«Jeden 3000».
Заключив, что действительно ничего не поняла, Лиза только глубже скукоживается в своём кресле. Её подружки из школы расстраиваются из-за мальчиков или событий в сериале и самое страшное, что сотворила каждая из них — получила не ту оценку или, как самая «отбитая» из них, — попробовала курить. А Лиза до сих пор чувствует, как холодная кровь полилась из под её лезвия и по асфальту застучали лиловые капли. Кап, кап, кап. Рот раскрывается в попытке сделать вдох, проекция глаз растворяется в полумраке, а к его коленям всё капает. На мозг снова и снова капают воспоминания о том что она сделала отмеченные едкими, колющими словами «Убивица», «Душегубица», «Ведьма», «Чудовище». Есть ли хоть кто-то более гадкий, чем она? Все поверили в то, что герр Густав уехал, никто даже не насторожился, на неё никто и не подумал бы, да и Эльза бы не догадалась, если бы Лиза не прибежала к ней в слезах, но от того только противнее. Маленькие ножницы в кармане жгутся и душным ярмом сжимаются на шее. Она даже не сразу понимает, что со звоном стучась о ножницы в кармане вибрирует телефон. И осознание того, что этого звонка она ждала, волнует так, что отвлекает от тяжёлых мыслей. — Юри?! — Привет, мелкая! Я только сейчас смог позвонить. — Что случилось? Куда тебя увезли? — Я... Ты не знаешь? - Голос его звучит виновато и испуганно. — Нет, Лёша ничего мне не сказал. - Она даже выпрямляется и прижимает телефон крепче, чтобы ничего из его слов не упустить. - Сказал только, что полиция. — Да. Мне пока что разрешили один звонок и я решил позвонить тебе. — Это какая-то ошибка, как тебя могли забрать? — Боюсь что нет, не ошибка. - Он тяжело вздыхает и старается сдержать улыбку. - Что-то случилось с маленьким Вишну, но Кай Всеволодович... - Он с удовольствием отмечает, как глубже от злости начинает дышать девочка, лишь услышав это имя. - Он просто нашёл повод избавиться от меня, потому что я мешал ему обижать твоего брата. — Тебя подставили! Этот... этот Кай всё время точил на тебя зуб, ты должен поговорить с облакатом, а я могу быть твоим свидетелем! — С кем поговорить? - Ухмыляется он. — Ну облакат... Который помогает в суде. — Я знал, что могу на тебя положиться. Даже мама мне не верит. — Я обязательно поговорю с Лёшей. Эта крыса ему голову заморочил. - Заявляет девочка и сама себе кивает. Юрочка носил ей конфеты, а ещё он с ней сфотографировался и она одноклассницам наврала, что это Джин из BTS. - Здорово, что тебя никто не сумел задурить, Лиза, - Ухмыляется он и выдерживает долгую паузу. - Тем более, учитывая, что именно Кай Всеволодович убил ваших родителей. Её глаза застывают на месте и даже кровь кажется замерзает в жилах. Она глядит в одну точку и снова и снова прокручивает смысл сказанного у себя в голове. Пленница Эльза, вынужденная успокаивать себя звоном ложки. Свечница, имя которой Кай даже не запомнил. "Это есть нельзя". Юри, незаслуженно обвинённый, вечно расстроенный после «смен» Лёша, а теперь... Точно. Лёша наверняка всё знает. Знает, но... Тяжесть ножниц в кармане мягко её отпускает, будто делает вдох. Эти слова горькой чёрной нефтью наливаются у неё в груди и разгораются тлением ядовитого токсичного пламени. Под кожей вены зажигаются пылающей паутиной. Чудовище. Точно. Она и есть настоящее чудовище. Мама, папа и Игорь охотились на таких как он, но брат оказался слишком уязвимым и попался. Всё теперь зависит от неё. Она сама должна теперь всех спасти. Поджав губы и закрыв глаза, она опускается вглубь себя и в этой чёрной глубине начинает гореть в собственном пламени. Ведьма.***
— Если бы ты знал как сильно я презираю себя. Он настоящий монстр, не человек даже, но даже так я так и не сумела заставить себя перестать его любить. - Вздыхает Аджума тяжело и мягко трёт на запястье укус. Зачем же каждый раз было кусать её? Ведь можно осторожно брать кровь, не причиняя "званому" боли. Он читал. — Вы не виноваты... - Говорит он, хотя и понимает, что многие с ним бы не согласились. Главное только, чтоб эти самые многие не узнали ни о чём. Пускай думают, что начальник самодур и Юри просто так прогнал, больше будут бояться. Главное чтоб близнецы не растрещали по всем углам. Алексей Максимович массирует переносицу и пытается вспомнить кто ещё мог видеть и слышать. В коридоре пахло духами Марины, прачка была у себя, сомелье снова бухал в библиотеке. Кажется, плюс-минус трое из прислуги, не считая него. — Я помню, знаешь, как вчера, как его носила. Сказали, что он вампир ещё на УЗИ, спрашивали готова ли я избавиться от него, сказали меня никто не осудит, но я не смогла. - Она вытирает глаза платком и сейчас кажется ещё старше, чем обычно. От слёз в речи Аджумы Хын всё сильнее проступает корейский акцент, будто она языком лопает во рту шарики. — Вы ведь были готовы к такому? — Я знала, что может родиться пятый, но много молилась. Знаешь, у нас на севере не много христиан. Чаще сателлы или атеисты, но у нас в деревне был маленький храм. И там я молилась, чтоб родился человечек. Поэтому дочка была человеком. — Значит, вы молились чтобы и Юри родился человеком. - Произносит он тихо и хмурится. Его Шар только следует за Луной. Спутник Спутника. Кто-то говорит покровитель охотников, но он никогда не молился ему о чём-то конкретном, чтобы не оказалось, что его Шар его игнорирует. Наверное, его бы это очень ранило. — Он даже вампиром не родился. Он был монстром с самого начала... У рожениц, знаешь, молоко от крови розовое, а моё было почти красным. Но я полюбила его. Всегда буду любить, А вот он... Не думаю что он вообще когда либо считал меня своей матерью. Дойной коровой. А я и есть корова. Тупая корова... Он, кажется, около двух часов успокаивал её, но когда уходит она продолжает плакать, не притронувшись к чаю. Впервые Аджума сняла перед ним свои часы и впервые стало понятно почему она разворачивает их циферблатом внутрь. Она рассказала всё, что смогла. Сказала что не потому старалась помешать их отношениям, что против геев, а потому что Юри пытается сломать всё, что ему нравится, но понятнее от этого не стало. Сам себе юноша перестаёт быть понятен. Почему так волнует чужая женщина и как успел так привязаться к маленькой надменной собачонке. А главное почему испытал облегчение, когда Юри задрал на себе майку, демонстрируя татуировку свастики. Мозги в голове дрожат, как желе и ноги от происходящего подкашиваются. Слишком много всего в одном разуме и всё это никак не укладывается. Как истекал кровью маленький пёсик впервые не кажущийся надменным. Как Юри поднял на него красные глаза и так усердно смотрел, до того напрягся, что стал мелко трястись и вены на лбу выступили, а Лёшиных моральных ресурсов уже не хватало, чтобы ужасаться, расстраиваться или злиться. Он просто потянулся за пистолетом у себя под футболкой готовый направить, но, вспомнив, что его там нет, схватил тонкие запястья пальцами одной руки и удивительно, что ему это удалось. Юри не стал даже вырываться. Послушно сел в машину полиции и от того это казалось слишком жутким. Но ещё более жутким выглядит Кай. Он в своей ванне возлегает, как утопленник. Рядом на полу ворох его окровавленной одежды, а лицо кажется таким мрачным, будто если с ним сейчас заговорить можно точно лишиться жизни. Юноша смотрит на него и с горечью чувствует в груди тоску по его зубастой улыбке и каким-нибудь глупым шуткам. - Хозяин, вы в порядке? - Спрашивает всё-таки найдя в себе силы, чтоб погрузиться в синий полумрак его ванны. Странно, здесь совсем не пахнет куревом, будто здесь уже очень давно не курили. Как так? — Они сказали, что Вишну останется под наблюдением ненадолго и поправится. - Отвечает и утирает лицо мокрой ладонью. Освещение в комнате плавно сменяется на фиолетовое, в котором его кожа и зубы начинают сиять ядовито-белым. — Вы же, хирург, вы же могли сами ему помочь? — Я испугался, у меня руки тряслись, плюс я был «в клеточку». Лёша закатывает глаза. Мог сейчас учиться в универе и понимать предметы, а понимает дурацкий сленг, как то клеточка - кристаллическая решётка соли. Подходит ближе и просто, чтобы занять себя чем-то, собирает его одежду с пола. Кай может вести себя как обычно и делать вид, что всё в порядке, но Лёша всё равно будет чувствовать свою вину, особенно теперь, когда оказалось, что это он не заметил опасности, которая была так близко. А что случилось бы, если бы Лёши вовсе здесь не было? Может Юри бы тогда не стал вредить? И, разумеется, Кай будет вести себя так, словно за свою собаку вовсе не волнуется. Кажется простого присутствия рядом будет достаточно, чтобы как-то успокоиться, но уже через секунду парень теряется между радостью и сожалением о том, что пришёл, потому что броском кобры вампир хватает его за ремень штанов и шиворот рубашки, и легко, как напуганного кота затягивает к себе в ванну прямо в одежде. Вода маленьким ароматным цунами переливается на пол и растекается зеркальным болотцем. — Блять, мой телефон! - Орёт Лёша, отплёвываясь, откашливаясь и пытаясь выбраться, но Хозяин повисает у него на шее и придавливает к ванне всем своим весом. - Зачем вы это сделали?! — Захотелось. - Выдыхает он расслабленно и прижимается к намокшим джинсам бёдрами. — Вы ведь могли... — Попросить? Ты бы не согласился. - Он прижимается ещё крепче и с тревогой Лёша отмечает, что Кай заставил чуть шире раздвинуть ноги, чтоб ещё теснее прижаться. — Вы же не собираетесь?.. — Не собираюсь. Выдохнув, Лёша откидывает голову и пялится на тонкую полосу под потолком, сменяющуюся с ярко-розового света на красный. Вода у него здесь очень горячая, но внутри изъедающий холод. Только такому лицедею, как Кирилл удаётся так легко притворяться, что кошки у него на душе не скребут и отшучиваться, а вот у Лёши, кажется, всё на лице написано. Хотя всё-таки здорово успокаивает то как холодно он прижимается. — Что-то должно случиться... - Бормочет Хозяин где-то рядом с ухом и сползает вниз, уложив голову к нему на грудь. — О чём вы? — Слишком легко твой Хоу Сян сдался мусорам. — Он не китаец... Даже если и так, я буду вас защищать. — Наверное я не стану сопротивляться, когда начнётся. Пусть что хотят со мной делают. — Хозяин, почему? Вам что же, ваша жизнь не дорога совсем? Нет, не смейтесь, я имею ввиду. - Юноша осекается от ощущения его тела пробирающего насквозь. Слишком тревожно рядом с ним так близко находиться. - Ведь у вас реп, у вас акции, дети и ваши друз… Ваши фанаты, ещё жена. — Я сам во всём виноват… В том что случилось. — Почему вы? — Я ведь знал его kleines schmutziges Geheimnis . — Знали? — Догадывался, что что-то с ним не так. Блин... Он не мог тогда смотреть на твою кровь, бледного словил, а потом в обморок ёбнулся. Так бывает, если долго не пить кровь, но я списал на совпадение. Он сказал потому что боится крови, но он же видел меня... Он убирал снег на улице и видел меня через стеклянную дверь, когда я ту женщину... В общем, когда я был в крови он и бровью не повёл. И ещё... — Разве вы можете быть виноваты в том, что сделал другой человек? — Я знал, что он подсматривает. Что пялится на меня, когда я трахаюсь с девками или когда иду куда-то. Он всё время пялился. Это типа... Как-то поднимало самолюбие чуток. - Лёша закрывает глаза и погружается в его голос. Такой вибрирующий где-то в грудной клетке и сегодня такой откровенный. Наверное, он бы не был таким ни за что и перед Лёшей не стал обнажаться, если бы не перенервничал так сильно. — Я видел его в замочную скважину, когда говнюк подглядывал за нами с тобой и всё ждал, когда он взбесится. Когда у меня будет повод перегрызть ему нахуй глотку. Я подверг вас всех опасности. — Нас? — Близких. От этого слова, кажется, рёбра в груди расходятся трещинами и что-то надрывается в желудке осколками плавящегося льда. — Близких... - Повторяет он шёпотом, глядя, как жёлтый свет перетекает в изумрудно зелёный и, растворяясь в ощущении прохладного тела, которое подозрительно прижимается пахом к его ягодицам. — Не надо думать себе хуй знает что. - Произносит тихо и удобнее устраивается у него на груди, а Лёшу от этого как-то изнутри всего выворачивает. Слишком близко и холодно. Слишком спокойно. Почти кожа к коже. Так близко, будто незримыми щупальцами сплетаются друг с другом души. — Кай Всеволодович, а почему здесь совсем не пахнет сигаретами? — Курить бросил. — Что? Зачем? — Курить - здоровью вредить. — Отвечает он, как бы отмахиваясь. Едва ли его хоть раз в жизни беспокоило собственное здоровье. — Хозяин, я поговорил с Аджумой Хын. Она сильно извиняется и вы должны... — В смысле "должен"? - Он отыскивает под водой Лёшин живот и немного больно щипает ногтями. — Нет, правда, послушайте... — Не представляю что ты умного можешь мне сказать. - Он театрально почёсывает подбородок и по слабому шороху парень отмечает, что у него снова отросла щетина. Ему с ней очень красиво. — Вам не следует. Ну, то есть... - Он глубоко выдыхает и кладёт руку Кириллу на спину, как бы прижимая к себе поближе, будто это может его успокоить. Где-то из под попы различается слабое голубоватое свечение напомнившее о том, что его телефон водонепроницаемый. - Не следует увольнять её... — Ты еблан? — Она не виновата, просто надеялась, что Юри завязал. Он обещал ей, что завязал, а она, Аджума, любит вас, правда, вы должны мне поверить. — Пф-ф. - Он фыркает и тяжело вздыхает. - Терпеть не могу эту старую дрянь... Но с чего ты решил, что я собираюсь её уволить? — Вы не собираетесь? — Мало ли что она про меня разболтает. Она знает про меня даже больше, чем ей положено. — Отвечает тихо, а Лёша где-то внутренне улыбается. Очевидно, Кирилл вовсе не поэтому не хочет её увольнять. Он тоже привязался, просто гордость не позволяет признать. — Хозяин, я должен спросить... - Свет снова становится ярко, непроглядно красным и в горле снова тянет горечь. - Вы сказали, что сами позвали наших родителей. Зачем вы соврали? — Подраться хотел. — Только это?.. Он поднимает голову и остро упершись подбородком Лёше в грудь смотрит. Через темноту смотрит прямо в глаза, но так близко, что чувствуется, как стучит сердце у него в груди, как пахнет его кожа и как видно ту самую тонкую золотистую плёнку внутри его глаз, которая, отражая красный свет начинает сиять ослепительно розовым. Прямо как тогда. — Ты ведь сам всё знаешь... - Шепчет неопределённо. В груди от этих слов что-то сжимается и начинает чаще стучать. — Вы знаете?.. Вы тоже... - Бормочет он, теряя из лёгких остатки воздуха, но закончить не успевает, потому что в маленький мокрый и красноватый комок их темноты со светом ламп из коридора и сиянием неясных огоньков врывается нечто. Нечто бросается в их сторону быстро и ловко, как змея и как змея же сильно кусает, но легко сметает выпрыгнувшего вперёд Лёшу с пути и бросается к Кириллу. Теперь понятно почему так быстро тот бежал, когда услышал визг своей собаки. Нервы, вены, мышцы, кости, каждая клетка плоти натягивается, как тетива и вибрирует звонкой, холодной решимостью. Решимостью защищать такой острой, что и секунды не остаётся на то чтоб обдумать кто это напал и почему. Нечто движет его телом так стремительно, что он даже не замечает откуда в комнате появляется свет и какая сила позволяет крепко впиться в руку нападающего за микросекунду до того, как нечто острое вонзилось бы в плечо Кая. Тот в свою очередь даже не движется. Не уворачивается, не отбивается, не пытается спастись. Он застывает, как маленькая крыса увидевшая перед собой змею и отсчитывающая частыми ударами сердца собственные последние мгновения. Змея выворачивается из крепкой хватки так легко и ловко, будто вытекает ртутью из пальцев и, кольцом обогнув юношу, снова оказывается перед ним нос к носу. И сверкает на него двумя огромными золотистыми фонарями. — Лиза. - Хрипит Лёша в ужасе от страшной догадки, но девочка не отвечает, даже будто не видит его и новым броском старается вонзиться Каю в горло, только Лёша успевает оттолкнуть в сторону её руку, за что получает глубокую и длинную царапину через всё лицо, но от боли не теряет внимания. Острая боль в ужаленной руке усиливается от горячей воды, и привкус крови брызнувшей из царапины на лице его будто подстёгивают. Оттолкнув Кая куда-то назад, за свою спину, он бросается вперёд, готовый принимать новые укусы и удары. Яростная змея с шипением вьётся у него в руках и пытается извернуться, но он не нападает, только крепче прижимает её к себе. Как сильно она выросла с тех пор, но всё такая же маленькая тёплая и родная. Старается оторвать его от себя, вывернуться, укусить, полосует его по спине и с гневом выдыхает на ухо. — Ты всё знал! — Да, Лиза, я знал, прости. — С самого начала ты знал, что он в этом замешан! Ты предал меня! Предал нас! Наших родителей! - Голос её надломленный звучит так, будто в глотке у неё гнётся металл. — Послушай меня. — Заткнись! Я знаю, что происходит. На секунду кажется, что через ослепившую ярость пробивается что-то родное, знакомое, будто проступает из-за туч и, улучив момент, юноша пытается оттолкнуть девочку в сторону, но Лиза, упершись коленом в край ванны, будто сорняк из земли вырывает его из горячей воды и швыряет об стену. Меня, здорового амбала, как девчонке удалось?!... Где-то слышится хруст треснувшего кафеля и с ним становится понятно, что происходящее по настоящему опасно. Не успев даже ужаснуться тому, что происходит и от сильного удара едва не потеряв сознание, он всё-таки успевает схватить её за ногу и дёрнуть назад. Она громко приземляется на лопатки, разбрасывая вокруг брызги пролившейся воды и всхлипывает, но ориентации в пространстве не теряет. Юноша впервые видит, как светятся её глаза и впервые в жизни сам осознаёт как, должно быть пугающе выглядел тогда на балу. Это заставляет похолодеть внутри органы и позабыть на какое-то время, что эта жуткая хищница его сестра. Сейчас это его противник. Заблокировав выпад, он уворачивается и пытается схватит её за руку, но легко увернувшись, она толкает его в грудь, застав снова удариться спиной о стену. Боль пульсирует, кажется, во всём теле сразу, но только придаёт уверенности и ловкости. Защищать. Неважно как, но вот этого, в углу сжавшегося и к участи совершенно пассивного он поклялся защищать. — Что на тебя нашло?! - Ревёт голосом, сорванным от этого болезненного ощущения, будто эта девочка со всклокоченными волосами ему не родная. Будто не узнаёт эти сияющие жёлтым глаза. — Он тебя загипнотизировал! Голову тебе заморочил. Никогда он её такой не видел и даже не представлял, потому это зрелище так жутко, чужеродно, немыслимо и аномально. Нельзя расслабляться от того, что это сестра, нельзя давать слабину. Но нельзя и делать ей больно. — Всё не так, послушай... — Не мешай мне если не хочешь лишиться глаза! - Скрежещет металл у неё в груди и девочка снова ныряет в сторону начальника, но брат успевает оттолкнуться и прыгнуть вперёд, закрывая Кирилла собой. Что бы мама сейчас сказала?.. — Блять! - Грохочет голос сестры и звенит, отразившись от кафельных стен вместе со звоном металлического предмета выпавшего у неё из пальцев. Юноша даже вздрагивает от того, как неестественно это звучит и отворачивается в полной готовности увидеть не меньше, чем страшную Химеру с огромными крыльями и рогами позади себя, потому что в этом проклятом доме, прижимаясь к этому проклятому человеку уже ни в чём не может быть уверенным. Слёзы, пот и кровь текут по лицу и звучат в голове наковальней мысли: «Юри-вампир. Кирилл убил родителей. Мама, «поганка» и это неестественное «блять»» голосом сестры, к которой он как к гарпии боится поворачиваться. Только прижимается крепче к прохладному телу и хочется уткнуться в него лицом и заплакать. Кажется, только этот слабый дёрганный наркот в этом мире способен защитить его от ужаса, который сам же и создал. Девочка закашливается, а Кирилл с гнусной улыбочкой нажимает на копку, заставив прекратиться направленную прямо ей в лицо мощную струю холодной воды. Лиза утирает лицо, выжимает волосы и трясётся непонятно от холода или от ярости, но наконец так остро напоминает снова себя обычную. Маленькую, эмоциональную и обиженную. Лёша смотрит на неё несколько секунд, проверяя можно ли. Осторожно садится рядом с ней и всё внимательно смотрит на её лицо, поняв, что это вовсе не включенный в комнате свет, а снова его глаза, которые напоминают о себе слабым зудом, но видеть в темноте не прекращают. Кажется, если он сделает резкое движение она снова психанёт, но отдуваясь и утираясь от холодной воды, сестра только вибрирует. — Лиз... — Ты предал нас всех. Меня, родителей, Игоря. — Кто сказал тебе это? — Тот, кто, как и я, по настоящему любит тебя. Я беспокоилась, когда дома ты связался с дурной компанией, с этим Мишей, но ты побил собственный рекорд! - Она тычет пальцем в Кая, который отворачивается и всё старается держаться за спиной охранника и Лёша за это благодарен. Наверное, если бы захотел, Кай сейчас же своими накрашенными ногтями вырвал позвоночник из её спины, поэтому тревога всё не отпускает. — Вот это самая дерьмовая на свете компания! — Ты всё не так поняла. — Это ты не так понимаешь. Очнись. — Она крепко сжимает его плечи и встряхивает, а его будто на секунду выбрасывает из происходящего. Только на секунду. Глаза закрываются, воздух полностью покидает лёгкие, лёгкие покидают тело, тело покидает душу, остаётся точка. Маленькое зерно сознания в темноте. Вездесущий шёпот тёплой листвы и плеск. Опять он. Плеск жидкости, гудящей всполохами, искрами, событиями и эпохами, новыми, новыми рождениями и смертями, витками. Он пытается идти, но сделав один лишь шаг, проваливается вглубь этого шёпота и в нём же появляется. Открывает глаза где-то, где не находится. В темноте и слабом запахе пыли и плесени. — Видишь меня? - Спрашивает кто-то похожий на Кая, но сил ответить нет. Что-то снова тянет его обратно. Больно и холодно выдёргивает и с болью и лёгким ударом тело возвращается в душу, а в тело возвращаются чувства. — Что это?.. - Бормочет Лёша. смаргивая наваждение. Галлюцинации? — Слышишь? - Повторяет сестра, глядя ему в глаза, будто он и правда никуда не уходил, но ощущение было едва ли менее реалистичным, чем холод мокрой одежды, липнущей сейчас к телу. Голова звенит от всего это расслоения реальностей. - Вы видите в каком он состоянии из-зас? — Помолчи, девочка. — Доносится голос сзади и юноша будто вспоминает где он находится. Над головой освещение становится фиолетовым. С него стекает вода и кровь, а напротив сестра такая же мокрая и злая. — Ты должна верить мне. Я тебя хоть раз подводил? — Он тебя загипнотизировал! — Лиза, я люблю тебя, но... - Он осекается и зажмуривается, чтоб отстраниться от этой комнаты, этой ситуации, от самого себя и того невольного слушателя позади них. Кажется, что подписывает какой-то жуткий контракт этими словами. Куда страшнее и опаснее, чем поцеловать его ладонь. Нечто по ту сторону здравого смысла отметившее клеймом его душу. То самое, обжигающее горло и отравляющее лёгкие, вызывающее кровотечения и приступы астмы. То, что колючим комком внутри так долго жжётся и то, что хочется наконец выплюнуть из себя, как гнусное ругательство. - Но он мне тоже дорог. Слова отражаются от кафеля и прорезав пространство застывают в воздухе. Лёша сразу же жалеет о том что внутри их не удержал, потому что кажется они в этой тишине звучат снова и снова. Давят тяжестью на без того тяжёлую голову. Продолжает шуметь только вода льющая из крана, а Лиза несколько мгновений гудящего молчания смотрит на него со злостью, как на идиота и кажется сейчас его бы точно убила. — Какую чушь ты несёшь, братец! Он заморочил тебе голову, загипнотизировал. Ты совсем не замечаешь что с тобой происходит! Укладывать её пришлось в собственной кровати, как маленькую. Как это было несколько лет назад, когда случилась гроза и она попала под дождь, испугалась, разревелась, а потом случилось кое-что похуже, потому что сестра начала тосковать. Той самой горькой тоской, которой Лёша надеялся не застать. Тоска эта была страшнее молний и грома раскалывающего небо, будто создатель планету надвое ломает. Вытерев насухо и переодев, он упаковал её в одеяло, как младенца и попросту не знал, как может он, восьмилетний унять внутри неё ту боль, которую сам с таким трудом научился избегать. Потому что знал, что никогда с ней не справится. Тоска по родителям, которых она никогда не знала. До сих пор иногда даёт знать о себе. И хоть теперь им двоим на одной «полуторке» немного тесно, свесив наполовину попу, он, как тогда, продолжает обнимать девочку и с тяжестью подбирать слова у себя голове, которые от него как назло расползаются термитами. — Это правда, Лёш? То, что ты сказал. — Боюсь, что да. Не хотел, чтобы так вот узнала. Я боялся, что ты не поймёшь. — Я всё понимаю. Он задурил тебе голову, а ты... — А что если так?.. Если я под гипнозом? — Тогда ты сам не понимаешь глупости которую творишь. Извини, что напала, но я смотрела в кино, что от боли человек может очнуться от гипноза. - Она через темноту смотрит на рану у него на лице и про себя отмечает, что он с ней похож на Юнги в том клипе. — Сама ведь говорила, что вампиры этого не могут — охотников дурить. — Значит он смог... Какую ты глупость там сказал, сам хоть понял? Тебе ведь Юра нравится. — Юри оказался вампиром. - Он в темноте уже не видит, но глаза Лизы в темноте ещё блёкло сияют и в них он осторожно заглядывает. - Веришь мне? Сейчас в редких утренних лучах они кажутся такими же непроницаемыми и тёмными, как у Юри, но в этой темноте он прекрасно ориентируется. — Вишну увезли в больницу потому что он на него напал. Я нашёл его, когда он смывал с себя кровь. Лиза взгляд отводит и пытается понять какие эмоции это вызывает. Наверное о таком Лёша даже под гипнозом врать бы не стал. — Я у него видела... - Говорит она почти шёпотом и сказать это трудно, как будто сама соучастница. - Татушку летнюю, но он просил никому не говорить. Ведь если подумать: летники же не все террористы... — Может и не все, но здоровый человек не стал бы делать то, что он. А мы с ним... Это страшно, Лиза. Мне правда страшно. Весь этот мир очень страшный, а гипноз даёт мне какую-никакую безопасность. — Так ты просто сбегаешь от реальности. — Ты тоже от неё сбегаешь. В музыку. Хозяин сбегает в реп, папа сбегал в фотографию. — Все вы так говорите, но разве это правильно? Жить во «сне Кагуи»? — А не всё ли равно что правильно?.. Со стороны никто не смотрит. Как хочется так и живи, только законы не нарушай. — Я не согласна. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. — Не думай, что я оставлю тебя одну. Мы семья и я всегда выберу тебя... Веришь? — А если он голову тебе заморочит? Заставит меня убить? — Он скорее заставит меня убить его самого. Он любит свою жену, а Эльза ценит тебя. — Всё это очень шаткая конструкция. До первого щелчка. Бог знает что может прийти ему в голову и он всех здесь поубивает. — Тогда разрешаю тебе выколоть мне глаза. - Он поднимает палец и осторожно касается глубокой горизонтальной раны почти через всё лицо. Она уже немного заросла и перестала кровоточить, но почему-то не спешит исчезать. — Игорь сказал, что ты в опасности. — Он не говорил о том, что сам в опасности? Похоже, мы все тут вляпались в очень неприятную историю. Ты привязалась к Эльзе, а ведь она тоже может тебе навредить. — Кай уже навредил. А ты простил его. — Однажды я обязательно расскажу тебе почему. - Он закрывает глаза и смотрит в темноту собственных век, снова пропуская через себя собственные чужие воспоминания и ёжится. Разве можно объяснить всё это маленькой девочке? Все в этом мире чудовища. Весь этот мир под двумя лунами одна большая кровавая оргия. Поглощения одних другими, убийства, издевательства, войны, геноцид и сразу после этого спасения, рождения, любовь, новые открытия. Всё колесо Сансары - один большой змей поглощающий сам себя за хвост, но чем дольше он жрёт и переваривает сам себя, тем больше и длиннее вырастает. — Он только и делает, что мучает тебя, а ты продолжаешь позволять. — Я знаю, Лиза, знаю. Мне очень больно, но, кажется... - Он замолкает от того как кажется по детски и бессмысленно это прозвучит, так что даже перед ребёнком такое стыдно озвучивать, — кажется, ему ещё больнее, а я не знаю почему. Она уснула только когда разгорелось солнце и Лёша решил, что сегодня она прогуливает, так что отключает будильники на её телефоне и, скрепя сердце, снова отправляется наверх. Кай наверняка либо уснул либо уехал, но обязательно нужно проверить его на предмет жизнедеятельности. Горький осадок в груди смогом никак не рассеивается. Он поднимется по лестнице считая ступени пустым взглядом и совершенно отчётливо кажется — скоро со всем будет покончено... Прогремит ещё один большой взрыв. Войти в комнату Кирилл ему даже не позволяет и, протаранив его спиной дверь, закрывает замок рядом с его плечом. Смотрит в большие голубые глазёнки внимательно, будто акула учуявшая раненную рыбку и ужас в этих глазах его хищнический интерес только раззадоривает. — Что такое? — Сам не догоняешь? Кай нависает и смотрит сверху вниз так строго, будто собирается на самом деле сожрать. Лёша у него уже видел такой взгляд, но, кажется, забыл, а теперь глядит и вспоминает. Точно как тогда, когда он укусил. — Если вы меня выпьете, Лиза вас точно убьёт. - Бормочет, а у самого голос пропадает от того как заходится сердце и дыхание потому что гнусное в желудке зудит предвкушение. Желание чтобы он на самом деле укусил. Так чтобы оставаться в своём уме. Чтобы узнать как это и запомнить. От этих мыслей даже глаза потеют, кажется, особенно, когда видит как приподнимается его верхняя губа в улыбке, открывая самые кончики острых зубов. У него на подбородке выступила мелкая щетина и в этом свете будто серебром поблёскивает. Так красиво, что хочется потрогать. — Боишься меня? - Спрашивает, хотя это слишком очевидно, потому что пацан сглатывает хотя и пусто надеется, что это незаметно. — Да. Боится, что с ним наиграются. Боится, что снова заставят в чём-то признаться и потом за это из дома вышвырнут, как больную собаку. Боится, что снова в мозгах останется только желание дотрахать его до комы. — Чё, может поебёмся? — Хозяин, я не буду... - Заявляет, а у самого зрачки расширились, как под опиатами. Догадался, что зря пришёл и эта безысходность очень веселит. Его мелкое сердце отдаёт через грудную клетку, как запертая птица так остро, что хочется ещё раз подраться с ним как следует. — Разве я тебя спросил? — Тем не менее я отказываюсь. - Отвечает он твёрдо и даже отводит глаза, когда упирается Кириллу в грудь ладонями, но тот, зазвенев на пальцах перстнями, крепко сдавливает его подбородок и, запрокинув голову прохладно и влажно проезжается по нижней губе языком. После чего сразу же больно кусает и продолжает давить, и давить, рассматривая в чёрных зрачках собственное отражение, потому что мелкий поджал губы и внутрь не пускает. — Что ты предо мной целочку корчишь, а? Разве сам не сделал это со мной не так давно? Непонятно зачем этот мелкий педик притворяется, что не хочет. Может, это у него ролевуха такая? — И мне ужасно стыдно. Правда. От того какой он сейчас настойчивый и сексуальный Лёше хочется кричать. Кай протискивается коленом к нему между ног и поднимает чуть выше, ощупывая через ткань брюк бедром его яйца, а тому невольно хочется руками прикрыться. — Однажды я спущусь в твою мелкую каморку и вскарабкаюсь на твой утренний стояк. — Говорит, а сам всё любуется на его испуганное выражение лица. Испуганное и такое жаждущее, что даже смешно. - И буду скакать так долго, пока не выебу из твоих мелких яиц каждый сраный сперматозоид. Юноша не понимает что происходит. Совсем перестал понимать. Этот долгий зрительный контакт, этот напор и голос оседающий стеклянной крошкой на слизистых. Если он пойдёт у него на поводу, сдерживать собственный разум больше не сумеет. Как никогда не умел. С самой первой встречи с самого первого разговора и каждый, каждый раз, когда он просто находился рядом, выворачивал наружу то, что внутри было спрятано так глубоко и долго, что даже сам Лёша не знал об этом. А сейчас как будто для того чтобы поиздеваться лишний раз освещение окрашивает его комнату в красный свет и сам он розовым взглядом сияет снова, так что выносить это сил остаётся всё меньше. Где-то сердце отбивает дробь, как стучали колёсики чемодана уезжающей в слезах Свечницы. Той, что знала, что влюбляться в него нельзя. Он наклоняется и оставляя на коже мелкие частицы собственного дыханья шепчет на ухо, не прекращая давить коленом. — Трахни меня. Его щетина мелкой наждачкой скользит по щеке. — Кай, пожалуйста... - Просит, уже сам не понимая о чём, касаясь шёпотом его губ, но тот, лишь громко хрустнув шеей делает ЧТО-ТО. Розоватое свечение его глаз заполняет периферическое зрение и комнату вокруг, и самого Лёшу, и его тело, и всё в этом мире становится необъятно, бескрайне розовым, жутким, сладостным. Больно приземлившись на зад через дымку полусна парень понимает, что очутился на полу, но пошевелиться и попытаться встать уже не получается. Не получается даже по сторонам посмотреть и подумать о чём либо другом. Только ужас от ощущения того, как собственные руки действуют против собственной воли и язык во рту деревенеет, как огромная мокрая клубника. Он расстёгивает на себе джинсы и спускает их вниз вместе с трусами, пока взгляд самостоятельно, без участия мозга изучает и нагло лапает напротив сбрасывающего с себя одежду Кая и, жаром проезжается по позвоночнику это осознание, забирающегося сверху. В голове, перемешиваясь с ощущениями, маятником пульсирует мысль «Что происходит, что происходит, что происходит», но самому себе отвечать он не успевает потому что 99% всего сознания сосредоточено на том, что делает этот человек. Живьём поглощает, а бежать уже некуда. От страха воздух застревает в глотке. Кирилл наклоняется и смотрит с усмешкой на Лёшин член сейчас независимо от собственного желания стоящий колом. — Говорит, что не хочет, а сам, как кобелёк во время гона... Высовывает проколотый язык и с него белой жемчужиной вниз капает слюна, которую он мягко и тепло размазывает пальцами по всей длине. И не до того, что происходит становится, не до того, что движется без собственного на то желания, не до того кто он и что с ним. Остаётся только животное стремление сейчас же ощутить то какой начальник изнутри скользкий и глубокий. Кай заводит руку назад, ткнувшись мягкой грудью ему в лицо, и прижимает головку его члена к себе. То что осталось от Лёши - его желание обретшее сейчас тело - готово поклясться, что чувствует самым кончиком, как сокращается от нетерпения его проход. Мокрый и такой мягкий, что кажется растянут идеально под форму его члена. Кай никогда не поступил бы так. Так, в этом красном освещении он никогда не сел бы на него сверху и не смотрел бы так близко в глаза. В мозг через нос поступает чудной и невероятный сигнал о том, что парень чувствует запах его кожи, слишком сладкий, слишком цветочный. Кай никогда не был таким мягким и ласковым, но он слишком хорошо запомнил ощущение этого тела. Откинув голову, Лёша целиком собирается вокруг ощущения его, опускающегося глубже ему на член и выдыхающего так глубоко, жадно. Так горячо, что трещит по швам собственное тело, желая сейчас же вырваться само из себя и двигаться самостоятельно. Самостоятельно вцепиться в него, схватить, надругаться. Окропить его лепестки собственным семенем. — Кирилл, — выдыхает слабо приоткрыв рот после чего хозяин прижимается к его губам и проникает внутрь языком. Перекрывает кислород и всё целиком заполняет собой. Слабо колет подбородок своей едва проклюнувшейся щетиной. Кажется, его ловкий язык тонкой змейкой ощущается у него в глотке, а член упругость его прохода кажется вот-вот оторвёт. Так приятно, что и дышать не хочется. Глядеть сквозь слёзы в его глаза, раскрыв рот истекающий слюной, и позволять ему подпрыгивать. Так глубоко и часто. Всё в этом мире смывается перед ощущением его тела и удовольствием, пронзающим насквозь. Будто цветок его внутри себя растворяет заживо, превращает в сладкий нектар. Кай задирает на нём футболку, скользя накрашенными ногтями по торсу, на который столько раз, как течная сука дрочил, что кажется сейчас слюни потекут. У него здесь совсем нет веснушек, только на груди. Раздвинув ноги шире, Кирилл прижимается к его твёрдому животу членом. От желания у самого крыша поехала так что чтобы не стонать, как шлюха, он кусает губы. Столько лет старался сдерживать эту хуйню и так легко этот пиздюк всё сломал, что Кай будто пытается его наказать. Он с этим шрамом на лице выглядит теперь настолько горячо, что хочется ему морду прямо с черепа обглодать. Не удаётся сдерживать собственных рук у, которых как будто включилось самостоятельное сознание и они независимо от остального тела лезут неизвестно куда. Выше задирают на пацане его футболку, трогают его мелкие острые соски и оставляют на бледной коже царапины. Не уверен что больше сейчас распалило. То ли как малолетка назвал его снова по имени или то, как повинуясь желаниям его, Кая, тела, он обхватил его бёдра ладонями, так что эта горячая шероховатая кожа на ягодицах жжётся будто серебром. Убивает его на месте, обращает пеплом, воздух из лёгких выдавливает. Он всё так очаровательно сопротивляется. Бережёт остатки своего целомудрия даже сейчас, когда от удовольствия сам аж трясётся. Так глубоко заполняет изнутри, кажется можно его потрогать, если положить на живот ладонь. Он подпрыгивает и опускается так грубо, с почти садистским удовольствием, что кажется чуть-чуть неровно поведёт бёдрами, чуть дальше проедется концом у него под футболкой, что сломает его симпатичный розовый пенис, как сигарету. — Х-хо-зяин не надо. — Бормочет усилием заставляя двигаться язык и смотрит на него вверх, а тот, обняв за голову, трётся мокрым членом о его живот, запускает прохладные пальцы ему в волосы. Какая же нежная у Кая кожа, будто он на самом деле прохладная водяная лилия и засасывает вглубь себя. Этими лепестками сдавливает, душит. Прыгает на нём так быстро и сильно, что кажется вот-вот кости начнёт ломать и внутрь своего тесного, мокрого прохода засосёт ещё и его яйца. — Ты защитил меня от своей сестры, маленький уёбок. - Выдыхает он на ухо жарко, заставляя отключиться зрение и все нервы в теле окончательно расслабиться. Повиснуть в его руках безвольной куклой, утопая в ощущении его сладкой дырочки скользящей по нему быстро-быстро, трахающей так сильно, что даже на дыханье едва хватает сил. - Сказал, что я тебе дорог. — Хозяин, не надо, пожалуйста, - выдыхает только, жалобно глядя ему в глаза, но ничего поделать уже не может, внизу так развратно хлюпает, что Кирилл не может удержаться и будто от жестокости улыбается. Какой этот ребёнок с ним сейчас беспомощный и как сладко стонет. Как эту беспомощность хочется осквернить, не оставить ему и шанса на спасение. Заглотить его мелкий член целиком и оторвать, чтобы никто больше никогда не посмел им воспользоваться. Кай скользит ладонью по шее, откидывая голову, будто карамелью по себе эти слова размазывает. "Он мне дорог". Дорог. Дорог. Какое обжигающее слово. Кажется даже "Хочу" бы не струилось так бархатом по коже. Он этому пиздюку дорог. — Скажи ещё раз. - Велит он и, не позволяя отвести взгляд, прямо как сам мальчишка тогда, берёт ладонью за горло, а потом надавливает ногтем на подбородок, заставляя поднять голову. — Не надо. - Мямлит он тихо и сладенько, а у самого личико так от возбуждения пылает, что снова даже не видно его веснушек и зрачки будто на весь хрусталик растянулись. Смотрит на Кая чернотой желания сносящего последние ебучие рубежи своих глупых принципов. Если Кирилл не сделает что-нибудь с этим мерзким шрамом на его личике, будет хотеть сесть на него каждый раз, стоит только увидеть. — Повтори, что сказал. — Не буду. - Выдавливает жалобно, но Кай только ускоряется, выгибаясь и чувствуя как от его смазки в заднице стало так мокро, что сейчас наружу начнёт сочиться. — Давай, блядь, повторяй. - Велит снова и надавливает ногтем сильнее на мягкую кожу по середине его нижней челюсти. — «Он мне тоже дорог» - Бормочет сбивчиво. Потому что от толчков и слабой боли крыша окончательно поехала, лишая дара речи. — Кто дорог? - кусает и тянет его за нижнюю губу, прижимает к себе крепче его голову. — Вы. - Едва не хнычет он. — Повтори кто тебе, дорог, das luder. — Вы, Кирилл, мне дороги. — Вот мелкий уродец. - Выдыхает чуть не истерически и вгрызается в него таким поцелуем снова так глубоко проникает в него языком, будто хочется его с этими словами на губах убить, чтоб остаться последним, что он в своей жизни видел, что ощущал и произносил. Стать для него всем. Убивать его снова и снова, размазывая густую сперму по прессу и сгорать от ощущения того, как он касается задницы своими большими горячими ладонями. Через дымку оставшуюся от собственных мозгов, в темноте собственного отключившегося зрения Алексей тянется наощупь к губам, сыплющим немецкими ругательствами и кусает, чтобы от своего возбуждения с ума совсем не сойти. Этот жестокий человек такой сладкий на вкус и так поцелую сопротивляется, дышит горячо, пытается отвернуться, ускользнуть. Он оттягивает его нижнюю губу, всем телом содрогаясь от того, как унизительно то, что кончил так быстро, но по скользкому и влажном теплу щекотящему живот становится понятно, что не один. Обхватывает ладонями его спину, чтоб не позволить ему никуда исчезнуть, даже если это всё снова только его сон. — П-простите... - Выдыхает слабо от головокружения и звона в ушах, просто чтобы что-то сказать. Чтобы с ним говорить и знать, что он его не спустит прямо сейчас с лестницы за то, что Лёша сказал. За то, в чём он как конченный долбоёб почти признался. Кай зарывается носом в его макушку. От его волос пахнет чем-то похожим на крепкий чай и сигареты. Кажется крыша едет от этого малолетского запаха или просто ему так сильно хочется покурить, что он наклоняется и слизывает этот запах с его тоненькой шейки. — Ты мне тоже.