5 сентября 2013 года
Четверг
Первая неделя сожительства напоминала Арми пытку. На кухне то и дело стоял бардак, схожий с последствиями армагеддона. Раковина и столовые ящики оказывались завалены железными банками со спагетти и рисом, пахучими перечницами, грязной чашей блендера, тёрками, досками и, мать его, многочисленными венчиками… Своими цепкими звериными лапами мальчишка вытягивал из шкафов всё живое и неживое (сюрреальное и маловероятное, хер поймёшь как там появившееся). Тарелки, сковороды и кастрюли были регулярно перепачканы маслом, пригоревшим жиром и кусочками еды. Не потому, что кое-кто ел, как слон. Нет, что вы. Этот некто просто слишком любил готовить на прежнем месте работы и отпустить привычку так сразу, видите ли, не мог. Арми причислял кулинарно-творческие оправдания Тима к самым дерьмовым в своей жизни, но ничего другого, кроме как всучивать мальцу баксы, делать не мог. Уговор — такая штука. После одинокого похода в супермаркет Тимоти взялся жарить бекон с картошкой и базиликом (очищать сковородку от гари потом всё равно пришлось Хаммеру), тушить курицу в белом соусе (в их случае лучше бы зашло белое вино), нарезать по контейнерам салаты с кунжутным маслом (конечно, кунжутным, ведь не свои деньги тратил). Удивительно, но свинарник за собой Тимоти убирал сам (выдраил до блеска всё, за исключением той несчастной почерневшей сковороды). Тем не менее, двенадцать отправленных в холодильник коробков спустя Арми заподозрил, что над ним издеваются, и запретил Тиму подходить к плите, пока не будет съедена половина приготовленного. На его слова Шаламе горделиво вскинул подбородок и с того момента не проронил ни слова. Сучонок. За забитым холодильником появилось новое неудобство — крошки. На диване, ковре, под столом и в других частях дома, куда ступал новоявленный сожитель с тарелкой в руках. Хаммер чистоплюем никогда себя не считал. Правда, в очередной раз попав босой ногой в колючую лужу, таки психанул. От совка с щёткой мальчишка увернулся. Есть с того момента начал старательно аккуратнее (неужели понизился уровень хамства?). Третье — футбол. Если прежде Арми сомневался в своём отношении к этому спорту, то теперь абсолютно все командные игры с мячом во главе с вышеназванным открывали список отвратительнейших досугов, придуманных человечеством. Он начал различать имена некоторых футболистов: Ройс, Пищек... Хуммельс. Да за каким чёртом они ему сдались? Ответ прост. Тимоти смотрел матчи со смартфона на полной громкости, а Хаммер не мог не вслушиваться и не оценивать работу комментаторов. Стоило поймать себя на мысли, что вникает в игру — чуть не разбил телефон пацана об стену. Останавливало одно. Во время футбольных трансляций Тим занимался глажкой их гардероба и мешать ему было бы глупо. На этом свете Арми ненавидел две взаимоисключающие вещи: глажку и мятую одежду. Скрип зубов вызывали разбросанные по дому комья штанов и футболок, кеды, которые Тимоти оставлял где угодно, кроме как у входа. Трусы, однажды найденные на карнизе ванной шторки, улетели прямо во владельца при первой же встрече («Для недалёких — в гардеробной есть сушилка, специально созданная, чтобы вешать на неё стираное»). Эксцессов с бельём больше не возникало. Всё прошло так же успешно, как и в деле с крошками... Паранойя отчётливо шептала Арми не подкупаться. Тим только делал вид, что перевоспитывается. Имелись у мальчишки и привычки, благотворно сказывающиеся на их совместном теперь быте. Помимо глажки Тимоти обладал поразительной способностью не мешать Арми работать. Юнца можно было застать за крепким и беспробудным сном средь бела дня. В часы бодрствования он часто уходил в книгу на час и более. Порой мелкий сматывался без предупреждения вечером и возвращался под утро. Единожды — надравшийся в хлам, шумный и бестолковый. С какого-то хрена разулся он там, где нужно, но споткнулся о журнальный столик и уснул на полу. Утром был обнаружен собирающимся на пробежку Арми. Пришлось задержаться и отпинать начинающего алкоголика на диван. И интересных деталей о маленьком соседе набралось охренеть сколько. Вилке и ножу предпочитает ложку и руки. Любит смешивать в соусы всё подряд. Может, невероятно, есть относительно здоровую пищу и даже её готовить. Зависает по ночам в интернете. Спать мешает его горящий экран. Арми как-то решился и твёрдо, вежливо попросил погасить игрушку. В ответ Тим (упрямец) вышел из дома и пробыл на свежем воздухе двадцать минут. Околевший, буквально забежал обратно. Он почти взялся воевать за право ходить первым в душ спозаранку. Угомонился, когда дошло: если мыться во время тренировки соседа, то априори окажешься в ванной первым. Самым мирным путём и без кровопролитий. Да и к тому же не придётся вытирать за собой кабинку. В двух словах, Арми понял, какая у него живёт под боком хитрая задница. Слышит вполуха и ведёт себя по-хозяйски. Причём не только дома. В машине Тим без спроса напяливает на себя солнцезащитные очки Арми, подтягивает на сиденье ноги (хорошо, хоть стал разуваться) и щёлкает радиостанции, ожидая, что где-нибудь поставят Игги Попа или новый альбом «Твэнти ван пайлотс». Вот и сейчас. Четыре с половиной минуты пиканья мелодий вперемешку с отрывками слов приводят к тому, что запястье мелкого оказывается перехвачено и отодвинуто на безопасное расстояние от кнопок «вперёд» и «назад». — Прекрати это, — Хаммер разжимает пальцы, на которых сфокусировались сразу две пары глаз. — Пожалуйста. Каждая песня длится примерно три с половиной минуты. Они не пройдут быстрее, если будешь постоянно переключать волны. Тимоти прикусывает нижнюю губу. Срывает с ранки свежую корочку, отворачивается к окну. Открывает его и закрывает. Стучит пальцем по пластиковой кнопке стеклоподъёмника. То полирует её мягкими подушечками, то давит, как букашку. Распахивает бардачок. На пол в этот раз ничего не сбрасывает, зато берётся шуршать выуженной пачкой мармелада. Та пролежала в жарком авто со дня их поездки к Эммету. Фруктовые мишки наверняка стали каменными и… Молчун без всяких раздумий хомячит несколько штук и с видимым усилием их разжёвывает. Хаммер уже хочет выдать непотребную шутку о новом соседе и его набитом рте. Передумывает буквально в последний момент и, как только кадык мальчика двигается, прерывает застоявшуюся между ними вязкую тишину: — Как сделаешь вид, что меня не существует на моих же парах? Чисто любопытно. Будешь сидеть и молчать? Вообще не придёшь? — «додж» встаёт в очередь на светофоре. — Преподаватели так восхищались твоим умением развести полемику, что в первый вариант я ни за что не поверю. Да-да, было дело. Профессор Скарсгард, самый старший и уважаемый хрен на кафедре, где работает Арми, в предоргазменном состоянии делился с коллегами эмоциями после занятий с первым курсом. Хаммер дописывал лекцию для второкурсников, когда в непрерывном потоке слов услышал нечто ему знакомое. Губы престарелого мужчины с придыханием, затаённым восхищением и хер поймёшь, чем ещё, выдали «Тимоти Шаламе». Тимоти Шаламе. Блять. Пальцы зависли над клавиатурой, и весь он обратился в слух. Зря. Очень зря. Визг Дакоты, желающей сообщить всем и вся осведомлённость жизнью Арми, наполнил уши. Костлявый локоть упал на плечо. — Это же твой знакомый, Арманд! Ты устраивал его на слушания не так давно! (Эта дура действительно думала, что он забыл?) — О, мистер Хаммер, вы его знаете? — спросил тогда Скарсгард. (Искренне надеется, что это был самый тупой вопрос в жизни почётного доктора наук) — Очевидно, да, Стеллан, — он и не думал отпираться. — Способный мальчик, очень способный! Почему он не получает бакалавра? (Потому что, профессор, вам лучше не знать, как он на внеаудиторные-то попал) — Ты бы видел завязанный на паре спор! Жаркий, откровенный, острый! И всё с лёгкой руки этого юноши. Сколько в нём энергии, жажды знаний! Всё это, да в правильное русло бы направить. А то небось прожигает жизнь, чертёнок, как хочет... Дальнейшие слова профессора Скарсгарда были ничем не примечательны. Про себя Арми подумал, что, если даже великовозрастной учёный мужик попал в ловушку розовых щёк и дерзкой улыбки Шаламе, остальные тем паче обречены. Лекцию он тогда так и не закончил. Захлопнул ноутбук, скомкано со всеми попрощался и съебался домой. К персоне, которой очаровался старикан и которая изводила Арми каждый грёбаный день. В первую очередь высшей пробы игнором. Хаммер искренне наслаждался им только в самом начале сожительства. Теперь же он подталкивал разбить в кровь костяшки. И кирпичная стена для этого выглядела не столь привлекательно, как лицо, дружелюбно скалящееся перед всеми, кроме него. Арми сглатывает. Разговор. Ему нужен простой разговор, а не эти вечно отведённые взгляды и обязательное громыхание чем-нибудь. Два пешеходных перехода спустя пачка мармелада в руках Тима пустеет, сминается и засовывается обратно в бардачок. Допустим. Первым он слышит ноющий звук. Тимоти тянется, выгибаясь в спине и выкручивая сцепленные в замок руки за шеей. Ноги медленно, почти лениво опускаются с сиденья. Мальчик поворачивается. Цокает. Молчаливая недельная пауза нарушается хриплым, до оконтуженных бабочек идиотским: — Соскучился по моему голосу? Арми не сразу находит, что ответить. В мыслях мечется между «да, блять» и «на хер ты мне нужен». Движение чего-то живого и двуногого на дороге он замечает сам для себя неожиданно. Бьёт по тормозам. Водителя и пассажира по инерции толкает к лобовому, а неадекватный малец лет двенадцати, показав средний палец, тут же обращается в бегство. — Долбоёб, — шипит Хаммер и переводит обозлённые глаза на Тима. — Я тебя не про голос спросил. — Это пацан моей соседки. Он классный малый, и я ему нравлюсь. И он, похоже, отсюда чует, что ты… — «мудак», «подонок», «маньяк»? Но вместо того, что читается по ухмылке, выдаёт: — Типа злодей. Как твой богатый дружок. В общем-то, ты хотел меня услышать, это я понял. И тебе не всё равно, буду я на твоих парах или нет. Только поэтому я приду, так уж и быть. Поправляет на себе очки. За чёрными стёклышками не увидеть, чего он там себе напридумывал, так что Арми пожимает плечами, демонстрируя максимальное равнодушие к этой наглой морде. — Спасибо за одолжение. Сентябрьское солнце нагревает машину изнутри. Мокнет под жёстким воротником шея. Хаммер ослабляет галстук, расстёгивает верхние пуговицы… Нет, он не позволит им заткнуться ещё на одну неделю. — Почему по вашему обоюдному мнению я — злодей? — По «обоюдному»? — вырывается из горла Тима смех, лёгкий и нежный, не похожий на те слова, что он произносит дальше. — Если два малознакомых человека говорят о тебе одно и то же — это повод засомневаться в своей... Самооценке. Тимоти смотрит на него. Неотрывно, испепеляюще. — Если ты его плохо знаешь, откуда инфа об отношении ко мне? Да и перебежать дорогу перед носом автомобиля — далеко не показатель пренебрежения. Скорее повод испытать острые ощущения. Перестраивается на крайнюю полосу. Сворачивает на парковку университета. — А насчёт моей самооценки, — насмешка направлена на мальчика, не знающего, чем занять руки. — Как чужое и весьма поверхностное мнение о том, что я — злодей, должно негативно на неё повлиять? Вижу для этой дамы только плюсы. Сомнительные, но плюсы. Тим шипит. Окно со своей стороны открывает на всю, и сквозняк бессовестно зарывается в кудри мальчика. — Я назову минусы, — он вздёргивает нос. — Например, если бы ты слушал чьё-то поверхностное мнение, мы бы уже раз десять переспали на неделе, и ты бы не страдал от недостатка общения. Всю дорогу мой рот мог бы быть занят тем, что у тебя в штанах. Вот, что ты потерял, ясно? Слышал про карму? Она сыграет с тобой злую шутку. Трижды перематывает сказанное. Логические связи? Находит только одну. Шаламе сказал, что хочет трахаться. Буквально наехал за это. Чётко обозначил: бойкот не равняется отсутствию секса и это просто… Бля-я-ять. Часы на запястье показывают меньше десяти минут до начала пары у третьего курса (Томасин Маккензи учится именно там). Он отстёгивает ремень безопасности, тянется за деловым портфелем на заднее сиденье. — Ты всё равно бы молчал, вот в чём «злая шутка», — говорит Арми и отдаёт лёгкий тычок мелкому под рёбра. — Хоть и с большей пользой. Хлопают двери автомобиля. Тимоти сегодня в широких рваных джинсах. По инициативе мальчишки, уверен Арми, появился высокий разрез на бедре. Поверх синей футболки — куртка в таком же стиле, заношенная, словно её купили на блошином рынке и на вырост. Лет пять назад. Поправляет ремешок коричневой сумки, перекинутой через грудь. Ткань тряпичная. На ней виднеются следы от значков. Скрестив руки, Тим ждёт. Завис у машины и не двигается с места. Ждёт, что Арми подойдёт к нему? Приближается, как в трансе. Ожидает, если честно, какой-нибудь херни… — Увидимся, — Тимоти. Ему хватает секунды, и он просовывает свою ногу между ног Арми, ставит подбородок ему на грудь и совершенно странно клацает зубами, будто что-то кусает. Или откусывает. После мальчишка преспокойно увивается следом за неизвестной группой подростков. Какой придурок решил, что красная металлика, выделяющая преподавательскую трибуну на фоне белых стен аудитории — хорошая идея? Под конец второй пары по американской журналистике Арми чувствует себя быком, готовым разбить мерцающие стены собственным лбом. Низкорослый взъерошенный парнишка у доски зачитывает доклад о риторике партий США. Восьмую минуту. И, кажется, заканчивать не собирается. Преподаватель гасит желание закинуть ноги на стол и позволить себе вздремнуть под монотонный бубнёж. Несколько сообразительных ребят, уложив головы на руки, так и сделали. После пробуждения они найдут под собой капли слюней и постараются без палева их стереть. Одеждой, возможно. Или тетрадью. Хаммер вытирал дном рюкзака под неодобрительные вздохи Ника. За ближайшей к выходу партой сидит девушка. Чёрная бандана, такого же цвета короткие ногти, фиолетовые переливающиеся тени. Они с Томасин встречаются взглядами и одновременно отводят их в стороны. Поднявшая бунт совесть выбивает сон. — …Иногда партии принимают конкурентные идеи третьих сторон. Их существование представляет собой успешную деятельность гражданского общества… Он отберёт следующий доклад перед защитой. Жеманничать у доски и устраивать из пар тихий час будут на других занятиях. На его пусть живут. И мучаются. — Теперь жду внятного ответа. Как политические партии вживляют свои идеи в мозги людей? Вытягивает из стопки листов список учащихся — безгласную перекличку он проводит всякий раз, после чего выбирает, до кого будет докопываться отведённый час. Арми вырисовывает на списке улыбчивых скелетов. Вроде как занят. Возможно, поможет парнишке расслабить булки и нормально защититься. — Наш президент — представитель демократической партии. Он продвигает либеральные идеи. А-эм… Например, всеобщее здравоохранение. Свободу слова, легализацию однополых… — Я задал другой вопрос. Парень дёргается, да так, что чуть не роняет бумаги. Жирной чертой Хаммер выделяет фамилию отвечающего и скрипит стулом, поворачиваясь к страдальцу у доски. — Приёмы, — напоминает. — Как они уговаривают людей голосовать за них? Студентишка сводит брови. — Озвучьте хотя бы рабочие версии. Его просьбу встречает пустынная тишь. — Кто-нибудь желает помочь одногруппнику не получить «хвост»? Проходит бесконечное количество времени — больше половины минуты. Арми знает об этом по огромным настенным часам. Стрелки издевательски неспешно ползут по циферблату и постоянно указывают на раздражающую красную рамку. — Они очерняют оппозицию, выставляя себя в выгодном свете, — девчачий голос на весь кабинет. Принять бой решается та самая рыжая девушка из кафе. Она стучит алеющими ногтями по парте. Внимание привлекает блеснувший в свете потолочных ламп драгоценный камень на безымянном пальце. Собралась замуж? Надо же… — Хорошо, — Хаммер отворачивается от докладчика, и до ушей доносится топание кроссовок на месте. — Ещё варианты? После недолгих раздумий рыжая пожимает плечами в салатовой обтягивающей водолазке. Арми усмехается. Ей. Благотворительная акция с подкинутым правильным ответом засчитана. — Необязательно плохо говорить о соперниках, если хочешь привлечь внимание, — подаёт голос забытый докладчик. Он всё так же стоит перед всем курсом, вертит туда-сюда свёрнутые в трубку страницы. Исчезла прежняя нервозность. — Партия просто должна пообещать, что будет лучшей в каком-то деле, — продолжает пацан. — Да-да-да! С третьего ряда на ноги подскакивает русоволосый студент в футболке «Баварии» Мюнхен. (Закон такой — живёшь с Тимоти и в одночасье просыпаешься знатоком европейских футбольных клубов, увы) — Партия обещает не прямо всем-всем, а выбирает свою аудиторию и потом обрабатывает её. — Они тебе врачи или дезинфекторы, чтобы обрабатывать? — тянет скромная с виду девочка с первого ряда. Хаммер отмечает её кипельно-белую, застёгнутую под горло блузку, высокий чёрный хвост на макушке и обожание, мелькнувшее во взгляде на спортсмена-однокурсника. — А почему нет? — резкий ответ. — Не ругаться на моих занятиях, — Арми шуточно прикрикивает на парочку. — Как вас, мистер...? — Дуглас, — бубнит взбрыкнувший парень. — Вы оказались максимально близки к разгадке, мистер Дуглас, — говорит и поднимается. — Принципы партийной риторики схожи с оказанием медицинских услуг. Найти боль, обострить её и пообещать вылечить. Это грязная схема, но рабочая. В основе лежит хорошо знакомый способ воздействия на психику человека, при которой у него не остаётся другого выбора, кроме как сделать то, что от него хотят. Понимаете, о чём я? В воздух взлетает рука. Крайнее к двери место. Арми предпочёл бы не слышать эту девушку до конца пары. В аудитории, словно в издёвку, решили замолкнуть все, поэтому… — Мисс Маккензи? — Вы говорите о манипуляциях? И снова грохот с третьего ряда. Восторженный выкрик: — Точно! Они используют желание людей быть свободными! Пожалуй, Хаммер поставит фанату бундеслиги автомат. — Это право, а не желание, — «влюблённая». — Свободы одного заканчиваются там, где начинаются свободы другого, — от рыжей. — Получается круговорот из манипуляций… — …Бесконечная борьба… — …Здорово было бы научиться… До конца лекции они обсуждают механизмы воздействия на человеческую психику. Одна мисс вызывается написать реферат о видах манипуляции в современных СМИ, а её подружка-однокурсница с хвостом просится в помощники. Арми даёт добро. Попросту от них отмахивается, так как мысли заняты словами Томасин. Неужели она догадалась обо всех обстоятельствах переезда своего бывшего? Аудитория пустеет. Гул голосов переносится в университетские коридоры, и мужчина устало падает на упругую спинку стула. Та прогибается под его весом, скрипит жалобно и чуть отъезжает назад. Выдыхает. Откидывает голову назад и вперяется всем существом в потолок. Он напоминает кровь, и именно осознание этого посылает по телу импульс злости, дрожи и гуляющего страха. Покалывания расходятся от пальцев рук к локтям, от локтей — к плечам, от них — к шее, и вызывают странное оцепенение. Оставшееся время он проводит, растворяясь в этом совсем незнакомом чувстве. Дверь отворяется. Без стука. Препод поворачивается, уже отлично зная, кто из перваков первым зашёл в аудиторию. Сквозняк доносит знакомый запах сигарет. — Здравствуйте, мистер Хаммер. Он зависает у его стола, как провинившийся. Завёл руки за спину и качается из стороны в сторону, будто на разминке. Делает это с таким видом, словно им есть, о чём говорить, хотя оба молчат в тряпочку. В эту минуту ровесники Тима рассаживаются. Отличники и активисты — поближе, равнодушные — подальше. Вообще у чёрта на куличиках размещаются те, кто собрался волынить весь семестр, и именно им Арми готовится безвозмездно подарить море личного внимания… — Какая сегодня тема? Вернее то, что от него оставит этот маленький демон. Вопрос Тимоти звучит как «что покажешь, чего я не видел?». Губы на бледном лице растягиваются в улыбке. Назад мальчишку тянет ладонь. Девушки. У неё тоже курчавые волосы. Только сильно пышные, густые и непослушные. Глаза такие, какие бывают у циничных шутников. На ней до сведённых скул знакомый пуловер. Просторный, в полоску. Шаламе поддаётся чужой воле легко: со смешком, не спотыкаясь. Смотрит на Хаммера с детским весельем. Позже выкручивается из хватки и проходит со студенткой до конца ряда, что-то ей объясняет с яркой жестикуляцией, получает понимающий кивок, и они обмениваются... термосами? По итогу «переговоров» уходит к Арми. Садится за первую парту (у двери!) и ставит железный стаканчик с резиновым рукавом себе под нос. Роняет полупустую сумку на пол, прячет руки под стол — складывает их, небось, меж раздвинутых ног. Арми цепляется пальцами за лакированную серую столешницу и пробует не закатить глаза, потому что из-под одной парты вылезает изрисованная ручкой красная кеда и машет ему на манер приветствия. — Начнём со знакомства, — опуская приветствие, идёт к доске. — Меня зовут Арманд Хаммер, — записывает маркером. — И давайте сразу договоримся, что если кому-то вздумается звать меня по имени, то вы пообещаете забыть его полную форму, — одним движением зачёркивает первое слово на доске. — И будете говорить просто «Арми». Поворачивается к аудитории. — Идёт? Хаммер улавливает несколько согласных кивков с разных сторон. — Начать курс «Истории мировой журналистики» предлагаю с поиска ответа на вопрос, что такое, собственно, «журналистика»? Зачем она потребовалась человечеству? Поднимается рука, а следом звучит низковатый голос, девичий; тимовой подруги: — Чтобы все были в курсе происходящего? — И могли обсуждать друг с другом сплетни, — продолжает мысль паренёк с узким лицом и бегающими глазами. Он с подмигиванием поворачивается к однокурснице, получает в ответ убийственный холод и со сдержанной улыбкой продолжает следить за преподавателем. С краю, где красовался выставленный кед, послышалось: — Журналистика потребовалась сперва правительству — чтобы народ знал, что должен знать, и как ему об этом думать, — подставленный кулак под щёку демонстрировал регулярное филонство. — А потом люди сами не успели понять, как стали зависимы от мнения прочих и начали выдавать его за своё. — Мне нравятся ваши ответы, — Арми возвращается к доске, выводя на ней единицу. — Из них можно составить что ни на есть образовательную программу для журналистов. «Чтобы все были в курсе происходящего» сократим до «распространения информации», — пишет небрежно. — Что было дальше? «Обсуждать сплетни»? — Хаммер указывает фломастером на автора слов, уточняя, и продолжает после вальяжного «ага» в ответ. — Переделаем в «анализ информации». От синих чернил несёт спиртом, нависающая подсветка слепит глаза, и Арми начинает ощущать себя клоуном на арене, вынужденным выступать перед хладнокровной публикой. — И третье? — поворачивается и пригвождает Тима своим вниманием к стулу. — Вашу версию преобразуем в нечто более… Конкретное. Например, «Управление общественным мнением»... Или даже не так, — перечёркивает недописанное. — «Пропаганда». Опирается на доску плечом. — Коротко о том, чем вам будут забивать голову на профильных предметах. Пока отходит обратно к столу, изучает сосредоточенные лица учеников (кроме одного, конечно же). Пытается вычислить хихикающих весельчаков с последних парт. Ебучие «кошки-мышки». — Подробнее поговорим о первом пункте. Как ввести всех людей в курс происходящего? — Использовать каналы связи? — активничает неназванная студентка в том самом полосатом свитере. — Раньше были ораторы. Сейчас есть радио, телек, инет... — Но информацию сообщают не только... Как бы сказать... — подружку Шаламе перебивает девчонка, которая сидит почти напротив Арми. — Специализированные учреждения или сайты. Это прежде всего делают... — Люди, — догадливо завершает Тимоти, радуясь, что отнял престиж у умницы группы. — Они не рассказывают всем всё и сразу, но являются началом в этом... Процессе. — Остановимся, — прерывает запущенный диалог Арми. Он лениво подходит к столу Тима, опирается на край, обращая всеобщее внимание на студента, произнёсшего ключевые слова. — Действительно ли в начале этой цепочки стоит человек? — Либо человек, либо событие, совершившееся по его воле. Или не по его. Глаза у его мальчишки шальные, с расширенными зрачками — так он смотрит, когда сильно возбуждён или чего-то настойчиво хочет. — По сути, что угодно может стать источником для письма, — влезает «типа-как-подруга-Тимоти». — Или разговора, — произносит какой-то парень со множеством браслетов. — Человеку даже необязательно говорить что-то вслух или писать… Тут же. Он может быть носителем информации… — Но тогда она потеряет "актуальность", — снова берёт верх Тим. Он поворачивается к одногруппнику. Хер знает, что там написано на точёной мордахе, но его оппонент опускает голову и изучает свои сложенные пальцы. — Давайте подумаем, что будет, если во главе стола всё-таки сядет событие? Арми рисует большой круг, выводит в нём слоги — «со… бы…» — резко прерывается и меняет на вопрос «что случилось?». — В качестве примера возьмём... Скажем, Грэйв Вэлл. Все о нём знают? — Это там живут убийцы? Вслед за предположением подруги Тима по аудитории раскатывается смех — глумливо-неодобрительный. В той же манере продолжает блондинка с первого ряда: — Столетиями там происходит полная жесть. Но совершает же убийства всегда человек, — студентка наклоняет голову вбок. — Разве здесь событие имеет значение? Как же фигура того, кто совершил преступление? — Появился бы к ней интерес без истерзанной жертвы? — мгновенная реакция преподавателя. Открытый рот у Тимоти как бы намекает, что ему не терпится вставить свои заумства. — Дело действительно в событии, — мальчик что-то рисует-пишет в тетради. — Горожане говорят, убийства начались после прибытия в город одного переселенца. Он воевал на стороне белых в Войне за Чёрные холмы. И принёс с собой в тогдашний Грэйс Вэлл проклятье... Перелистывает пустые страницы. — ...Произошло событие. Правильно, мистер Х? Арми очень хочет разозлиться на него. За несоблюдение субординации и дурной пример... Брошенное вскользь обращение от человека, несколько дней не замечавшем его существования, отзывается внезапным теплом. — Но источником бед всё равно стал человек! — протестует светловолосая. — Ты что, знаешь все легенды этого штата? — говорит «девочка в пуловере» и обменивается с мелким подмигиваниями. Юный грэйввэллец улыбается. С блестящими зубами и задорным довольством собой. — Какие бывают источники событий или бед, как вы, мисс, выразились, — Хаммер обращается к незнакомой блонди. — Мы узнаем на следующей паре. Заодно перестанем мешать всё в одну кучу. Хаммер вновь шагает вдоль столов и на этот раз останавливается с другой стороны от Тима. — К вопросу о легендах, — мужчина встречает равнодушие интровертного соседа Тимоти. — Как считаете, чем они отличаются от сказок и реальных историй? Шаламе, которому всегда невтерпёж, наклоняется в сторону лектора, как стрелка компаса на север. — Легенды — это реальные истории со статусом сказки, — юнец кладёт колпачок ручки в непослушный рот. — Выдумки, приблизившейся к настоящему. Понятно, чем Тимоти зацепил профессора литературы: сочиняет на ходу лучше любого философа. Осталось вычленить из дурацких догадок что-то стоящее. — И чего же не хватило выдумке, чтобы попасть в учебник по истории? Мальчишка фыркает, приоткрывает свою тетрадь, и пока её переворачивает и ставит на стол, светленькая продолжает полемику коротким вопросом: — Доказательств? Сообщение в тетради не такое уж короткое. Классные брюки. Мне нравится твоя задница в них :) Тетрадь он опускает, проследив, что препод прочёл надпись от начала и до конца. Несколько раз. Арми касается кончиками пальцев обложки, когда проходит мимо. За своим столом (не)нароком достаёт телефон: обычное дело, проверить звонки-смс-оповещения. Следит понемногу за начавшимся в аудитории обсуждением. Сам кое-что набирает. — А разве нужны доказательства в очевидных вещах? — Тимоти. — В каких вещах? — зануда с первого ряда. — В убийствах, — раздаётся от Тимовой подруги. — Да и не только, — продолжает наглец и отводит с фальшивым стыдом глаза. В кабинете раздаётся звук, который может появиться только от соприкосновения чего-то вибрирующего с жёсткой деревянной поверхностью. — Доказательств того, что преступление было совершено, нам не нужно. А вот кто это сделал, как и, главное, почему, выяснить необходимо. Иначе велик риск зарождения всякого рода небылиц, — объясняет Хаммер. Тимоти достаёт из заднего кармана телефон, и Арми ждёт, пока на экране собственного мобильника появится значок открытого сообщения. «А без?» — видит мелкий на экране. — Что на это скажет наш специалист по легендам? У Шаламе загораются щёки. Он закусывает губу и смотрит исподлобья, ногтями царапает запястье — приём, который использует для отвлечения от зудящих ощущений в теле. Смартфон так и лежит под партой. Рассчитывает на продолжение переписки, гадёныш, а потому устроил его где-то под джинсами. Возможно, мальцу просто хочется почувствовать новый приятный разряд по телу и с ним вернуться в разговор. — Было бы отлично... — Тим фокусируется на груди Арми и выше не смотрит. — Отлично иметь и имена, и доказательства... Всё-таки тоже. Мистер Хаммер, следы преступления, — кладёт свои пальцы туда, где неделю назад был укус с засосом. — Это уже доказательства. И по следам ищут виновного. Всё связано, разве нет? — Оставим разбираться с этим вопросом криминалистов. Это им важно наказать виновного, — Арми говорит и набирает новое сообщение. Его опять накрыло. Казалось бы, повторяет он себе, неделю прожили бок о бок абсолютно безучастно, а сейчас задыхается от присутствия мелкого рядом. «Тебе так нравится быть связанным, Тим?» Отправить. Услышать звук вибрации. Продолжить занятие и не вспоминать пьяное возбуждение на лице парнишки. Возбуждение от ремня Арми на руках, от чувства мнимой беспомощности и от желания быть оттраханным сию секунду. — Журналистам нужно привлечь к событию внимание обычных людей и для этого они придумывают цепляющие образы, — заставляет себя продолжить занятие. — Проклятие индейцев, «Кукловод»… Что ещё было? Видит, что Тим опускает глаза вниз и многосмысленно двигает руками. Его однокурсник, сидящий рядом, подозрительно изучает своего соседа и горящий экран под столом. — Кто-кто? Кукловод? — Дэвид... Неужели ты ни черта о нём не слышал? — Сорян, байки не по моей части. Копошение в рюкзаках. Раздумья отражаются и в стуке бутылок с водой по партам, и в шепотке, сигнализирующем, что ребята не прочь посреди занятия обменяться мнениям о беседе и новом преподавателе. Похер, кто там над ним смеялся. Арманда Хаммера из всех присутствующих интересует лишь один. И этот самый один смотрит на его, Арми, сообщение с разомкнутыми губами и языком, упёршимся в правую стенку щеки. Издав неясный звук, похожий на что-то среднее между цоканьем и причмокиванием, Тимми опускается головой на парту. Плечи поднимаются от глубоких вдохов и беззвучных выдыханий, блестит потом оголившаяся полоска кожи на затылке. — Вроде как, — начинает активная девочка с первого ряда. — После этого маньяка был другой... Прозвище ему не дали. Никто не знает, был ли он один или убийц на самом деле несколько. Так-то убивал холодным оружием... То, что можно назвать холодным. Тимоти приподнимает голову. Вытирает ладонью увлажнённые губы. «Нет. Мне нравится быть связанным и оттраханным» Хаммер перечитывает новое сообщение дважды и блокирует телефон. — Мы с вами отошли от цели занятия и принялись раскрывать преступление, — Арми прячет руки в карманы, крепко сжимает кулаки и представляет в них больно полюбившиеся мягкие волосы. — Это похвально, потому что интереснее, но давайте запишем тему и оставшееся время поговорим конкретно о ней. Мужчина подходит к доске, и, сдёрнув колпачок маркера зубами, пишет заострённым кверху почерком: «Пражурналистские явления». — Парень, который не по байкам. Есть мысли, что скрывается за этим названием? Спрашивает, а сам берёт в руки телефон. «Можно устроить». Раз. «Хочу сделать это с тобой». Два. «Но сначала мы начнём нормально общаться». Три. — Всё, что напоминало когда-либо журналистику? — студент по-деловому скрещивает руки и поправляет капюшон коричневого худи. На широких завязках беспечно болтается значок одного из клубов университета. — Типа греческих ора-аторов… — Простите. Это слово заглушает скрежет железных ножек по полу. Тимоти перескакивает угрюмого соседа и бьётся об острый угол столешницы бедром. Ругается. Перевешивает через себя заношенную сумку, прихватывает тетрадь. Вылетает в коридор и с пронзительным шумом захлопывает дверь. Как капризный ребёнок, ей-богу. Через минуту бубнежа ничего не понимающих одногруппников приходит сообщение, в спешке написанное с маленькой буквы: «у меня встал» Блять, блять, блять... Хаммер выпинывает из головы раскрасневшегося Тимоти, съезжающего по стенкам туалета на пол. Мокрые пряди на лбу, ноги широко расставлены, рука скользит под этими развратных джинсами. Мальчишка несдержанно и просительно стонет... Образ оказывается стойким. Ближайшая уборная всего в нескольких сраных метрах от кабинета... Он там? Вполне вероятно. Сам сортир — малюсенькая комнатка с одной-одинёшенькой раковиной и унитазом за пластиковой ширмой — мало привлекает здешних учащихся. В противовес ему на другой стороне этажа есть просторное помещение с сушилками для рук, постоянно обновляющимися бумажными полотенцами, мылом и лестницей, ведущей вниз к диванчикам и кафетерию. Фантазия тут же предлагает Арми варианты использования непопулярного туалета в будущем. Мужчина слышит чьё-то покашливание и находит на источник звука. Замкнутый сосед Тимоти умеет пользоваться голосовыми связками, надо же. Чувствует к незнакомому пацану прилив благодарности. Присутствующие в аудитории уже какое-то время смотрят на замершего над столом преподавателя, и только этот парень решил вернуть неоконченную пару в нужное русло. Маленький засранец всё-таки отвлёк его от работы. — Ораторы античности, действительно, относятся к одному из явлений обозначенной нами темы. Только они не имеют никакого отношения к событийности, которой мы договорились посвятить занятие. Это ближе к упомянутым вами же, — кивает отвечающему студенту. — Сплетникам. «Я бы помог, но у меня пара» — отправляет. «К тому же, мы ещё не общаемся нормально» — следом. Хаммер гасит экран. — Нужен гораздо более ранний период. Первобытно-общинный строй. Есть идеи? Следующие десять минут кажутся самыми затянутыми и нудными в жизни, несмотря на то, что пару ведёт он сам, а ответы получает неоднообразные и высказанные с энтузиазмом. Время превращается в сдавливающий ошейник, потому что на телефон больше не приходят смс. Единственный вариант, почему так могло быть, представлен в голове — стоит только прикрыть веки, как Тим совсем близко, здесь, в мыслях. С оголённой шеей и спермой между пальцев. После завершения занятия обнаруживается, что худшим препятствием перед поиском мальчишки оказываются не рабочие обязанности. Люди. На выходе из аудитории его задерживает умненькая блондинка, которую он уже отлично запомнил. — Мистер Хаммер, — с запинкой, будто понимает всю свою глупость, но ничего уже сделать не может. — Мне бы хотелось писать с вами курсовую работу в этом семестре… Можно прямым текстом посылать своих же студентов? Арми чуть не закатывает глаза на возникшее в уме «только попробуй», произнесённое густым и глубоким голосом заказчика, который и устроил его в универ. — Ухожу сейчас, — показательно машет брелоком с ключами от машины и двигается к выходу. — К тому же, я ничего не слышал о научных исследованиях у первого курса. Не спешите. На кафедре, куда Арми пришлось отнести подписанный учебный план с именами студентов (перед этим успел выдернуть из него изрисованный список и выбросить в ближайшую урну от греха подальше), задержала мисс Джонсон. Мисс-липучка, мисс-доброжелательная-сука. — Арманд, постойте! Она курила сигарету у распахнутого окна, в одной руке перелистывая новости в телефоне или ведя с кем-то беспечную переписку. Книги, расположенные на подоконнике, не позволяли закрыться створке. — Вы свободны этим вечером? — Нет. —Жаль. А следующим? Что-то в её отталкивающе наглом лице смягчилось и сделало его моложе, приветливее, как бывает… У стерв, спустивших на мгновение маску упёртости и хамства ради положительного эффекта. — Читайте между строк. На улице стемнело. Это было ясно по святящимся фонарям-столбам и по мелькающим фарам на парковке, похожим на плавающие белые пятна. Мелкий нашёлся около автобусной остановки. Он двигался в вечерней черноте чрезмерно необычно: не шевеля ногами, но… Со скрежетом. Подошвы так не звучат. Когда Тимоти выскочил на свет, Хаммер увидел под красными кедами скейтборд. Того же цвета, что растрёпанные кудри и густая темнота. Он отталкивался, смеялся, и девчонка в полосатом тимовском пуловере ловила его за руку, спускала на землю и била кулаками в плечо. В конце концов, она бросила его — приехал автобус. Ребята исчезали один за другим, и только после этого Тим, проводив их громогласным прощанием, покатился с ленцой в сторону парковки. В этот момент он повернулся к воротам университета и заметил в них Арми. Остановился. Хаммер идёт в направлении тощей фигурки в огромной куртке и откровенно пялится на неё. Уставший, помятый и в одежде на несколько размеров больше, мальчик умудряется всё так же привлекать к себе. Он уверен, что Шаламе нарочно одевается и ведёт себя вызывающе. Чтобы как можно больше людей посмотрели на него, оценили, расположились... Дерьмово оказаться в числе большинства, да, Арми? — Где ты его достал? — кивает на скейт. — Мы обменялись с Дэвидом. Это который не слышал о грэйввэлльском серийнике. Тим спрыгивает с доски и неудачно подкидывает её ногой в воздух. Дёргано ловит, прижимает к себе. Костяшки пальцев у него красные от пришедшего холода, как и щёки. — Давай не поедем домой? — спрашивает парнишка и подходит так, что его можно поднять и прижать к себе. Хаммер вытаскивает доску из холодных пальцев. Оставляет скейт висеть в левой ладони. Правой дёргает мальчика на себя и заставляет уткнуться лбом в ключицы. Невесемо перебирает чёрные пряди, о которых думал, не переставая, последние полтора часа. — А куда ты хочешь? Вместо ответа — руки Тимоти. На пояснице, талии, лопатках… Они скользят по спине снизу вверх, делятся каким-то трогательным, невысказанным желанием и замирают на шее. Мальчик носом зарывается в складки на рубашке, делает глубокий вдох. — Поехали в пиццерию, — просит. — Где делают римскую пиццу и работают допоздна. Хочу «Песто Маргариту». — Надеюсь, ты знаешь такое место, — говорит и целует курчавую макушку. Тянет за собой в машину. Только что проехавший мимо автомобиль заморгал фарами, и что-то внутри подсказало, что это недобрый знак. — На что ты обменял это богатство? И зачем? Любишь кататься? Заваливает Тима вопросами, укладывая скейтборд в багажник, и садится за руль. — А, — успевает произнести мальчик, прежде чем упасть на пассажирское. — Была игра. Дэвид продул мне, и я забрал его доску. Потом Зендея выклянчила у меня свитер. Тимоти достаёт сигареты из сумки. Зажигалка в фиолетовых пальмах поддаётся с третьей попытки. Пачка, полупустая и изрисованная, так и осталась зажата в кулаке. Одну ногу Шаламе закидывает на вторую. Тонкой струйкой выпускает дым. (Напоминает здесь заправскую шлюху, не правда ли?) — Перед въездом в Грэй Вэлл, если повернуть направо и проехать мимо водонапорной башни, будет магазин хозтоваров, а рядышком — эта самая пиццерия. Я там раньше дни рождения отмечал. Арми заводит машину. Тим спешит приоткрыть окно. Наваливается на него всей тушкой. Наблюдает со своего угла за преподом-соседом хитрющими зелёными глазами. Будто размышляет, чего хочется больше: грызануть или свернуться на коленях клубком. Может, Хаммеру это чудится? Как вариант. — С детства ненавижу этот праздник, — вдруг признаётся. — Толпа людей, едва друг с другом знакомая, взаимный выпендрёж, лицемерие... «Додж» выезжает на дорогу. Мужчина вслушивается в мерное гудение мотора, и в то, как пыхтит носом притихший мальчик; надевает самую легкомысленную из своих усмешек и заканчивает: — Полная дрянь, короче. Тим делает новую затяжку и выпускает в потолок облако жжёного никотина. — Но тебе же понравился прошлый день рождения? Тот, что со мной прошёл. Правда? Ты выглядел довольным. С хихиканьем Шаламе шлёпает его по бедру. Они поворачивают на трассу. — То есть, это был такой подарок? Я уж обрадовался... Смотрит на показавшееся из дыры на джинсах колено. Плавится от требовательного желания запустить руку под жёсткую ткань и оставить на бледной коже Тимоти «доказательства преступления». Так прозвучало на паре? — Обрадовался, что теперь каждая вторая поездка будет заканчиваться на задних сиденьях? — решается спросить мальчишка. — Не важно, где, — Арми подаётся вперёд и включает радио. — Важно, как. Первая станция транслирует интервью с какой-то поп-дивой. Его Хаммер с нетерпением переключает. Спортивная программа... Футбол. Американский. Теперь — об английском. Который с ногами, бесконечными офсайдами и кубками по всякой чепухе. Садится ровно, оставляя решение слушать тамошний бред или нет за фанатом игры. Тот улыбается. Станцию переключает на новую. Видимо, не «его» команда сегодня играет матч. И по обыкновению Тим начинает щёлкать туда-сюда, пока не останавливается на рекламе о мини-путешествии по Чарлстону. — Значит, хочешь повторить? Может, на капоте? Вопрос застаёт врасплох. И не потому, что Арми не ожидал от безумца такого предложения (не ожидал, если честно), а потому, что возникшая в голове картинка оказалась слишком привлекательной. С усилием воли водитель удерживает ступню от немедленного соприкосновения с тормозом. А также себя — от воплощения грязных фантазий с Шаламе в главной роли. — Можем и на капоте, — со вздохом. И уводит в сторону: — Дай прикурить, что ли. Через несколько мгновений возни, шорохов и вжиков зажигалкой губ касаются мальчишеские пальцы. Табак ударяет в нос и смешивается с химозным запахом университетского мыла. — Не знал, что ты куришь. Арми чувствует влагу на кончике фильтра прежде чем обхватывает его губами. Как умалишённый, слизывает чужую слюну. Затягивается из рук Тима, дым выпускает медленно, через ноздри. — Бросил два месяца назад. Опять безуспешно. Тимоти это никак не комментирует. Он подпевает знакомым песням по радио целых пять минут. Пару раз подсказывает, где лучше свернуть, единожды суётся с телефоном — заценить видео с енотом-сластёной. «На тебя похож» — бурчит Арми и слушает хриплое возмущение. В общем-то, ничего не предвещает, что пацан, набрав полную грудь воздуха, выдаст: — Давай сыграем, — и смотрит на Арми наивно-невинно. — Каждый задаёт по вопросу, на который другой должен ответить правдой. Если ответ не нравится, то мы целуемся — и продолжаем играть. Хорошо я придумал? Нет. Дурные игры. Могут сразу начать с поцелуя? Со всеми вытекающими? Вслух Хаммер произносит иное: — Заметь, это не я предложил поиграть в искренность. Кто начнёт? — Я, разумеется, — смеётся негодник. По правое плечо слышен скрип обивки. Взвинченный, мальчик разворачивается на сиденьи к водителю и наклоняется ближе, словно ему тоже нужны были не вопросы, а повод приблизиться и по возможности прильнуть к***
Утро следующего дня начинается... По-другому. Рука под одеялом находит костлявую тушку мальчишки и тут же пододвигает к себе. Нос зарывается в волосы на затылке, пока пальцы недвусмысленно забираются под свободную футболку Тимоти. Её он вчера так и не снял. Игнорируя осточертевший диван, рухнул на кровать. Сон настиг парнишку в полёте. По крайней мере, вытаскивать заправленное одеяло из-под Тима пришлось Арми. И укрывать им — тоже. Потом был душ в одиночестве. Тот душ, во время которого человек подвисает минут на двадцать и ощущает себя здесь и сейчас, без уточнённого или неуточнённого «когда-нибудь». Мелкий под боком ёрзает, касаясь коленом утреннего стояка. Сейчас он выглядит беззащитным. Милым. Не готовым, например, к тому, что в его растянутую со вчера задницу войдут без прелюдий. Член дёргается от возникшей в голове картинки. Он гладит тёплую кожу на пояснице и осторожно кусает Тима за щёку. Спящий пытается увернуться. С недюжинным усилием Арми прогоняет инстинкт подмять под себя мальчишку и взять с настойчивостью. Увы, активный сексуальный статус не отменяет ни работу, ни тренировки. На пробежке мозги переключаются на нужный лад. Арми снижает скорость и даёт сердцу угомониться. Басы стучат по перепонкам. Кровь качает адреналин. Мир становится донельзя ясным. Все причинно-следственные связи в нём — наивны, доступны и очевидны. Ледяной душ, следом — кипяточный кофе. Растворимый. Арми делает глоток из кружки и испытывает потребность разбудить Тима. Мальчик орудует туркой на уровне кофейных богов и, если честно, Хаммер завидует этой его способности. У самого никогда не хватает выдержки выстоять у плиты. Кофеварка, френч-пресс, фильтр, гранулы — отличный аналог для тех, кто не терпит долгую варку, но... По качеству вкуса всё вышеперечисленное не идёт ни в какое сравнение с тем, что умеет мелкий. Арми косится на уткнувшегося носом в подушку Шаламе. Затраханного в прямом смысле слова. Решает, что сейчас ему попрёт и растворённая в воде дрянь. Включает компьютер. Ночью пришло электронное письмо от заказчика с новыми материалами по делу. Как минимум странно, что с недавних пор тот отправляет ему сообщения по ночам. Почти все сопровождаются нестандартными пожеланиями в конце: «Прекрасной вам ночи» или «Надеюсь, ваш сон ничто не тревожит» вместо безэмоционального «С наилучшими пожеланиями», с которого и началось их общение. «Ваше утро, должно быть, доброе» — сегодняшнее дополнение к новой партии фото и статей. Ложка бьётся об ободок кружки. Мистер Макконахи намекает, что знает о новом сожителе Хаммера? И, если даже знает, то откуда и какая ему, на хер, разница? Приколы подобного рода появились после потасовки в кафе. И если они действительно связаны с Тимоти, то кое-кто дико палится. С учётом, что Мэттью не создаёт впечатление несведущего дурака, понятно, что демонстрирует свои знания он нарочно. Зачем? Хаммер трёт руками лицо и ерошит волосы. Есть вероятность, что он попросту шугается на любую тень, и это вымораживает. Мужчина чувствует потребность закурить и тянется к тимовским вещам. Пачка «Кэмэл» лежит рядом с потрёпанным собранием сочинений Сенеки. Из-под твёрдого переплёта торчит яркая глянцевая брошюра. Арми её вытягивает. Опять этот бред из музея страшилок. «Перерождение дьявола. С каждым годом всё хуже и хуже» — заголовок. Красным шрифтом с подтёками, напоминающими кровь. Как на футболке, купленной Тиму в день поездки к Эммету. Похоже, это местный фирменный шрифт. «Жуткие убийства рядом с озером Лемюэль уже больше века являются визитной карточкой Грэйв Вэлла. История чертовщины началась в 1876 году. Тогда в озере впервые нашли обескровленное тело с перерезанным горлом. После этого трупный запах навсегда наполнил кристально-чистые окрестные воды...» Арми зажимает сигарету зубами, щёлкает зажигалкой и спешит выйти на улицу. Под ярким, не жарящим солнцем он рассматривает карандашный портрет убитой. Задерживается на деталях: шляпка с пером, рукава-воланы, брошь в виде лилии... Он давится дымом, когда понимает, что короткое ожерелье с подвеской, за которое взгляд зацепился в первое мгновение, при ближайшем рассмотрении оказывается следом от разреза ножом. Эту штуку придумал больной на голову ублюдок (что для Грэйв Вэлла ни разу не странно). «Хотя и существуют догадки, что известный запах гнили озеру подарили две следующие жертвы в 1887: двое мужчин, никак друг с другом не связанные, так же оказались зарезаны. Их нашли бледными и истощёнными. — Гласит текст на обороте. — Эти факты сообщают, что с 1876 по 1887 год в Грэйв Вэлле проживал маньяк, предпочитавший расправляться со своими "целями" при помощи ножа и выпивать их кровь, подобно вампиру...» Крайне удивлённый сделанными выводами, Арми прикуривает и стряхивает пепел на асфальтированную дорожку у клумбы. Азарт и интрига заставляют перевернуть страницу. Здравый рассудок в этот момент делает фейспалм и посылает всех разом в края, культурным людям невиданные. «Двадцатый век открывается новым убийцей и его особенным почерком. В 1900 году труп находят не в водоёме, а на берегу озера Лемюэль. Конечности неизвестного мужчины были развешаны на ветках прибрежной ивы. Полиция ближайшего городского округа сутки прочёсывала лес в поисках недостающей головы убитого. Та была найдена несколько дней спустя псом-ищейкой. Им же обглодана до невозможности провести процедуру дознания. Личность жертвы установить так и не удалось. — Хаммер смотрит на карикатуру с изуродованными телами и даже почти не морщится. — Расчленённые трупы появлялись возле Лемюэль ещё два раза: в 1943 и 1944 годах. Расследованием никто не занялся. Значительная часть мужского населения была задействована в Тихоокеанском театре военных действий, и жителям Грэйв Вэлла оставалось молиться о милосердии Спасителя. Орудовавшего до середины ХХ века убийцу в народе прозвали «Кукловод». И наше с вами счастье, что мы с ним однажды не встретились...» Хаммер натыкается на фотографии в этой книженции. Человеческая рука со следами крови и кольцом на безымянном пальце. Нога, согнутая в колене и с синей ступнёй. Отрубленная голова с зачёсанными на лицо волосами. — Блять, — выдыхает. — Они сделали из этого экспонаты. Уёбки. Так и не дочитанная, брошюра сминается (да, ему всё равно, что та принадлежит Тимоти). Арми присаживается и тушит окурок. Слышит мягкий шорох шин вкупе с узнаваемым рычанием мотора. Мысль о том, что от него нужно Барнсу сегодня, не успевает созреть до конца. «Тесла» проезжает мимо двора Хаммера, чтобы остановиться у дома Томасин Маккензи.