легче искать уязвимые места и засылать своих людей в вампирские клоповники, если побратались с одним из них. Тогда для него будто снова началась новая жизнь. В доме стало тише и стали реже приходить люди. Половина персонала уволилась, но это лишь означало что мама теперь меньше времени будет готовить. Она носила этому уроду еду, а он её ругал и прогонял и каждый раз хотелось выйти начистить ему лицо, но она почему-то запрещала. Зато она не замечала куда Юри пропадает и почему на его плече появилась татуировка. Он приносил Каю бухло и из вампирской солидарности не рассказал никому его настоящее имя, но исправно носил ему выпивку, чтобы тот поскорее сдох. Пусть не навсегда. Но это здорово повеселило. Особенно найти его мёртвого в его комнате. Это было началом их отношений. У них тогда случилась первая ночь, хотя об этом, конечно, никто никогда не узнает, но это был для Юри в некотором смысле первый раз и это было волшебно. Жаль, что он этого никогда не узнает. А когда Кай очнулся, его будто подменили. Он снова вернулся к учёбе, хотя и с репетиторами, и половину времени тратил на свои книжки, а половину на то, что пропадал по разным клубам и неизвестно был ли он счастлив, но иногда бродил по поместью, будто призрак и вокруг ничего не замечал, засыпал в кабинете своего отца или на четвёртом этаже на ковре перед картинами своих родных. А Юри его забирал, потому что иногда представлялся повод снова между ними случиться кое какой магии. За это было немного стыдно и неловко, но ведь он всегда делал это, лишь когда убеждался, что Кай полностью вырубился. К тому же только в рот. По настоящему взять его Юри собирался, когда Кай будет в сознании. А в доме стали появляться его друзья и от этого стало страшно, что снова Кай от Юри отдаляется и уже даже маленькие магические моменты его не радовали, особенно потому что мама стала что-то подозревать и велела его пьяного забирать из различных частей дома Валентину. Нужно было действовать, поэтому Юри убедился, что начальник в сознании и осознаёт происходящее и тогда во второй раз попробовал признаться ему в любви. Казалось, он точно должен понять. За много лет среди всех этих мерзких человечков Кирилл единственный так сильно выделялся, что его первого в своей жизни Пён Су мог назвать любимым и ему первому рассказал настоящее имя, но этот ублюдок только посмеялся и сказал, что не станет встречаться с парнем, тем более с прислугой. Пьяная тварь будто даже не уловил смысла слов «Я укусил для тебя того придурка в школе», а на признание в том, что тоже вампир, даже внимания не обратил. Как же обидно стало, когда он нашёл какого-то ублюдка с которым начал видеться чаще других. Не станет с парнем? Господи, как он возненавидел его тогда. Того чувака завести оказалось проще простого — такая же, как Кай пьяная тварь, но должного эффекта это не возымело, нужно было действовать решительнее. Например рассказать этому Сандро, что эрогенная зона Кая это его шея и предложить попробовать придушить его во время секса, но тот не только не приполз к Юри после расставания, но и вообще решил поиграть в натурала, Пока этот финт не повторили уже с другим. Так расстроился, что с ним тоже ничего не получилось, а ведь думал на этот раз наверняка, что даже прикончил этого Энтони и слава богу мама об этом не узнала. Да и мало ли торчков подыхают от передоза? А спустя несколько лет явился третий. Он Юри даже начал нравиться. Он был так не похож на остальных. Пён Су тогда застал его в душе и тот от испуга сверкнул на него жёлтыми глазами и едва не спалил не готового Юри, так что ситуацию срочно пришлось спасать заговорив на идиотскую тему о поедании собак и пофлиртовав с ним немного. Маленький тупой лох, но с ним всё время казалось: ещё чуть-чуть и спалит. Это давало такие острые, газированные ощущения, как тогда, когда среди летников скрывался или когда спящему Каю присунул в рот. Как тогда, когда рассказал одной знакомой вампирочке чем занимается Кай и его вонючий папаша, а потом на Синем балу любовался этим буквально с первых мест, потому что душить ублюдка и потом потереться между его бёдер, когда он вот настолько напуган, это самое настоящее ёбаное волшебство. Адреналин, которого ни одно вещество, даже кровь, никогда не подарит. Он думал унизить его можно, если похерить ему карьеру, столько раз чёрным ходом приглашал в дом того педиковатого журналиста, но этот Мася оказался вариантом проигрышным. Этот мелкий охотник тоже был отчасти проигрышным — Юри столько раз пытался его загипнотизировать, но больше, чем «скрыть зубки» не получалось. Тупая непослушная бестолочь, он иногда так злил, что Пён Су поскорее сбегал от него, лишь бы не ударить. Ничего с ним было не понятно. Иногда казалось всё идёт отлично, как по нотам, чтоб Кая надломило и он был к употреблению готов, а иногда казалось ебучий малолетка только всё портит, но это глупо. Разве он такого, как Юри, по настоящему Каю сможет заменить? Он даже имя себе выдумал "Герда", чтоб дурачок сам понял как они друг другу идеально подходят. Юри даже надеялся что Кай получит послание от этой самой Герды и испугается того, что кто-то знает о его тайных делишках в лаборатории, получив крысу со шприцем — ну самая ведь очевидная подсказка. Как и то, что крыса была отравлена интересной тайской болезнью, но маленький тупой мальчишка открыл подарок, который ему не предназначался и чуть не отравился сам, но Юри не мог на него злиться, ведь у него был план Б. Находить через братьев летников и приносить Каю столько наркоты, чтоб он в ней утонул и сдох там от передозы и хотябы разок порадовал Юри, пока герр Густав спит мертвецким сном. Конечно он и к нему ради спортивного интереса пытался однажды подкатить, потому что возраст только цифра особенно для вампиров. Тем более он на Кая так похож, но с тех пор, как говорили об этом много лет назад, старый дурак так и не прекратил быть натуралом (какой же бред!). Разумеется, за столько лет чувства Юри уже немного угасли, поэтому просто побаловаться в ротик было уже недостаточно, особенно после того, как увидел однажды его напуганным и униженным. Хотелось ещё разок вот так же... Нужно было продолжать скрываться и только ради ревности на его поганой морде дурачиться с его мелким помощником. Но он чуть не спалился самым идиотским образом, когда мать на нервах от того инцидента с проституткой сына кормить снова не хотела, ссылаясь на якобы слабость и якобы усталость. Боже, он тогда зашёл чисто чтоб полюбоваться на уставшую рожу Кая, но даже не предполагал, что от вида девочки с грушей голод разыграется такой сильный, что этого Лёшу едва не захочется прямо на месте растерзать. И голод дал о себе знать в самый неподходящий момент. И эта тварь Кирилл посмел взять его на руки, но раздражение смыло одной только угрозой спалиться. Пришлось притворяться, будто поддался гипнозу, давясь внутри злобой за то, что он совсем ничего не помнит. Всё, потому что Пён Су точно знал - будет шанс получше. Братья летники на машине уже провалили задачу похитить Кая и отвезти туда, где Юри сможет поразвлечься с ним, как следует, зато дали хорошую подсказку: придурок очень дорожит своей шавкой. Но нужно было ждать. Тем более, что в этот раз всё происходило само собой: этим двоим даже не нужно было даже помогать в том, чтобы поругаться. Кирилл и Лёша друг друга терпеть не могли. Они тогда чуть не поубивали друг друга в библиотеке. Казалось, Кай уже близок к тому, чтобы приползти наконец к Юри на коленях, но он посмел так сильно привязаться к своей новой ёбаной игрушке. Никогда спустя столько лет Юри не ощущал так остро, что он отдалился, когда они там на пруду болтали, как чёртова сладкая парочка и это после той ссоры наверху, которую Юри и пара девочек слушали с удовольствием, как бразильский сериал. Нужно было заставить тварь испугаться, нужно было надломить его, нужно было укусить его тупую зверушку и пригрозить, что его бессмысленная конопатая интрижка тоже в опасности, чтоб он испугался за его жизнь и делал всё, что Юри скажет. Он готов был уже очень многое сказать и сделать. Он за столько лет подглядываний за ним в гостевой комнате и сёрфинга по интернету для них приготовил мысленно целый мир запретных шалостей, которые обычным человечкам показался бы извращением, но это было бы идеально. Должно было быть идеальным. Кай - идеальная картинка с червоточиной. Иногда кажется Пён Су и сам, как тот гипсовый дом — идеальная картинка с червоточиной. Но вместе они бы бы сделали целую и по настоящему идеальную. Вместе бы досуха высосали это желтоглазое недоразумение. Он столько раз фантазировал как это будет. Как они будут заниматься сексом, кусая Лёшу одновременно, размазывая его друг другу по губам, как шоколадное мороженое с адреналином и вкусом поражения. Только прямо сейчас это было очень некстати. Нужно было действовать быстро, поэтому у него не было времени как следует обдумать свой план. Они застали его врасплох. Кай ведь знал, что он следит, он смотрел на него, они сталкивались взглядом столько раз. И в тот раз с проституткой он посмотрел на Юри через замочную скважину и улыбнулся. Он видел это собственным глазом - Кай улыбался ему, как бы говоря, что у них всё обязательно будет, когда он закончит притворяться. Поэтому глядя теперь в эти глупые жёлтые глаза, он буквально не знает что делать. Уже поздно будет соврать Лёше, что он его любит? Тем более, что это не совсем ложь, он ведь здорово привязался. Но выдавить из себя удаётся только слепую, отчаянную ярость.